- Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы
слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам
дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и
храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические
недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да,
как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в
какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше
товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит
свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое
дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только
человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле,
не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на
чужбине; видишь - и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним,
как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, - видишь:
нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить,
как русская душа, - любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал
бог, что ни есть в тебе, а... - сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою
головою, и усом моргнул, и сказал: - Нет, так любить никто не может! Знаю,
подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были
хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах
запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи;
гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает,
как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и
не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом
своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего
подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве,
есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно
когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за
голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное
дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество!
Уж если на то пошло, чтобы умирать, - так никому ж из них не доведется так
умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!

Монолог Тараса переместился из девятой главы в пролог фильма, задавая тон и силу, направление и разворот.
И Гоголь сегодня говорит в каждом из нас, напоминая, что живем мы в том же мире, что и двести и четыреста лет назад - в русской степи, раздираемой с юга татарвой и турками, с северо-запада соблазняемой, совращаемой и сжигаемой польскими ляхами.
Бортко читал ту самую книгу, что читала и я, позабыл то самое из неё, что позабыла и я, отчеканил в своём сердце те самые слова Тараса Бульбы, что и я. Каждый лыцарь земли русской, умирая, славит эту землю в своих последних словах: "Прощайте, паны-братья, товарищи! Пусть же
стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!"
Да разве после таких слов, повторённых рефреном, с вариациями прославления именно Русской земли, не мене восьми раз, этот фильм пройдет номинацию Оскара? Ясно же, как Божий день, что только тот иностранный фильм может получить высшую премию киноискусства, который прославляет Америку или гадит на русских, а лучше и то и другое, можно в двойном количестве!

А всё же оказался велик украинский плод для польского лона!

Стоит сегодня сесть и подумать каждому и всем: "Есть ли еще порох в пороховницах? Крепка ли еще козацкая сила? Не гнутся  ли еще козаки?"

Подожгли казацкие фениксы крылья ряженым польским ангелам.

Блестящая работа Бортко.
Мощная жизнь Богдана Ступки.
Филигранная игра Петренко.
Жидковат Шило в руках Михаила Боярского.
Невыразителен Остап, сляпанный Вдовиченко, не тянет актер на украинского Антея. Не тот масштаб сил, не сопоставим.

Смотреть фильм только в кинотеатре, по телевизору не будет того всеохватывающего чувства любви к Отчизне, которое дают современные средства, помноженные на гений и талант Гоголя и Бортко.

Кровь, льющаяся рекой, не вызывает ни отвращения, ни страха - здесь есть для этого и причина и цель. Это не кровавые боевики "Священного леса" Лос-Анджелесовских пустынь.
И не надо нам никаких "Олимпус-Инферно" с их внешними наблюдателями-журналистами, где не нашлось ни одного настоящего, человеческого - внутреннего - мотива для священной войны.