Когда я возвращаюсь в Гамбург, меня ждет весьма неплохая весть.
Я бы даже сказал, отличная.
Лайнтверг согласен – еще бы ему не согласиться! – что бы он ни говорил мне, научный интерес перебивает мораль и совесть…
Он отвозит меня в небольшую больницу под Ульмом, где, судя по его словам, мне придется провести не меньше месяца.
Слишком долго… и не думаю, что я действительно останусь после имплантации в Германии больше, чем на полторы недели – и никто не помешает мне уехать.
…В день операции Лайнтверг нервничает. Нервничают и его подопечные лаборанты.
Мне не нравится, что операция будет проходить не под моим контролем. Но…иначе, думаю, невозможно.
В одиночку можно вставить стеклянный глаз. Но проводить настолько сложную операцию на самом себе… нереально даже в теории.
Зима 1992 года, Япония.
Рейс Мюнхен – Токио.
Я возвращаюсь… домой?
После жаркой Африки, ее желтой, высушенной солнцем травы и диких стад, после безумства Гаити, после Германии…
…В Токио снега нет, только прохладный, влажный ветер.
Я беру в аренду черный «Плимут».
У меня нет водительских прав. На Гаити их никто не выдает – а, как бы не странно это звучало, водить я научился именно там, на местных дорогах с движением, напоминающим гонки на выживание.
Помню, иногда на бампер машин наваривались толстые решетки, чтобы защитить фары и радиатор от повреждений – на дорогах, где под колеса с равным постоянством попадаются камни и домашний скот, аварии – довольно частое явление.
Поэтому ездить там – значит пробивать дорогу зарешеченным капотом, к чему права?
…Но в Японии они нужны.
Правда, я думаю, что служащему, выдающему все необходимые бумаги, можно об этом временно забыть… не без моего содействия, разумеется.
…Мне долго ехать.
Долго, моя прекрасная кукла… - но теперь я знаю, чем ты сможешь помочь мне…
* * *
И первое, что я замечаю еще за несколько зданий до «Белой Звезды» - это огромная фура, занявшая всю левую полосу дороги. С фуры сгружают доски.
Я подъезжаю ближе.
На асфальте перед фасадом «Звезды» рассыпана деревянная стружка, распиливают толстые балки, подгоняя их по нужной длине; крыльцо полностью разобрано, и двое рабочих снимают со стены вывеску.
Правая часть фасада затянута пленкой, внутрь «Звезды» вносят реи, предназначенные для строительства стен.
В зеркале заднего вида я вижу, как подъезжает еще один грузовик.
Что за черт?
Я не привык делать поспешных выводов, но… мало ли что могло случиться за два года моего отсутствия?
Я выхожу из машины и захожу в «Звезду» - или как теперь ее назвать? – не обращая внимания на окрики рабочих.
Внутри пусто. Ни следа основного зала, снесены стены и перегородки, весь пол в строительном мусоре. В дальнем левом углу с установкой балок копошатся рабочие, и режет слух звук включенных электропилы и дрели.
Все же, часть одной из несущих стен оставлена – если остальные полностью разобраны или оголены до балок в зависимости от степени нагрузки на них, то эта не тронута вообще.
- Я думаю, эту стену не стоит разбирать, она одна из основных опор.
Сквозь шум я слышу голос мужчины, стоящего в проеме стены – но это явно не Ория.
- Здесь думаю я, а не вы.
А вот это уже он. Значит, все в порядке – по крайней мере, с владельцем того, что осталось от «Звезды».
Ория стоит посреди отгороженной стеной части зала.
И я… можно сказать, удивляюсь тому, как он выглядит. На нем надето кимоно – темное, с красно-серым рисунком, когда это раньше он ходил в традиционной японской одежде?
- Мураки?
Он вскидывает на меня взгляд – и тут же отводит в сторону. Не так, как было в прошлый раз.
Странно…
- Я только что из аэропорта, - я встряхиваю головой, челка все еще мешает мне, закрывая периодически и здоровый глаз.
…Но отказываться от нее было бы бессмысленно – отчасти Лайнтверг – Царство небесное его Нобелевской премии и воспоминаниям, связанным со мной! - был прав, говоря мне о красоте. Однако я по-прежнему не изменил своего тогдашнего мнения.
- Вы меня поняли? – Мибу обращается к проектировщику. – Этой стены здесь быть не должно.
- Но Мибу-сан, это невозможно.
Не люблю людей, которые говорят «невозможно». И которые отнимают мое время – тоже.
Ория подходит к проектировщику, по его виду заметно, как он недоволен, и берет из кармана на спецовке японца карандаш.
- Если это настолько трудно, - говорит он, дорисовывая что-то на плане в руках проектировщика. – Постройте две стены взамен здесь и здесь. Я надеюсь, это-то вы сможете сделать?
- Да, разумеется, Мибу-сан, - проектировщик кивает, оглядывая зал. – Что насчет фасада?
- С этим разберемся потом, - Ория вкладывает карандаш в его пальцы. – До свиданья, Тару-сан.
- Всего доброго, Мибу-сан.
Проводив его неодобрительным взглядом, Ория подходит ко мне.
- Ну, здравствуй, Мураки-сан, - негромко говорит он.
- Что здесь происходит? – спрашиваю я.
- Объясню за чаем, - отзывается он.
Вдвойне странно. Я ждал… более несдержанных чувств.
* * *
- Много воды утекло, Мураки-сан, - Ория делает глоток зеленого чая и опускает пиалу на столик, бросив на меня короткий взгляд. – Ты знаешь, я говорил…тогда… Примерно с середины 88-ого у нас начались проблемы. Пошло заметное ослабление со стороны старого босса, и кланы начали грызться между собой за первенство… Сам понимаешь, держаться в стороне оказалось невозможным. Думаю, мало кто задумывался о том, что мы расшатаем всю экономику страны своими разборками, а к тому времени она была почти полностью в наших руках.
Будь это выпуск новостей, я бы переключил на другой канал. История якудза мне не слишком интересна, но Ория рассказывает об этом спокойно, размеренно, после того темпа жизни, что был у меня, это расслабляет.
- В 90-ом, как следовало ожидать, грянул финансовый кризис. Мы погрязли в распрях, начались скандалы, а вся Япония узнала о том, что выкармливала настоящую мафию из 24-х кланов. Многие распускали свои кланы. Моему отцу удалось обойти почти все неприятности, но не всем это нравилось. Через год он уехал в Германию с матерью.
- Почему ты остался? – интересуюсь я.
- По большей части, многих из молодых не устраивал эгоизм старых членов группировок. Главам кланов приходилось идти на уступки, но это все равно мало кому нравилось… так что здесь сыграл роль мой возраст. Молодняку нашего клана не был по душе отец и его совет… Фактически, я сам отправил отца заграницу.
…И взял власть в свои руки, Ори? Твою бойцовскую хватку не способен отбить никто – даже я, но мне и не нужно это.
- Да и ты иначе не нашел бы меня, - продолжает Мибу. – А потом… думаю, ты знаешь, в этом году приняли закон, запрещающий деятельность преступных организаций. Конечно, это формальность, но все же… Мы стали нелегалами, теперь приходится осваивать новые сферы и соперничать с иностранными группировками. А вообще, - Ория допивает чай и бросает взгляд за окно, на темные силуэты деревьев на фоне чернеющего неба. – Это чудовищный бардак, аресты, сходки… многие из нас сидят по тюрьмам, но жить в законе для нас не имеет смысла, тем более теперь… Закон значит лишение свободы, Мураки-сан.
Я смотрю на него – отрешенного от мира в своих воспоминаниях, – и думаю о том…
О том, почему он, черт побери, распинается о своих якудза с полчаса?!
- Да, впрочем, - опоминается Ория. – Я все о своих делах…
- Мои дела не так интересны, Ори, - я улыбаюсь, но улыбка моя выходит злой.
Мне не нравится, как он ведет себя – но я заставляю себя ждать.
И он уходит, пожелав мне приятного дня.
Что же изменили эти два года?
Я остаюсь в комнате – и понимаю, что…
Моя кукла… моя восхитительная кукла… вышла из-под контроля?!
Поднявшись на ноги, я выхожу в коридор. Где он?!
Ищу его по путаному лабиринту его дома, и с каждым поворотом, с каждой новой комнатой, в которой его нет…
Чувствую, как во мне поднимается волна злости. Темной, неподконтрольной мне… я знаю… она станет такой.
И я не хочу ничего менять!
…Я нахожу его в его спальне.
Но я ведь уже искал его здесь…
- Ория.
Он оборачивается на мой голос. Несколько секунд мы смотрим друг на друга – и потом он отводит взгляд.
Я подхожу к нему. Приподнимаю бледное лицо за подбородок, крепко сжав пальцами, заставляя смотреть на себя.
Но он опускает ресницы, прикрывая свои янтарные глаза…
- Что. Это. Значит. – Отчетливо, медленно произношу я.
- Что, Мураки? – На миг его взгляд сталкивается с моим. – О чем ты говоришь?
Ты прекрасно, прекрасно понимаешь, Ори.
Не сомневаюсь…
Твой рассказ о якудза… разумеется, это правда…
Но не решил ли ты, воспользовавшись случаем, начать свою жизнь с чистого листа?
- Ты знаешь, - тихо говорю я, отпустив его подбородок и скользнув пальцами по шее.
- Я не знаю, Мураки.
Он хочет отвернуться. Или уйти.
Я сжимаю пальцами его горло.
Без моего разрешения ты не волен уходить, Ория!
- Не знаешь? – мои пальцы впиваются в бледную, нежную кожу, сдавливая дыхательные пути. – Я покажу тебе, чего ты действительно не знаешь, Ори.
Я отпускаю его – и с размаху бью по лицу.
Я хочу, чтобы ему было больно…
Да, именно этого я хочу.
Он отнимает от щеки ладонь, я вижу, как из уголка его губ стекает струйка крови.
Моя красивая кукла.
Ты или моя – или ничья больше…
Но… почему он не сопротивляется? Не говорит ничего? Не пытается остановить меня?
Новый удар приходится по скуле.
Снова ничего. Он даже не смотрит на меня.
Проклятая марионетка, обвисшая на нитях…
Ненавижу!
- Ты будешь просить меня остановиться, - я прижимаю его к стене, сдирая с плеч кимоно, царапая ногтями кожу. – Будешь умолять.
Но он только судорожно вздыхает.
Подожди, Ори… я еще заставлю тебя кричать.
Мне все еще нравится его тело. Нравится – и я слишком изголодался по нему.
Матовая кожа… слишком чистая. Незапятнанная.
Медленно я провожу кончиками пальцев по его груди - теперь на ней красуется немного другая татуировка, думаю, это связано с изменением его статуса в клане.
Задеваю сосок…слышу выдох, сквозь зубы… Поднимаю взгляд. Ория стоит, прижавшись спиной к стене… откинув на нее голову…
Скула расцвечена красным.
И кровь – на губах, на подбородке…
Прижимаюсь губами к уголку его рта. Чувствую дрожь в его теле – и впиваюсь зубами в его нижнюю губу, с силой, кровь течет на мой язык, соленая, теплая…
Он вскрикивает. Инстинктивно пытается вырваться.
Не смей, Ори… я не отдавал тебе такого приказа!
Я кусаю его еще сильнее.
Нашариваю его руку, он сжимает мою ладонь… Я перехватываю его запястье свободной рукой, сдавливаю, он разжимает пальцы…
Я открываю дверную панель. Дергаю его за руку – и прижимаю к косяку его ладонь за секунду до того, как задвигаю деревянную раму обратно.
Слышу хруст костей.
- Ты понял меня? – шепчу ему на ухо, но мой голос заглушает его крик.
Отпускаю его руку.
Моя поломанная кукла… не пытайся сопротивляться.
Я толкаю его на пол. Коленом раздвигаю его ноги, задрав цветастое кимоно.
- За что? – тихо, едва слышно шепчет он, когда я расстегиваю свои брюки.
Я ложусь на него сверху. Приподнимаю его бедра – и шепчу, слизывая кровь с его разбитых губ:
- За твою любовь.
Он пытается сдержать крик, когда я вхожу в него.
Я сжимаю в кулаке его сломанные пальцы, он терпит боль – все еще терпит… стойкий… прикрывает янтарные глаза дрожащими ресницами.
Я заставлю тебя кричать, Ори. Заставлю умолять - и умолять вслух.
Он весь дрожит подо мной.
Я трахаю его, расцарапывая кожу на его бедрах, оставляя кровоподтеки и ссадины…
Он больше не терпит. Я слышу его стоны - хриплые, полные боли – боли, которую я приношу ему.
- Пожалуйста… Кадзу…
- Не называй меня так, - рычу я. – Ты слышал меня?
Он смотрит на меня какую-то долю секунды – и отворачивается, прижав к лицу здоровую руку, закрыв ей глаза.
Я вижу, как он кусает свои губы, и как кровь продолжает течь по ним…
…Я кончаю, прижав Орию к полу, впившись зубами в его шею…
Лежу на нем некоторое время, вдыхая запах пота и крови, слыша, как колотится его сердце.
Прихожу в себя…
…И понимаю, что он обнимает меня… осторожно гладит по спине…
- Кадзу… - его голос, охрипший, низкий, звучит тихо и успокаивающе. – Кадзу…
Я поднимаюсь на ноги и застегиваю брюки.
Не глядя на него, ухожу из его спальни – и, разыскав в его доме служанку, требую принести аптечку.
…Потом, сидя на полу, я вправляю сломанные пальцы Ории – и перебинтовываю их.
- Кадзу, - негромко говорит он, когда я отпускаю его руку и вкалываю ему обезболивающее. – Не уезжай больше. Прошу тебя. Не уезжай.
Он поднимает на меня взгляд – отчаянный, больной…
Ори, меня ведь бесполезно просить, и ты знаешь это.
- Меня интересует черный рынок, Ория, - произношу я, и он опускает веки, смиряясь с тем, что ничего не может изменить. – В области торговли органами.
- Хорошо, - коротко отвечает он. – Я сделаю все, что смогу.
Он подтягивает к себе кимоно и достает из складок трубку – еще один сюрприз. Накинув кимоно на плечи, он курит, и я чувствую сладковатую примесь в запахе табака…
* * *
* * *
Думаю, Ория принимает наркотики.
Тот сладкий запах… такой же привкус на его губах.
Что ж, вполне возможно.
Проснувшись утром, я вспоминаю о марионетке из Старого Города, забытой мной в «Плимуте».
Я спускаюсь вниз – кажется, машину уже отогнали в гараж, искусно пристроенный к дому Ории под общую крышу, так, что он смотрится весьма органично, - и беру с заднего сидения коробку с куклой.
…Потом иду в спальню Ории через внутренний дворик, ослепляющий белизной выпавшего за ночь снега.
Ория стоит на террасе, прислонившись к столбу, поддерживающему крышу, и бессмысленно смотрит на занесенный снегом двор.
Поднимает на меня взгляд, заметив мое появление.
Я не сторонник спонтанных решений – но… не думаю, что смогу возить с собой мюнхенскую марионетку – потому, что в коробке она неинтересна – и ее нельзя посадить на стол, как обычную куклу.
Поэтому… ей лучше остаться здесь.
Я подхожу к Ории – и подаю ему коробку. Улыбаюсь – уголком губ.
Наверное, это больше похоже на усмешку.
- До моего дня рождения еще далеко, - говорит мне Ория.
- Не думаю, что я проведу весну в Киото, - произношу я.
Чуть заметно пожав плечами – Ори, а ведь тебе не все равно, - Мибу опускается прямо на ступеньки террасы и открывает коробку.
- Кукла? – срывается с его губ.
Да, Ори… но ты еще не знаешь, какая.
Он осторожно вынимает марионетку из ее мягкого ложа – изнутри коробка обита тканью с подложкой из ваты - и перехватывает крестовик пальцами правой руки, почти так, как это делал владелец мюнхенской лавки…
Думаю, дело в выработанной ловкости рук фехтовальщика.
Марионетка обвисает на нитях, скорбно опустив длинноволосую голову.
Ория невесело улыбается, но даже эта улыбка быстро сходит с его губ.
Он понимает, о чем я… Может быть, он понял это чуть раньше…
- Спасибо, Мураки-сан.
За то, что я сделал с тобой, Ори?
Благодаришь, хотя тебе не за что меня благодарить…
Он поднимается на ноги, оставив коробку с марионеткой на деревянном полу террасы. Подходит вплотную ко мне – и осторожно касается кончиками пальцев моего лица, словно во сне.
Я чувствую его теплое дыхание.
- Будь осторожнее, хорошо? - он чуть склоняет голову, прижавшись ко мне лбом, и зарывается пальцами в волосы на моем затылке. – Я ни о чем больше тебя не прошу. Только об этом.
* * *
Ория делает действительно все, что возможно. Через два дня я договариваюсь обо всем, что меня интересует, с нужными людьми – и на третий собираюсь в аэропорт.
Ория приезжает со своих дел ближе к вечеру, когда я уже почти готов к выходу.
Он переодевается, потом отдает распоряжения проектировщику и быстро переговаривает с кем-то по телефону.
Я знаю - с его упрямством и жаждой жизни он вывернет наизнанку тех, кто помешает ему, и окажется в числе счастливчиков, удачно обошедших принятый закон.
Мафия, не имеющая никакого желания исчезать насовсем, уже сейчас пытается видоизмениться – как меняет облик "Белая Звезда" клана Мибу.
Но, все же, Ория не такой, каким был раньше - мы оба стали старше, годы берут свое, но я знаю, что взгляд моего отражения остался таким же, каким был в колледже. А взгляд Ории - взгляд янтарных глаз, - потерял блеск, я смотрю на него, и лицо его - маска. Красивая маска с выжженной пустотой вместо глаз.
Он больше не улыбается.
Он стоит в воротах, тяжело опершись о витые решетки, а за его спиной монтируют выдержанную в строгом стиле вывеску с новым названием «Белой Звезды».
Брови Ории нахмурены, он устал - но это ведь то, чего я добивался - хотя и кризис сыграл свою роль.
- Знай, куда бы ты не пошел, - говорит он мне, и в его глазах появляется тень боли. - Эти ворота будут всегда открыты для тебя.
Я захлопываю дверь машины и трогаюсь с места, и когда я бросаю взгляд в зеркало заднего вида - Ория Мибу все еще стоит в воротах.
От того, кем он был раньше, не осталось почти ничего - я сломал его, выпотрошил, добрался до самых потаенных уголков его души и тела и воссоздал таким, каким хотел видеть.
...Я уезжаю из Киото, самолетом - прочь от Японии, и бывшая "Белая Звезда" остается невидимой с высоты полета точкой...
