ВАУ!!!

(Придумайте кто-нибудь музыку. Получится Новогодняя песенка.)

А ну-ка, захлопни распахнутый рот!
Чему удивляться? Пришёл Новый Год!
Игрушки на ёлке, снежок и бухло,
В умат джентльмены и дамы в бревно.
Какой-то кретин в ухо бахнул заряд,
Сосед по столу саданул две подряд.
Скорей подари ему свой бутерброд,
Иначе он весь достархан заблюёт.

Хреново без директора Новый год встречать…
Может, по-хорошему стоило позвать?

Штрафуй себя сам, догоняй остальных,
Добавь креативный подход в позитив.
Коньяк и вискарь, водка, джин и вино.
Можешь мешать – всем давно всё равно.
Дурацкий колпак, конфетти из купюр.
Расслабься и скинь лапсердак от кутюр.
Сруби нижний брейк под хип-хопный мотив,
И ты – суперстар, все девчонки твои!

Хреново без директора Новый год встречать…
Может, по-хорошему стоило позвать?

Пугни молодёжь, типа камеры всюду,
А сам затащи туда Лену и Люду.
Скажи им, про премию видел приказ,
Отделаться сможешь от них через час.
Потом залуди длинный тост за успех,
О том, что на рынке мы сделали всех,
Про то, что директор у нас мировой,
Мужик то, что надо, короче, герой.

Хреново без директора Новый год встречать…
Может, по-хорошему стоило позвать?

На улицу выйди, снежку набери,
Урода, что в ухо стрелял, позови,
За шиворот сунь ему этот комок,
Потом раздави, чтоб до стрингов промок.
Главбуха найди и шепни ей про то,
Что все махинации знаешь давно.
Снабженцу скажи, что он вор и кретин,
А первому заму, что полный дебил.

Хреново без директора Новый год встречать…
Может, по-хорошему стоило позвать?

Девчонок на стол танцевать затащи,
Облей их вином, облизать предложи.
АСУшникам конкурс устрой на десерт,
Кто клаву сильней разобьёт о хребет.
Пошли на три буквы Минюст с ГНИ,
И руку при этом красиво согни.
И, падая мордой в чужой винегрет,
Расслабься, усни. Ты директор или нет?!

Хреново без директора Новый год встречать…
Может, по-хорошему стоило позвать?

Судьба всего людского рода

Расти и преодолевать.

Трудна стезя, но есть подспорье,

Когда устал и душит горе,

Молитвы к Богу обращать.

Как православный христианин

Тремя перстами крест пишу

За тех, кого душа признала,

Кто путь мой цветом украшает.

Я за друзей Его прошу.

Как мусульманин на Восток,

В намазах укрепив колени,

Прошу я долгой жизни дать

Родителям, учителям,

Тем, кто растил нас, кто в нас верил.

Как иудейский богомол,

Что храмы ложные отринул,

Молюсь за тех кто род нам дал,

За тех, кто правду передал,

За тех, кто нас уже покинул.

Как кришнаит бубню моленья,

Звеня над сыном погремушкой,

За жизнь детей, за их взросленье,

За долю и их везенье,

За нимб здоровья над макушкой.

Как злой зулус, неся ягненка

На камень жертвенный в пустыне,

Прошу помочь определиться,

Где мое место, где я нужен,

Где пригожусь я в этом мире.

Как людоед в бразильской сельве,

Раскрасив рожу словно вымпел,

Молю врагам моими воздать,

И непременно наказать

Тех, кто семью мою обидел.

Как йог индийский на скале,

В астрал из тела поднимаясь,

Молюсь, чтобы к седым годам,

Не дав стыду прилить к щекам,

Немного мудрости досталось

Как осетин, подняв бокал

Я говорю Большому Богу

«Спасибо, что дал стол и кров!».

Желаю «Уастарджи де мбал!»

Всем выходящим на дорогу.

Молитвы в прозе и стихах.

И шепотом и в крике с болью.

На самых разных языках

Мы молимся тебе, Господь –

«Дай быть услышанным Тобою».

Светофоры дайте визу,
Едут мальчики на вызов,
Кто-то над брателлой издевается.
Есть улыбка на лице,
Есть коньяк в большом шприце,
Он сейчас как милый оклемается.

Это не для развлеченья,
Эффективней нет леченья,
Чем его послойное введение.
Раз пол-литра не берет,
Значит, в ход идет ведро.
Вот что значит психоистощение.

Прилетаем, открываем,
Голосит «Я умираю!
Эта курва круто продинамила!»
Сходу в зубы «Беломор»,
В унитаз ушел Бордо.
«Ой, ребята, глупо попадаю я!»

(Состав команды неотложной психотерапевтической помощи)
Ганнибал, Вахром, Герасим,
Лёха, Елисей, Димастый,
Мрачный тип по прозвищу Кола-аич,
Лысый с Ксюхой (тут не спорим),
Альфа-Банк в лице Сереги,
Русинович, Жуков и Хаса-аныч.

Приходите, обращайтесь!
Прилетим – не огорчайтесь,
Мы в отличие от баб вменяемы.
Если девочка не любит.
Мы взамен другую купим!
Ведь они взаимозаменяемы.

     Джонни растерянно хлопал редкими, но длинными ресницами гипнотизируя закрывшуюся за женой дверь. В его взгляде туманилась тоска вселенского масштаба. Такого предательства он не ожидал. Вот так, хлопнуть дверью умеют лишь те, кого мы действительно любим. Чтоб отдалось не в ушах и стенах, а в душе.
     Будучи невольным свидетелем разыгравшейся трагедии, я попытался его успокоить.
     - Не расстраивайся, старичок, они все такие. Уходят, а мы остаемся с разбитым сердцем. Теряемся во времени и пространстве. Они не понимают, что вот так, щелкнув замком, убивают частицу любви. Они не замечают наших страданий. Они, являясь для нас центром мироздания, не сознают, что, уходя, убирают из под нас опору и то, что делает нашу жизнь осмысленной, лишают нас цели и смысла существования. Лишают нас самой жизни. Жестокие и коварные. Мы для них инструмент. Мы для них очередная ступенька на пути к их непонятному и, скорее всего, мифическому женскому счастью. Использовав, они отбрасывают нас как обертку от цветов, как фантик, как скорлупу. Они даже не утруждаются как-то облагородить или замаскировать свое преступление. Они вытирают об нас ноги и уходят.
     Джонни явно меня не слушал молча стоя перед дверью и ловя любые звуки из-за нее. «Вдруг вернется», читалось в его глазах. Я не мог спокойно смотреть на его переживания и продолжил:
     - А чего ты, собственно страдаешь? Что ты видел от нее хорошего? Жратва – сплошная преснятина. Иногда перепадет что-то вкусненькое, что гости не доели, а для тебя это уже праздник. А когда она тебе последний раз хоть какую-то обновку покупала? Не помнишь? А ты сам себе? Тоже не можешь припомнить? А когда она тебя последний раз обнимала, так чтоб с нежностью и лаской, а не в качестве похвалы за какую-нибудь глупость, которую ты и так бы сделал? Вы с ней хоть раз просто гуляли, а не шли вместе в гости? Вы хоть раз просто проговорили вдвоем целый вечер? Нет, нет и нет. Она не заслуживает твоего такого к ней отношения. Я бы на твоем месте уже давно бы плюнул на нее и не ждал ничего хорошего, вообще, перестал бы ожидать от женщин чего-то большего, чем банальный недосоленный борщ. И ты знаешь, старик, я рад, что не на твоем месте. Я бы такого не смог пережить. Уже давно бы психанул и свалил бы куда подальше. Ну, посмотри на себя, ты здоровый красавец! Брюнет! На тебя оглядываются все женщины от трех до ста трех лет. Да если бы я получал столько улыбок, я бы уже давно разбил сердца половине женщин Земли. А ты уцепился за неё как какой-то уличный пес за нерадивую дворничиху, за которой можно подобрать недоубранные объедки…
     Начни ценить себя! Скажи себе, что ты достоин большего, и тогда, никакая, хлопающая дверьми, зараза не сможет выдавить из тебя и слезинки. Это они будут кусать локти, расставаясь с тобой даже на минуту.
     И вообще, что ты паришься? В конце концов, это моя жена ушла! Да и вернется она через двадцать минут. Сходит в магазин и вернется.
     Я затушил сигарету, отхлебнул начавший остывать кофе, а Джонни сложил лапы с такой элегантность, на которую способны только чистокровные бернцы и продолжил влюблено пялиться на дверь.



 

Враньё, что нет незаменимых
Нам с детских лет вливают в уши.
У многих есть пример ухода,
Что растревожил наши души.

Никто не сможет заменить
Тех, кто родил и воспитал,
Тех, чью потерю сознаем,
Когда уже мудрее стал.

Когда ко мне идут с вопросом,
Что правильно и что нельзя,
Передо мною возникает
С хитринкой прищур глаз отца.

И этот взгляд меня торопит -
Мол, отвечай, сын ждет тебя,
Мол, я в свои не полных сорок
Не позволял смутить себя.

И без возможности отлынить,
Серьезный сохраняя вид,
Чтоб червь сомненья не закрался,
Учу, как он меня учил.

Наверно так и возникают
Из поколенья в поколенья
Передающиеся знанья,
Преемственность и мудрость дедов.

Мой тост на праздничных собраньях
Из раза в раз произносимый,
«Чтоб нашим детям в их застольях
За нас не стыдно было выпить!»

Алексей Володин мрачно курил у входа в больницу.

Стылый ноябрьский ветер, задувая в рукава и под шелковое кашне, так и норовил пробраться сквозь кожанку. Осыпавшаяся листва прибитая к асфальту недавним дождем неприятно почавкивала под ногами.

«Где ж ты там застрял?», подумал он, поплотнее запахивая воротник в ожидании Паши, хирурга из его же отделения, которого пообещал подкинуть до метро.

Усталость давала о себе знать. Ноги гудели. Три мощнейшие операции за день. И это после ночного дежурства. Хотелось спать и … нет, только спать. А до дома еще надо было добраться по пробкам, коих в Москве с каждым днем становилось все больше и больше. Но добраться мало, надо было еще завоевать право спать. Жена однозначно уверена, что он существует только для того, чтоб облегчить ей жизнь. Если бы не сын, уже пять раз развелся бы, но как только представлял, что его будет растить и воспитывать эта семейка, готов терпеть был всё.

Но поспать все-таки надо. Устал. Давненько так не выматывался. Даже когда будучи студентом, мотался на подработки в травмпункт и выклянчивал у профессора право постоять на операции так не уставал. А ведь какие времена были. Эх, молодость-молодость… Из одного конца Москвы в другой, да несколько раз. И без машины. Вот жизнь была.

И жена была. Другая. Тома. Ради неё и мотался, чтоб на жизнь заработать, да и в науках преуспеть. Преуспел. А женщину потерял. Сбежала. Не выдержала, неженка, что мужик не всегда под бочком. А как у юбки сидеть? Надо было вкалывать. А эта фифа привыкла у мамы с папой как у Христа за пазухой. Все для единственной кровинушки. Только самое лучшее и сразу.

Алексей улыбнулся. Он вспомнил глаза Томы, когда она узнала уже на третьем курсе, что косметология, на которую её поступили в институт, является частью дерматологии. А специализация по ней это гнойные отделения. Вот это было разочарование. Неделю слезы не просыхали.

А ведь никого так не любил, как эту неженку. Ну да пусть будет счастлива. Нашла себе подобного. Ему не надо мотаться за куском хлеба. Родители пристроили удачно и деньгами помогают.

А вот ему никто не поможет. Все сам. Что заработал, то полопал. Благо к его тридцати восьми, кое-как устаканилось, если не с икоркой, так с маслицем хлебушек был.

Не то, что пятнадцать-двадцать лет назад. Мало того, что студент, так еще и времена какие лихие были. Каждый зарабатывал, как мог. А могли все по-разному.

Алексей нахмурился. Вспомнился мальчик узбек, трепыхающийся в волосатом кулачище сержанта…

***

Нога скользнула по каше на гранитной ступеньке лестницы из подземного выхода метро. Если бы не спортивная молодость, КМС по конькобежному спорту, как-никак, он бы обязательно растянулся. Но расставленные в стороны руки и мелкая переборка ногами спасли лицо и пальто от грязи, а уши от Томкиного бурчания.

Кстати, Тома, наверно, уже волнуется.

Быстро взбежав вверх, Лёшка уперся в картину, которая его заставила остановиться и оторопеть. Здоровенный толстенный мент держал за воротник пацана явно восточной национальности. Причем держал на весу. Лицо у парня уже превратилось нечто лиловое и отекшее. Воротник дешевого пальто плотно обосновался в кадыке бедняги.

- Напопрошайничал – делись, а то понаприехали тут.

Эту мудрую сентенцию о пользе любви к ближним сержант, судя по всему, повторял уже не первый раз.

- Ты чего творишь, урод, - вскипел будущий врач и нынешний сотрудник травмпункта, - ты же его удушишь, - а ну отпусти парня.

На лбу сержанта ясно проявился сбой алгоритма. Недосмазанные средним образованием шестереночки в мозгу заклинили и в действие вступил план Б.

- Ты кто? А ну документы!

- Отпусти парня, - сурово прорычал Лёха.

Со стороны это наверно смотрелось смешно. Семьдесят килограмм студенческой массы рычали на 150 килограмм в форме. Что-что, а это сержант понял. Он даже выпустил полосатика, чтоб схватить нахала. И все бы ничего, только предательская нечищеная жижа под ногами на этот раз отыгралась на Володине. Он упал. Хорошо не спиной назад и вниз, а в бок. Под самую руку блюстителя честности и порядка.

Пацан драпанул так, как будто действительно не хотел делиться. А Алексей остался в цепких руках.

- Документы, - прорычал сверху аватар Фемиды.

- Нету, - резко огрызнулся снизу Лёша.

Ужас как не хотелось светить студенческий, мало ли что додумается с ним сделать этот питекантроп.

- Тогда, пройдемте, гражданин!

От этой фразы Алексей чуть не засмеялся в голос. Настолько она была ни к месту. И его понесло за ворот обратно в глубины метрополитена.

В итоге приземлился Володин в обезьяннике, оборудованном прямо на станции. Бомж, судя по расстегнутому предмету верхней одежды не понятной этимологии, гревшийся там уже не первый час, неприятно хлюпнул носом и что-то недовольно пробурчал.

В двух метрах от решетки на стол были вывалены из отобранной у Алексея сумки все нехитрые пожитки студента-медика. Белые халат и шапочка одним движением не мытых с детства рук были превращены не в белые. Володин стиснул зубы – вчера Томка стирала, теперь убьёт, точно. Но настоящий зубовный скрежет вызвало лапание учебников и конспектов. Но за картину развернувшуюся в следующие 2 минуты, Алексей готов был простить сержанту половину обид. Это надо было видеть. Он пытался придерживая пальцем скачущие буквы прочесть название одного из учебников. Второй раз за день наморщенный лоб издавал слышимые скрипы. Сквозь них пробивалось бормотание проговариваемых вслух букв. Буквы, явно были знакомые, но в слова складываться не хотели. Это жутко не нравилось сержанту, но отступать так быстро было непривычно, и он потел.

Его хватило на две минуты самомучения. Потом учебник был отодвинут. Решение задачи найдено и громогласно провозглашено.

- Доктор, …ля!

Бомж встрепенулся, но не проснулся. Только усиленно зачмокал во сне губами. Судя по запаху, ему снилась закусь.

Окончательно превратив халат в серую тряпку, скомкав, мент затолкал его обратно в сумку. Алексей закатил глаза. После этого в сумку со второй попытки были все-таки вмещены тетради и книги. Видя способ утрамбовки он зарычал:

- Аккуратнее, горилла!

- Чо? – повернулся сержант и сбросил на пол сумку.

- Ни «чо».

- Знаешь, умник, сколько стоит выйти отсюда?

-Да, пошёл ты…

Выдержав мхатовскую паузу, мол, видит Бог, я этого не хотел, сержант, смахнув сумку на захарканный пол, подошел к решетке, резко просунул руку между прутьями и, схватив Алексея за затылок, резко приложил об решетку.

Сказать, что это было больно, значит, ничего не сказать. Оставшись последним усилием уставшего тела на ногах, вцепившись в прутья, Алексей увидел те самые звездочки, про которые только читал и слышал.

Через минуту звездочек перед глазами осталось только пять. И они строго спросили:

- Так! Что тут у нас происходит?

Отодвинув голову назад, Алексей сфокусировал зрение и обнаружил перед собой капитана милиции.

- Да какой-то буйный попался. Головой бьётся об решетку. – Проговорил сержант. – Да еще и без документов.

- За что ты его к Пантелеичу присовокупил?

- Так, это… вел себя шумно и вызывающе. А еще органы оскорблял…

- Это тебя, что ли? - ухмыльнулся капитан.

- Ага. Уродом назвал при исполнении.

Капитан сдержал усмешку, но в глазах появилось понимание.

- Ты почто нашего Юрочку обидел? Да еще без документов… Без документов Юрочку обижать нельзя, - обратился к Алексею капитан, отвернувшись от усиленно и серьёзно кивающего сержанта.

Алексей понял, что сейчас все может кончится и решил не скрытничать с капитаном.

- Документы есть, они в сумке, - потерев наливающуюся шишку на лбу, проворчал Лёха.

- Врет! – заявил сержант-Юрочка, - я все проверил.

- Ты, даже если бы нашел, не смог бы их прочесть, - не сдержался Лёха.

Сержант рванулся, было вскочить со стула, капитан остановил его жестом и протянул руку:

- Давай сюда.

Юрочка нехотя поднял сумку и поставил на стол рядом с начальством.

Капитан вытащил многострадальный халат и пока не схватился за книги, Алексей, а он бы не выдержал второй раз такого издевательства над своими нервами, быстро произнес:

- В кармане халата…

Ощупав скомканный бывший белый халат, капитан ловко извлек синенькую книжицу, открыл и вслух прочел:

- Володин Алексей Сергеевич. Московская Медицинская академия.

С уважением глянул на узника.

- Открывай, - резко сказал сержанту и сделал полшага в сторону.

Глаза Юрочки стали круглыми и обиженными. Ни дать, ни взять, отобрали игрушку. Но медленно взял ключи со стола и, не спуская с начальства взгляда, вдруг передумает. Медленно подошел к решетке и очень медленно начал отпирать замок.

- Не тормози! Выпускай человека!

Руки сержанта профессионально мелькнули и решетка, скрипнув, открылась. Бомж испуганно вздрогнул и открыл глаза.

- Все в порядке, Понтелеич, спи, - проговорил капитан.

Бомж благодарно кивнул и уронил голову, заснув еще до её падения.

- Алексей Сергеевич, Вы свободны, - с усмешкой произнес капитан и протянул Володину студенческий билет.

- Спасибо, - ответил Алексей и, быстро прибрав его в карман брюк, уже не жалея, на ходу начал запихивать, халат в сумку.

Уже на расстоянии елеслышимости он уловил, как капитан учит Юрочку:

- Никогда не трогай врачей, идиот. Они меньше нас получают, а потом еще нас же и штопают…

***

«Эх, где ты сейчас, правильный капитан? Наверно, уже полковник… Столько лет прошло», подумал Алексей и почесал место на лбу, где когда-то буйно цвел синяк а потом долгое время видна была ссадина. Переродившаяся в мелкий, но противный шрам, поселившийся в душе, казалось бы навсегда.

Паши все не было. Курить вторую не хотелось, и он сел в машину, чтоб хотя бы не мерзнуть на промозглом ветру.

Включив двигатель, поставил панельку, и бархатный голос Анны Герман сообщил «…оди-ин ли-ишь ра-аз». Зазвучал предрекламный джингл. «Повезло» подумал Володин и потянулся, чтоб переключить канал, когда в его окошко что-то настойчиво застучало.

Повернувшись, Алексей обнаружил за стеклом на уровне своего лица, склоненно-декольтированный вырез предмета тайных грез всех выздоравливающих мужиков двенадцатой хирургии и кармического наказания всех врачей того же отделения, насколько красивой настолько же бестолковой медсестры Кати.

Полюбовавшись несколько секунд на немо щебечущий филиал «Плэйбоя» и колышущиеся прелести в такт ударам кулачка, а также, представив, как с другой стороны на трепещущий под ветром минихалатик сейчас пялятся из окон больные, Алексей нажал кнопку опускания окна, попутно предположив, что после такого шоу, завтра будет массовый заход больных на выписку.

- …какой то негодяй… - ворвался в салон с ветром звонкий голосок Кати.

- Стоп! Катёнок, остановись и давай сначала. – Попросил Алексей.

Катя по-деловому кивнула, сдвинула бровки и начала цитировать явно заученный текст, загибая пальчики на руке с помощью другой:

- Алексей Сергеич, Павел Иваныч сказал, чтоб вы срочно несли свой тощий зад во вторую операционную (один пальчик). Там по Скорой с отростком поступил какой-то негодяй, не дающий вам спокойно ехать домой (второй пальчик). Дежурный доктор Мочалкин сейчас «в хлам» (третий пальчик), а самого Павла Иваныча припахали ассистировать наши азербайджанские коллеги и сейчас он намывается с ними (четвертый пальчик).

Посмотрев на заложенные пальчики, она что-то в голове пересчитала, убедилась, что ничего не забыла и выжидающе улыбаясь, уставилась на Алексея.

Первое, что пришло в голову Володину, это треснуть эту не пуганную интеллектом картинку кулаком промеж ушей. Второе, закрыть окно и уехать. А третье, почему-то, что Катя простудится, стоя на таком ветру.

Проклиная, Мочалкина, Пашу, весь Азербайджан, Скорую помощь с их «негодяем» и свою тяжкую судьбинушку, Алексей выключил радио, вышел из машины, пикнул сигнализацией и, опустив голову, поплелся ко входу в корпус.

Катя, пытаясь закрыть хоть что-то от ветра, в конце концов, остановилась на приоритетности прически и придерживая её двумя руками семенила рядом.

- Алексей Сергеич, - пискнула она, - а что такое Бакы?

«Видимо услышала ругань Паши», автоматически  отметил Володин.

-Баку, по-азербайджански, - буркнул он, а потом, чтоб избежать следующего вопроса, добавил, - город такой.

- А-а-а-а-а, - мудро пропела Катя и пропустила угрюмого доктора вперед, придержав дверь. Оказавшись сзади, она, явно размышляя вслух и не ожидая ответа, прошептала:

-  И ничего он не тощий, зад как зад…

Настроение Алексея поднялось на пару градусов. «Хоть что-то в этом мире не меняется», подумал он, конечно, не про свой тыл, а про Катю, которая уже шестой год радовала собой и своими сентенциями всю двенадцатую хирургию и окрестные отделения.

Намываясь, Алексей потихоньку входил в режим операции. Отвлечься от посторонних мыслей, настроиться на работу, постараться не прикончить операционную сестру, и вымолить у Святого Пантелеймона трезвого анестезиолога.

Когда-то от аппендицита умирали. Теперь же это стало банальной операцией, которую, как утверждают злые языки, в Штатах делают медсестры. «Им бы нашу Катю», ухмыльнулся своим мыслям доктор.

Подали больного. Обычно Алексей Сергеевич не смотрел на пациентов и не разговаривал с ними, но на сей раз, почему-то решил сделать исключение. Наверно, захотел узнать, что за «негодяй», по выражению Паши, посмел поиметь воспаление аппендикса в неурочный час.

К счастью трезвый Петрович, анестезиолог со стажем более сорока лет, пристраивал маску на лице пациента.

- Лёшенька, голубчик, этот красавчик минут через пять захрапит, а если проснется некстати, ты уж дедушку не дергай понапрасну, врежь ему чем-нибудь тяжеленьким по кумполу, - Петрович рассмеялся дребезжащим смехом и ущипнул, пациента за свисавшую на щеку. – Да шучу я, милок, шучу…

Пациент нервно икнул и сделал попытку улыбнуться. Но это у него не получилось по двум причинам. Во-первых, наркоз начал действовать, а во-вторых, над ним появился доктор Володин.

Две пары глаз замкнулись друг на друге, как короткое замыкание. У обоих в голове раздался щелчок узнавания.

- Ты меня помнишь? – спросил бывший студент и второй раз за день почесал лоб.

Больной попытался кивнуть,  но полтора центнера сала не умеют кивать один раз. Заколыхалось всё.

- Вот и славненько, Юрочка, - сказал кандидат медицинских наук Володин.

Пелена упала на расширенные от ужаса глаза уже старшего сержанта. То ли наркоз подействовал, то ли обморок…

А настроение Алексея оттаяло окончательно. И с этим неоновым состоянием души операция началась.

Володин не был жестоким человеком, но хамьё надо учить. Никогда Алексей специально не уродовал больных, а наоборот, старался использовать по-возможности, косметические швы. То же самое он преподавал студентам. А тут, не нарушая ни единой строчки инструкции, бывший студент, забыв про усталость, больную спину, варикоз, голод и прочую чушь начал операцию. Только на удивленный взгляд, операционной сестры, Алексей Сергеевич подмигнул и пояснил, то, что знает каждый врач, начиная с третьего курса:

- Людочка, разве Вы не в курсе? Маленький хирург – маленький разрез, большой хирург – большой разрез. А я сегодня ОЧЕНЬ большой хирург.

И как положено по инструкции, выбрал по пять сантиметров жировой ткани с обеих сторон вдоль всей пятнадцатисантиметровой линии разреза. А в конце безупречно проведенной операции, обошлось без перитонита, зашил самым простым, но надежным способом, который был в учебниках по хирургии.

Возвращаясь домой по уже опустевшим улицам, Алексей улыбался фонарикам, витринам, ненавистной рекламе и почему-то, не мог выбросить из головы одну фразу, засевшую еще в школьные годы: «Уставшие и довольные они возвращались домой».

«Вот уж точно про меня», думал доктор.

Его совесть была чиста. Юрочка будет жить. Но со шрамом десять на пятнадцать на самой выдающейся части тела. И даже если он начнет качать права, а такой вариант не исключается, ни одна комиссия его не прищучит. Эх, хорошо знать все инструкции…

Ветер бился в окна прогретой Кароллы, но ни он, ни грядущий скандал с женой из-за задержки, не могли сегодня испортить настроение человеку, избавившемуся от шестнадцатилетнего шрама.

Там, где когда-то сады расцветали,

Люди дружили, различий не знали.

Сосед был соседом, а не инородцем,

Где каждый был просто порядочным горцем.

Там ночью, однажды случилась беда,

Нахлынула с неба металла волна.

Сжигала не глядя соседства мосты,

Больницы и школы, дома и сады.

В руины вошли камуфляж и броня

Детей, стариков добивая, давя.

Вошли, чтобы край тот богатый отнять,

И тем свою силу и мощь показать.

Пришли и застряли. Споткнулись о то,

Что каждому горцу известно давно.

Что каждый мальчишка знает в горах,

К женским слезам нет терпенья в Богах.

Пришел старый друг из-за Северных гор,

Стальным кулаком дал вражине отпор.

Вернулась тишь те святые места,

Но вера теперь уже будет не та.

Поруганы кладбища, память и честь.

Из этих обломков не сложишь Мечеть,

И Храм не построишь во имя добра,

Ведь женские слезы не клей, а вода.

Вода точит камень, несет в себе жизнь,

Но сто поколений не смогут забыть,

Как плакали дети, прячась за мать

Прося не стрелять, не давить, не взрывать.

Боги всё видят и Боги поймут,

Когда пацаны без отцов подрастут.

Они не забудут погибший Цхинвал,

Ведь кровная месть, не легенда в горах.

Пройдет пара лет и сады зацветут.

Всегда на Кавказе в почете был труд.

Но женские, детские слезы и плач

Еще отольются тебе. Жди палач…

                                                                                      Дзатиатæ

ОПУСТОШЕННОСТЬ. Вот оно. То Слово.

Пришло понимание своего состояния.

Хроническая опустошенность.

                  Машина взрыкнула.

                  Блин, опять…

                  Смирнов выжал-таки сцепление, врубил первую и проехал еще метр.

Я с детства выбрал верный путь,

                  Решил, чем буду заниматься…

                   В голове фоново позвякивала старая мелодия. Смирнов уже несколько лет сам не ставил панельку магнитолы на место. Она всегда лежала в «бардачке», и пользовались ею только пассажиры. Он любил ездить в тишине. Наедине со своими мыслями. Чтоб внешний ритм не сбивал с внутреннего.  Мысли были его самым лучшим развлечением. А водимая на спинном мозге машина – келья для уединенного размышления.

                   В жилу. А я вот ошибся. Спасибо, Андрей Вадимович.

                   От пришедшей мысли стало тошно. Попытался посмотреть на жизнь сквозь призму данного откровения.

 …И все никак я не дождусь,

                   Когда мне стукнет восемнадцать.

 Вот что мне еще надо? Семья есть. Жена и пацаны – лучше не пожелаешь. Крыша над головой есть. Трехкомнатная. Не в Москве - кайф. Мама, брат, племяшки здоровы. На родине, в глубинке тоже все путем. Недавно ездил, видел своими глазами.

Сбоку посигналила блондинка-молодуха на доджике, мол, пропусти, перестроюсь. Смирнов выждал пока она не встанет перед ним, и подвинул машину вплотную к её бамперу, чтоб больше мысли не у кого не возникло влезть. Хотелось домой и есть. Как обычно с завтрака ни маковой росинки во рту не было. Только пара литров растворимого недорогого кофе. Он не обедал практически никогда, боялся заснуть на работе. В тихое обеденное время успевал сделать уйму дел. Единственный час, когда его не дергали. Мысли вернулись в старое русло.

                   Только на работе постоянные проблемы. Ну, это работа такая. Не берут на предприятия где все хорошо и налажено. Да я бы и не пошел. Не моё. Привык всё сначала начинать, с нуля. Выстраивать схемы. Антикризисник. Вроде и неплохо получается. Только не нравится все это. Не моё.

                   На противоположной стороне дороги срочник-ВАИшник поедал глазами барышень и иномарки. Смирнов улыбнулся совпадению подошедшей строчки

                   Тогда приду в военкомат,

                   И доложу при всех как нужно...

 А вот, действительно. Вроде к своим тридцати шести годам в профессии достиг максимума. Коммерческий директор группы предприятий. Круто. С простого менеджера по продажам. За двенадцать лет. Сам с себя балдею. Наверно со стороны тоже не плохо смотрится. А ведь скажу, что мне это не надо - не поверят. Самые близкие спросят, а что надо?

                   Поток сделал небывалый за последние двадцать минут рывок. Проехал пять метров. Смирнов не глушил движок, потому что пробка была не катастрофическая и, надежда, что скоро она кончится, грела душу.

                   Не знаю. Да и не умею больше ничего. Не научился, пока пёр не в ту сторону. Времени не было. Да и азарт присутствовал. Потом казалось, что просто размаха не хватает. Мол, дайте мне волю, я натворю добрых дел. Доказал. Дали. Натворил. И, действительно, добрых. А что дальше? Опять чего-то не хватает.

 …Что я в душе давно солдат

                   И пусть меня берут на службу.

 А я в душе кто? И куда придти?

                   Ходил в собственное дело. Не получилось. Еще раз пробовать? А если и это не моё? Нельзя так рисковать. Деньги домой надо регулярно приносить. А параллельно не получится с моей-то загрузкой. Может, надо было податься в музыканты? Не плохо получалось раньше на гитаре тренькать. Да и сейчас могу каким-нибудь парафразом народ смутить. Но что меня остановило тогда? А… вспомнил. Рассказ одного прекрасного преподавателя музыки. Пришел к нему ученик и говорит: Я тут мелодию сочинил, не посмотрите? Учитель берет ноты и через 5 секунд отдает. Как же вы так быстро посмотрели? Удивляется ученик. А тот в ответ: Я Баха узнаю по одному такту, Гершвина по двум, а Вам я уделил три.

                   На всю жизнь урок – не лезь. Вот и не лез. И родители как-то сказали, на моё заявление в средней школе, типа, хочу сочинять  музыку, что для сочинения музыки надо иметь жизненный опыт, а потом его воплощать в ноты. Вот и не стал музыкантом.

                   Астеничный наркоман из Крузака выпустил дым в окошко и стряхнул пепел за борт. Смирнов рефлективно потянулся к пачке сигарет и прикурил. Крепкий дым Явы внес в горло ощущение комфорта. Из девятнадцати лет общего курительного стажа он двенадцать лет курил одни и те же сигареты. Все вокруг перешли на буржуйские, только он один не смог. После трех-четырех штук другой марки он начинал чувствовать дискомфорт. Потому приходилось терпеть насмешливые и косые взгляды. Денег хватило бы. Да только что делать с привычкой? А может оно к лучшему – хоть какая-то экономия.

                   А может оно и к лучшему. Сколько их сейчас расплодилось. Все фуфловые попснярщики. А за ними не видно настоящих. Ну и мыкался бы сейчас, не зная, куда пристроить опусы, чтоб копеечку заработать.

Мне форму новую дадут,

                  Научат бить из автомата.

Пол жизни коту под хвост. Вот откуда раздраженность и вечная депрессуха.

                  Говорят, что если человек находит свое истинное дело, то и Бог, чтоб он не отвлекался на добычу хлеба насущного, дает ему всё. Тогда, я точно не нашел. Долги, кредиты, недоделанный годами ремонт, машина развалюха. Я на эту тему не парюсь. Хорошо еще жена, прелесть, не нудит по этим поводам, хотя ей хочется пожить нормально. По глазам вижу. Но на хлеб хватает и то ладно. Понимает меня. Ну, как можно ей опять сделать такую подлянку, уйти в свободное плавание? Один раз она полтора года терпела, второй, несколько месяцев. Пока я искал себя. Ни я не нашел, ни она не в шоколаде. Грусть.

                  Остановив машину на красный, Смирнов проводил проехавшую вперед на заветные три метра блондинку. По переходу пошли люди, создавая в несфокусировавшихся глазах Смирнова движение теней, чем-то сходное с живым забором. Забором закрывающим блондинку и мешающим увидеть перспективу.

Когда по городу пройду -

                  Умрут от зависти ребята.

 Что делать? К кому обратиться? Всю голову сломал. Да и не подскажет, наверно, никто. Такие вещи надо самому решать. А вот не решаются. IQ 147 - не помогает.

                   Выть охота. Только толку. Попробовать запой? Не серьёзно.

                   Куча креатива в голове по поводу бизнеса и не одного про себя.

                   Я так решил давным-давно,

                   И пусть меняет моду мода…

 А я так и не решил. Точнее решил, но не то. И не так. Вспомнился друг Лёха. Как он сказал тогда? Самая большая ошибка моей жизни, что я поступил в Бауманский. Теперь он вице-президент одного из крупнейших банков страны и ему не хватает Финансовой академии. Не утешает. Он-то нашёл себя. Ему нравится.

                   Наркоман, подрезав блондинку вильнул в проезд между домами. Доджик, испуганно икнув сигналом, врезал по тормозам. Смирнов поморщился и не стал трогаться. Вдруг заглохнет от стресса, придется объезжать. Не… тронулся. Подъехал поближе. До его съезда оставалось двадцать метров.

                   Для мужика главное работа. Для женщины дом. Жена справляется, а я нет. Начинаю комплексовать.

 …И огорчает лишь одно -

                   Что мне служить всего два года.

 И огорчает лишь одно, что мне служить, блин, не охота. Не хочу. На работу, как на каторгу по утрам. Душ, насильный завтрак, дорога, пробки, ненаказуемое теперь опоздание, прекрасные люди, невменяемое руководство. Всё как обычно. Как и последние двенадцать лет.

                   Обрыдло. А заменить не чем. Нет вариантов.

                   Включив поворотник, Смирнов ушел налево через встречку. Дома ждала жена. Ужин. И… Кремона.

Я вот думаю, только у меня рефлекс, сперва за своих горло перегрызть, а потом разбираться, может он и виноват, или еще кому-то присущ?

Тут давеча столкнулся с ситуацией, в которой люди, считавшиеся мною своими,  встали не на мою сторону в конфликте с третьим лицом.

Не рассматриваю вариант, «может я не прав». Может и не прав. Не в этом дело.

Теперь размышляю, либо позиция «Платон мне друг, но истина дороже» ближе к так называемым «своим», или они не «свои».

В первом варианте, таким людям нет доверия, потому что, подставят в более серьёзной ситуации. Вывод надо прекращать или ограничивать общение.

Во втором случае, те же выводы.

Вопрос, где я ошибся? При выборе круга общения или при определении степени близости?

Видимо, и там и там.

Урок, однако.

Вывод – надо завязывать. Как бы не было тяжело расставаться с людьми, которыми дорожишь… дорожил. Но, если, оказывается, что тобой они не дорожат, игра в одну калитку морально опустошительна.

Тяжело…

А еще тяжелее назвать их Чужими. Но надо. Иначе в моей обороне от жизненных катаклизмов останется брешь.

Но вот что хорошо… Хорошо, что это произошло сейчас и на мелочевке, а если бы на чем-то серьёзном?

В этом году, 1 сентября исполнится ровно 25 лет моего знакомства с главредом «Щелковчанки», очень уважаемым мною человеком, Владимиром Николаевичем Вельможиным.

Ох, и не просто складывались наши отношения. Его жёсткий стиль классного руководства и преподавания наложились на мою расхлябанность и вольнодумие каширского паренька. Его знание и понимание «как надо» и «как правильно» шло вразрез с моим мировосприятием. До знакомства с ним я считал, что только мои родители могут так жёстко со мной обращаться. Больше никому я это не позволял. Воспитываясь в довольно строгих рамках, я считал, что прерогатива учения жизни есть только у моих папы и мамы. И тут, бац… Какой-то дядька в очках зажимает, так что искры из глаз. Как я злился…. А еще не понимал, почему родители в таком восторге от него. Они вместе ходили на родительские собрания, не смотря на большую занятость. Возвращались всегда в приподнятом настроении, а на мой вопрос, что про меня наговорили, отмахивались – не в тебе дело.

Мой бунт сдерживало только умение контролировать себя, воспитанное дома, хотя порой и случались срывы, но к трагедиям это не приводило. После окончания 9-го класса он ушел из нашей школы. Как было легко учиться последний год...

А что потом? Потом жизнь. Жизнь возвращающая все время в те годы….

Командировка во Владивосток в 1991 году, 10 дней безделья в связи с отсутствием билетов домой. Подселили ко мне в номер учителя русского языка и литературы из какого-то таёжного городка. Он прибыл на рассмотрение в суде уголовного дела одного из учеников, так что времени тоже хоть отбавляй. Говорили обо всем. Очень общительный дедок попался. Так вот, когда я выиграл у него бутылку коньяка в соревновании по русскому языку, он сказал: «Передай своему учителю, моё профессиональное уважение и восхищение».

Передал.

Вернулся, отоспался, побрился, поехал в Мытищи (там тогда жил В.Н.) и передал.

Подготовительное отделение 1 ММИ. Орехово-Зуево.

Разбор ошибок в диктанте. Славянка утверждает, что в продиктованном ею предложении из Тургенева, не должно стоять поставленной мною запятой. Я уперся. Она разложила предложение на атомы. Я упираюсь. Она решает просто зачесть мне ошибку. Я предлагаю найти первоисточник и объясняю, что бывают авторские запятые, которые ставятся в местах интонационного усиления или ослабления и для выдерживания паузы. И нагло заявляю, если у Тургенева она реально не стоит, я больше не буду его читать.

Нашли это место.

Стоит.

Она потом ко мне со всеми сложными случаями обращалась.

Отдельно упоминаю о привычке работать со словарями, тоже привитой Владимиром Николаевичем. А потом трансформировавшейся в приоритет работы с первоисточниками.

На протяжении пяти лет, с 4-го по 9 класс, в которые формируется характер, передо мной стояли два человека точно знающие чего хотят и добивающиеся этого. Живые примеры принципиальности.  Люди с гражданской позицией.

Плохо помню похороны отца. Но с фотографической четкостью в памяти лицо В.Н. полное пониманием трагизма ситуации. В тот день хоронили не просто хорошего человека. Положили в землю большую часть земной правды. Не громкой, не пошлой и не популистской. А той правды, соприкоснувшись с которой, люди проявлялись как на лакмусовой бумажке. Той правды, что ломала административные барьеры даже в этой стране. Но и на неё нашлась бронированная стена. Безмерно благодарен тем, кто это понимает. Спасибо, Владимир Николаевич.

И тогда, в двадцатипятиградусный мороз, с непокрытой головой, в стороне от основной массы, но без единого человека между ними, с моим Отцом прощался мой Учитель.

А когда год назад мы встретились на стадионе в День Города и сидя на трибуне, обменивались радостью поговорить не о чем, нас прервал бестактно-беспалый поэтишка, празднично дыша перегаром и, на его взгляд, сметливо поинтересовался: «Сын?», Владимир Николаевич не задумываясь, с болью выдохнул: «Хотел бы я быть таким, как его отец…»

Моё сердце пропустило удар.

Всё, что я написал выше, это малая часть, той призмы, через которую я смотрю на этого человека. Более сложных отношений у меня не было ни с кем. Понимаю, что ко мне он относится к ученику, как к сыну уважаемого им человека и не заморачивается. Правильно. У него своих проблем хватает. Одна газета, чего стоит. Мечта всей жизни. Идея запечатлеть и донести до окружающих красоту мира или, хотя бы, литературно-театральную её часть, воздать должное героизму ушедших и живых, поучаствовать в воспитании молодых стоит отданных двух полос на откуп окружающей грубой политической действительности управляющей финансами.

Многие обвиняют газету и главного редактора в конъюнктурной привязанности то к одному политику, то к другому. А мне вспоминаются школьные годы, когда классный руководитель частенько цитировал М.Горького, призывая не выплескивать из ванночки с водой и ребенка. Я опускаю те две полосы. Я читаю то, ради чего эта газета создавалась.

Я не видел другого такого издания. В нем сочетаются прекрасные стихи с яркой политической прозой жизни. Да плевал я на эту политику. На этих воров у власти. И если надо чтоб одни бандюги «замочили» других «шершавым языком плаката» для того, чтоб издать две полосы в неделю – пусть «мочат». Более того, опущенные только рады. У них появится повод для встречных ударов и радость, что про них помнят. Они и в политику пошли, потому что более ничего не умеют и любят эту крысиную возню. Мне их не жалко абсолютно. Я из-за них потерял отца.

Меня часто обвиняют в жёсткости и неприятии полутонов. Мол, для меня существует только белое и черное. Мол, юношеский максимализм в моём возрасте должен пройти. Так вот, не подменяйте понятия. Цель должна быть четкая, белая или черная. А вот пути к ней разные.

Меня так учили. Отец и Учитель.

Моя религия укладывается в одну фразу.

В одну догму.

«Бог говорит с каждым голосом его совести».

И моя совесть молчит по-поводу голодания и воздержания в указанные «сверху» сроки. Казалось бы, ну зачем это нужно? А ведь, если хорошо подумать, я пощусь значительно чаще, чем того требует христианство или мусульманство. Просто я не называю это постом. Не использую большие буквы для обозначения этого, не устраиваю разговения. И, вообще, это происходит буднично и часто незаметно для себя и окружающих. Моя совесть подсказывает, что что-то делать не надо или что-то не вовремя.

Например, я не иду с друзьями бухать, если болеет жена, хотя она со мной не пошла бы всё равно. Или кусок в горло не лезет если проблемы у моих близких или детей.

Что есть пост? Ущемление своих «хочу», повод для размышления о Боге, о жизни и о своём месте.

Так вот, оказывается, я пощусь.

По своей религии.

Моя совесть, читай душа и мысли, сама ежедневно подсказывает где, когда и как себя поприжать. Пример. Открывая утром холодильник и найдя там последний шматочек колбаски, обхожусь голым кофе, зная, что дети еще не завтракали. Пост? Пост. И мой Бог, читай совесть, говорит, что это правильно и не вызывает никаких отрицательных эмоций. Не важно, жена не успела или поленилась сходить в магазин или в доме кончились деньги и не на что купить еду. Есть фактическое положение вещей и от него отталкиваюсь.

Другой пример. Предложили за хорошие деньги изнутри развалить предприятие. Вежливо послал. Деньги фигурировали Очень большие, а я к тому моменту год сидел без работы. После этого еще год моя семья «постилась», но я не пошел против совести. Мы, с трудом, но пережили. Я прекрасно осознаю, что те люди нашли другого, который согласился. Но я своей совестью, читай Богом, не торгую. Пост? Пост. Да еще какой.

Вот вопрос, кто из нас более близок к Богу, я или чмо, которое ходит в церковь, постится по датам указанным РПЦ, но согласившееся развалить то несчастное ткацкое предприятие?

Кто-то скажет, прочитав это всё это, «это нормально, так поступают все нормальные люди».

А я и не говорю, что я ненормальный. Просто, мы делаем многие вещи, считая их само собой разумеющимися, а, на самом деле, они проявление Бога в нас. И не надо ходить в церковь, чтобы не обижать слабых, чтобы плюнуть в морду хаму. Не надо поститься и читать молитвы, чтобы не воровать.

Надо просто жить в ладу со своей совестью, читай Богом.

Что такое подлость? Почему так больно, когда она направлена в твою сторону?

Может ответ в самом слове?

П.О.Д.Л.О.С.Т.Ь.

ПОД что-то. ЛОСТЬ – может быть ЛЕЗТЬ.

Подо что лезть? Судя по эффекту, под самое дорогое. А что у меня самое дорогое?

Душа.

Пробуем – ЛЕЗТЬ ПОД ДУШУ.

Похоже…

Пробуем от обратного.

Если есть ПОД…, значит должно быть и НАД.

И нахожу НАГЛОСТЬ.

Опять, похоже…

Подлость и наглость.

Два способа исковеркать Душу.

Один исподтишка, втихую. Другой с нахрапом, наплевав на тебя в открытую.

Способы нападения, агрессии.

А промежуточный вариант есть?

Конечно. Его мы называем честным, открытым. Когда противник, если и не с открытым забралом, то хотя бы с приглашением на поединок. Но этот способ агрессии мне не интересен. Я про него всё знаю. Только им и пользуюсь.

Меня больше волнуют другие, и если на наглость может дать отпор любая старушка в очереди, то с подлостью бороться очень сложно. Её не видно пока она не совершена.

Что же делать?

Сдаётся мне, что можно бороться только с последствиями.

Например, обезопасить себя от подлеца удалив его за пределы круга общения.

Или переломать ему ноги.

Или напиться.

Или найти единомышленников, которые тебя успокоят.

Или стать выше этого.

Последний вариант красив. Героичен.

А если от подлости пострадали те кто тебе дороги? Как тогда?

Обиду себе можно и проглотить, а слёзы жены, детей, родителей? Готов простить?

Я нет.

Глотку перегрызу за близких и родных. Только потом посадят, и им будет еще хуже. (Вспомнился Виталий Калоев. Настоящий мужчина.)

Или совершить такую же подлость?

Готов ли жертвовать своей душой? Телом мы все готовы, а, именно, душой?

Сложный вопрос. Не могу ответить уже несколько лет.

Есть у меня две КРУПНЫЕ обидки. Не за себя, за родных. Нет возможности сейчас тронуть тех людей. Обстоятельства, так их рас так. Но чувствую, не дрогнет рука вбить последний гвоздь.

Только одного прошу, господи, не дай мне такую возможность.

А то согрешу.

Жена достала своё свадебное платье.

И понеслись воспоминания, замелькали картинки. И превратились в мысли.

Жизнь не проходит.

Она накапливается.

Накапливается в нашей памяти.

наКАПЛИвается

И каждая такая капля – капля в океан нашей памяти.

Или кирпичик.

Кирпичик, из которого мы строим свою Вавилонскую Башню. По которой в конце жизни взойдём к Богу.

Кто построит, тот и взойдет. Чем выше Башня, тем ближе к цели.

Не к цели ли жизни?

Не к смыслу ли?

Тогда получается, цель жизни – стремление к Богу. А Бог оценит нас по Башне. По каждому кирпичику.

А смысл в чём? Занять место поближе к Богу после смерти? Карьеризмом попахивает. Претит.

А раз претит, значит не правильно.

Пойдем другим путем.

Жизнь у всех в разных условиях. А система определения смысла должна быть универсальной. Значит, не положительность кирпичиков является смыслом. И не количество, оно просто приближает к цели.

Остается КАЧЕСТВО.

Чем определить качество?

Твердость? Мягкость? Цвет? Пластичность? Всё не то….

Гордость. Наверно так…

Вопрос – чем я горжусь? Как Я оцениваю, чем я горжусь?

Мои личные установки.

Моя система ценностей.

Тогда получается, что фашист, также как и я, представ пред ИМ, будет мне равен?

А почему нет?!

Кощунство? Скорее стереотипность моего личного восприятия. Его так воспитали. Меня по-другому. И он меня считает уродом. Мы квиты.

Отсюда вывод. Моя система ценностей – совесть, должна быть в каждом моем поступке, в каждом воспоминании чистой.

И тогда можно спокойно представать перед Ним.

Развивая тему.

Чиста ли совесть у фашиста, убийцы, изменника, вора, лентяя?

Да, мне всё равно. Главное, что коснись меня лично, я отвечу по-совести. И если для этого мне придется стать убийцей или вором, но моя совесть будет чиста, значит, я сделал это правильно.

Тогда может и их это сподвигнуло стать такими?

Не влезешь в душу. А значит, возвращаемся к библейскому «Не суди».

Так у нас всё общество построено на «судах». Судим друг друга. Оцениваем. Возмущаемся. Хвалим. Даже выработали критерии, нормы, стандарты поведения. Не вписывается человек в них – асоциален.

Бред.

Главное, ему то общество до фени. И ведь он прав. Ему ответ держать не перед нами. И не по общественным стандартам. А по своим кирпичикам, т.е. по совести.

Отсюда вывод: все кто навязывают нам стандарты, религии, государства не правы. Нельзя.

Но убрать их и получится бардак.

Вывод  - их высшее предназначение не в этом, не в навязывании, не в систематизации. А в чем? Сдается мне, что это ФОН. Фон, на котором, каждый строит свою башню. Значит, они вторичны.

Но необходимы. Без этого фона мы не увидим порядок. Порядок расположения кирпичиков в Башне. Они сырьё для кирпичиков.

Жаль, что многие путают местами первичное и вторичное.

Подменяют понятия.

Мы не будем меньше любить своих детей, если поймем, что их воспитание, образование, счастье, наконец, нужно именно нам. Им оно тоже нужно, но у них своя Башня.

И совесть у них своя для определения качества материала.

А вот её мы можем помочь сформулировать. Но, опять-таки, на свой лад.

Правильно это?

Да.

Для нас. Их совесть – наш кирпичик. Значит, самое ценное, что мы можем им дать – систему ценностей – совесть. Не математику, не вышивание, не стихосложение, а совесть. А она, в свою очередь, станет и инструментом и определителем качества их жизни. Поможет осознать свое счастье и найти его. А не этого ли мы для них добиваемся?

Вот еще один кирпичик в нашу башню. А сколько их?

Да на каждом шагу.

Каждый день.

День, проведенный на работе – честно отработанный рубль, или день похмелья – друг принес пивка. День защиты диплома – ты тот же, но с перспективами, или день свадьбы – моя избранница самая прекрасная невеста из всех, что я видел…

Жена достала своё свадебное платье…

Купил диски. Редко себя балую. А тут пир_духа!

Пелагея. Мой респект девочке. Голосяра. Теперь спросите меня, что такое Россия, и мне есть, что ответить.

Евгений Маргулис. «Продолжение следует…»

Ну, если и есть в этой стране «Мистер БЛЮЗ», так это он! Таски!

Довелось первое прослушивание сделать в машине. Никакая пробка не может вывести из себя, если в машине звучит классный блюз.

Особо порадовала композиция «МИНК-ШМИНК».

Митяевские песни. Часть 2.

Ну тут надо подробно… Хотя бы пару фраз про некоторые песни.

- Трофим. «Неутешительные выводы» в его исполнении, как голос совести.

- Юрий Гальцев. Тяжело воспринимаю этого аншлаговца. Но тут… Человек открывается с той стороны, про которую ты  при виде него забываешь… Да, «Экспедиция» песня веселенькая. Но от этого она не становится немитяевской. Респект Гальцеву. Зауважал.

- Миша Шуфутинский и уже его «Соседка». Эту песню в его исполнении я знал наизусть до того, как первый раз услышал про Митяя. Песня «молодости нашей», песня «без которой нам не жить».

- Несколько насторожил Владимир Маркин.  Но к середине песни («Авиатор»), его ненавязчивая хрипотца настолько гармонично ложится на слова, что думаешь, а почему ты раньше это не слышал? Видимо, «Сиреневый туман» создал стереотип, от которого я не успел отказаться. По любому – отлично!

- Напрягли «Ариэль» и Бабкина. Так не уловить акценты! Так самонадеянно исказить музыкальные фразы. Да еще в таких любимых всеми песнях. Слух местами режет.

- Лолита Милявская – «Праздник». Ей Богу, праздник. Давненько она не попадалась мне на слух, но эта встреча, действительно, приятная. Забываешь, что без Цикало можно не только вести телепередачи… Самые нежные впечатления.

- Ирочка Богушевская. Просто богиня. Она вне критики! "Ночная прогулка".

- Просто потрясение для меня, человека не любящего современную попсу. Каюсь. Не знал, что если с Лады Дэнс снять всю телешелуху, компьютерную обработку и подтанцовку, в чистом остатке останется чистейший профессиональнейший голос. «Француженка» та песня, которую поют сердцем. И у неё это получилось. Признаюсь в любви. Жаль, что подобных экспериментов крайне мало. Этот телеформат убивает всё живое…

Резюме. Я доволен.

Есть на Одноклассники.ру такой сервис, Связь.

Сегодня нашел человека, к которому очень сложное отношение. Светка, жена Вовки. Бывшая жена. Первая жена.

Много связано в памяти с этим человеком...

Он показывает свою девушку-одногруппницу, серая мышка рядом с видным парнем и моё неверие, что из всех вокруг студенток -медичек выбрана именно она...

Я вмазал Вовке в грудину со всей силы (единственный раз в жизни), когда он объявил о решении жениться...

Их свадьба, на которой я был свидетелем...

Наше совместное свадебное путешествие  в город Южный на Чёрном море (мы с женой за 2 месяца ДО свадьбы, Вовка и Светка через 2 месяца ПОСЛЕ)...

Переживания что у них нет детей и Вовкины метания по светилам медицины, чтоб вылечить Светку...

Совместная встреча Нового года...

Проблемы Володи с тёщей...

Пьяный в стельку Вова, завалившийся ко мне из Москвы с известием, что Света изменяет...

Их развод...

Вовкин годовой запой (до сих пор не пойму, как он оперировал?)...

Многлетнее Вовкино неверие женщинам и как следствие, невозможность жениться...

Ну, вроде, пережили. Вроде, зарубцевалось. Вроде, Вован опять женился и даже порадовал свою матушку внуком. Вроде, я даже простил Свету за предательство моего ДРУГА . И вот эта встреча с фотографией знакомки с ребенком на руках. Она счастлива.

А я расстроился. Стало как-то неприятно, что вот она тут счастливая а у Вовки полжизни наперекосяк...

И ресурс дает мне ответ: Связи нет. Здесь показываются люди, через которых Вы связаны с этим человеком.

И мне легчает. И боль переходит в лёгкую грусть. Нет у нас с ней связи. И у Вовки уже нет. И не хочется... 

А вот, видимо, всё что проходило по нам в юности, оставляло более глубокие следы, борозды на душе.

Как там у Александра Яковлевича...

Мчались годы, стерлись клювы, раны зажили давно, Только шрамы доброй памятью остались.

Не только доброй...

МОСКВА, 8 ноя — РИА Новости. Федеральный Верховный суд Швейцарии постановил немедленно освободить россиянина Виталия Калоева, осужденного за убийство диспетчера «Скайгайд», передает агентство Ассошиэйтед Пресс.

Суд отклонил апелляцию прокуратуры Цюриха, которая протестовала против досрочного освобождения Калоева, отбывшего две трети своего наказания.

Калоев считал диспетчера виновным в гибели его семьи в авиакатастрофе над Боденским озером в Германии.

В ночь с 1 на 2 июля 2002 года в небе над Боденским озером столкнулись Ту-154 Башкирских авиалиний и грузовой Боинг компании DHL. Тогда погиб 71 человек, включая 45 детей, летевших на каникулы в Испанию. Виталий Калоев потерял в этой катастрофе всю свою семью — жену, дочь и сына. Катастрофа произошла в зоне ответственности компании «Скайгайд», которая отвечала за диспетчерское обеспечение полетов.

В октябре 2005 года суд Цюриха признал Калоева виновным в умышленном убийстве и приговорил его к восьми годам тюрьмы строгого режима. В июне этого года суд смягчил приговор Калоева, снизив срок заключения до пяти лет и трех месяцев тюрьмы.

Скупые строки сообщения.

А какая человеческая трагедия стоит за ними. Наказали за то, что он сделал, то, что другие очень хотели, но не смогли. Настоящий кавказский мужчина. ОСЕТИН. Сын гор. Он отомстил. Но не месть важна сама по себе. Слепая и безрассудная она даже успокоить не может, и уж тем более вернуть ушедших. Он обезопасил нас от того диспетчера на будущее. Мало ли кому из нас или наших детей достался бы такой специалист. А вместо "Спасибо" и соболезнований его в тюрьму.

Не по совести пишутся законы.

Отпустили. Так еще какая-то прокурорша, скорее для пиара, обжаловала освобождение. Сука. Вот бы твои дети были в том самолёте. Я думаю, что с говном бы ты сожрала всю ту компанию вместе диспетчерами.

Прости Виталий людям их слабости. Только потеряв близких, понимаешь, какая должна быть система ценностей.

Я тебя почти понимаю.

Пусть Уастарджи твоих детей держит рядом с собой.

Фото Насти Фроловой.

Какая из этих рук твоя?
Первая мысль: "Моя большая."
Вторая мысль: "Моя уже большая..."
Третья мысль: "А вдруг моя маленькая?.."
Четвертая мысль: "Да. Моя - маленькая."
Пятая (опьяняющая) мысль: "Кайф... Здравствуй, Папа!"