* * *

С Мибу вполне сносно сидеть за одной партой.
Он не отвлекает меня, как и Тамаяки - однако к Мибу, в отличие от Иисуса, я не испытываю неприязни.

С Хейдзи и Тамурой Мибу часто опаздывает на занятия, и когда он, слегка встрепанный, но не потерявший при этом ни доли своей царственности, садится за парту, от него пахнет табачным дымом.

- Покурить есть? – спрашивает он у меня как-то после очередной пары.

- Есть, Мибу, - с усмешкой отзываюсь я. - Я всегда ношу с собой блоки сигарет, ты разве не знал?

Его друзья стоят чуть поодаль от нас и периодически бросают заинтересованные взгляды в нашу сторону. Хм. Почему-то мне кажется, что у Мибу не самые чистые побуждения – впрочем, чего еще можно ждать от сына якудзы?

- Нет, значит? – он достает из кармана пиджака пачку сигарет и протягивает мне. – Мураки-сан, это не дело.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу, когда я не в курсе того, что происходит!
Но я все же беру сигарету – стоит посмотреть, что дальше выкинет Мибу.
Он зажигает мою сигарету.
Интересно, чем я обязан такой благосклонности Ории Мибу? И он, вообще, в своем уме? Кажется, это ему все должны протягивать зажигалки.
Что будет следующим его ходом? Если, скажем, нам придется есть за одним столом, он закончит еду первым?

Однако я немного ошибаюсь.
Он убирает зажигалку и зажимает в зубах сигарету, а потом склоняется ко мне и прикуривает от моей сигареты, чуть прикрыв глаза – так, чтобы дым не попал в них.

- Неплохо смотришься с сигаретой, - Мибу отмахивается от дыма, прогоняя его в распахнутое окно.

- Мибу-сан, знаешь, - я улыбаюсь и стряхиваю пепел за окно. – А ведь в здании колледжа запрещено курить.

- Напишешь на меня докладную? – он смеется, и в его глазах пляшут янтарные отблески солнца, что светит как раз в окна коридора. – Мураки-сан, это бессмысленно.

Он уходит к своим друзьям, а я еще пару минут стою у окна, и смотрю, как Хейдзи говорит ему что-то, оглядываясь на меня.
Ория самодовольно улыбается – ох, как не нравится мне все это, - и они идут к лестнице, по пути Мибу бросает сигарету на пол и наступает на нее.

Если ты спорил на меня с друзьями, Ори, ты еще заплатишь мне. Только чуть позже – мне интересно, выдумаешь ли ты еще что-нибудь.

- Почему ты не доложишь на него? – спрашивает у меня Тамаяки, возникший рядом, как черт из табакерки.

Я смотрю на него, кажется, с каждым днем желание избавиться от этого человека становится все сильнее, - и с улыбкой повторяю ему слова Ории:

- Потому что это бессмысленно, Тамаяки.

* * *

Мне интересно знать, ослепну ли я.
Каждая неудача выводит меня из себя – но я не теряю надежды, снова и снова принимаюсь за дело с еще большим рвением и большим желанием разрушить себя и перестроить так, как хочется мне, а не чертовой природе.

К началу зимы из сумасшедшего водоворота, который в книгах, наверное, назвали бы входом в параллельный мир, и который на деле не сияет огнем, не блестит, как вертикальное озеро ртути, мне удается выманить полупрозрачное, слабое, дрожащее существо.
Оно рассыпается в прах, едва коснувшись бетонного пола подвала.

Я готов запустить в дрожащий воздух перед собой любой химический состав, который взорвется по ту сторону и хоть как-то навредит моему персональному проклятию.

Но нет.
Прежде чем бросать бомбу, надо подумать, не отправит ли в ответ противник на твою территорию ядерную ракету.

Иногда я засыпаю в подвале – с очередным переписанным из библиотеки манускриптом, с заклинанием на клочке бумаги, словом, с чем угодно – и когда просыпаюсь, надо мной, где-нибудь в темноте высокого потолка, маячит то серебристая, то молочно-белая, то зеленоватая тень.

Дела у колдуна в седьмом поколении идут, мягко сказать, паршиво.

И, все же, пентаграммы на полу иногда срабатывают. Во всяком случае, светящиеся нити огня, который не сожжет и бумаги, плотно прижимают к камню попавшую в центр крысу.

В такие моменты мне хочется смеяться и плакать.
И я смеюсь – меня ведь все равно никто не услышит. Да, я смеюсь, как сумасшедший, смеюсь, а по щекам моим текут слезы.

Эй, вы! Кто-нибудь там, наверху, из вас, корпящих за лекциями, гуляющих по Ойке-дори, в парке Маруяма, способен делать то, что делаю я?
Нет?

Я безумен – сотню раз безумен, потому что мышеловки придумали сотни лет назад, а моя пентаграмма и есть – мышеловка.
Но капля камень точит.
И когда-нибудь…


…Пока моя главная цель витает в неопределенности – чертежами изрисованы альбомы и тетради, кипы бумаг и страницы в блокнотах, но я понимаю, что еще рано, что у меня еще нет таких возможностей.
Я сознаю, что, скорее всего, это осуществится, лишь когда я окончу колледж, в лучшем случае к курсу пятому я в теории изложу и обосную для себя каждый пункт того, что собираюсь делать.

…В лаборатории профессора Сатоми погибают десятки мышиных органов, подключенных к системам жизнеобеспечения тонкими проводками и трубками.
Он говорит иногда, что для лучших результатов ему нужны человеческие образцы, и Тамаяки согласно кивает головой, как китайский болванчик.
Мне хочется спросить у профессора, не нужно ли ему сердце одного японца, который бесполезно и надоедливо существует в этом мире?

Среди сменяющих друг друга дней я думаю о том, что в одной Японии я не наберусь того опыта, что нужен мне, причем ни в медицине, ни в магии. Изучать отдельные направления колдовства нужно там, где они зародились и где, если это еще возможно, центрируются сейчас… Африка, Центральная Америка, Тибет…
В плане медицины мне нужны передовые страны – в первую очередь ФРГ, США и СССР.

Но сначала – колледж и ординатура.

Весна 1984 года.

Когда расцветает сакура, я вспоминаю о Мейфу.
Мифический мир, сказка, красивая легенда…
Нет, раньше я ни на день не забывал об этом – но сейчас, когда во дворе колледжа нежно-розовые вишни похожи на облака, спустившиеся с гор в солнечное утро, Мейфу становится навязчивой идеей.

В подвале я часами могу рассматривать под светом лампы выцветшую, черно-желтую фотографию и перечитывать дневник деда, но заставляю себя работать.

- Думаю, ты знаешь, Мураки-сан, - говорит мне Мибу за лекцией анатомии. – У меня день рождения через месяц.

Об этом знает весь колледж, Мибу. Весь – от первого до пятого курса.
Я перевожу на него взгляд, оторвавшись от письма.

- Мибу-сан, - усмехаюсь я. – Это тонкий намек на то, чтобы я задумался о подарке?

Или о том, что ты действительно замыслил что-то со своими друзьями. Осторожней, Ори, не попадись сам – ты ведь не думаешь о последствиях, верно?

- Можно сказать и так.

Он откидывается на стуле и выгибает сцепленные в замок пальцы, разминая уставшие от письма руки, потом потягивается – плавным, не совсем мужским движением.

Хм. Гибкий, непредсказуемый, блестящий…
Кроме научного интереса во мне медленно, но верно возникает чувство немного другого плана – я задумываюсь о том, каким он будет под моей властью.
Каким он будет, если ему провести кончиками пальцев там, где под кожей бьется артерия – немного надавливая, вниз по шее…

Ори, ты этого добиваешься?
Только я не думаю, что с твоими амбициями ты захочешь оказаться подо мной.
Но… разве я когда-нибудь спрашиваю разрешения?

После пары я задерживаюсь в кабинете, чтобы обсудить некоторые моменты своей курсовой с преподавателем, и немного опаздываю на следующий предмет.
И когда я иду мимо мужского туалета на этаже – пары уже начались, и в колледже тихо, до меня доносится обрывок разговора Ории и, судя по голосам, Хейдзи и Тамуры.

- Значит, в твой день рождения?

Я останавливаюсь у дверей. Что-то мне подсказывает – это как раз то, о чем я думаю.

- Да, Хей.

- Будет забавно. Он тебе действительно нравится?

- Тамура, - в голосе Ории чувствуется смех. – Вообще-то я предпочитаю девушек. А так… мне просто надоело на них спорить.

Надоело, Ори?
Я поднимаюсь по лестнице в аудиторию, где у нас должна быть медицинская этика, и сажусь за парту Мибу и Сацуки – благо Юсадзи прогуливает занятия со своими подругами.
Что ж, Ория… ты не знаешь, в какую игру начал играть…

Мибу с друзьями приходит на лекцию спустя минут пятнадцать и, мимоходом поприветствовав преподавателя, садится за парту.

- Мураки-сан, я не перепутал места? – осведомляется он.

- Ну… - улыбаюсь я. – Если ты что-нибудь пропустишь, Мибу-сан, я смогу это тебе повторить.

О, Ори, ты абсолютно, абсолютно ничего не знаешь…

* * *

В своем рабочем безумии, совмещаемом с написанием курсовых, я иногда едва не путаю бумаги, предназначенные для учебы и для моих собственных расчетов.
Однажды я все-таки сбиваюсь – и понимаю, что переписываю текст из учебника на обратную сторону листа с чертежом.
Нет, нет, так дальше продолжать нельзя.
Мне нужно заставить себя разграничить области деятельности и расквартировать их в разных помещениях.
Так из моего подвала исчезают все институтские задания – но один раз я все же ошибаюсь.

За неделю до дня рождения Мибу – у меня сливаются даты в одну сплошную полосу, поэтому в качестве точек отсчета приходится брать наиболее заметные события, - Ория замечает лист, по несвойственной мне рассеянности попавший в папку с лекциями.

- Неплохо рисуешь, - не спрашивая разрешения, он вытягивает лист и кладет его перед собой на парту, поверх недописанной лекции. – Что это?

Я мельком бросаю взгляд на бумагу.
Хорошо, что это всего лишь безумие воспаленного разума, вылившееся на белую плоскость листа, - а не расчеты, не чертежи, не тексты заклинаний…

…Так тебе сказать, что это, Ори?

Я подвигаю лист к себе, на середину стола, и Мибу опирается о парту локтем, так, что его плечо почти касается моего.

- Вот это, Мибу-сан, - говорю ему я, указывая на вишневое дерево – без листьев и цветов, - Сакура. Весной она расцветает, но есть место, где она цветет вечно…

Я рассказываю ему о Мейфу – а он слушает, потому что интонации моего голоса ослабляют внимание, заставляя воспринимать не слова, а их звучание, не улавливая смысла.
В тех книгах, что я находил в библиотеках, говорилось что это Дар – искусство гипноза, основанного не на пресловутых маятниках и повторяющихся убеждений. Но… Дар, не Дар, а научится этому оказалось не так уж трудно – при наличии желания, конечно.

- Есть Боги-покровители, их называют шикигами, - я чуть сдвигаю его пальцы, придерживающие лист, в сторону. – Среди них есть очень могущественные… но они подчиняются шинигами – Богам Смерти…

Ори, а ты ведь даже не понимаешь, о чем я говорю…

Я продолжаю рассказывать – и мой взгляд скользит по его волосам, выскользнувшим из-за плеч, чуть задерживается черных ресницах, на губах, и спускается вниз, туда, где не застегнутая доверху рубашка открывает крохотный уголок татуировки.
Гаманг, верно, Ори? Символ принадлежности клану.

Если бы мы не были сейчас на паре, если бы аудитория была пуста, я бы мог снять с тебя эту рубашку, раздеть тебя… ты бы сам лег на парту, Ори…

…Звонок отвлекает меня, и Мибу, моргнув, поднимает на меня взгляд.

- Сакура? – переспрашивает он. – Цветущие лучше смотрятся, Мураки-сан.

Конечно лучше. Конечно.

Он небрежно сметает ручки и тетрадь в сумку и встряхивает головой, чтобы убрать челку с глаз.

- Ори, - улыбается ему подошедшая Сацуки. – Такая длинная челка, тебе удобно?

Она касается пальцами его волос, убирая их со лба, но Ория перехватывает ее руку за локоть и прижимает Юсадзи к себе.

- Вполне, - он стоит лицом ко мне и смотрит на меня. – Мне ведь идет?

- Тебе все идет, Ори.

Сацуки целует его в щеку, и я, скинув в сумку оставшуюся на столе ручку, ухожу из аудитории.

Ория Мибу, неужели ты впрямь думаешь, что все твои ухищрения подействуют на меня именно так, как хочешь ты – и что ты не поймаешь самого себя на крючок?

* * *

Он любит шумные вечеринки – я был всего лишь на одной, но разве кто-то сомневается в том, что Ория в день своего рождения не будет тихо сидеть рядом родителями, в кругу семьи?
У него, я бы сказал, американизированное понятие праздника.
Любимому – и единственному - сыну Мибу-старший отдает в распоряжение всю «Звезду».

Тамаяки, похоже, начинает меня тихо ненавидеть – из-за того, что я иду на вечеринку к Мибу. Нет, я не говорил ему ни слова, но наш Иисус Христос знает все, даже то, чего не знает самая последняя сплетница во всем колледже.
Я думаю о том, как бы он не начал отслеживать меня по коридорам.

В субботний вечер, по-весеннему теплый, я захожу в «Хоши Широй» - почти что в двенадцать.
Начало празднования было назначено на семь – но к чему мне шум тех, с кем я не общаюсь и кого предпочитаю держать на некотором расстоянии от себя?

…Ория сидит в зале с друзьями, и я подхожу к ним.

- Мураки, - он поднимается с дивана, высвободившись из объятий Сацуки. – Я ждал.

Ждал? Ори, да ты ведь еще понятия не имеешь о том, чего ты ждал – и чего дождешься в конце.

- Что-то поздновато, - с улыбкой говорит Юсадзи. – У тебя случайно не отстают часы, Мураки?

Нет, милая. С моими часами все в порядке.
Я не обращаю на нее внимания – и с вежливой улыбкой протягиваю Ории подарок.

- Ну, тогда с днем рождения, Мибу, - говорю я. – Если ты так ждал.

На миг в его глазах мелькает секундное недоумение – я и не заметил бы, если бы не смотрел на него так внимательно.
Так же легко улыбаясь, я беру со столика перед диваном два бокала вина и подаю один ему.

- За тебя, Мибу-сан.

Он аккуратно берет бокал, обхватив его изящными пальцами, и подносит к губам, не сводя с меня взгляда, а я делаю глоток – и опускаю бокал на стол.
Ты ведь хочешь поиграть, Ори? В твой день рождения – пожалуйста. Только... на моих условиях.


…Через полтора часа «Белая Звезда» заметно пустеет, а Ория допивает бутылку вина – зацелованный девушками «на прощание», с легким, едва заметным румянцем на щеках – в зале немного душно.

…Уровень восприимчивости к алкоголю у него ниже, чем у меня, причем довольно намного. Думаю, на это он никак не рассчитывал.
Что ж, Ори, иногда нельзя быть таким самоуверенным.

- Мне жарко, - говорит он.

Хейдзи и Тамура чуть поодаль от нас разговаривают с Сацуки и Тайши, пару раз я почти сталкиваюсь взглядом с Тамурой, сидящим лицом ко мне, но вовремя успеваю отвести глаза – пусть ничто не отвлекает его неведение.

- Может быть, выйдем на улицу?

Я забираю у Мибу бокал, нарочно коснувшись пальцами его руки, и отставляю в сторону – на столик.

- Хорошая идея, - улыбается он, поднимаясь на ноги.

Разумеется, хорошая. Я облегчаю тебе задачу, Ори – насколько я знаю, через внутренний дворик гораздо проще попасть в жилые помещения из «Звезды» - нежели через систему бесчисленных коридоров и галерей.

Прохладный ночной воздух освежает.

- Мураки… - Мибу останавливает меня на дощатой террасе, взяв за рукав рубашки.

Он облизывает губы, я вижу кончик его языка – влажного, оставляющего блестящий в свете фонарей след на коже.
Думаю, он сам не слишком хорошо понимает, что делает.

- Да, Ория?

Я называю его по имени, и он делает шаг ко мне, оказавшись близко, почти вплотную ко мне, и не понимает, что я играю с ним, а не наоборот.
Его руки ложатся на мою талию, и он прикасается губами к моей щеке, осторожно, словно пробуя на вкус.
О, Ори, можешь не волноваться – я не шарахнусь от тебя в мягкую полутьму сада; но и пробовать себя не позволю.
Ты и не заметишь, как будешь стонать подо мной.

…Я притягиваю его к себе, обхватив рукой за талию, и ему приходится отпустить меня – так неудобно стоять, - и положить ладони на мои плечи.
Так-то лучше, Ори.

У него мягкие губы, я целую его, перехватывая инициативу.
Он кусает мой рот и прижимает меня спиной к резной опоре, поддерживающей крышу террасы.
Нет, Ори, здесь должен подчиняться ты, а не я.

Я вытягиваю его рубашку из брюк и глажу ему ладонями спину, он выгибается, прижимаясь ко мне.

- Где твоя спальня? – шепчу я ему на ухо, а он склоняет голову набок, откинув волосы назад, и я вижу его шею, матово-фарфоровую кожу и тонкий бег едва заметной голубоватой жилки.

- Идем, - у него хриплый, неровный из-за сбившегося дыхания голос. – Там.

Удивительно, как алкоголь действует на людей.
Знаю, еще час назад Мибу думал, что возьмет контроль в свои руки. Что теперь? Кажется, наши роли кардинально изменились, Ори, ты так не думаешь?
Или… ты все еще мнишь, что…

В спальне, оформленной с типично японским минимализмом – странно, я немного по-другому представлял себе личное пространство Ории Мибу, - горит лишь один небольшой светильник под окном.

Я снимаю с Ории рубашку, обнажая плечи, напряженную спину…
Верно, как я и думал.
Слева, на груди – чуть выше сердца, - у него выбита черно-красная татуировка. Я провожу по ней ладонью, потом прижимаюсь губами к прохладной коже, завороженный сплетением линий и красок.

- Знаешь, что это? – спрашивает Ория.

- Знаю, - я запускаю руку в его волосы и целую его, грубо, жестко, не давая возможности сопротивляться.

Когда я отпускаю его, губы у него покрасневшие, если кусать сильнее, пойдет кровь – но это потом.
Он тяжело дышит, его глаза блестят, и взгляд их совсем, совсем невменяем.
Ори, я ошибаюсь – или нет? – в том, что ни одна из твоих девушек не возбуждала тебя так, как я?

Не ошибаюсь…

И не ошибусь, если скажу, что ты чувствуешь себя сейчас так, как те девушки, на которых ты спорил, верно? Чувствуешь, и ничего не можешь с этим поделать, Ори.
...Мы снова целуемся, и он прижимается ко мне, почти голый, я расстегиваю его брюки и сдергиваю их вниз.

- Ты быстрый, Мураки-сан, - шепчет он, потянув меня за собой в центр спальни, на раскиданные по красно-золотому покрывалу подушки.

Я опрокидываю его на спину, ласкаю его, заставляя выгибаться подо мной, он кусает губы, чтобы не стонать.

- Знаешь, Мибу-сан, - я целую его шею, прикусывая кожу. – Тебе будет больно.

- Что значит… - он напрягается, но я закрываю ладонью его рот и облизываю мочку уха, Ори, а ты ведь думал, что я лягу под тебя?

Я терзаю его, долго, так, чтобы он вообще перестал думать и стал безропотной куклой в моих руках.
Он прогибается в пояснице, когда я ввожу в него пальцы, и стонет, сжимая
покрывало, я вижу, как напрягаются мышцы на его руках… Ория Мибу, кто кроме меня видел тебя вот таким – стоящим на коленях, раздвинувшим ноги, упирающимся ладонями в пол и выгнувшимся от наслаждения?

- И ты будешь кричать, - горячо шепчу ему я. – Или стонать… Ори…

Я вхожу в него, он безумно узкий и тесный, это сводит с ума, и я трахаю его сильно, не задумываясь о его боли – но он только стонет, подаваясь мне.
Я прижимаю его к себе, оставляя красные следы там, где секунду назад были мои пальцы.

* * *

* * *

Ория засыпает сразу после оргазма, просто отрубается – впрочем, это вполне объяснимо.
Я поднимаюсь с покрывала и одеваюсь, глядя на Мибу, на следы, оставленные мной на его теле, на каштановые волосы, в беспорядке разметавшиеся по его плечам и спине…

В основном зале «Звезды» мое появление вызывает явное недоумение – полагаю, первым ждали все-таки Орию, а не меня.
Но раз уж так…
Я иду прямо к Хейдзи и Тамуре, расположившимся на диване, беру со столика свой бокал – и буквально чувствую, как в их мыслях крутится один и тот же вопрос.
«Где Ория?»

- Ория спит, - улыбаюсь им я, допивая вино. - Доброй ночи.

Думаю, после этого у них возникнет еще больше вопросов.

Я ухожу, оставив за собой напряженную, полную недоумения тишину.

…В спальне у Ории, на вделанных в стену деревянных крючьях, я видел катану и вакидзаси.
Думаю, порядочный самурай сделал бы себе после такого харакири.
Но Ория Мибу к категории порядочных самураев явно не относится.

И мне интересно, Ори, что же ты в таком случае сделаешь?