Великие художники прошлого были, помимо основного занятия, духовицами и прикладными футурологами. Вот, скажем, картины Иеронима Босха: апокалиптические уродцы-мутанты, созданные из пресмыкающихся, ракообразных, чешуйчатых, панцирных, жаберных и прочих тварей; волшебные сферы с обнаженными людьми, невероятные шарообразные фонтаны и прочая экзотика.Объяснить их появление на картинах XVI века одним лишь мрачным характером и богатейшей фантазией автора не выходит, и многие начинают фантазировать на тему «инопланетных существ» и «потусторонних явлений». Это стоит счесть антинаучными спекуляциями — хотя серьезное исследование социолога, психолога и примкнувшего к ним медиевиста на эту тему я бы почитал с интересом. Но есть и впрямь малообъяснимые детали старинных картин, находящиеся на периферии внимания  

Вот, например, Витторе Карпаччо. Мессир Карпаччо был венецианцем, учеником Винченцо Беллини, яркий представитель зрелого кватроченто, мастер бытовой детали, певец родного города — даром что умер на территории нынешней Словении. Прожил довольно долгую (по тем временам — 71 год!) и успешную жизнь, в конце которой воспринимался уже как художник заслуженный, но старомодный. Есть у него картина «Проповедь Св. Стефана» (темпера, холст, 1514, хранится в миланской Пинакотеке Брера). Вот она.

Святой Стефан почитается практически во всех христианских церквах — в православной, католической, англиканской и лютеранской уж точно. В церковной истории его принято именовать «Первомученик». Согласно книге Деяний, Стефан вместе с ещё шестью единоверцами был избран апостолами диаконом (служителем) для поддержания порядка и справедливости. Однако этим он не ограничился, а стал, как и сами апостолы, проповедовать в Иерусалиме слово Божие, почему и был привлечён к суду вступившими с ним в спор представителями синагоги евреев диаспоры (Деян. 6:9). Слушавшие затыкали уши и заглушали речь Стефана криком, после чего «устремились на него, и, выведши за город, стали побивать камнями» (Деян. 7:55-57). Забили его, бедного, до смерти.

Собственно, на картине Карпаччо мы и видим его в момент той самой проповеди. Молодой и красивый св. Стефан вдохновенно несет слово Божие толпе евреев, одетых совершенно как венецианцы-современники художника, да и синагога, под сенью каковой происходит проповедь, чисто архитектурно напоминает строения прекрасного итальянского города, стоящего на каналах. Этот анахронизм вполне понятен — так тогда рисовали все, ведь исследованиями истории костюма никто особо не занимался. Но нас интересует совсем другое строение — его можно увидеть вот на этой детали картины.

Согласитесь, строение непонятного назначения весьма и весьма напоминает… Эйфелеву башню! А она, как мы помним, была построена только в 1889 году. Обнаружившая ее блогер distan немедленно вывесила эту деталь в жж-сообществе ru_towers. Впрочем, в комментариях высказано предположение о сходстве с башней Останкинской, но эту гипотезу мы сочтем натяжкой — согласитесь, на парижскую похоже куда больше. Отсюда вопрос: как человек, живший на рубежеXV-XVI веков мог предугадать очертания башни, которую выстроят через триста с гаком лет?

Но есть пример покруче. У голландца Питера Брейгеля Старшего, жизнь которого была куда сложней и короче (45 лет всего), чем у его итальянского коллеги, а картины — не в пример талантливее (да что там, они просто гениальны!). Есть у него полотно «Самоубийство Саула» (1562, дерево, масло, хранится в Венском художественно-историческом музее). Оно ( бывшее, кстати, некогда в коллекции еще одного нидерландского гения — Петера Пауля Рубенса), также написано на основе библейского сюжета.

Согласно Первой книге Царств, Саул был сын простого израильтянина. Когда израильтяне просили себе у Бога царя через пророка Самуила, то Господь помазал им в цари Саула. Таким образом, Саул вознесен был во главу народа Божия. В помазании ему сообщены были дары Духа Святаго: дар пророчества, дар мудрости и силы. Однако Саул дважды нарушил волю Божию (однажды сам принес жертву, которую должен был принести пророк Самуил, в другой раз не истребил до конца племя амаликитян со всем их имуществом). Потому и был оставлен Богом. Когда он был ранен в войне с филистимлянами, не желая попасться живым в руки врагов, пал на свой меч. «Так умер Саул за свое беззаконие, которое он сделал пред Господам, за то, что не соблюл слова Господня и обратился к волшебнице с вопросом, а не взыскал Господа. За то Они умертвил его (1 Пар. 10, 13-14). Нехорошо, в общем, поступил — самоубийство осуждается во всех мировых религиях.

Вот и на брейгелевском полотне, на большей его части кипит битва (замечу опять-таки, что и израильтяне, и филистимляне одеты в рыцарские латы, современные Брейгелю), а слева Саул печально падает на собственный меч. Душераздирающее, надо сказать, зрелище — но мы обратим свой взор не на бедолагу Саула, а в сторону находящейся в глубине пейзажа реки.

Там к полю битвы подходят филистимлянские подкрепления с техникой и с животными. И на противоположном берегу стоят два совершенно определенных бронтозавра, на которых восседают наездники. Вот, смотрите — разве не доисторических ящеров мы тут наблюдаем?

Не будем уподобляться сторонникам академика Фоменко и усматривать в этом свидетельство многократно переписанной и искаженной истории. Однако совесть и собственные глаза не позволяют согласиться с объяснением типа «так Брейгель изобразил верблюдов, зная о них только по рассказам немногочисленных голландцев, побывавших в Аравии». Это ж сколько надо выпить или выкурить отменного аравийского гашиша, чтобы верблюдов в ящеров превратить!

Так что старинная живопись, дорогие мои, полна нераскрытых загадок. Отменный писатель Клиффорд Дональд Саймак в своем «Заповеднике Гоблинов» рассказывает о картинах художника, побывавшего в прошлом, благодаря чему на них появились древние существа. Но то фантазия, сказка — а тут у нас реальные картины, Эйфелева башня и динозавры.