Сэконд завален блестящей одеждой -- платья, юбки, майки-блузки, все сверкает, переливается, гипнотизирует. У меня на этой почве случился острый психоз, минут сорок я заворожённо перебирала искрящееся тряпье и кидала в корзину все, что нравилось внутренней сороке. Плечом к плечу со мной, с такими же сосредоточенно-блаженными лицами рылись тетеньки, пожилые дамы и девицы, причем конкуренции не было, полное доброжелательство и всеобщий восторг. Из примерочной выбегали старушки в пайеточных платьях, вертелись перед большим зеркалом, сияли и преломлялись в свете ламп, пускали солнечных зайцев, им дружно аплодировали. Словив минуту славы, старушки мчались менять наряд. Я немного пришла в чувство, увидев себя в зеркале, наряженную в чорное синтетическое платье с огромным вырезом на спине, вырез был затянут сеточкой, а на сеточке стразами выложен искривлённый позвоночник. Стоп, сказала себе, стоп, давай уже немного подумай. Подумала-подумала и купила золотую юбку, чорное платье все в пайетках, майку тоже в них и тренировочные штаны с алыми лампасами. Позвоночник оставила, но не исключено, что вернусь за ним.

Шла домой и думала -- ну и что? Я живу в Петербурге (словно сплю в гробу), я никогда не собиралась тут жить, но сейчас надо, у меня хуёвая наследственость по женской линии -- все нехорошо ебанутые, тут совсем нет света и у людей зелёные лица. Блёстки, это конечно такая терапия, как и плаванье, и солярий, и просмотр фильмов, и чтение книг. Надо же держаться. Ну пусть я тоже буду ебанутая, но хоть в бодрую сторону. Да, конечно, пусть, согласилась с собой. Я всегда с собой соглашаюсь, это фундамент моего психического здоровья.

Дома я покрыла сусальным золотом старые, но по прежнему пиздатые ботинки шеллис и, оглянувшись вокруг и поняла, что на фоне их отчаянного блеска, некая запущенность комнаты очень бросается в глаза. Через небольшой промежуток времени я уже мыла окно. Не знаю больше людей, мывших окна в Питере, в декабре месяце, в девять вечера, во время дождя. Перебрала свою мастерскую, выкинула тонну лишнего, нашла много нового, вытерла все поверхности, вымыла пол и сижу теперь, смотрю на ботинки. Ботинки одобрительно мерцают. Молодец, намекают они, молодец, возможно у тебя не случится угрюмого старческого маразма, есть хорошие шансы, что ты впадёшь в детство и будешь радоваться каждому, пробегающему мимо тараканчику.

Да, уж кстати и про маразм. Вроде есть один только способ не разжижиться умом -- учить что-то новое постоянно. Но я не люблю учиться и, например, английкий был бы даже и полезен, но штудированье грамматики не для меня. Стихи даются слишком тяжело, я, собственно, знаю всего два, выучила их еще в детстве, под угрозой расстрела. Хорошо правда выучила, ночью разбуди -- оттарабаню. Но на этом всё. Впрочем, выход нашёлся. Теперь я заучиваю новые нужные слова, обогащаю лексикон. Летом выучила гигантского стромбуса. Три дня на это ушло. Слово тантамареска запомнила часов за шесть, ну а мурмурация и вовсе легла на унавоженный такой роскошной практикой мозг, как родная. И всего-то за пол-года. Шикарно. Слова хорошие, нужные, не знаю, как я жила без них раньше. Могу теперь, как попугайчик из "понедельник начинается в субботу, орать -- Стррромбус! Мурррмуррация! Тантамарреска!