Я, конечно, очень давно молчала, только больше я не могу молчать. 

Удивительно - когда ты так обескураживающе, так опустошающе и взрывно влюблен вся лирика и попса становится как про тебя, сразу вся на тебя надевается так, словано в размер, словно прямо на тебя шита. И вот, ты как-то утром идешь, после бессонной ночи с мистером Хочется-и-Нельзя, двух бехеровок и необъятной кучи коктейльных шотов всех цветов радуги, слышишь из чьих-то наушников в метро "Опустела без тебя земля, как мне несколько..." или "I will tryyyy to fix you..." - и слезные железы работают в авральном режиме, и ты -вот так запросто - берешь это без примерки. Все равно подойдет. 

Есть в этом что-то странное, потустороннее - приходить случайно в одно и то же время и одно и то же место, носить тоннель из уха на манер обручального или таблички "занято", не замечать это чудо в полпервого ночи на совершенно пустой станции метро и оборачиваться от постукивания по плечу - а его там уже нет; детская игра, но нам не занимать незаросших родничков, да. Что-то теплое и нечеловеческое есть в том, чтоб от одного случайного взгляда из тебя извергались потоки слез, и чтоб тебя вшестером успокаивали и - вот тогда! - понимать, что эти жуткие распиздяи и твои кумиры - это все, что у тебя есть. Все до последнего! 

Потому что мой мир, в сущности состоит из чудес, столь удивительных и многозначных, сколь совершенно простых - таких много каждый день происходит, но не всегда мне они видятся чудом, а зря, а ооох как зря. Когда, например, сидишь на ступеньках строящегося дома на Рождественке, и все, и это уже крах, и в голове бушует ураган мыслей и руки дрожат так, что вибрация любого телефона обзавидуется и подаст в отставку, и глаза вспыхивают то гневом, то страшным одиночеством и ты кричишь "ну хоть когда-нибудь все будет хорошо?!" и поворачиваешь голову, и, скосив взгляд, видишь огромный баннер, на котором всего одно слово "Да."

Или, например, когда тебе говорит замечательная девочка,  что вам нельзя больше общаться, а ты, спустя месяц, ждешь ее целый час на утренней сумасшедшей станции Пушкинская, а когда она приходит - говоришь "Так отчего же?", а она тебе, мол, мне стыдно, что я не могу быть такой хорошей, как надо. Итак смотрит на тебя, и ты говоришь, что все это уже не важно и обнимаешь ее, и прямо физически чувствуется, как с легких сваливается наледь.

Или вот когда видишь совершенно невообразимую девушку - которую не то что бы фотографировать, по-хорошему надо красками на холсте. И такая она вся РенатоЛитвиновская,  винтажная, и хохочет заливисто, что ну никак вот теперь к ней не прийти без подарка.

А еще когда пишешь смс, в Т9 неправильно набираешь слово, а тебя все равно понимают; когда приходишь в любимый бар - и туда же приходит тот, с кем занкомы были случайно, и вот так вот снова пересеклись; когда едешь в метро, а рядом мальчик читает Кастанеду, а тебе интересно, и он чуть подвигает тебе книжку, и читаете вместе; когда мыльный пузырь на снегу замерзает и бьется, отражая все улыбки которые есть рядом - и их в миллионы раз больше, теплее и светлее; когда покупаешь сигареты, и нет нужды говорить какие и сколько - улыбчивая женщина говорит "вам как всегда." - именно с утвердительной интонацией; когда даришь кому-то розовую дредину, завязывая ее на манер браслета, а она развязывается, ты только успеваешь подумать - "все, потерялась(", а тебе сразу - что ты, что ты, она у меня в кармане; когда угощают воздушным и невероятно вкусным кальяном; когда говорят "ты сегодня с нами" и кладут трубку, не допуская возражений.

Да, это страшно неграмотно - начинать предложение со слова "когда", но иначе о таких вещах не сказать.

Но самое что удивительное - все эти прекрасности мне одной, и когда я говорю "Саша, что-то у меня какой-то пиздец.", Саша мне отвечает, лениво растягиваясь на диване в барном зале "все, что ты мне сейчас говоришь, значит только одно - какой бы у тебя там ни был Бог, он тебя любит."

Я уж не знаю, Саша, любит ли меня Бог, но если он согласен устраивать мне так же весело еще долго, то я люблю Его, кем бы он там ни был.