* * *
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По склонам бронзовым ползут стада овец.
Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов — начало и конец?
Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.
И ночи звездные в слезах проходят мимо,
И лики темные отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут... неотвратимо.
Максимилиан ВОЛОШИН.
А вот и моя вечерняя дань и вечная благодарность "серебряным" и Волошину. Многомерность Волошина восхищает меня до сих пор. Возьмите любую его вещь... Вот, даже слово тускнеет и становится плоским, когда пытаешься приладить его к явлению. Многомерному явлению волошинского таланта слово "вещь" предстоит как осколочек, пытающийся своим высверком передать величие солнца.
Здесь и призыв и вызов сливаются и поддразнивают друг друга в высоких сполохах неземных страстей. Призыв любить! И вызов: а способен ли? есть ли в тебе этот талант?! Любить...
А если это произошло в Гиперборее, среди скал, на берегу тех самых древних богов, что выходили сюда из священных рощ? Отвергал ли ты их в тот миг, как вещает, вопрошает Волошин?... Разумеется, нет... Ты и сам был в тот миг богом... Равный среди равных и уравняла вас Любовь...