Берлинская газета-еженедельник «Европа Экспресс» № 13 (22.03.04- 28.03.04)
Рубрика «Личность»

Постоянная навечно
Беседа с номинантом на Нобелевскую премию

Одним из самых именитых участников Лейпцигской книжной ярмарки, которая пройдет с 25 по 28 марта, будет Константин Кедров, под звучание лиры которого прошел минувший год в российской поэзии. Вышло полное собрание сочинений Кедрова «Или», его выдвинули в число соискателей Нобелевской премии в области литературы. Надо сказать, что это означает беспрекословное мировое признание Кедрова как замечательнейшего поэта. Мы представляем его в преддверии открытия Лейпцигской книжной ярмарки.
– Константин Александрович, наконец-то в вашем лице Запад снова начинает уважать русскую литературу. Поэзия вряд ли будет здесь когда-нибудь бестселлером. Времена Гейне и Гeте миновали. Конечно, западным читателем сильно манипулируют, навязывая ему книги среднего пошиба. Но нобелевский номинант – поэт из России – незаурядное явление. Скажите, почему вы, попав в короткий лист номинантов на присуждение Нобелевской премии, обошли маститых отечественных прозаиков?
– Все более или менее понятно. Нобелевский комитет всегда удивлял Россию тем, что обращал внимание, прежде всего, на тех, кого официальная культура стремилась забыть. Я хорошо помню, как изумлялись люди: кто такой этот Пастернак? Его стихи помнили только знатоки или суперснобы. В перечне поэтов этого имени вообще не было. Народу были известны Симонов, Щипачев, Ошанин или и того хуже.
– Бывшему россиянину, простому читателю из германской глубинки невдомек, что русская поэзия еще котируется за рубежом. Если судить по книжному ассортименту в здешних русских магазинах, то в России только один писатель – Дарья Донцова. Я, например, в одном немецком издательстве интересовался последней переводной книгой вашей подопечной Алины Витухновской и просто поразился: оказывается, на нее есть спрос у местной читающей публики.
– У меня с Алиной вышло три совместных сборника: «Собака Павлова», «Земля пуля», а сейчас только что издан «Онегин – Твистер». Среди 20-летних – это самая заметная фигура. Ее поэзия трагична и напоминает французских «проклятых» – Рембо, Бодлера и других «поэтических хулиганов». Недавно Алина сказала мне по телефону: «Состоявшийся классик – это памятник Пушкину».
– Поэтический авангард иногда сравнивают с передним краем литературного фронта, на котором ситуация, увы, без перемен. Если учесть все ваше творчество как теоретика и философа, то вы сами, можно сказать, «поэт для производителей», как выразился однажды Маяковский о Хлебникове. У всех на слуху открытый вами знаменитый метакод. Что это такое? В чем от него, так сказать, практическая польза?
– От метакода еще большая польза, чем от генетического кода. Генетический код – это жизнь. А метакод – это вся жизнь. В основе генетического кода четыре первоэлемента. В основе метакода четыре фазы луны (новолуние и полнолуние, месяц убывающий и серединное состояние). Здесь же четырехмастный континуум пространства-времени и четырехсторонний крест – основной формообразующий элемент мира. (верх – низ, правое – левое). Из четырех первоэлементов образована древнекитайская книга «И-Цзин». Но главное в метакоде – само существование духовно-телесных первоэлементов, которые в буддизме именовались «дхармами». На основе метакода возникли звездные шрифты всех азбук. Они включают в себя фрагменты созвездий, которые читаются, как иероглифы или буквы. Огненной указкой для чтения является луна (месяц), проходящая по воображаемому кругу – свитку Зодиака. Это не астрология, а своего рода астральная филология, позволяющая расшифровать и восстановить звездную (метакодовую) основу всех популярных текстов.
– Поэзию как таковую на Западе, похоже, давно отнесли на культурное кладбище. Людей отучают думать и заставляют потреблять какой-то поэтический суррогат. Конкурентоспособна ли большая поэзия против напора серого стихоплeтства?
– Большинство людей едят в «Макдональдсе», и, слава богу, есть где поесть. «Ресторан» поэзии не для всех. Поэзия – это роскошь, без которой жизнь невозможна. Я не верю в чей-то злой умысел. Средства массовой информации идут на поводу у толпы. Они зависят от тиража – такова их участь. Поэзия – это золото в крови. В крови есть золото. Его немного. Но без золота кровь неполноценна. Надо говорить не о конкурентоспособности, а о доступности поэзии для тех, кто ее достоин.
– Когда читаешь вашу прекрасно изданную книгу «Или», то поневоле вспоминаешь слова Джека Лондона, сказанные в применении к другому гениальному поэту: «Это – истина провидца, выкованная из черноты космоса мощным ритмом стиха». Стиль ваших вещей – занимательный. Без разницы, про что вы пишете. Будь то вдохновенная пьеса о Сократе или увлекательное исследование «Эйнштейн без формул». Ваша «Ангелическая по-этика» принята для преподавания студентам гуманитарных вузов. О достаточно сложных предметах вы умудряетесь рассказывать в доступной для всех форме. На мой взгляд, при всей тематической сложности вы очень читабельный автор.
– Мои книги раскупаются не так быстро, как детективы, но, к счастью, все-таки находят своих заинтересованных читателей. Сложность в другом. Не знаю, как в Германии, но в России фактически нет системы книжного распространения. Из столицы хорошие книги могут прийти в другие города только через Интернет. Кстати, так и происходит. Но Интернет у нас дорогое удовольствие, доступное лишь 3% населения. Официальная культура меня недолюбливает, потому что просто не понимает. Зато меня любят философы, композиторы, художники, актеры, пытливые старики. То есть те, кто легко объединяется двумя словами – творческая интеллигенция. Таковой в России всегда немного.
– Есть такое любопытное высказывание: «Если Греция – родина философии, то Германия, наверняка, – ее обетованная земля». Какое влияние немецкой мысли и культуры вы испытали на себе?
– Прямое. Тем более и корни у меня в Германию самые прямые. По материнской линии я – Челищев, а род Челищевых ведет свое происхождение от курфюрста Люнебургского, который, в свою очередь, породнен с Оттоном III. Это генетическое родство: мой двоюродный дед, мистический сюрреалист, художник Павел Челищев эмигрировал в 1920 г. в Германию. А другой Челищев (боковая ветвь рода) известен под фамилией Линдберг. Он тоже мистический писатель – розенкрейцер. Один из наших общих предков был начальником департамента артиллерии и в XVIII в. основал в Рыбинских лесах ложу розенкрейцеров. Труды самого Розенкрейцера я прочел только недавно. Зато на меня оказал гигантское влияние Томас Манн («Иосиф и его братья») и Гегель («Наука логики»), не говоря уже о Шеллинге и Канте. Знаменитое изречение «звезды над моей головой – категорический императив во мне» – это основа метакода. Сегодня я неогегельянец, прошедший сквозь горнило горячо любимого мной Витгенштейна. Твердо убежден, что не мы говорим языком, а язык говорит нами. Это привело меня к созданию звездного языка поэмы «Астраль» и сверхграмматике поэмы «Верфлием». Но самое гигантское влияние на меня оказал Эйнштейн, провозгласивший: Herr Gott ist raffiniert, aber boshaft ist er nicht («Бог изощрен, но не злобен»).
– Очаровательная Наталья Нестерова, великодушный меценат и ректор Гуманитарного университета в Москве, неустанно содействует выживанию передовой поэзии. Благодаря ее поддержке издается редактируемый вами «Журнал ПОэтов», где постоянно представлена элита русского авангарда. Как вообще обстоит сейчас дело с литературной периодикой в России? Есть шанс выжить без спонсорской помощи?
– Фонд Сороса – это такая международная благотворительная организация – невольно сделал черное дело, поддержав толстые советские журналы «Знамя», «Новый мир», «Октябрь». В результате у нас все еще царят эстетические пристрастия советской эпохи. За счет полугосударственных структур издается «Литературная газета», которая по эстетике так же консервативна, как в эпоху Брежнева и Андропова, да еще и с явным фундаменталистским душком. Мой «Журнал ПОэтов» противостоит этому, как Палата мер и весов противостоит фальшивым гирям.
– Признаюсь, что мне, как, возможно, и другим вашим читателям, тоже далеко не все понятно в стихах Кедрова. Но лично у меня такое ощущение, что за этим стоит что-то грандиозное. К числу поклонников вашего творчества относятся много крупных имен науки и искусства. Профессор Сергей Петрович Капица сопоставил ваши литературные достижения с теорией относительности. Как вы чувствуется себя в роли Эйнштейна русской поэзии?
– Это просто очень точное определение того, что я назвал термином «метаметафора», взбудоражившим советскую критику еще в 1983 г. Метаметафора – это метафора в системе координат четырехмерного континуума Эйнштейна. Здесь мир выглядит таким, каким можно его увидеть только двигаясь со скоростью света.
Человек – это изнанка неба
Небо – это изнанка человека
Расстояние между людьми заполняют звезды
Расстояние между звездами заполняют люди.
Шеллинг, Кант и даже Гегель этого не знали. Они жили в мире Ньютона. Зато Гегель шел напрямую к метаметафоре, когда написал в «Науке логики»: «Небытие – это чистое бытие. Чистое бытие – это небытие». И еще он же: «Человек – это ночь, видящая себя своими темными пустыми зрачками» (привожу по памяти, но почти буквально).
– Вашу уникальную по идее «Энциклопедию метаметафоры», думается, стоит прочитать всем, кто хоть мало-мальски интересуется развитием поэтического слова. По-моему, это еще небывалый опыт. Перевести ее на немецкий было бы, наверное, небезынтересно и для немецкоязычного читателя.
– Надеюсь, вернее, я уверен, что это произойдет. Ведь немцы не перестали быть немцами. Не может быть, чтобы наследники Канта, Гегеля и Витгенштейна перестали интересоваться новой метафизикой. Метакод и метаметафора – это новая поэзия и новая метафизика.
– Как-то раз вы про себя самого сказали, что счастливо женаты на прекрасной женщине. Она ваш помощник, единомышленник, сама – чудесная писательница. Великий сексолог Фрейд полагал, что художественное творчество – это задавленная любовь. Насколько вы верите в силу любви не по Фрейду?
– Я разлюбил Фрейда. Он очень прямолинеен. Как Иван Павлов. Как Маркс и даже Ницше, не говоря уж об их вульгарных истолкователях. Связь между творчеством и сексом прямая. Хочется, когда пишется, и пишется, когда хочется, но перевес все же на первой части этого утверждения. Фрейд – гениальный писатель. Именно писатель. Его научность – набор мифов ХХ в. Нет сублимации либидо в творчество, но есть сублимация творчества в либидо. Психоанализ – гениальная поэма и только. Нет никакого подсознания, но есть подъязык. Там слово «луна» сцепится с лоном, но это уже по закону метакода. Отношения между мужским и женским или женским и мужским – это отношение между человеком и космосом. Моя жена, поэтесса Елена Кацюба, действительно целый космос. Космос во всем.
– Ваш великий соратник Андрей Вознесенский точно сформулировал ваше кредо, то есть художнический принцип: «Кедров – это константа мысли. Мысль – это константа Кедрова». Даже ваше имя – Константин – значит «постоянный». Могли бы вы сказать, какая же главная постоянная - константа у Кедрова?
– Однажды Андрей позвонил мне из Индии: «Я стою у зуба Будды под платаном, где он открыл четыре истины. Записывай: «Настанет лада кредова – константа Кедрова». Мы с Андреем едины в уверенности, что все приходит из языка и все уходит в язык. Но язык состоит из первоэлементов метакода, а читается он только как метаметафора. На том стою навеки: «Метаметафора – амфора нового смысла».

Сергей Ниденс