Оказывается и в женских журналах, среди 90% рекламы можно найти что-то стоящее. Супруга принесла "рождественский" Elle, пухлый настолько, что им просто убить можно. Я лишний раз посетовал по-поводу того, на что уходят наши леса, но потом, когда жена листала глянцевые странички, мое внимание привлекли фотографии.
-Иран?
-Чечня!
Так я познакомился с текстом некоего Алмата Малатова, а потом нашел в сети его дневник. Вот цитирую некоторые любопытные выдержки из элевского материала о визите в Грозный.
http://immoralist.livejournal.com/501063.html?thread=16636743#t16636743


"В центре заканчивается отделка мечети – как говорят, самой большой в Европе. Вечером над ней светится красным неоном «Марша ба Хьо мархи бут» - добро пожаловать, месяц Рамадан. На расстоянии остановки от нее стоит православная церковь.

У ворот стоит охранник с автоматом, еще один ходит по двору. В храме идет служба, святой отец занят, но удается поговорить со старшей – недоверчивой женщиной средних лет.

- Большой приход у вас?
- Да вон, сами же видите – семь человек на службе.
- Не обижают тут вас?
- Да пока охрана с автоматами – нет. Уйдет если охрана – стекла в момент выбьют. То окурки на территорию кинут, то еще что. Молодые приходят – якобы помолиться, и свечки переворачивают, плюют.

Из припаркованной рядом с оградой машины внезапно раздается чеченская музыка на полную громкость. Староста подбегает к ограде, и кричит: «Выключи немедленно, совести совсем нет!». Музыку выключают.



- Да что спрашивать, сами же видите!
- Уехать хотели бы?
- Очень. Но некуда. Мы никому не нужны.

Из ворот церкви выходит женщина в косынке, быстро надевает большие темные очки, уходит скорым шагом. За мгновение мы успеваем заметить высокие брови вразлет, орлиный нос, смуглую кожу. Приехавшие со мной чеченцы возбужденно переговариваются – неужели чеченка? Нет, говорю, наверное, осетинка. Похожа на осетинку. Православная чеченка – повод для большого скандала, ее семья станет прокаженной, никого из семьи не возьмут замуж, определенные круги могут объявить охоту на нее – объясняли мне когда-то.

… Умар не любит, когда вспоминают его прошлое имя. Когда-то его звали Олегом – он принял ислам еще в начале 90-х. Женат на чеченке, по ковру ползает 7-месячная дочь.
- Как живется сейчас? Да так и живется. Главное – детей поднять, сами как-нибудь дотянем…

Из уст ровесника «как-нибудь дотянем» звучит жутковато, но здесь много жутковатого. Знакомый беженец Андрей, осевший в Москве, просит сфотографировать его дом – или то, что от него осталось. Мы ищем указанный адрес, и я честно фотографирую то, что осталось – осколки кирпичей на фундаменте.

Возвращаясь обратно, видим толпу – наверное, все еще празднуют день рожденья Рамзана. Но нет, утром мы узнаем, что взорвали то ли ветлечебницу, то ли что-то рядом. Трассы обстреливаются до сих пор – сразу после моего возвращения в Москву боевики обстреляют милицейскую колонну во Введенском районе, мы проезжали по этой дороге ночью.

Перед отлетом меня ведут к Любе, учительнице русского языка – она преподавала в школе моего друга. Невысокая улыбчивая блондинка лет пятидесяти усаживает нас пить чай с шоколадкой, которую подарили ученики. В почти пустой квартире – только кровать, дорогой музыкальный центр, и много-много кассет и дисков. На экране – запись концерта Далиды, Люба с сыном меломаны, подрабатывают на перезаписи музыки.

- Конечно, полно проблем! Окна вставили плохо, переделать надо. Но я тут занимаюсь с учениками, мама Исламчика, Айшат, пробивная такая женщина, добилась, чтобы переделали.

Вот, в день учителя вычли по 200 рублей – на подарок Кадырову. Нет, чтобы добавить – в Астрахани дочке добавили 1500. А тут зарплата пять тысяч, и то вычли. В школе премировали при детях только чеченских учителей, а русским – там еще 4 девочки русские преподают – ничего не дали. Ко мне подходят ученики, спрашивают – почему ничем в День учителя не наградили? Разве вы плохой учитель? А что я им скажу…

- Вот мы с Днем учителя вас поздравим – бывший ученик кладет на стол двести рублей.

- …Страх? Нет, страха нет. Три войны пережила. Почему три? Так мне 72 года, мой хороший, первой была Великая Отечественная. Да как уж я выгляжу – как жила, так и выгляжу. Только отношение ко всему поменялось, поняла стоимость вещей. Зачем иметь шкаф, если его нельзя унести с собой? Главное – аппаратура, и кровать, чтоб спать на чем можно было.

Конечно, почти все русские уехали, но стали возвращаться потихоньку. Я тоже хотела к дочери в Астрахань, но вернулась. Я 45 лет здесь преподаю – еще с распределения. Приходила сегодня, все мальчики из класса хотели, чтобы я с ними круг лезгинки прошла. Здесь у меня положение, меня уважают, а там я никто. Мое место здесь."