– Эллина Савельевна, ну простите ради Бога!
Я уже увидел и свою тетрадь, и состояние Эли. Ах, скверно-то как, она, поди, любит Мишеньку. А и как не любить – я сам его люблю, потому и не терплю того, что у Рылеева и не заметил бы даже.
– «Мцыри» ведь не Пупков писал – Поэт, а не знал, что чеченцы менее как вдесятером на одного казака не нападали. Какой бой с барсом, какое свободолюбие?! Бред! Свободный раба держать не станет, а их "рабы" готовы были под розги, в крепость барскую, в яму долговую: только от них подале. Толстого вспомните, «Кавказский пленник».
– Да знал он, знал, что крадут и работать не любят и не хотят, знал. Но он Россию считал убийцей Пушкина, тюрьмой народов, а это где видно лучше всего? Где воюют – на Кавказе. Личное в тебе говорит, а это – нехорошо.
– Вы правы, ингуши, что мост аксайский строят, в субботу девочку…впятером. Третий случай с лета. Четырнадцать лет девчонке! Что, разве это люди?! В следующий раз про природу писать буду, она не лжёт даже из высоких идеалов, как поэты некоторые.
– Ой, ой, ой, ты, конечно за тем и приехал. Куприна бросил и приехал, чтобы покаяться. – Эля могла часами обсуждать с нами прочитанное и была примерно в курсе наших вкусов и репертуара. У меня вчера был Чехов, сегодня «Олеся», значит впереди Бунин. Это славно, с ней давно не обсуждали Бунина.
– Вы снова правы, у меня соображения – приехал поделиться.
– Ага, – Эля указала на лавочку, не приглашающее, повелительно: пальчиком.
– Садись и выкладывай.
– У нас хорошо и интересно получилось с квинтетом. Ещё лучше с волейболом, а Сеню не пустили на Союз. Это неправильно, хоть с аргументами pro и contra я знаком и согласен.
– Но у тебя же соображения, – ехидно подсказала Эля, – жду не дождусь.
– Есть английская поговорка: «Если правила игры не дают джентльмену выиграть у джентльмена, то джентльмен меняет правила». Заметьте, речь идет только о джентльменах.
– Уже заметила. И что же из этого следует?
– Предполагается некий джентльменский договор, – и, не дожидаясь вопроса, – между нашим классом и школой при благословении ГОРОНО. Мы гарантируем, заметьте, не обещаем, а гарантируем, высокую успеваемость при двух условиях: оценка успеваемости проводится раз в пол года и переход на сдвоенные, как в университете, уроки – пары.
– Ого, – Эля просто не нашлась, – гарантируем, условия. А если – нет?
– Тогда просто обещаем, но квинтет и волейбол остаются, я ещё хор организую. А Мороза подговорю баскетбол поднимать, как в США, но вот гарантировать тогда эту самую высокую успеваемость придётся Вам.
– Это…ультиматум! – Эля задохнулась, вот она, простота, та, что уже ни в какие рамки…
– Мне послышалось – ультиматум? Кто посмел?! – я картинно возмущён. – Впрочем, да, ультиматум. Вы ведь хотите видеть нас гармоничными, вот Вам и повод доказать, что это – не слова.
– Кому, – Эля на грани обморока, – кому и что я должна доказывать?!
– Ну не нам же, конечно, ГОРОНО! – А за лукавым возмущением скрывается, что им, кому ж ещё?!
– У меня есть выход? – Господи, она в своём уме?!
– Боюсь, что нет.
Н-да... Ну прелесть мальчик, сейчас я буду его душить.
– А если я откажусь? – всё, это капитуляция, не хватало ещё разреветься. Боже, он же всё видит!
– Эллина Савельевна, – я в отчаянии, – да мы…я... Я Вам гарантирую, и девочки, и Сеня: ни песен, ни волейбола, одни формулы и «Мцыри». Забудьте всё, что я тут наплёл. Я нарочно приехал один, чтоб их не искушать.
– Ты один сотни стоишь, – Эля безнадёжно махнула рукой.
– Завтра идём в ГОРОНО. Царевен захвати, их по квинтету помнят. Лизу, Трисмегиста нашего,…и Сеню. Уехал я, а в глазах картинка отчётливая: бродит Эля наша по саду и думу примерно такую думает: «Сеня, я, кто следующий?». И тут же встал перед глазами Наставник и его полушопот на выдохе при прощании: "Надо, сынок…"