Суворов А. В.

 

- Не бывать такому! – генерал-аншеф так хватил ладонью о столешницу, что подскочив, звякнули приборы.  – Все мужчины в роду Суворовых за матушку Россию кровь проливали, и он ничем других не хуже.

Его старинный приятель и верный собутыльник Абрам Петрович Ганнибал, успокаивающе положил руку на плечо товарища.

- Полно тебе, Василий Иванович, - прогудел он, улыбаясь толстыми губами. – Глядишь, твой Александр и на церковном поприще свои виктории одержит.

- Не понимаешь ты меня, арапская душа, - с надрывом пропел генерал-аншеф. – Не вера его в храм манит, а хворь. Запрётся в светёлке, запалит свечечек и дремлет в тулупчике, змеёныш. Мы-то с тобой в его годы, а? С саблей, да с деревянным мушкетом играли. Дрались, по деревьям лазили, с обрыва в реку прыгали. За книгу только под розгами и брались.

- Что тут поделаешь? – вздохнул Ганнибал. – Природа человеческая субстанция зело сложная.

- Ну, тебя к чёрту, Абрамка, - Василий Иванович взял со стола трубку, прикурил от свечи. – Пороть его каждый день стану. Ежели вера в нём столь крепка, то стерпит.

            На следующий день, перед отъездом, Абрам Петрович зашёл попрощаться к маленькому Александру. Тот, души не чаявший в отцовском друге, повис у арапа на шее.

- Дядя, Ганнибал, - зачастил мальчик, блестя заплаканными глазами. – Заступись за меня перед батюшкой. Не хочу я в армию.

- Вот, беда, - рассмеялся тот, свернув белыми, как жемчужины зубами. – Было бы над чем слёзы лить! Дядька Абрам тебя вмиг научит, как сей напасти избежать! Слушай меня внимательно. С завтрашнего дня каждое утро делай во дворе гимнастические упражнения. Снег ли, дождь ли – всё нипочём. А, как закончишь, выливай на себя ведро колодезной воды.

- Зачем это? – задрожал маленький Суворов.

- Как зачем? – округлил глаза Ганнибал. – Начнёшь болеть, да хворать так, что батюшка и думать о службе забудет.

- Боязно, - глаза Александра наполнились слезами.

- Иначе никак, - вздохнул Ганнибал. - Зато, потом спасибо скажешь.

Я по первому снегу бреду.

 

Виталий Соломин и Александр Подболотов Я по первому снегу бреду. В сердце ландыши вспыхнувших сил. Вечер синею свечкой звезду Над дорогой моей засветил. Я не знаю — то свет или мрак? В чаще ветер поет иль петух? Может, вместо зимы на полях, Это лебеди сели на луг. Хороша ты, о белая гладь! Греет кровь мою легкий мороз. Так и хочется к телу прижать Обнаженные груди берез. О лесная, дремучая муть! О веселье оснеженных нив! Так и хочется руки сомкнуть Над древесными бедрами ив.  Сегрей Есенин    1917    Станислав Малярчук (Stanislav Malyarchuk)

Люби меня.....

 

Люби меня… С тобою будем рядом…
Я от тебя не денусь никуда…
Люби меня… Ведь ты – моя награда…
Тебя не позабыть мне никогда…
Люби меня… Дай голос твой мне слушать…
Быть маленькою девочкой твоей…
Люби меня… Дай выпустить наружу
Печаль, как стаю белых лебедей…
Люби меня… В долгу я не останусь -
Себя я подарю тебе в ответ…
Люби меня… И прочь гони усталость…
Ведь ты – мой принц… Тепло моё и свет…
Люби меня… Забудь свои сомненья…
Зачем они, ведь наша есть ЛЮБОВЬ…
Люби меня… Люби без сожаленья…
Люби, чтобы в сосудах стыла кровь…
Люби меня… Прости за всё плохое,
За боль, что причиняла я тебе…
Люби меня… Ведь хорошо с тобою…
Ты – счастья полоса в моей судьбе…
Люби меня… мой нежный человечек…
Родная половиночка моя…
Люби меня… И чувства бесконечны…
Не надо никого… Есть ты и я….

Вечерняя сказка.)

Евгений КЛЮЕВ

МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ

Мечты сбываются, это каждому понятно. Пусть и не сразу сбываются, пусть даже сначала подолгу не сбываются, зато потом всё равно обязательно сбываются. Иногда про какую-нибудь мечту кажется: эта-то уж точно не сбудется никогда, а посмотришь через некоторое время – сбылась! И ничто так хорошо не умеет сбываться, как мечты, хотя... чего ж тут удивляться: мечты – они на то мечты и есть, чтобы сбываться. Иначе никак.

MORE

АХ,НЕЗАБУДКИ!!!!!!

Поёт июнь,и песни этой зной
Палит мне грудь,и грёзы,и рассудок
Я изнемог и жажду незабудок,
Детей канав,что грезят под луной
Иным цветком,иною стороной.
Я их хочу:сирени запах жуток.
Он грудь пьянит несбыточной весной;
Я их хочу:их взор лазурный чуток,
И аромат целебен,как простор.
Как я люблю участливый их взор!
Стыдливые,как томны ваши чары...
Нарвите мне смеющийся букет,
В нём будет то,чего в сирени нет,
А ты,сирень,увянь в тоске нектара.



Богиня флоры-незабудка-
Цветок печали и любви,
Он как нежнейшая голубка,
Он-украшение весны.

Лучи их сердце золотили,
Как небо сини лепестки,
Ну,как же вы всегда красивы!
Как ваши чувства высоки!



Цветок постоянства,верности.

Читать далее...

Предисловие

Лето прошло незаметно, как будто его и не было. Да, под землей о зеленых днях днях прошлого красочного буйства напоминает только лишь старый календарь, который уже давно пожелтел, а вместо таблички с числами уже давно висит лист журнала движения поездов расчерченный по дням... В этом старом вагоне, приспособленном под штаб станции давно жил её старый начальник - Лебедев Семён. До атомного краха мира он был простым студентом метролицея, жил беспечной жизнью. Еще тогда, до момента Катастрофы он жил на Комендантском проспекте. В тот день на Академическую его занесла простая случайность: он просто поехал к друзьям, которые пригласили его в гости. Кто знал, чем закончится эта поездка... В мире уже 2 год шла война, без передышки и с равными результатами, как в его любимой песне:"...Война без особых причин...". Сначала просто казалось, что это всего лишь учения, однако когда начальник штаба Гражданской Обороны ст. Академической сказал, что наверху нет уже ничего-тогда весь мир рассыпался... Миром тех, кто спасся стало метро, некогда бывшее транспортной артерией, подземным дворцом-музеем. Домами стали станции, квартирами-палатки и вагоны, которые навсегда встали на путях станций. Начался новый отсчет времени...

Тоннели

День задался неплохо. С утра наконец наладили генератор под вентухой, точнее доделали воздухозаборник и газоотводную трубу, чтобы не он коптил и не жрал фильтрованный воздух. За этим строго следил бывший машинист Ромка Павлов, с которым у Лебедева были давние дружеские отношения: в одной группе проходили практику в депо. Генератор представлял из себя двигатель от трамвая, который стоял почти в двух шагах от метро(как заметил Ромка-"Вполне удачно пробка образовалась") и двигателя от старой мотодрезины из депо. Оба агрегата весили довольно много и как их спускали вниз и доставали-отдельная история. Старый генератор благополучно приказал долго жить после того, как статор был раздавлен куском тюбинга. И тогда две недели жили без света, готовили на кострах.
Сейчас Семен любовался тем, что стоило ему 5 бессоных ночей:новым генератором, который издав небольшое облачко копоти принялся молотить солярку. Везде стали вспыхивать лампы накаливания и энергосберегающие, ставшие особо популярными перед катастрофой. Повсюду послышались удивленные возгласы, смех и плач детей, которые с непривычки увидев свет не понимали что это.
Весь в солярке, в масле к Лебедеву подошел Ромка:
-Гляди, как работает! И ведь не скажешь, что кустарщина! Хорошо вы с Деном поработали, на славу, послабее прошлого будет, но и поэкономичнее!
Лебедев смущенно улыбнулся, как будто не знал, радоваться или нет:
-Ну не знаю, неплохо... Гражданские ребята тоже молодцы подогнали деталей от машин...
Ромка, на радостях саданул ему по плечу так, что у инженера-самоучки глаза чуть не вылетели из орбит:
-Чего стесняешься-то! Живем-и это главное!
Поперхнувшись от удара Семен поковылял в тупик, где стоял его дом-вагон. Он не любил внимания, ажиотажа вокруг него;стараясь быть незаметным для всех он жил не на станции, а в оборотном тупике, где стоял старый состав. Его комната, состоящая из кабины-спальни и примерно половины вагона была украшена фотографиями старого мира, причем не особенными, красивыми, красочными и выразительными, а простыми фотографиями его дней прошлой жизни: вот он со своим одноклассником что-то тащат из кабинета, там, возле тепловоза, стоит его старый друг Вовка, который жил рядом с Бухарестской, рядом, справа, поверх облезлого линкруста вагона фотография его отца в самолете, рядом-фото на память с девушкой, на фоне Выборгской крепости... На другой стене висит карта метро, исчирканная фломастером и карандашом, истыканная ручкой и кнопками, сбоку от нее, там где должна быть связь пассажир-машинист висит армейский телефон ТА-57, который является связью с Политехнической-научной станцией. Там успели укрыться многие преподаватели и студенты политеха. Работать на них считалось выгодно, ведь корпуса университета почти не пострадали. Однако тоннель между Политехнической и Академической был опасный:мало кто знал, что водилось в ответвлениях тоннелей. В свое время, рядом с Политехом, в ЛесТехе была система бомбоубежищ, еще со второй мировой, эдакий привет из прошлого. После войны, а потом и после развала совка большая часть из них была затоплена грунтовыми водами. Старожилы этого района говорили, что некоторые бомбари имели выход прямо в тоннели метро. Но, естественно, никто не хотел проверять, так ли это. Эти тоннели были аккуратно заштрихованы фломастером, как имеющие опасности. Перегон, хоть и короткий, был странным местом:иногда там пропадали люди, слышалась возня и шорохи. Обычное зрелище, перед входом на Академическую со стороны центра было увидеть два мощных блокпоста в двух туннелях, на которых постоянно дежурили бойцы особо сильные духом. С ними лучше не шутить, не отвечая на вопрос "Кто идет?", потому как были случаи нападения каких-то странных существ, отдаленно напоминающих людей. И, что интересно, они никак не оборонялись. И даже не атаковали. Просто шли спокойно на свет, что-то гудя под нос. Те, кто стоял на постах, во время таких "прогулок" этой братвы, описывали их как среднего роста людей, абсолютно лысых, с земельной кожей. Это были не гнильщики, потому что они действовали слаженно, но бесцельно. Как зомби. И все трупы своих сородичей всегда уносили с собой.
Семен вошел к себе домой. Посмотрев на стол, он улыбнулся, увидев горящий ярким натриевым светом фонарь над столом. Он освещал те самые фотографии, которые бережно хранил Семен. Его многие звали Фотографом, потому что ни у кого более не было такой коллекции. Являясь воспоминанием о прошлом, они были для него камнем на душе:на большинстве из них были дорогие ему люди, о судьбе которых ему до сих пор ничего не известно: Вовка с Бухары, которая, по слухам, была теперь колумбарием, его одноклассник Фомин... Тяжело вздохнув, он сел в кресло, на котором раньше сидел машинист синей стрелы прошлого, старое и скрипучее. Тяжелые воспоминания давили непосильной ношей, он знал, что наверняка всех этих людей уже нету, но им он обязан всем, он им многое недосказал... и, то ли от усталости, то ли от воспоминаний он положил голову на пульт машиниста и заснул сном младенца...

Марк

-Сема, давай быстре!-звонко прозвучал эхом голос-ну чего ты там эту арматуру отжимаешь? Пролез-и пошли!-злился Марк.
Сырой воздух подземелия тяжело пах сыростью. Впереди капала вода, слышались всплески чего-то, что-то гудело. Впереди была дверь, но, вопреки ожиданиям, она была открыта.
-Гостеприимно, однако-тихо прошипел Марк, перекладывая монтировку поудобнее-кажется, нас уже просто ждут на пирожки и чай. Пали тылы, идем тихо. Семен немного усмехнулся:
-Ты цветы и торт купил хоть?
-А то ты не видишь, правда с тортом заминка вышла-сказал Марк, подкинув монтировку.
За дверью была лестница, ведущая только вниз. Освещения никакого, два диода малых фонарей кусками выхватывали обрывочные надписи и цифры, понятные только диггерам и владельцам этих милых пролетов.
-Смотри-ка, никого,-сказал диггер, тихо открывая дверь-только странно это. Ни тебе сигналки, ни света. А что-то гудит! Сейчас выясним, почему и что!-сказал он держа уже кусок арматуры с багром на конце.
Комната оказалась пустой, людей в ней не было, зато стояла фильтро-вентиляционная машина и три короба.
-Лебедь, контролируй!-шепнул он мне, клиня дверь-ба, как круто! Гляди: новенькие и довоенное старье! Да мы с тобой счастливчики, вон 2 изолирующих и куча аптечек!-приговаривал он, засовывая найденное в рюкзак.
-Марк, давай, сворачивайся, объект нашли, хлама взяли-валим!-сырое эхо причудливо меняло голос. И, казалось, время. Стены этого бетонного куба были покрыты проседью трещин, ящики с противогазами-вековой пылью. Неуютно, света нету-а что-то гудит, да причем сильно. Да и что-то не то здесь. Странно. Ржавый костыль воткнулся в лоб, сверля сознание. ''Валить надо''-думалось мне. Дернув напарника за плечо, мы двинулись дальше. Впереди был спуск вниз, шахта с лестницей из арматуры. Шатко но интересно. Взгляд-сразу же ответ взглядом-пошли, мол. Я начал лезть первым, сбивая ржавую пыль со скоб. Спустившись на 50 ступеней вниз, я оглянулся-дна еще не было. Вдруг, костыль снова начал вбиваться в лоб, да с такой силой, что я уже не мог ничего видеть. Я резко поднял слепой взгляд наверх и похолодел: на меня, барахтаясь и матерясь летело тело Марка. Как в замедленной съемке из рюкзака выпал противогаз, медленно полетел мне в голову. Затем, я почувствовал удар ноги, в руках остались ступени скоб и я замер, чувствуя всеми фибрами души полет, последний полет двух напарников. Перед взором пронеслась вся ночь, с залазом в эту проклятую шахту и прочим. И вдруг удар, теплые руки-и я отключился.

Гости

Семен резко повернулся, готовясь принять атаку, но быстро остановился, понял, что это был сон из прошлого:перед ним стояла красивая девушка, которая что-то пыталась ему сказать. Она жила возле входа в служебное помещение станции, там, где когда-то был линейный пункт у машинистов. И она была сестрой Ромы. Фотограф откинулся на спинку кресла, при этом довольно больно саданувшись об какой-то старый рубильник. В глазах все устаканилось, изображение перестало двоится. Впереди себя он заметил тупиковую призму, а за ней-глухую стенку. "Эх, мда, засни я тогда на работе так-было бы смешно. Хотя нет, грустно"-подумал Семен, вспоминая что-то еще. Ах, да, к нему ведь гостья! Лебедев резко повернулся и снова ударился головой о тот злополучный автомат:
-Что такое, Наташа, я чем-то могу помочь?-спросил он, почесывая место агрессии автомата и проклиная последнего.
-Семен Васильевич, к нам пришел караван с Гражданского, командир его сопровождения хотел бы встретиться с вами, дело видимо важное.
Не совсем понимая, что к чему, Фотограф задумчиво пощелкал тумблером, вспомнил о ушибе, почесал его и сказал:
-Зови его сюда, да и брата своего, тоже надо поговорить с ним. И...-договорить он уже не успел, по бетону служебной платформы защелкали подковки тяжелых, не женских, сапог. Семен вышел из кабины, одернул скатерть из занавески на эрзац-столе из сидений от вагона, зажег лампы в вагоне. ''Кстати о лампах,-подумал Фотограф-надо будет поставить менее мощные, но более экономные лампы. От машины например. Только вот добыть их надо, Дэну напомнить надо''. Вроде порядок и чистота, но тревожно. К чему это воспоминание? Марк давно, еще до катастрофы, погиб в том проклятом месте под лестехом, он как-то спасся... Помнит только удар о что-то теплое и мягкое, дальше он выключился... Очнулся наверху, на морозном ветре ночи января. И снова на него навалилась тоска и злость от безысходности. В мозгу у Фотографа билась мысль, почему его спасли, а Марк погиб?! Он сел на сиденье, запрокинул голову и уперся взглядом в тусклый свет лапочки из гирлянды. Тут на платформе послышались шаги, по меньшей мере, 3 человек. Семен поспешно встал и открыл дверь. Перед ним, под сводом тюбингов стояло 3 человека и Наташа. Один был для него незнаком, второй пришелец был в шлеме с опущенным забралом, третим гостем оказался Ромка. Семена насторожило выражение лица Романа, которое обычно ничего хорошего не предвещало. Впустив гостей внутрь Лебедев сказал Наталье, чтобы она принесла настойки гостям. Едва она ушла, как незнакомец в шлеме и бронежилете снял свой головной убор и перед Лебедевым предстала знакомая физиономия Димки Плутона, которого в просторечии величали Нуклидом. В свою очередь второй незнакомец оказался конвоиром с Политеха, который являлся в караване сторонним наблюдателем. Проще говоря он шел обратно на свою родную станцию.
-Лебедь, здравствуй,-сказал Нуклид-мы к тебе по делу важному и ответственному. Частично личному-ухмыльнулся диггер.
-По какому же?-сказал Семен, наблюдая за бликами каплевидных ламп в прозрачной настойке из каких-то трав, что росли на Гражданском. Вкус у этого отвара был прекрасным, бодрил и не мешал мыслить. Как зелья из каких-то детских сказок.
-Понимаешь, Семен, ты же знаешь, что творится в тоннелях Политеха. А людей у нас крепких психикой мало. Вы же закаленные, мои же уже 5 сутки почти без отдыха-сказал Димка.
-И что ты мне предлагаешь, Нуклид?-постукивая костяшкой по блокноту сказал Лебедев-Людей у меня самого мало, а самые крепкие сидят перед тобой-он окинул взглядом стол- С тобой мы до Катастрофы, да и после ходили сначала под землю, потом на поверхность. Роман-ты же знаешь его, он мастер на все руки, крепкий. А остальные-не знаю...
-Тогда ты можешь выделить моим ребятам место под отдых? День. А караван поторгует.-сказал Нуклид.
Семен согласился. Разговор продолжался почти до конца подземного дня...

Художник Антон Горцевич | 'Котяковое'

Художник Антон Горцевич родился в Смоленске в 1974 году. Закончил Тверское областное художественное училище им. А.Г. Венецианова, живописно-педагогическое отделение у преподавателя М.М. Маршумова. С 2004 года является членом Союза свободных художников Санкт-Петербурга. Постоянный участник выставок в городе Твери.
Персональные выставки в городе Санкт-Петербурге в библиотеке А.Блока в 2004 году, в выставочном зале картинной галереи города Твери в 2007году, в Управлении делами президента РФ и Государственной Думе РФ в Москве в 2008 году, в Смоленске.


Романтический вечер

далее...

Полные версии известных поговорок. / Лубок М. Русановой.



Бабушка [гадала] надвое сказала [то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет].
Бедность — не порок [а вдвое хуже].
Везет как [субботнему] утопленнику [баню топить не надо].
Читать далее...

Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора

 Фото Петриченко Валерия

 Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора — Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…

 
Осеннее настроение
Леонид Чуванов

Дни, словно осенние листья, пролетают и путаются под ногами, их уже не вернуть. Как не вернуть хрустальную дымку едва начинающегося городского утра, и ворчание дворничихи, сгребающей в кучу золотые пуговицы, сорванные ветром с разноцветных рубашек деревьев, и затихающие шаги одинокой женщины, согнувшей плечи под тяжестью сумок… Не вернуть вихрь эмоций, нахлынувший при виде улиц, раскрашенных неизвестным художником в яркие цвета, не вернуть шёпот взрывающихся от прикосновения сухих листьев, не вернуть мягкий ковёр, что повсюду расстелила осень. И только несколько фотографий будут напоминать о сегодняшних днях, последних днях уходящего бабьего лета.

Осенний листопад
Леонид Чуванов

Читать далее...

Одинокая Баба-Яга.

В чащобе густой, среди ягод и мхов, Где - строго по правилам детских стихов - Людская вовек не ступала нога, Жила одинокая Баба-Яга. Такой уж дремучей она не была: Имела утюг и на шёлке спала. И был ей компьютер - единственный друг. И с ним она свой коротала досуг. А так как собою была неплоха - Мечтала Яга отыскать жениха. И чтобы на запах компота и щей Какой-нибудь, что ли, забрел к ней Кощей. И сайты знакомств изучала она, Но всё не была удовлетворена Поскольку клиенты подобных агенств Желали грудастых и юных невест. И вот как-то раз грянул вечный девиз: "Избушка, избушка, ко мне повернись!" Из тени еловой - густой и седой - К избушке царевич пришел молодой. Растеряна Баба-Яга: "Не пойму, Куда тебя деть? Приспособить к чему? На кой ты мне сдался, бесовская прыть? Сварить тебя? Или уж усыновить?" Расстроена бабка, клянет на чем свет Природу, судьбу и дурной Интернет: "Я мужа искала седого, в годах! А этот - дитя! Молоко на губах!" Царевичу жалко Ягу огорчать: "Попробуем, бабка, сначала начать! Тебе нужен муж? Мой папаша - вдовец. Я вас познакомлю - и делу конец!" Яга обомлела: "К папаше? К царю? Ой, батюшки... я со стыда же сгорю! Ни туфель, ни платья приличного нет! Прическу не делала тысячу лет!" Но женский талант не забыт, не убит - И вот уж Яга при параде стоит. И эту красотку царевич-юнец Торжественным маршем повел во дворец. kru4inka

Осенняя любовь... Геннадий Изюмов-Ирина Букреева. Продолжение Диалога Сердец.

О мелком

Мелким обидам  придают большое значение только мелкие люди.

Мелкая месть - сладкий бальзам для маленького сердца.

Мелкий человек чаще других организует крупные гадости.

Самая высокая волна поднимается именно на мелком месте.

Маленькие люди как-то чаще бьют вас ниже пояса.

Старинные вещи 1960-х годов XX века. ч. 7/1.

Накидка и бальное платье из шёлка, украшенное вышивкой из серебряных бусинок и искусственных бриллиантов. Юбка платья выполнена из семи слоёв кринолина, 1961 год. JACQUES HEIM.
Этот комплект был надет на одной из фрацузских дам, приглашённых на бал, устроенный Шарлем де Голлем по случаю приезда Джона и Жаклин Кеннеди в Париж летом 1961 года (спустя несколько месяцев после инаугурации Кеннеди). Комплект сшит JACQUES HEIM - парижским модельером, одним из тех, кому приписывают появление и распостранение моды на бикини.

Одна из парижских газет 1961 года с фотоочерком о приёме.

Оригинальная программа бала, устроенного Шарлем де Голлем в честь четы Кеннеди.

Читать далее...

песенка юристов

Я немножко постою у зеркала, поправлю галстук
Все улики косвенны у них - всё фифти-фифти
Я скажу своему клиенту уверенно - не поддаваться:
Нигде, никто, ничем, никак

И закрыли, и забыли дело то – уже не важно
Но у прокурора разболелось там, в области… сердца
И опять он хочет заседания, но я скажу всем:
Нигде, никто, ничем, никак

Не хочу теряться в сам-сам-сомнениях
Выбирать один из ста вариантов
Все они прекрасны - без исключения
Лучшие друзья подсудимых – это адвокаты

Я немножко постою у зеркала, мне станет легче
Ведь опять слушают дело то – пошли все к черту!
Но опять я за кафедру встану и отвечу:
Нигде, никто, ничем, никак

Пусть помучаются в сам-сам-сомнениях
И пусть вспомнят все опять те законы
Все статьи опасны - без исключения
Верные враги подсудимых - это прокуроры

Выиграли мы дело то в сам-сомнениях
Выбили для клиента свобо-оду
И зарплату дали - без исключения
Лучшие друзья всех юристов – кодексы и своды

она верила в чудо...

 

 она верила в чудо, носила в себе эту тайну,
что вот-вот всё случится и всё заиграет цветами-
а пока этот мир, перевязанный плотно бинтами,
лишь готовится бабочкой вырваться с кокона ввысь…

 

она верила в чудо… искала знаменье повсюду,
и в сплетении веток хиромантию линий читала,
и небесные руны-божья загадка святая-
ей дарили надежду…и шептала неслышно: явись…

 

 

она верила в чудо,молилась и тщетно пыталась
намывать с суеты крупицы обычного счастья
и, глотая слезу,принимала её как причастье…
она верила в чудо…

беззаветно так верила…

в жизнь…

/  Алхимия Чувств Натали