Олоферн: Как странно – ночь, огни, цикады.
А утром - топот конницы моей, и город обратится в прах.
Мне суждено, я – повелитель, не знаю поражений, и побед не счесть…
Лишь слово, и к заходу солнца на мостовых замрет последний детский плачь.
А захочу – и тысячи спасённых восславят моё имя на века.
Я – бог?
Слуга: Тут к Вам, мой господин, какая-то девица… Прогнать? Убить?
Олоферн: Пускай себе… Их было много так, омывших ноги мне слезами,
В бессильной ярости любви моливших о спасенье. Очаровать пытавшихся…
Их сонм развеял я среди пустынь. Пускай себе ещё одна.
Побудет до рассвета… Как звать тебя?
- Юдифь.
- О-о-о… Ты хороша. Пожалуй, даже слишком. Пышна в бедре, стройна, но не худа…
Царица местная?
- Вдова.
- Не важно. Чем удивить хотела? Любовным жаром, искусом страстей? Учти…
- Пустое. Замолчи. Любви ты не достоин. Страстями, вижу по глазницам впалым, Закормлен с осени… Я смилуюсь. И предложу тебе… Оковы.
- Оковы?!!!
- Рабские. У ног моих закончишь путь земной. И восхожденью к небесам отдашься.
- А если откажусь?
- Убью. Подвергну голову твою усекновенью,
И на рассвете, средь виноградных лоз, пятою женскою ты будешь коронован…
Так суждено. Джорджоне итальянец,
Напишет наш портрет. Тебя – у ног моих. Поверженным во прах…
Меня же с безмятежным видом, стоящей над тобой.
В раздумье милом… Так суждено, противиться судьбе,
Ты знаешь, Олоферн, нет смысла. Так покорись!
Пади к ногам моим! Моли о снисхождении!
Моли о рабстве… В нем лишь счастье обретешь!
Твой выбор, Олоферн!