Полина лишь легко проводит кончиками пальцев по узкой, резной спинке стула и говорит, что мой паровоз сошел с пути. Просит остаться навсегда. А моя жизнь как вокзал. И до сегодня этого никто не знал.

Голос ее влажен и звонок. Так в детстве мы топили слова в безглазых глубинах колодца. И ели алую землянику, найденную среди густой, мохнатой листвы. Не знаю к чему или к кому это вспомнилось. Просто Полина не любит земляники и боится воды. А еще она никогда не говорит "мы".

"Я могу быть скучной и злой," - говорит Полина мягко и кладет в чашку две с половиной ложки сахара. А на самом-то деле, ее имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет, и ее больше нет. Но я все равно засыпаю, прислонившись щекой к желто-жженой коже дивана. За окном, кажется, зима. Люди идут с молоком и сыром. Покидая дома и ровняя подошвами упругие спины холмов. Они дружны с этим миром. А я - эхолов.

 Зато мне снится, что Ален Делон говорит по-французски, а Полина не боится воды. А еще белый гладиолус и комочки земли. Что-то вертится нервно внутри.

Мы лежим под одуванчиковым солнцем, и мне снится замшевое море и скользкие окуни.

А старику снились львы.

просто плохое предчувствие.