Одного подвижника раз спросили, как может он жить с такой радостью в душе, с такой надеждой, когда он себя знает грешником? И он ответил: Когда я предстану перед Богом, Он меня спросит: Умел ли ты Меня любить всей душой твоей, всем помышлением, всей крепостью твоей, всей жизнью?.. И я отвечу: Нет, Господи!.. И Он меня спросит: Но поучался ли ты тому, что тебя могло спасти, читал ли ты Мое слово, слушал ли ты наставления святых? И я Ему отвечу: Нет, Господи!.. И Он тогда меня спросит: Но старался ли ты хоть сколько-то прожить достойно своего хотя бы человеческого звания?.. И я отвечу: Нет, Господи!.. И тогда Господь с жалостью посмотрит на мое скорбное лицо, заглянет в сокрушенность моего сердца и скажет: В одном ты был хорош – ты остался правдив до конца; войди в покой Мой!..

С благодарностью взяла  здесь

 В пору  юности я,  в силу ряда причин, совсем не боялась смерти, - и очень боялась  старости (читай – жизни). Сейчас все наоборот: не то,  чтобы боюсь смерти… но, словно – не готова и не вправе…  И часто ловлю себя на мысли, что огорчусь, если узнаю, что старости, с ее мудростью и болью, у меня - не будет…

Митрополит Антоний Сурожский,  "О встрече"

такие  родные, далекие, близкие, утратившие себя
измучившие друг друга,  застывшие в безвоздушной своей пустоте
вслепую, наощупь, над пропастью не во ржи, безоглядно и страстно, губя
один одного, а после - отказываясь дышать, оттого что рядом всю жизнь - не те

дыхание невесомо, семь верст для дружка - не бред
распявшие -ся  свободой, лишенной Того, Кого невозможно постичь умом
мы были в отлучке, когда в четверок Он давал для друзей Обед
но нынче - не поздно: у камня, закрывшего вход в пещеру, там - не Отчий ли дом…

придемте к Нему,  кто давно или днесь перепутал выдох и вдох
кто тщится сорвать оковы, сбросить ошметки тела,  летать из последних сил
простим себя и друг друга - и можем плакать навзрыд и в голос, но будем помнить, что  Тот
Кто вчера был распят за нас - нам две тысячи лет назад уже все простил

(с)  18.03.2009

У меня нынче внеочередная Неделя о страшном суде была. Сверхурочная. Даже уснуть не смогла… И дело не в том, что все у меня болеют понемногу и чудачат, кто как умеет… Но вот если б знать, Господом ли дарована эта холодная ясность, с которой видишь  себя // плохой матерью, бездарным режиссером, никудышным организатором студии, так-себе женой… и еще многое-многое подобное //- или все это великопостное искушение, подножка от лукавого,  - дабы в уныние ввергнуть… «По плодам их узнаете…»  Что ж… будем ждать плодов…

Есть английский писатель Чарльз Уильямс, автор целого ряда религиозно-философских романов. В одном из них он описывает посмертную судьбу молодой девушки, внезапно убитой при падении самолета, когда она проходила по мосту. В какой-то момент рассказа эта девушка находится на берегу и смотрит на воды Темзы. Когда она была жива, все ее телесное естество испытывало отвращение при мысли, что к этой грязной, жирной, тяжелой, свинцовой воде, где плавает все, что отбрасывает и выбрасывает город, можно прикоснуться, что этой воды можно напиться. Тело ее стояло преградой между ней и ее способностью просто смотреть и видеть. Теперь она бестелесная стоит и смотрит, и первое, что она видит, – темные, грязные, густые воды, которые текут мимо нее. И так как она уже телом своим не может испытывать к ним отвращения, она их видит как они есть; это факт вне ее, а не факт, относящийся к ней. И дальше: это факт, который вполне соответствует тому, что должно быть. Таковы должны быть воды реки, проходящей через большой город. Она ощущает полное соответствие всего. И в тот момент, когда она вдруг это признает, она начинает прозревать что-то. Она через этот первый слой сгущенности начинает прозревать слой за слоем более чистый, более прозрачный и постепенно где-то в сердцевине Темзы видит ручей неоскверненно чистой воды, и дальше, в сердцевине этого ручья, она вдруг видит Воду, ту Воду, о которой Христос говорил с самарянкой у Сихема.

Что случилось? Она смогла посмотреть на воды Темзы безотносительно, просто посмотреть и увидеть их не по отношению к себе, а по отношению к ним самим; и в этот же момент она стала способна через темноту видеть свет. Мы обыкновенно поступаем наоборот: мы видим свет, а когда все больше вглядываемся, видим темноту, и она все сгущается. Здесь случается что-то обратное, и этому мы должны научиться в течение всей нашей жизни по отношению к людям: в тот момент, когда мы отрешаемся от суждения, мы начинаем делаться способными видеть вглубь, обнаруживая там, в глубине, все больше лучей света, а не наоборот.

Митрополит Антоний Сурожский, "О  встрече"

«Когда в душе тишина и счастье – и о смерти думаешь и ее воспринимаешь иначе. Ибо она сама на уровне высокого, «важного», и ужасает в ней несоответствие ее только мелочному, ничтожному.  В счастье, подлинном счастье – всегда прикосновение вечности к душе, и потому оно открыто смерти: подобное познается подобным.»

 Протоиерей Александр Шмеман

* * *

Парень, считающийся психически недоразвитым... Тревожно с ходу  делится важным: "Во-первых, я не хочу умирать. Никогда. И во-вторых, хочу  спастись".
Когда я сказал, что Господь все устроит, - так и просиял распахнувшимися глазами на меня!  как будто поезд вырвался в лазурный солнечный день из тоннеля.

Блог отца Сергия Круглова