Лев Толстой "Анна Каренина"
И совершенно внезапно мне страсть как понравилось.
Вообще мои отношения с Толстым начались очень мило и нежно. Я росла под сильнейшим литературным влиянием папы, который Толстого на дух не выносит, а потом в каком-то классе прочитала "После бала" и не поняла, почему папа его так не любит. А потом прочитала "Войну и мир" и поняла. А теперь прочитала "Анну Каренину" и снова в сомнениях.
Очень жаль, что в школе мы проходили "Войну и мир", а не "Каренину". Имхо, большое произведение трудно обсуждать в рамках урока, не говоря уже о том, что в моем классе с чувством-толком-расстановкой "Войну и мир" не прочитал никто: кто-то прочел краткое содержание, кто-то - по диагонали, кто-то просто интересовался у отличников фактами и именами, которые могли фигурировать на контрольной на знание текста, кто-то с легким сердцем забил и на все четыре тома вместе с кратким содержанием, и на контрольную, но все без исключения жалели, что Толстого не накрыло, как Гоголя, и он не проверил свои рукописи на горючесть. Я читала к контрольной краткое содержание очередного тома, а потом как человек совестливый в отношении книг - сам том и очень мучилась ощущением дежавю: мне казалось, что где-то я это все уже читала, и только потом мой утомленный мозг вспоминал, что действительно читала - в кратком содержании. Осилить эту эпику мне помог исключительно Марцевич в роли Бориса Друбецкого в бондарчуковском фильме: я скорее сканировала текст на предмет Бориса, чем нормально читала. И когда писали сочинение, я выбрала тему, по которой можно было написать про Бориса. Неудивительно, что почти десять лет я вполне разделяла папино отношение к Толстому.
Кроме беспощадности к школьникам, в большом произведении, прочитанном прежде всего остального, есть еще один недостаток. Как правило, если это произведение претендует на звание серьезного не только благодаря объему, но и благодаря содержанию, в нем задействовано много героев и, соответственно, используется много типажей и характеров. После прочтения такого произведения при чтении других очень может возникнуть ощущение повторения, писания по уже применявшимся лекалам, даже у очень хороших, очень сильных писателей: то в Кити, то в Анне нет-нет, да и промелькнет Наташа Ростова, во Вронском очень трудно не заметить отблеск Анатоля Курагина и так далее. Однако. Те типажи, которые хуже некуда раздражали меня в "Войне и мире", повторяясь в "Карениной", не вызывали у меня отторжения, и это странно. Если подумать, там нет ни одного безусловно положительного героя, у всех есть свои тараканы разных размеров и дикости, но они вроде как... не картонные и не фальшивые, не такие, как в "Войне и мире".
Еще один огромнейший плюс - равновесие, сбалансированность и равноценность составных частей текста, сюжетных линий. Очень часто у меня бывает так, что в книгах, где есть несколько линий, особенно тех, что развиваются в разных локациях, переход от одной линии к другой осуществляется несвоевременно, слишком внезапно или слишком поздно, и мне хочется пролистать до следующего появления героев первой линии и дочитать, что же случилось дальше; особенно мощно так было с Мартином, и несколько раз, на главах Арьи или Тириона, я так и делала, не удерживалась. Здесь же точка с запятой в сюжете ставится именно тогда, когда он еще не успел наскучить, но и не раньше момента, когда основные на этом этапе узлы развязаны. Иной раз это происходит внезапно, но эта внезапность логична и гримас не вызывает - например, как в части про Левина, косящего траву с мужиками и вдруг встречающего на дороге карету Кити. Вроде как это случается ВНЕЗАПНЕ и Левин ВНЕЗАПНЕ сводит на нет все результаты своей рефлексии по поводу того, как жить дальше; но к приезду Кити Левина и читателя незадолго до этого готовит Долли, а в резком обнулении выводов и решений Левина виновата та любовь, которой действительно можно объяснить любую странность в поведении героя, и это не покажется натянутым и надуманным.
От такой любви уместно перейти к любви Анны и сказать, что, пожалуй, единственное, от чего мне стало прям противно, - поведение Анны после схождения с Вронским. Больше всего в книжонках, которые я переводила, меня раздражало то, что у героев не было линии поведения, которая выдерживалась бы всю книгу, что их бросало из крайности в крайность. Здесь то же самое. Анна - взрослая, разумная женщина, дворянка. Явно родилась не в бедной семье, поэтому в браке по расчету необходимости не было; значит, за Каренина она вышла не из соображений выгоды, значит, особенного принуждения и отвращения к мужу не было, тем более, что прямым текстом сказано - всеми мыслями, всеми чувствами делилась с мужем, жили относительно душа в душу. К тому же есть любимый ребенок, который зависит от родителей и еще не скоро достигнет возраста, когда эта зависимость хотя бы ослабнет. Как надо себя не уважать, чтобы поступиться всем ради любви к человеку, весьма далекому от совершенства? Опустим вопрос о том, что Анна, если она не совсем дура, не могла не заметить, что Вронский непорядочно поступил по отношению к Кити, хотя уже это одно должно было помешать ей втюхаться в него по уши; опустим вопрос о том, почему она, по большому счету человек проницательный и чувствующий людей, не поняла, что Вронский не так уж достоин такой всепоглощающей любви. Я понимаю, что любят не за что, а вопреки, но это не тот случай. Уж сколько раз обсасывалась тема замужней женщины, почему-либо заточенной в клетке семьи, так или иначе, более или менее противной ей, и прекрасного мужчины, полностью противоположного постылому мужу и предлагающего ей небо в алмазах, и какие только женщины не попадались авторам под перо или режиссерам под камеру. И черт возьми, у подавляющего большинства женщин, обладающих куда меньшим числом достоинств, присущих Анне, хватало достоинства и уважения к себе и другим, хватало порядочности, добродетельности и нежелания губить своих детей, чтобы с честью выйти из подобной ситуации, даже если адюльтер таки имел место. Каренина заставляет меня разочаровываться в русских аристократках. Может быть, Толстой хотел таким образом в эту тему новизны подпустить и в противном случае кина бы не было. Но я лучше еще раз прочитаю про женщину, с гордо поднятой головой выходящей из сложного положения. Потому что смерть под поездом никакого ощущения гордо поднятой головы не оставило, а заставило подумать только, что Анна - достойная сестра своего брата-тряпки.
Итого мы имеем следующее. Перечитать "Войну и мир" мне, конечно, не захотелось, но мое мнение о Толстом очень изменилось к лучшему. Я рада, что увидела в нем хорошего писателя, способного на тонкие, изящные, не топорные приемы; рада, что "После бала" - не единственное его произведение, за которое я могу его любить.

Ну и качнула я эту новую экранизацию. Не понравилось. Якобы интересное режиссерское решение с театральным представлением не вызвало ничего, кроме настороженности-недоумения-отвращения и ощущения, что это некрасивый балаган какой-то. Впрочем, качнула я исключительно ради Стивы-Макфейдена, и в этом смысле там все отличнее некуда, потому потрясающий Стива у Макфейдена получился, слабый, капризный, испорченный и невозможно очаровательный, невозможно, аж смотреть больно. Сначала мне показалось, что Макфейден даже лучше Яковлева; по размышленьи зрелом я, конечно, поняла, что лучше Яковлева никого нету, но все равно лучи горячей любви милому, милому Матвеюшке <3
Было несколько внезапных вещей, как то:
- понравился Вронский. До прочтения книги благодаря Шону Бину и Лановому Вронский был для меня роковым мущщиной, коварным и расчетливым покорителем и разбивателем сирдец, а оказалось, что он унылая пустая тряпочка со стразами и пайетками, и у мальчика из "Сумерек" получилась как раз унылая пустая тряпочка, мальчик - молодец;
- понравился Левин. Вполне книжный, и особенно смешно на фоне Левиных из этой и нашей экранизаций вспоминать Левина-Молину из экранизации с Марсо и Бином. Я нежно люблю Молину, но;
- когда Анна в книге начала истерить и тупить, она у меня чудесным образом обрела облик Найтли, так что, возможно, Найтли - не самый плохой и необъяснимый выбор на эту роль;
- не понравился Джуд Лоу. Совсем. Рука стремится с лицом сродниться. Не Каренин, а Джуд Лоу, которому приклеили бороду и задрали линию роста волос. Човаще, защем.