Если ехать из Петербурга по северному берегу Финского залива, то через 44 километра Приморское шоссе приведет в поселок Репино (бывшая Куоккала), и вскоре справа, за деревьями, блеснет стеклянными крышами двухэтажный деревянный дом, а у дороги появятся резные узорчатые ворота с надписью: "Пенаты". Это Музей-усадьба И. Е. Репина (1844-1930).




В усадьбе, ставшей в 1940 году мемориальным музеем, великий художник прожил три десятилетия. Здесь провел он остаток дней и здесь же осенью 1930 года был похоронен на холме, который сам определил как место будущей могилы. В то время Куоккала была финской территорией. В "Пенатах" стояли два дома. В том, что вблизи дороги, жил со своей семьей Юрий Ильич Репин, сын художника и сам художник. В доме Ильи Ефимовича жила его дочь, Вера Ильинична. Она открывала для осмотра его мастерскую многочисленным посетителям, желавшим видеть, как жил и работал Репин.

В самом конце 1939 года, ввиду начавшейся зимней военной кампании за Карельский перешеек, дети художника спешно покинули "Пенаты" и перебрались в Хельсинки. "Пенаты" оказались на территории СССР. Делами усадьбы занялась Российская Академия художеств, ставшая правопреемницей Императорской Академии художеств, которой когда-то были завещаны "Пенаты". Но открытый здесь музей уже через год пришлось эвакуировать. Картины и рисунки Репина, предметы обстановки и личные вещи провели в надежных подвалах старинного здания Академии на Васильевском острове все военные годы и всю блокаду. В июне 1944 года война ушла из Куоккалы. Тогда стало известно, что репинского дома больше нет. Сгорели и дом Юрия, и все беседки в парке. Случилось все это в год столетия со дня рождения И. Е. Репина. Усадьбу решено было восстановить. Исторических материалов хватало. Ведь сохранился архив Репина, содержащий множество фотографий, запечатлевших не только обитателей "Пенатов", их друзей и родных, но и всю обстановку, убранство комнат, вид дома снаружи и парк.

Необыкновенный живописный дар в соединении с большой гражданской чуткостью сделал Репина тем художником, который, по словам его ученика И. Э. Грабаря, стал "героем своего времени.., давшим современникам то, чего им недоставало и в чем они нуждались". По-видимому, поселяясь в "Пенатах", Репин не мог и предположить, что этот малый кусочек земли навсегда останется для него родным домом, а также символом родины для многих соотечественников, оказавшихся, как и он, отрезанными от России, когда в апреле 1918 года внезапно закрылась граница с Финляндией. Но это уже потом, а тогда у дачного забора на Большой дороге прибили небольшую дощечку с надписью: "Vi a Penates". Ее вскоре сменили резные ворота с калиткой. Прикрепленная слева табличка оповещала о том, что "Пенаты" являются "дачей Н. Б. Нордман". Впрочем, никто и не знал тогда, что покупка сделана Репиным. Считалось, что он поселился "на даче г-жи Нордман". Спустя много лет художник признался в одном из писем, что Нордман была бедна и он хотел оградить ее от лишений на случай своей смерти. Судьба же решила иначе. Спутнице Репина был отпущен всего 51 год жизни. В конце июня 1914-го она умерла от туберкулеза в Швейцарии, в деревне Орселино, недалеко от Локарно (теперь на стене кладбища стараниями Э. А. Фальц-Файна установлена мемориальная доска). Приехавший в Швейцарию Репин не застал Наталию Борисовну в живых, смог лишь зарисовать могилу. Вернувшись в Россию, он обнародовал завещание Нордман, по которому становился пожизненным владельцем "Пенатов". Затем усадьба переходила в ведение Академии художеств, которая должна была сохранить все комнаты, носившие "отпечаток вкусов и привычек Репина". Завещательница подробно расписала правила посещения будущего музея в целях его сбережения от порчи и пожара. Репину пришлось внести в казну Академии около сорока тысяч рублей на будущее содержание усадьбы, и тогда этот дар был принят.

Но все это потом, а летом 1899 года Репин и Нордман с воодушевлением принялись за благоустройство участка - болотистой местности, покрытой низкорослым леском. Остроумно и просто решена была задача осушения. Наиболее сырые места углубили, превратив таким образом в живописные пруды. Доставаемый со дна грунт укладывали тут же горкой, которую укрепляли валунами и мелкими камешками. Местности придавался недостающий ей рельеф, а валявшиеся прежде в беспорядке камни обретали и функциональную и декоративную значимость. "Всякое дело может быть доведено любовью до поэзии", - любил повторять Репин, нередко и сам бравшийся за лопату. Уже к осени первое "озерцо" наполнилось водой.

Зимою больше времени проводили в городе. Нордман готовила к публикации в журнале "Нива" повесть "Беглянка" и читала Репину только что написанное. В марте 1900 года в "Ниве" опубликованы первые главы. Повесть проиллюстрирована Репиным, явно восхищенным Наталией Борисовной, рассказавшей просто и бесхитростно в своем первом литературном произведении об эпизодах юности и о своем беспрецедентном поступке - бегстве в Америку. Молодой героине пришлось тогда преодолеть витиеватые причуды российской бюрократии, чтобы выправить паспорт, а также набраться смелости порвать со своей средой, преодолеть ее сопротивление и, наконец, оказаться там, где ее никто не ждал. Дальше - растерянность, осознание своей беспомощности, неприспособленность и как результат - трудное решение вернуться. Но и дома героине предстояло пережить отчуждение, непонимание окружающих, их косые взгляды и слышимое за спиной слово "эта" (так и назвала она впоследствии переиздание повести отдельной книжкой, а чуть позже напечатала ее снова, назвав "К идеалам").

Но то был лишь конец повести. В жизни Нордман было достаточно метаний в поисках приложения сил. Она знала шесть языков и могла бы переводить. Одно время занялась лепкой в училище барона Штиглица. Но наибольший успех принесли ей занятия фотографией, которой обучали на курсах при Русском техническом обществе. Закончив их, Нордман стала участвовать в конкурсах и однажды получила серебряную медаль за снимки уличных типов и жанровых сцен. Познакомившись с Репиным, Наталия Борисовна не упускала случая запечатлеть его. В 1899 году она сделала серию портретов художника в разных поворотах головы, как на ленте кинематографа. Один из портретов был помещен на обложке книги "Воспоминания, статьи и письма из заграницы И. Е. Репина" (СПб., 1901), вышедшей под редакцией Нордман.

В мае 1900 года хозяева "Пенатов" уехали в Париж. Репин был членом международного жюри по живописи на Всемирной выставке. В Париже купили новый фотоаппарат "Кодак". Репин учился снимать. Вскоре это очень помогло ему в работе над картиной "Торжественное заседание Государственного совета" (1901-1903). Изучив на коллективном снимке повадки, жесты и положение моделей, Репин усаживал их соответственно для написания этюда, а затем фотографировал. Нордман проявляла пластины и печатала контактным способом. К концу работы художник держал в руках, помимо знаменитых портретных этюдов, и документально запечатленную сцену, где зафиксированы детали одежды, ордена и прочие аксессуары.

Работа над государственным заказом (картина писалась в Мариинском дворце, где заседал Государственный совет) задерживала окончательный переезд Репина в загородный дом. Преподавание в Академии художеств также занимало много времени. Тем не менее он успевал не только заниматься благоустройством дома и парка в Куоккале, но и много писать там, приспособив под мастерскую самые большие комнаты в доме. На одной из картин он изобразил Нордман, сидящую в мастерской за письменным столом. Она не позировала, а работала, готовя рукопись следующей книги - романа "Крест материнства". На картине видны только спина женщины и мастерски выписанная спинка кресла. Лицо Нордман можно разглядеть на бронзовом бюсте, стоящем в глубине комнаты. Скульптурный портрет, выполненный Репиным в Петербурге в 1902 году, был отлит в бронзе и перевезен в "Пенаты". Он и теперь стоит там, являя собою образец первоклассной лепки, чувства формы, силуэта, словом, той свободы мастерства, которая позволяет автору выражать своим произведением задуманное. В "Пенаты" был перевезен и бюст Л. Н. Толстого, вылепленный Репиным в 1891 году в Ясной Поляне и очень нравившийся писателю.

В Куоккале Репин увидел сюжет большой картины, который он обозначил возгласом "Какой простор!". Когда полотно было выставлено на передвижной выставке, многие недоумевали: почему Репин изобразил восторженных молодых людей, распахнувших руки навстречу ветру, почти по колена в холодной воде? На самом деле все было проще. На побережье Финского залива и сейчас можно видеть волнорезы, состоящие из гряд больших камней-валунов. Во времена Репина камни укрепляли цементом. Волнорезы были гладкими и ровными, и при первых заморозках там катались на коньках. Рискованность этого занятия придавала задор молодежи, а Репина увлекла настолько, что он написал картину, сделал множество эскизов-вариантов (один из них - на стене столовой). Нордман издала также открытку с изображением картины, а картина попала в Русский музей, правда, значительно позже.

Во время переезда в "Пенаты" Репин еще продолжал оставаться профессором-руководителем мастерской в Академии художеств, и его многочисленные ученики, некоторые из них впоследствии стали знаменитыми, были серьезно озабочены стремлением учителя их покинуть, переехав в Куоккалу.

Летом 1904 года в "Пенаты" были приглашены гости. Случилось это 24 июля (по старому стилю), в день 60-летия художника. Приехали В. В. Стасов и его домашние. "День прошел чудесно! - сообщал Стасов брату. - Мадмуазель Нордман сняла со всех нас множество фотографий (она большая мастерица), мы обедали, и очень парадно, в 8-угольной стеклянной огромной клетке, которую Репин пристроил как мастерскую plein-air, вечером ходили на большие песчаные горы над морем, откуда он писал "Какой простор" - красивые места! Потом пропасть переговорили друг с дружкой обо всем, старом и новом, а в конце концов воротились к ночи домой, все восхищенные и Репиным и его M-lle Nordman…"

В среду 18 августа Стасова снова позвали в "Пенаты" - познакомиться с А. М. Горьким, поселившимся недавно в Куоккале (Репин уже встречался с ним в 1899 году и даже писал портрет; Нордман также присутствовала тогда в академической мастерской). Отныне всякую среду, если только хозяева не были в отъезде, в "Пенаты" мог прийти каждый, кто хотел повидаться с художником, узнать о его новых работах, спросить совета, а главное, услышать искренний, всегда живой и непосредственный отклик на волнующие события художественной и общественной жизни. В "Пенатах" читали, рисовали, музицировали, спорили, шутили или сокрушались люди разные как по возрасту, так и по творческим пристрастиям или направлениям. Но безусловно всех бывавших здесь очаровывала и притягивала сама фигура Репина, его величие и простота, скромность и вместе с тем художническая гордость. Творческое отношение он ценил и мог распознать в любом виде человеческой деятельности. А для тех, кому посчастливилось видеть самого Репина за работой, это чудо оставалось в памяти на всю жизнь, и в разных воспоминаниях можно найти рассказы о тех счастливых переживаниях.

Так, А. И. Куприн в 1920 году вспоминал события пятнадцатилетней давности, когда ему довелось видеть работу Репина над портретом М. Ф. Андреевой: "Палитра у Вас лежала на полу (это было в стеклянном павильоне); Вы придерживали ее ногой, когда нагибались, чтобы взять кистью краску; отходили, всматривались, приближались, склоняли голову и слегка туловище, с кистью то поднятой вверх, то устремленной вперед, писали и быстро поворачивались, и все это было так естественно, невольно, само собой, что я видел, что до нас, посторонних зрителей Вашего дела, Вам никакого интереса не было: мы не существовали. Тогда-то, помню, я подумал: "А ведь как красивы все бессознательные движения человека, который, совершенно забыв о производимом впечатлении, занят весь своей творческой работой или свободной игрой..."

Воспоминания Куприна относятся к 1905 году. В то трагическое для России время в дачную Куоккалу переместился в какой-то мере центр общественной жизни. Вообще Финляндия, имевшая некоторую автономию в царской России, притягивала русскую интеллигенцию ощущением свободы. Тем памятным летом многие друзья Горького часто приходили в "Пенаты". Репин вспоминал, как бывали здесь С. Скиталец, И. Рукавишников, А. Куприн. Репин зарисовал Горького читающим только что написанную драму "Дети Солнца", а рядом слушающих Стасова и Н. Гарина-Михайловского. Тогда же писал он портреты В. В. Стасова, М. Ф. Андреевой и особенно полюбившегося Леонида Андреева, с которым впоследствии художника связывала настоящая дружба.

В 1906 году был отстроен второй этаж дома. Там появились две удобные мастерские, ориентированные на юг и на север, зимняя и летняя. Помещения имели не только боковой, но и верхний свет. Для этого над домом возвели стеклянные крыши и потолки. Освещение получилось прекрасное. И теперь, когда посетители, осмотрев комнаты первого этажа, поднимаются на второй и распахивают дверь в мастерскую, у многих вырывается невольный возглас восхищения, будто они попали в богато украшенный дворец. Причем это ощущение оставалось даже тогда, когда мастерская была совершенно пустой.

Репин перенес в новую мастерскую начатые давно и недавно работы. Одна из последних - большая картина, в три с половиною метра высотой, перегородила помещение чуть ли не от пола до потолка.

Новая картина Репина была посвящена запорожцам, но в отличие от прежней, где казаки изображены смеющимися, здесь они погружены в тяжелые раздумья. Это настроение во многом отражало время, когда создавалось полотно. Не было случайным обращение художника к тем эпизодам русской истории, когда народ поднимался до осознания своего достоинства и начинал нелегкий путь к свободе через трагические переживания и смертную муку. Репин представил запорожских казаков в момент ожидания близкой смерти. Они возвращаются после набега на турецкие берега и застигнуты в Черном море сильнейшей бурей. Огромные волны грозят гибелью легкому суденышку с одной мачтой и гребцами, пытающимися, вместе с кормчим, держать лодку поперек волны и, таким образом, спасти всю ватагу казаков, уже готовых к близкому концу. Все оттенки выражения человеческой трагедии были представлены Репиным - от лихой удали до тихого отчаяния и обреченности. Персонажи картины в процессе работы сильно изменялись, менялось положение отдельных групп, их взаимодействие. Наконец в 1908 году художник решился показать на выставке новую работу. Пресса была шумной и нелицеприятной, и Репин жаловался, что картину поняли и оценили только немногие его товарищи. В последующие годы композиция претерпела значительные перемены: исчезли гребцы, на мачте появился парус, и судьба героев оказалась как бы во власти всесильного рока, фатальной неизбежности. Именно такие настроения были продиктованы уже новым временем. Дата окончания работы - 1919 год. Картину продали в Швеции, поэтому она оказалась не известной отечествен ному зрителю, равно как и последняя, посвященная тоже запорожцам, - "Гопак", проданная в Финляндии. Так в конце жизни Репин завершил триптих об излюбленных запорожцах. В "Пенатах" от всего этого остались небольшой эскиз к "Черноморской вольнице" и несколько превосходных рисунков сангиной, а также коллекция старых запорожских вещей, которые были изображены на всех трех полотнах.

Помимо работы над новыми произведениями Репин часто обращался к старым сюжетам. Он снова писал начатую еще в 1870-е годы картину "Крестный ход в дубовом лесу", сделал новые варианты таких вещей, как "Иван Грозный и сын его Иван" ("Сыноубийца", 1909) и "Дуэль" ("Поединок", 1913). Были написаны несколько десятков портретов, а также картины "На разведке" (1904), "17 октября 1905 года" (1907-1911), "Защитники Москвы" и "В осажденной Москве" (1912), "Козьма Крючков" и "Бельгийский король Альберт в бою" (1914).

Для некоторых картин позировал молодой литератор, с которым Репин познакомился осенью 1907 года. В судьбе обоих знакомство оставило глубокий след. Это был Корней Иванович Чуковский, ставший свидетелем создания многих картин Репина, спутником в поездках, а также редактором литературных трудов художника, объединенных в книге "Далекое близкое".

Репин тоже стал бывать у Чуковского, особенно часто после того, как молодая семья переехала в дом почти напротив "Пенатов" (этот дом Репин помог не только приобрести, но и перестроить). Чуковский писал: "...Не раз возле чайного стола затевались бурные, молодые - часто наивные - споры: о Пушкине, о Достоевском, о журнальных новинках; а также о волновавших нас знаменитых писателях той довоенной эпохи - Куприне, Леониде Андрееве, Валерии Брюсове, Блоке. Часто читались стихи или отрывки из только что вышедших книг.

Репин любил эту атмосферу идейных интересов и волнений, она была с юности привычна ему".

Часто и в "Пенатах" собирались чисто литературные "среды". После осмотра мастерской и знакомства с новыми картинами художника приглашенные оставались обедать. Обеды в "Пенатах" были не совсем обычными, они приготовлялись только из растительных продуктов. В газетах того времени журналисты состязались в остроумии, расписывая "супы из сена", которыми потчевали несчастных гостей, совершавших потом набеги на станционный буфет. Однако вегетарианство было уже довольно распространено в России. Многие знали вышедшую в 1870-е годы статью А. Н. Бекетова "Питание человека в его настоящем и будущем", в которой излагались основы питания "безубойными" продуктами. На Репина большое впечатление произвела и моральная проповедь Л. Н. Толстого, считавшего, что человек может и должен стать лучше, отучившись убивать другое живое существо для своей пользы. Вегетарианство в "Пенатах" было то строгим, то избирательным, и лишь в 1918 году, когда стало очень трудно с продуктами, пришлось перейти на смешанное питание. По словам Чуковского, любимым блюдом Репина оставался картофель с подсолнечным маслом.

В парадную столовую превратили ту большую комнату первого этажа, в которой Репин прежде работал. Там и поставили знаменитый круглый стол с вертящейся серединой, о котором тоже многие писали. Репин и Нордман пересмотрели множество конструкций, прежде чем заказали "построить" стол местному столяру-краснодеревцу Пекко Ханикайнену. На среднюю, поворотную, часть до начала обеда составлялась вся снедь, служащие в доме садились вместе с гостями. Потянув за ручку, можно было пододвинуть к себе любое блюдо. Использованная посуда складывалась в нижние выдвижные ящики.

В доме не было прислуги в обычном тогда понимании, то есть человека, который всегда под рукой. В "Пенаты" прислуга приходила в определенные дни и часы, имела выходные. По воскресеньям в усадьбе устраивались кооперативные собрания. "Бывают тут же, - писал Репин, - импровизированные лекции по разным вопросам; танцы под гармонику и балалайки..." Идее общинного устройства он остался верен до конца дней и даже написал устав кооперации, где отмечал: "Главная цель кооперации просвещение и полезные развлечения".

Среди многочисленных фотографий, запечатлевших репинских гостей в его доме, можно увидеть молодого В. В. Маяковского. Они встретились в июне 1915 года, и Репин сразу оценил талант поэта. Ему нравилось также, что Маяковский много рисует, и между ними даже произошла своеобразная дуэль, когда они одновременно рисовали друг друга. Репин всегда охотно рисовал и писал портреты артистов, художников, музыкантов, писателей. Судьба творца, сама психология художественного творчества всегда занимали его. Изобразить работу мысли, неуловимые приметы вдохновения, чуда, которое предшествует созданию художественного образа, - та "синяя птица", которую стремился "поймать" художник.

Стремление постигнуть природу творческого человека было предметом мучений Репина, его надежд и разочарований. В столетнюю годовщину Н. В. Гоголя он написал трагическое полотно, изобразив писателя сжигающим второй том "Мертвых душ" ("Самосожжение Гоголя", 1909). В 1910 году по заказу Лицейского общества Репин приступил к работе над картиной "А. С. Пушкин на акте в Лицее 8 января 1815 года". Он настолько увлекся, что вместо предполагаемого маленького эскиза начал картину на большом полотне. Однако, увидев недоумение своих заказчиков, написал для Лицея другой холст, значительно меньшего размера (хорошо известную всем картину, что хранится во Всероссийском музее А. С. Пушкина в Петербурге). Но и первоначального замысла Репин не оставил, а работал над ним уже для себя. Картина побывала на передвижной выставке, потом вернулась в мастерскую, откуда в послереволюционные годы попала в Прагу.

Гораздо сложнее протекала работа над другим "пушкинским" холстом, который до сих пор стоит на мольберте в мастерской художника. Задумав изобразить Пушкина к столетию со дня его рождения, он написал большое полотно, декоративное и эффектное. Картина всем нравилась, но Репину - меньше всего. Ему хотелось глубины и наполненности. Чувства художника, его понимание поэзии Пушкина, казалось, не могли поместиться в одном изображении, и Репин терзал холст постоянными переделками, меняя одну фигуру за другой. Пушкин на картине, сначала юный и восторженный, становился постепенно более сосредоточенным. Во всей его фигуре, нарядной и элегантной, появились нотки трагизма. Закатное солнце, осветившее лицо поэта, усилило это впечатление. Больше тридцати лет продолжалась работа, и многотрудный этот холст стал памятником и Пушкину и Репину.

Современный зритель, придя в усадьбу художника, сможет открыть для себя черты интереснейшей жизни, посвященной творчеству. Оно во всем: в устройстве быта, освобождающем от лишних забот, в простоте обстановки, в удобстве и функциональной наполненности любого помещения. Прихожая, гостиная, столовая, кабинет и мастерская - все носит на себе тот "отпечаток вкусов и привычек Репина", о сохранении которого заботилась в своем завещании Наталия Борисовна Нордман. Картины на стенах, мольберты, палитра и кисти чудесным образом хранят в себе как тепло рук, так и свежесть ощущений их создателя и хозяина. И дом и сад, где можно поклониться могиле художника, напоминают об этом замечательном человеке.