За последние полтора года столько воды утекло. И электронных чернил тоже. А иногда эти чернила были столь красны от крови , что не всё и не всегда есть настрой вспоминать.
Обратим наш взор на тех "художников", которые нарисовали нам такую яркую картину мира и подумаем - стОит ли им потом (когда отгремит) без боязни ходить по той земле, кровь в которой взывает к суровой справедливости...
Я не о крупных "рыбах". Я о тех, кто помельче, из сопровождения... О прилипалах и кровавых крохоборах, надеющихся на защиту крупных "рыб". Или надеющихся на себя, но оттого не менее глупых.



Итак, выдержка из автобиографической книги Олега Максимовича Нечипоренко "Жизнь в конспирации", где он рассказал о том, как искали нацистских пособников после ВОВ:



В конце лета [1958 года] приступил к работе уже в новом качестве — оперуполномоченным 2-го отдела УКГБ по городу Москве и назначен в отделение, основными функциями которого был розыск госпреступников и так называемых «анонимов». К категории госпреступников относились лица, сотрудничавшие с немцами на оккупированной в годы войны советской территории, служившие в РОА (Русской освободительной армии) под командованием изменника генерала Власова, курсанты многочисленных разведшкол Абвера, военной разведки Германии, набранные из числа пленных, бывших советских военнослужащих, и некоторые другие. «Анонимами» по нашей терминологии именовались авторы листовок и писем антисоветского содержания, распространяемых в городе, или посланий с угрозами и оскорблениями, направляемых в партийные и государственные органы, естественно, в КГБ и на адреса съездов КПСС и пленумов ЦК.

Отделение в определенной мере было «штрафным», в него задвигали надолго тех, кто, по мнению кадров и начальства, по разным причинам, включая и неравнодушие к зеленому змию, не мог быть использован на других участках, но были опытными, преданными делу сотрудниками. Все имели довоенный стаж чекистской работы, прошли войну в действующей армии или в составе спецгрупп в немецком тылу. По возрасту я был юнцом по сравнению с ними. Конечно, и начальник отделения, и другие сотрудники — люди зрелые и умудренные — воспринимали меня как «временщика», понимая, что со знанием иностранных языков вряд ли я задержусь в их «отстойнике». Но отнеслись они ко мне весьма доброжелательно, хотя, естественно, какое-то время присматривались, чем «дышу» и нет ли за мной «мохнатой лапы». Постепенно холодок растаял, и я был принят в чекистское братство.

Прикрепили меня к участку розыска госпреступников, и моими наставниками стали асы-розыскники Михаил Петрович Гонцов и Валентин Иванович Шарапов. Первый вел дела на объекты с «полными установочными данными», второй — с «неполными». Основой нашей розыскной работы служили «Алфавитные списки» перечисленных выше лиц, составлявшие два или три толстых тома в твердых переплетах, по типу энциклопедических словарей. В них содержалась вся информация, имевшаяся в органах госбезопасности, о разыскиваемых на момент выпуска «списков». От энциклопедических изданий они отличались тем, что если в первых даются исчерпывающие сведения на включенные понятия, то проходившие по нашим спискам лица как раз относились в подавляющем большинстве к категории с «неполными установочными данными». Например: «Петров, возможно Волков, имя Иван или Антон, по другим данным Семен, 1912 или 1915 года рождения, уроженец Вологды или Ярославля. Проживал до войны в Киржаче или в Загорске», и тому подобное. На некоторых имелись фотографии многолетней давности или словесный портрет.
Лишь в конце 90-х от Бориса Яковлевича Пищика мне стало известно, что идея создания таких списков принадлежала Леониду Матвеевичу Зискинду, одному из сотрудников Московского управления. В годы войны, возглавляя в Управлении отделение розыска, он стал основателем создания алфавитных списков, по которым я и осваивал азы оперативно-аналитической работы. Вначале, изучая списки, я вообще не мог себе вообразить, что по такого рода «информации» можно кого-то разыскать, но со временем убедился в обратном.

Производственный процесс в розыскном отделении на нашем участке был очень трудоемким и страшно нудным. Постоянное оформление десятков стандартных форм протоколов опознания, наклеивание на них трех фотографий, одна из которых принадлежала разыскиваемому, рассылка их по объектам ГУЛАГа. В то время в лагерях еще отбывали наказание лица, осужденные за пособническую деятельность во время войны, каратели, полицаи, солдаты и офицеры РОА, агенты Абвера, обучавшиеся ранее в его разведшколах. Вот им и предъявлялись фотоснимки, а потом протоколы возвращались в наш адрес. В зависимости от полученных сведений выписывались проверки по оперативным учетам КГБ, МВД, различным архивам МО, направлялись непрерывной чередой запросы по всему Союзу в наши периферийные органы для выяснения тех или иных данных в местных 3АГСах, военкоматах и так далее. Если в конце концов удавалось установить личность разыскиваемого, он переводился в категорию с «полными установочными данными», и начинался его уже целенаправленный розыск как конкретного лица. Приходилось и самим копаться в различных архивах, выуживать подчас буквально крохи информации, которые при сопоставлении с другими сведениями вдруг приобретали цену «бриллиантового зерна». Прямо в Управление вызывались для опросов и проведения опознания и лица, уже отбывшие сроки заключения. Работать с ними было нелегко, Держались они настороженно, уклонялись от ответов, ссылаясь, что уже ничего и никого не помнят. Но были и такие, чьи показания оформлялись в качестве свидетельских. Это было необходимо, когда разыскиваемый был установлен по настоящему месту жительства, готовилось возбуждение уголовного дела и последующий арест.
За период работы в отделении довелось принимать участие в реализации дела по розыску. Совместно с чекистами из украинского города Сумы был установлен на жительстве в Москве каратель, который участвовал в массовых расстрелах мирных граждан во время немецкой оккупации, а также, по свидетельствам односельчан, лично расстрелял нескольких пленных бойцов-красноармейцев. Он исчез при отступлении немецких войск, и с тех пор его местопребывание было неизвестно. Но сумские коллеги все-таки вышли на предполагаемый след и обратились за содействием к нам. В столице разыскиваемый жил под своей фамилией, изменив только отчество и, кажется, дату рождения, и работал таксистом. Был женат и имел взрослую приемную дочь. В Сумах свидетели опознали его по направленной нами фотографии, и после получения санкции на арест в Москву прибыл оттуда оперработник. До этого объект был взят в разработку, по нему была задействована агентура и периодически устанавливалось наружное наблюдение (НН). В день задержания он также был под наблюдением и когда прибыл домой, провели его арест. Сумчане предполагали, что у него могло быть оружие, и это учитывалось при проведении операции. В «группу захвата» входил сотрудник 7-го Управления [НН], оперработник из Сум, мы с Валентином Шараповым, а для «прикрытия» был включен милицейский участковый. Легендой захода в квартиру была проверка паспортного режима. Когда вошли, семья была в сборе, хозяин сидел за столом. Пока участковый что-то объяснял и попросил показать паспорта, объект встал, наружник и сумчанин вплотную приблизились к нему, коллега спросил его фамилию и имя, тот кивнул головой, ему тут же надели наручники и, нажав на плечи, усадили на стул, после чего предъявили постановление на арест и проведение обыска. Женщины в недоумении смотрели на происходящее, потом жена вскрикнула: «Говорила тебе, что доездишься!» Очевидно, она предположила, что всё это — результат каких-то дел, связанных с работой в такси. Сильно побледнев, с лицом, покрытым потом, супруг произнес: «Это не милиция...» — и замолк. Карателя доставили в следственный изолятор в Лефортово, затем препроводили в Сумы, где он был осужден на длительный срок.

Нечипоренко О.М. Жизнь в конспирации. М., 2011. С. 171-177.


P.S.: Осмелюсь предположить, что, отсидев, сей гражданин таксист смог потом вернуться в родной город и рассказывать о гонениях на него, любимого, со стороны злобных коммунистов. Ну и стоит ли удивляться тем продуктам воспитания, которых воспитывали такие вот хэрои...

Конечно, многое с тех пор поменялось. В 40-е ведь не было вконтактов, куда можно было б выложить свою бравую фотку с парабеллумом на фоне горящей деревни...