-Видео

Танец...
Смотрели: 118 (1)

 -Поиск по дневнику

Поиск сообщений в Ёльф823328

 -Подписка по e-mail

 

 -Интересы

шемрок металл викинги кино рпг jrpg finalfantasy с

 -Сообщества

Читатель сообществ (Всего в списке: 1) АРТ_АРТель

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 01.01.2007
Записей: 58
Комментариев: 123
Написано: 326




Привет...

Некая статья из хроник 21-го века) Имеет отношение к Edge of Sanity

Понедельник, 06 Октября 2008 г. 21:08 + в цитатник
В колонках играет - Dance of the Sugar Plum Fairy
Настроение сейчас - ~

(воспроизведено на научном конгрессе в Брюсселе 2098-го года со слов неизвестного энта)



…как ни странно первый сознательный контакт человека с разумной инопланетной формой жизни произошел позже, чем был открыт эффект филосомного создания подпространств. Примерно десятилетие прошло с того момента, как в холодном подпростанстве обнаружились разумные странники, скитальцы без прошлого и будущего, общим разумом стремящиеся изучить всю информацию до того, как начнется схлапывание историй, и появившиеся на Земле в кризисную точку развития человеческого сообщества, когда встал вопрос об отмене маратория, ограничивающего свободный доступ к созданию миров, а вместе с ним сам переход между ними. Последствия легализации филосомного проектирования в 80-х годах 21-го века оказались непредсказуемыми. Общество так и не пришло к единому решению по этому вопросу, кто-то даже открыто высказывался о конце истории, так как, вторгаясь в чужеродные пространства, человек незримо влиял на свое прошлое, забывал о будущем и терялся в собственном настоящем, границы которого под влиянием потрясений от глубин открытий последних лет, сами начали размываться. Для многих жизнь потеряла прежний уклад, для миллионов измения привнесли в нее лишь хаос, новых возможностей боялись или поклонялись им, однако никогда прежде человечество не смотрело с таким интересом на научное открытие, потрясение было настолько велико, что на длительное время ушли в тень остальные проблемы, громкие события, не говоря уже о том, что тем загадкам, что прежде не давали покоя, и которых попросту не забыли, нашлись новые объяснения. Одной из них была проблема инопланетной жизни, существование которой косвенно было доказано еще десятилетием прежде(2), однако в новых условиях эта проблема получила новую жизнь, оказалась глубже и открылась с неожиданной стороны во время глобального перестроения общества под действием новых течений в научной среде.

Долгое время считалось, что энцифалонное пространство является компьютерно-модулироемой средой, праобразом виртуальной реальностью – это мнение существовало в самом начале 5-й научно-технической революции, до того, как были открыты глубокие связи этой компьютерной оболочки и сознания человека, того, что вместо сложных операций бинарного программирования, эта среда куда податливей прямому психологическому воздействию человека, называемому филосомным. Еще до того, как в конце 50-х годов был открыт эффект реализации мира(3), в использовании этой среды было открыто множество диалектических изъянов, невписывающих ее в рамки классической компьютерной логики, и одним из них было различное воздействие энцифалонного пространства на людей – в то время, как одни, прилагая усилие воли и воображение, с легкостью моделировали в нем целые системы, другие могли лишь присутствовать в нем, как в чьем-то чужом сне(4), а третьи не могли попасть даже в саму оболочку. Такое разделение было ошибочно воспринято как наличие и отсутствие у людей предрасположенности, таланта или способности манипулировать внепространственно-филосомными характеристиками энцифалона, и хотя эта классификация близка к действительности, сама суть наличия людей с отторжением энцифалона терялась из-за скорых выводов.

Социально это разделение было воспринято по-разному. В отдельных, наиболее проблемных участках, вроде Венесуэллы, Российской Конфедерации, Южно-Тихоакеанского Синдиката разделение стало новым поводом для конфронтаций на политической арене, а в особо развитых государствах это привело к образованию новой, как правило, гонимой социальной прослойки – людей привязанных к этому миру и не способных погружаться в энцифалонные сети(5). Кастование всегда присутствовало в обществе, и здесь оно в очередной раз отодвинуло одних от других, еще и потому, что среди людей, неспосбных к использованию новой среды, находились и другие более серьезные патологии, хотя имелось и много исключений, среди которых были и лауреты Нобелевской премии, и правители государств, и даже известные артисты, деятели культуры. Так или иначе, наблюдалось сильное отличие таких лиц от остального населения. Это социальное разделение долгие десятилетия приводило к различным осложнениям, конфликтам – локальным, либо между различными государствами – пока, с началом нового витка 5-й научной революции и началом повсеместного распространения ее благ, оно не вылилось в событие, которого в тот момент уже не ожидали – контакт с инопланетянами…



(далее записано со слов второго энта)



Причем то были уже не высокие, долговязые и медлительные книгочеи из холодного подпространства, а те привычные и радующие глаз уфологов «зеленые человечки» с фотографий газет «желтой» прессы. Это событие совпало по дате с объявлением о запуске первого коммерческого филосомного усилителя и выглядело несколько странно, так как сам характер контакта имел несколько неожиданную форму, не согласовывался ни с прошлыми бытующими представлениями о братьях по разуму, ни с новыми течениями современной мифологии, объясняющей их существование подпространственным языком, не говоря уже просто о том, что все это выглядело, как фарс - корабль пришельцев материализовался в ста метрах над знанием парламента Европейского Союза за пять минут до начала холофонного моста о провозглошении нового витка человеческой научной мысли и всеобщем внедрении филосомного создания. Делегация из трех человекоподобных зеленокожих инопланетян спустилась по трапу и под всеобщее удивление и негодование человеческих масс прошла все коридоры до главного зала заседаний. Отворив двери, все так же спокойно троица прочевствовала на место, отведенное председателю Евросоюза, точно зная, что операторы всех камер уже минуту следят за ними; один из инопланетных гостей взял на себя слово и, потянув к себе тонкий микрофон, заговорил на юникоде. Все каналы тем временем уже вещали картинку, так что 18 миллиардов жителей Земли вместо сообщения о новых свободах и глубинах недоступного повсеместно ранее филосомного создания слушали речь инопланетного гостя, завороженные взглядом сетчатых глаз, глубокими вогнутостями на черепе и коротенькими ручонками, которыми тот притягивал с узким черным губам своего рта речевой усилитель. Не смотря на то, что в то мгновение миллиарды голографических передатчиков были включены на воспроизведение этой сцены, на Земле вероятно давно не было такого долгого и всеобъемлющего молчания, так как все ее население разом потеряло дар речи. Инопланетный гость же тем временем говорил спокойным уверенным тоном, и с первых слов его у большинства из присутствующих отпал исторический страх «нового владыки», так как инопланетянен во всеуслышание, без жалости и без эмоций, и в то же время очень неоднозначно, заявил:

- Мы – фальсификация.

- Мы – фальсификация, - повторил вначале один, потом второй его помошник, после чего к ним уже не переходило слово.

- Мы то, что вы хотите видеть, но мы не такие… мы хотим признаться…

Гость зала парламента так и говорил «мы» и оставалось непонятным, было ли это строгим обращением от всего инопланетного сообщества или чьей-то глупой шуткой с использованием фраз на манер дикарей, говорящих о себе в третьем лице. Человечество еще не отошло от появления инопланетян в прямом эфире, поэтому первые слова были восприняты лишь как завязка, в то время как инопланетянин надолго замолчал, точно выжидая чего-то и продолжил лишь через несколько минут, когда первая волна удивления прошла и в зале начали перешептываться заседающие там представители разных стран.

- Энцифалон – так вы это называете. Мы больше не можем терпеть… - все так же спокойно продолжил он, без доли раздражения в голосе. Он огляделся на своих спутникв, точно заискивая в их невзрачных лицах поддержки и заговорил вновь, - Когда закончилась история, мы появились в прошлом. Мы фальсификация, но мы хотим рассказать о настоящих пришельцах на вашей планете…

Липкое молчание по всей Земле продолжалось. Точно лишнее сказанное слово могло спугнуть их гостя, заставить его передумать воспроизводить эту речь. И хотя слова его утверждали, что он не пришелец, человечество, привыкшее верить своим глазам, ждало дальнейших объяснений.

- Мы… мы… мы не хотим предавать наших друзей, но эта ветка истории отошла слишком далеко, мы исполняем нашу цель, против того, что в нас заложили создатели…

На этих его словах один из двоих спутников дернулся и упал, как оказалось после - замертво. Лишь после этого действия в словах инопланетных гостей начала проступать какая-то непонятная необъяснимая боль и…



(далее вновь со слов первого энта)



… сообщалось о том, что истинными пришельцами на планете являются люди, неспособные к филосомному созданию. При всей нелепости этого утверждения, перед тем как второй и третий гости повторили судьбу упавшего замертво, были произнесено несколько фактов, разъясняющих позицию пришельцев по этому вопросу. Конец истории, по их словам, замкнул время человеческой цивилизации на самого себя, отчего то потеряло свой линейный характер, однако до конца истории(а возможно после него, так как такие определения теперь не имеют ровным счетом никакого смысла) их цивилизация была не единственной. Недалеко от человеческой по межпространственным меркам, так близко, что даже существовала на той же планете, находилась вторая цивилизация, имеющая при том совершенно иное ХФЭ(6). Их характеризовали различные значения пика и коллапса, и, несмотря на свое большее техническое развитие и иные преимущество, ее колапс приходился на начало развития человеческой цивилизации. В остальном же их отличие заключалось в немногом – способности перемещения в межпространственных массах и отсутствию оной – тысячелетия же стерли даже внешние различия между ними. Переживавшая кризис цивилизация была малочисленной в сравнении с многочисленной человеческой, однако они не могли сосуществовать вместе так как одну из них ожидал подпространственный коллапс, вне завистимости от стороны течения времени существования, то есть абсолютное безвременное уничтожение. Единственной возможностью сохранить баланс между ними было изменение самого характера течения времени, за счет паразитирования на человеческой цивилизации и смешения с ней. Так, когда были отсечены остальные временные координаты, а цивилизация была замкнута в четырехмерной ячейке, время приняло линейный характер. Использование же энцифалонных технологий вывело эту ячейку из равновесия. Сами пришельцы, те пришельцы, которых считали таковыми все это время, были всего лишь защитной системой этого процесса, поставленного вначале смешения цивилизаций, в то время как вторая цивилизация паразитировала на человечестве, поддерживая свое существование… Слова пришельцев были подтверждены энтами. На нынешний момент мы можем судить о том, что введение всеобщедоступного энцифалонного моделирования сказывается неготивно на половине нашего сообщества. До этого человечество не задумывалось о том, что энты собирают информацию только в тех участках подпространства, которые должны схлопнуться, поэтому стоит задуматься над вопросом – как избежать общего коллапса…



(запись обрывается)





3.08.2098, Брюссель, зал памяти при

научном собрании Совета ЕС

(1) – все энты изначально неизвестны, так как в принципе не отзываются на имена.

(2) - из произведения Emma-0;

(3) – эффект создания миров в воображении и фиксирование их в межпространстве по средствам энцифалонных филосом;

(4) – отсюда распространенное название «энцифалонный сон»;

(5) – одним из таких людей является Ворон из Мышки;

(6) – характеристическая функция энтропии – определяет различия и характеристики межпространственных скоплений разума;


Понравилось: 31 пользователям

Edge of Sanity. Глава 4. Часть 1.(продолжение после долгого перерыва)

Воскресенье, 08 Июня 2008 г. 00:41 + в цитатник
В колонках играет - Throne of Chaos
Настроение сейчас - ~

…с потолка осыпалась побелка. Каждый взрыв, пока она не перестала их ощущать, отзывался дрожью у нее в ногах, так что первые мгновения у нее даже не возникло мысли оглянуться. Когда звуки битвы растворились в толстых бетонных стенах, отделяющих ее все больше с каждым шагом от опасной поверхности, она перешла на широкий шаг, но все еще не решалась оглянуться. Мысли спутались в клубок, а сердце все еще вздрагивало, когда перед взором беззвучно падали кусочки штукатурки…
Спустя несколько лестничных пролетов, ведущих вниз, кафель сменился грубыми бетонными плитами, перестали встречаться двери, коридор вскоре, совсем сузившись, перешел в петляющий туннель. Развилки стали чаще. Наталья не подозревала, что под корпусами академии находится столь разветвленная сеть туннелей, в которой, не получи строгих наставлений Григория, наспех объяснившего короткий путь к отступлению и безопасности, она легко бы потерялась уже на третьей развилке – столь путаной на деле оказалась нелогичная схема подземелья. Коридоры ветвились, резко уходили вниз или вдруг сменялись подъемом, поворачивали. Под потолком тускло горели закоптившиеся светильники, которыми, как казалось девушке, уже нигде и не пользовались.
С глубиной становилось сырее. Помимо ее шагов, напряженного дыхания, стука сердца, капающая вода одна разряжала мертвую тишину туннелей. Игра тени и света давала жизни узкому пространству – неоднократно ей начинало казаться присутствие кого-то еще помимо нее. Возможно, это чувство появлялось у нее оттого, что, чем глубже она погружалась в подземелья, тем меньше ощущалась дрожь, и шум стал еле слышен, словно войну неожиданно заволокло туманом. Вскоре звуки с поверхности совсем растворились, а пустая тишина начала выводить из себя, так что, вероятно, она инстинктивно проецировала чье-то присутствие, потому как находиться в одиночестве здесь было невероятно жутко. Между тем, это была другая сторона того же страха — что здесь есть кто-то помимо нее и поэтому Наталье приходилось сдерживаться, чтобы не оборачиваться. Даже зная всю безосновность и бессмысленность своих страхов, она не могла подавить их в себе, и потому кралась осторожно, точно ждала какого-то подвоха.
Постепенно тьма стала равномерна — перед ней было так же темно, как и позади, однако впереди то и дело мелькали какие-то тени, точно что-то прошло здесь совсем недавно, тронуло ветром редкие тусклые лампы, от чего те закачались, и исчезло за поворотом туннеля. Ее воображение рисовало неприятные картины, живо достраивало облик потустороннего существа, обитающего в этом подземелье, однако эти мысли она тоже находила глупыми и убеждала себя в том, что тени — очередная иллюзия, созданная ее возбужденным воображением, не несущая под собой чего-то физического. Все-таки прежде ей не приходилось теряться в подобных местах захолустных местах...
Несколько раз, чтобы отвлечь себя от неприятной игры воображения, пока потолок резко не сравнялся с ее ростом, так что ей пришлось идти, пригибаясь, а шум подземки стал отчетливо различим, Наталья мысленно возвращалась в ангар, где стояла напротив Григория. Ее мысли путались, потому что она не могла понять, что в действительности от него хотела. В целом, и от прощального визита, в частности. И то, что в последний момент у них произошел поцелуй... не то, чтобы это что-то меняло... у них ничего не вышло бы, как и тогда прежде... к тому же, что смыслу... он отбывает завтра... - в несколько голосов у нее в голове доносились какие-то доводы и предположения, хотя все они, по большому счету, были лишь отговорками, чтобы убежать прочь от томящего безответного чувства, что нахлынуло на нее вновь спустя столько времени. А Григорий был пешкой в чужой игре, и даже то, что она старалась ему помочь — сообщила о надвигающемся шторме — прошло мимо его внимания. Да и что он мог понять с его дрянным сознанием, затуманенным логикой войны, модифицированном и затравленным чертовым чипом, таким же как у ее сестры. И она шла на этот вечер, руководствуясь благородной целью, разрываясь между его безопасностью и своими чувствами, а их разговор должен был открыть ему глаза на происходящее... А завтрашний день... Нет, думала она, петляя меж узких стен туннеля, который все более напоминал шахту вентиляции(и видимо ей и был), лучше ему быть подальше от этих мест, ведь завтрашний день разнесет их по разные стороны баррикад — ход событий уже не был подвластен ее желаниям и прихоти, так что ничего нельзя было миновать, пусть ей и самой был не слишком приятен тот путь, по которому она пошла в последнее время. А быть может, она действительно была права, поступая таким образом, и это перетрясет большой безумный мир, так что даже Сергеев согласится с этим. Он поймет ее. Конечно, если у них еще будет возможность поговорить с глазу на глаз так, как сегодня. И подведя итог своим мыслям, она постаралась прогнать прочь эту меланхолию — нынешняя обстановка требовала трезвого расчета, внимательности и осторожности.
В неярком свете опять дернулась в сторону тень — на этот раз она четко расслышала чьи-то шаги. Притаившись, она осторожно кралась вперед, словно кошка, навострившая слух, и, вновь услышав за поворотом шаги, бросилась вперед. Страхи исчезли, потому, как она неожиданно осознала, что не она должна боятся, а ее. По описаниям Григория этот туннель выводил на закрытую ветку метрополитена, по путям которого ходили только служебные составы. Лучи света, идущие из него очерчивали худую человеческую фигуру, за которой она бездумно гналась, спотыкаясь о вырастающие из пола датчики и приборы непонятного предназначения, пока не выскочила на свет. Беглец прыгнул несколькими секундами раньше и точно растворился — она оглядывалась по сторонам, но наблюдала лишь пустые рельсы. И шум его поспешного бега так же больше не разносился. В воздухе опускалась металлическая пыль, поднятая их появлением, отблесками издалека горели огни станции, что подтверждало слова Сергеева о том, что ей не придется плутать под прицелом у пассажирских поездов или опускаться еще глубже, в какую-нибудь малоприятную систему канализационных стоков. «Она идет значительно выше...» - спокойным тоном пояснил тогда он, не взирая на шум взрывов, будто ей было в тот момент до этого хоть какое-то дело, и почти с усилием втолкнул ее в шкаф, за двойной стеной которого находился черный ход в подземные гаражи под зданием академии. Судя по всему, это был не единственный ход вниз, вполне очевидно, что беглец воспользовался другим ходом, да и, в целом, то, что он знал туннели куда лучше ее. Исчез с легкостью призрака он видимо именно из-за этого. После его исчезновения на земле осталось только несколько листков бумаги, которых она сразу не приметила. Она подняла их и, бегло взглянув — содержание их напоминало сильно испорченное стихотворение, - подложила под складку платья. Бумаги ее заинтересовали, однако девушка просто слишком устала, чтобы разбираться с ними в данный момент, ведь ей еще предстояло попасть домой и как-то объяснить свое беспричинное отсутствие и порванное платье. Впрочем, это было минутой унижения, которую она могла перетерпеть, ведь возвращалась домой она только для того, чтобы исчезнуть по-настоящему...

Вплоть до самой станции Суккубус оглядывалась назад, украдкой вжимаясь в тень перехода при каждом шорохе, но преследователь потерял ее след в тот самый момент, когда она, бросившись через пути, завернула на развилке, вжалась в небольшой темный паз и, дождавшись пока тот выберет одно из двух направлений, смело пошла в противоположном. Шагая по сырому туннелю в темноту, не сразу она наткнулась на свечения соседней станции. По пути она размышляла по поводу того, кто бы мог это быть. Определенно, то был не японский экстремист, иначе она бы услышала стрельбу. Интуиция в купе с логикой подсказывала ей, что это был кто-то из числа студентов, тех, кто мог знать о существовании сети подземных коммуникаций под зданием академии, где исторически планировалось открыть еще одну станцию юго-восточной ветки метро, однако по причине какого-то потерявшегося под пылью истории и от того оставшегося неизвестным инцидента строительство прекратилось и пошло в другом направлении. С очень низкой вероятностью, конечно, Суккубус допускала, что в неминуемом отступлении силы выпускников распределились в поисках пути и, обыскивая каждый закоулок здания Академии, кто-то наткнулся на один из трех путей в подземные гаражи под ней, а уже минуя их попал подобно ей пустился по заброшенным шахтам коммуникаций метро. Однако все равно она склонялась к тому, что шедший по ее следу человек заранее знал о существовании сообщений с линиями метро, и знал маршрут, раз следовал за ней, не теряясь. Уходя по третьему спуску, в то время как остальные два были для нее недосягаемы, она мимолетно рассмотрела, с каким немым рвением солдаты врага оттесняли неплотные ряды плохо вооруженных выпускников вглубь здания, и коридоры, застланные окровавленными телами... Враг не снисходил до слов, ограничивая контакт огневым воздействием — то бы ожидало и ее, окажись на один на один с механическим солдатом. Поэтому, тогда в коридоре, стараясь не шуметь, она придержала револьвер от использования и теперь, когда пульс выровнялся, а в конце тускло освещенного редкими фонарями туннеля появилось яркое свечение и забил характерной ровной дробью шум металлических колес, оружие заняло прежнее место в сумочке — рядом с разбитым телефоном и папкой с подшивкой дел студентов, о которых упоминал Аликс...
Последний взгляд вспять оправдал ее надежды — более ее не преследовали. С облегчением она поднялась по узкой лестнице на безликую платформу станции «...», которая оставалась безлюдной в столь поздний час. А может и слишком ранний — так как во всем случившемся она окончательно потеряла учет ходу времени и потому, кроме того, что ночь сильно перевалила за грань между днями, ничего конкретного сказать не могла. Напротив закрытой ветки туннеля, откуда она вышла, висели большие немного абсурдные механические часы. Часовая стрелка, изогнутая в спираль, указывала на половину третьего. Нисколько не удивляясь прошедшему времени, девушка взглянула на свое блеклое отражение в часах, поправила волосы и платье и без сожаления осознала, что даже химчистка не выведет на нем этих пятен. Циничные мысли, возникшие при виде собственного отражения — одетой в нелепое дорогое и теперь бесповоротно испорченное следами грязи забытых подземелий и крови девушки с усталым выражением лица — даже немного приободрили ее. Опасность осталась где-то позади — с погибающими студентами и рушащимися корпусами здания академии. И если их всей сейчас отправят к прародителю, мрачно думала она, заходя в полупустой вагон подошедшего поезда соседней ветки, будет только лучше. Ничто сейчас не связывало Светлану с тем местом, где она провела шесть лет за учебниками и еще два неполных года в качестве многоликого клоуна, взявшего на себя ответственную роль инквизитора. Даже приятные моменты прошлого она готова была забыть, если в замену на это к ней придет долгожданное спокойствие, если с нее не будут требовать ответственности за никчемные души студентов и наконец отвяжутся власти... Все-таки в возможность подобного верилось с трудом, но кто знает, думала она с надеждой и перед глазами вставал образ белобрысого однокурсника в фланелевом костюме, возвращению которого она была обязана все тем же неприятным событиям последних дней. Тот костюм сильно ему шел...
Поезд несильно раскачивался, плавно разгоняясь и останавливаясь. Суккубус сидела в конце вагона в одиночестве — само метро не закрывалось и ночью, но благо, что в столь поздний час находилось не так много желающих кататься по этой тупиковой линии. Ее всегда немного напрягала безлюдность транспорта, однако единственные ее спутники — пара сомнительного вида людей, небритых, в потрепанных одеяниях, сидящих в противоположной части вагона — не представляли ей ни опасности, ни интереса. За две станции до конечной, когда она стояла она стояла у дверей на выход, в вагон ввалилась толпа побитых неформалов. Шумно ругаясь, они развалились там, где еще минуту назад сидела Светлана. В ее местах такой контингент был обычным делом — на улицу ее района, как в древние сказочные времена выползала вся нечисть, от чего в нем начиналась совсем иная жизнь, нежели днем. И ей с ней ни коим образом не хотелось считаться.
На эскалаторе она видела еще нескольких неформалов, неотличимо, если не вдаваться в детали их внешности, похожих друг на друга, таких же побитых, как и встретившиеся ей прежде. У всех компании были выбриты виски. Самый невысокий из них, в очках с претензией на интеллигента пожирал ее взглядом, явно не взирая на непривлекательность испорченного наряда бывшего инквизитора. Кроме того, в их компании была стройная девушка, оба глаза которой были симметрично украшены синяками. «В этих кругах это вместо косметики что ли?» - с возмущением подумала Кубова, стараясь отделаться от неприятных ассоциаций.
Улица встретила ее привычной полутьмой аллей спального квартала. Фонари мерцали по обе стороны от станции, расходясь вдоль по замершей безлюдной улице. Со стороны до девушки доносились крики людей, но обернуться она не решилась и, перейдя через дорогу, довольствуясь приятной после жаркого дня и горячего вечера прохладой, пошла по парку привычным маршрутом в сторону своего дома. Во время прогулки она пыталась расслабиться, стараясь мысленно не возвращаться к событиям последних часов, поставивших ее в столь разнобокое непонятно-непредсказуемое положение, но и тут судьба не дала ей долго наслаждаться простыми, лишенными прикосновениями человеческого безумия вещами — отчего-то в парке стояла полная разруха, точно содержание ее страхов начало переноситься на всю действительность, без исключения. Все выглядело в точности так, будто бои происходили и в этом, отстоящем на пол кольцевой ветки метро, районе. Она испугалась своим предположением, но подведение неприятных выводов она решила сделать лишь в том случае, если не найдет какого-либо опровержения тому, что диктовала ей интуиция. То и дело попадались неряшливо поваленные и поломанные деревья, самые крупные из них местами перегораживали узкие тропинки. Газоны были стоптаны, а где-то даже подпалены и обуглились. У первого же перекрестка ей вновь встретились неформалы — бездвижные их тела, перекинутые через скамейки, развалившиеся поперек тропинки и на газоне хорошо иллюстрировали произошедшее. Очевидно здесь действительно произошло столкновение двух сил, однако не имевших никакого прямого отношения к напавшим на академию, при чем исходя из общего ущерба, заметного невооруженным глазом, численность обоих сторон была значительной. С презрением Кубова взглянула на искореженные лица побитых, корчащихся, не находящих сил подняться, людей и пошла дальше. В фонтане перед площадью, выходящей на перекресток ... с ... она заметила еще четверых пострадавших, отмокающих ближе к статуе мускулистого атлета, словно соскользнувшего с иллюстрации к древнегреческому эпосу. Ближе к выходу из парка к декорациям картины всеобщего хаоса добавились покореженные, перевернутые и иногда и горящие авто — пламя с одной из них перекинулось на газетный киоск и тот ярким огоньком пылал на фоне изобилующего разрушениями квартала. Если бы не поздний час, подумала Кубова с нарастающей опаской оглядываясь по сторонам, людей здесь было бы значительно больше. Действительно, улицы приняли вид характерный для военных кинохроник и энцифалонных реконструкций. Разрушение. Погром. Пожары. Смерть. Битые стекла на тротуаре с рекламными щитами и плакатами, сорванными со стен и стендов. Хаос. Уничтожение. Все это действительно напоминало поле боя после отступления воинствующих сил. Так же, только, скорее всего, во много раз хуже, выглядит сейчас военный городок при академии, проскочила у нее мысль и она с горечью вспомнила о своем нежелании даже мысленно возвращаться в академию. Но страх толкал ее обратно в это состояние, из которого она, казалось, вышла, вне зависимости от ее желаний... Что если предположения Аликса оказались неоправданными, а борьба с территории академии перекинулась на другие районы столицы? Тогда, пусть даже она поднимется в свою квартиру в тишине и спокойствии, на следующий день она проснется уже в пылающем огнями доме. Да нет — бред, успокаивала себя она, такого просто не может случиться, чтобы война началась мгновенно и сразу же охватила всю столицу. Войны всегда начинаются на периферии, на фронтире... Однако это нисколько ее не успокаивало, а от неприятных мыслей ее бросало в дрожь. Нелепо, но иногда она завидовала студентам и своему же печальному прошлому — в то время подавление эмоций шло на интуитивном уровне работы программного чипа. Бесстрашие и спокойствие сопутствовали всем невзгодам и опасностям. Но с этим оставалось только смириться — за избавление от микропроцессорного паразита в своей голове она заплатила слишком большую цену. И, в принципе, так ничего и не добилась... Пройдя от перекрестка, через два темных двора и под арку, она наблюдала уже меньше разрушений — следы беспорядков поубавились, однако ее удивлял теперь несколько иной факт — среди побитых неформалов все чаще стали появляться странные люди в коричневых монашеских одеяниях. Вот уж это она никак не могла объяснить... На входе в парикмахерскую на углу напротив арки трое служащих ВСРК «собирали» тела, укладывая их одно через одно в грузовик, небрежно и поспешно, точно это была старая мебель или мешки с продуктами. Побитые почти не оказывали тому сопротивления, иногда бормотали что-то, но из речи их членораздельными были только отдельные слова, в основном же это была ругань, процеженная через разбитые улыбки. Хранители порядка нервно глянули на Кубову и быстро отвели прочь взгляды, вернувшись к выполнению обязательностей. «И ВСРК еще здесь...» - гневно подумала она, проходя через акру в тот момент, когда ее окликнул голос одного из них:
-Девушка, скорее возвращайтесь домой — беспорядки еще бушуют двумя кварталами южнее, - затем, оглядывая ее с ног до головы, добавил, - Да, вы еще легко отделались... Поторопитесь, пожалуйста!
Кубова кивнула в ответ и ускорила шаг в направлении своего дома. Вот как они восприняли ее потрепанный вид, подумала она. На мгновение Светлана даже почувствовала себя частью этих беспорядков, его «поздней жертвой», и от этого ей резко стало смешно. Она так и не разобралась в их причине, не до конца поняла, кто и с кем сражался, уяснив только, что и здесь в определенном смысле не обошлось без вездесущего участия ВСРК, чего, впрочем, и следовало ожидать. Присутствие военных оскверняло картину произошедшего — выходит, для сохранения порядков не хватило одних сил полиции...
Это все было занимательно и интересовало ее не меньше, чем таинственный инцидент на выпускном вечере, однако после долгого дня у нее совсем не осталось сил для рассуждений на эту тему. Она совсем валилась с ног, ведомая единственным желанием — окунуться перед сном в теплую ванну и, приняв для успокоения пару стаканов виски, забыться в глубоком сне, от которого ее отделяла еще пара асфальтированных дорожек, лестница через четыре этажа и тяжелая дверь. Во дворе стоял лай — неподалеку от нее стая диких собак выясняла свое отношение к мертвецу, перевалившемуся через детскую качельку. «Вот завтра детям будет радость...» - со злобой сухо подумала она и перевела взгляд на разбитые окна в ее подъезде — и до сюда они добрались. Ее окна, благо, находились в недосягаемости.
В ее голове, впрочем, не укладывалось, что за сила пронеслась по району, привнеся в него такую разруху — не будь она жительницей ХХI века, она бы обвинила в том одного из вестников апокалипсиса — больно почерк близкий. И даже если она определилась с личинами враждующих сторон, все равно малопонятным оставалась сама причина, по которой беспорядки перетекли на территории дворов. Да и в принципе — почему полем битвы стал именно этот никому не примечательный квартал? Если, конечно, захолустность этих экран мегаполиса и не послужила основополагающим фактором в выборе места проведения беспорядков — так или иначе, в то, что это было случайное столкновение, ей не верилось. Еще, по опыту обучения в военной академии, она не могла не заметить некую двойственность, несовместимость масштабов разрушения с временным и пространственным характером происшествия, с человеческим фактором — повреждения не поддавались какой-то классификации, и с одной стороны, они превышали порог погрома агрессивно настроенных людей, а с другой у него присутствовали какие-то явные териториальные рамки, и хотя он перенесся частично и на площадь дворов, масштабы произошедшего явно не дотягивали до восстания. Возможно в очередной раз сказывалась ее усталость, из-за которой у нее не получалось определить по внешним признакам общий характер столкновения — фактически, несколько лет назад это относилось к ее специализации, в сответствии с которой она должна была своевременно и точно проводить анализ театра военных действий, подкрепляя их знаниями кризисной истории. И хотя сейчас применение этих знаний ограничивалось лишь программированием конфликтных ситуаций в пространстве энцифалона, одного этого было мало, чтобы забыться до невыполнения их на практике. Видимо, тяжелый день, действительно выбил ее из колеи, так что она уже не была способна на какие-то рациональные умозаключения.
На счастье, в ее парадной кроме мелкой стеклянной окрошки побитых окон и вмятины на входной двери никаких последствий побоя не наблюдалось. Лифт как всегда не работал, поэтому девушка воочаю убедилась в том, что агония июльской ночи не коснулась верхних этажей здания и, в частности, ее квартиры. Холодная дверь отворилась с тонким скрипом несмазанных петель сразу как она ввела код на панели замка. В комнате зажегся свет и приятный голос компьютера известил ее о трех непрочитанных письмах в ее почтовом ящике. Светлана устало вздохнула и зашла в ванную, где оставила открытым кран с горячей водой — шум набегающей воды с растущим слоем пены успокаивал ее, завлекая побыстрее погрузиться в приятную теплую стихию расслабления и спокойствия. В гостиной она небрежно сбросила с себя испорченное платье и, игнорируя сообщения компьютера, направилась в одном белье к бару. С первым же глотком виски по ее телу разлилось тепло, внезапно нахлынувшим от пяток до мочек ушей расслаблением к ней вернулось чувство человечности.
Она включила новостную ленту стерео-вещания погромче, так чтоб было слышно и в ванной, и принялась просматривать папку с бумагами, куда она в спешке побросала всю важную информацию о студентах.
«Пожар в северном крыле Байкальского фонда привел к... пострадало более... ожидается крупное пополнение...»
«Зачем это ему...» - думала она, разглядывая цветные фотографии в личных делах студентов. Даже по самым скромным ее предположениям две трети этих бумаг можно было уже сейчас смело выбрасывать по ненадобности...
«Шесть легковых автомобилей были... в центральной части, говорят о...»
...пусть точное число жертв будет известно только спустя некоторое время, уже сейчас нет никаких сомнений относительно безысходности судеб большинства из них...
«Заявления о пропаже истребителя... и границы Евросоюза. Утечка может привести к загрязнению... со слов...»
...если, конечно, там, в принципе, кто-то выживет. Потому как действительно уверенно она могла сказать только о себе и о том преследователе, на счет личности которого она так ничего и не поняла.
Удивительно, отметила она, оторвавшись от личных дел студентов, за полчаса ни единого сообщения о нападении на академию. Ни слова. Уж такое событие не могли обойти стороной писаки из средств массовой информации. Случай нападения беспрецидентный, подобного в принципе никогда не происходило, так что то, что о нем не трезвонили во всем частотам было очень подозрительно. Новсть о беспорядках в Новодевичьем районе донеслась с кухни уже, когда она расслаблялась в горячей ванне. Сквозь шум она вылавливала отдельные фразы. Журналист взволнованным голосом сообщал о том, что в секторе произошло столкновение двух религиозных организаций, отчего происходящее принимало совсем мистический характер. «Так это были фанатики... Кто бы мог подумать...» - подумала она. Действительно, некоторые из жертв были сильно похожи на монахов.
Красители и соки придавали воде розовый оттенок, ароматы и горячий пар приятно щекотали нос. Изредка она поворачивала голову, чтобы услышать очередную «шокирующую» подробность произошедшего. В какой-то момент, согретая теплом розоватой воды, она перестала воспринимать слова и расплылась в улыбке, живой и довольной. Точно она только что вернулась из экспедиции на крайний север, а не выпархнула из горячего июльского зноя, она чувствовала себя легкой и, на какой-то короткий момент, даже счастливой. Тяжелые мысли оставили ее и она не заметила как запрокинула голову на невысокую полочку с косметическими принадлежностями и заснула...
Разбудил ее пронзительный голос компьютера:
«Звонок по закрытому каналу! Неизвестный номер... Звонок по закрытому каналу! Неизвестный номер...»
Она сдвинула с глаз мокрые пряди волос и, теряясь во времени, приподнялась на корточки, заглядывая за угол — в пространстве над журнальным столиком уже возникла размытая проекция незнакомого юноши. Со сна она не могла различить его внешность — ни лица, ни цвета волос или одежды — в комнате к тому же автоматически включилось затемнение и в приглушенном свете ламп объемная картинка блекла. Вода еще не успела остыть, а Солнце, судя по темным крадратам окон все в той же гостиной, еще не взошло, следовательно, продолжалась все та же затянувшаяся ночь.
Кутаясь в халат, девушка шагнула в коридор навстречу прохладному сквозняку от незакрытого окна на кухне. Следующий взгляд на человека, ниже торса которого ничего не проецировалось, вызвал у нее разочарование — естественно, у нее промелькнула немного безумная идея, что это мог быть Аликс. И она ожидала его появления особенно теперь, когда он уже явил свой лик по телефонной связи, пусть она слышала только его голос, и не видела глазами — он это был или нет. Ждала она вызова от него не столько для прояснения сказанных им слов, что в дымке счастья накатившего так внезапно, прошли мимо ее внимания, а хотя бы чтобы в лишний раз понять ненапрасность последних двух лет и тех чувств, что она бережно хранила и пронесла через все тяжкие испытания этого обезумевшего жестокого мира...
Мужчина был светловолосый, в военной форме и совсем не такой молодой, как ей показалось изначально. Минуту, пока не была включена обратная связь, девушка разглядывала его — на плечах у него были пришиты эмблемы Сетептаха и две увесистые звездочки, опозновавшие в нем старшего офицера Военных Сил Российской Конфедерации. Затем она, вернув лицу привычную строгость, разместилась в кресле напротив передатчика и щелкнула переключателем.
- Да, я слушаю... - важно сказала она, потянувшись за сигаретами и недопитым бокалом виски.
- Здравствуйте, мне приказано сообщить вам о переводе в ВСРК. Все подробности будут вам сообщены завтра.
Связь отключилась, а Суккубус, удивленная лаконичностью офицера, поперхнулась выпивкой. Ее дыхание сперло терпкой горечью вставшей в горле и ударившей в нос.
- Перевели... - только и смогла выдавить она, уже без той чопорной строгости в голосе. События продолжали удивлять ее, каждую минуту что-то происходило , не отпуская ее из становившегося все более мистическим круговорота. Почему-то ей представилось, как в этот момент офицер довольно, немного хитро улыбается...

Лихорадка Метро. Часть 4.

Четверг, 17 Января 2008 г. 03:37 + в цитатник
В колонках играет - Machinae Supremacy - Cryosleep
Настроение сейчас - ~

4.
Безымянный оказался в странной, непривычной ситуации – вернуться домой ранее обычного – такой возможности прежде ему не предоставляли, да и то, что вышло ныне, было всего лишь следствием случайности, удачи, неожиданно, впервые за долгое время блеснувшей для чопорного, загнивающего в объятиях лихорадки, общества ярким просветом надежды. К Безымянному пока еще не пришло осознание этого факта, поэтому он не взрывался радостью, как иные, ни горевал и не чувствовал каких-либо иных эмоций – словно, хотя он имел непосредственное отношение к находке, она прошла мимо него… Покидая сумрачные коридоры шахты, шагая прочь вместе с остальными рабочими, он старался возродить в сознании пропавший образ девушки, но, пытаясь, лишь в очередной раз натыкался, как на стену, на чужой и незнакомый, неприятно звучащий в сознании, смех. Даже этот, казалось бы такой ничтожный образ, согревающий и вселяющий жизнь, от него пытались скрыть неизвестные силы, все еще напоминающие таинственными голосами о том времени, когда он сам был диким… Дома его ждали холод и скука – меланхолично-депрессивное настроение наваливались на него всякий раз, когда он видел густой туман стелящийся у земли... И если по вечерам он снисходительно забывал о нем, отдавая себя миру снов, то сегодня, даже несмотря на полуночные разговоры с духами его соседа и копившуюся ото дня ко дню усталость, ему совсем не хотелось спать. Если судить в целом, то ему, в принципе, было нечего делать в пустом шалаше, к которому по привычке привязалось слово «дом», – и это была проблема всего поселка: общество еще не отряхнулось от последствий катаклизма, загнавшего их под землю, не поднялось на ноги. В условиях каторжного труда, бездумного и бесцельного существования первичной целью являлось выживание. Удобства и радости жизни исчезли вместе с гибелью мира, в которой, исходя из немногочисленных коллективных воспоминаний и здравой логики, теперь не сомневались; мораль стерлась, права и интересы личности не стояли в почете и ущемлялись грубой силой, ставшей главным подспорьем к нескладному, но действующему порядку власти в строящемся заново мире. Хотя это громко сказано – «строящемся»… Поселок не менялся – все те же люди изо дня в день выжимали себя на работах в душных пещерах шахт. Копали все новые и новые туннели, но внешность самого поселка - его лицо - оставались неизменными. Здания увеличивались в числе только, когда в воздушных ямах шахтеры находили очередного безнадежного лунатика – а какого-то качественного, ожидаемого перевоплощения не происходило… И поэтому, если отбросить нужды выживания и прибавить к этому холод, грубость, наигранную жадность рабочих и скупую власть сильных – это место было скучнее ада…
По причине всего вышесказанного на развилке он повернул против направления на казармы, отбился от толпы и в одиночестве побрел по развалинам станции к восточному крылу поселка, полузаброшенному и игнорируемому основной массой рабочих. Разработки здесь вследствие твердости блокирующей путь породы считались безнадежными, хотя на первый взгляд этого и нельзя было сказать в силу того, что край поселка казался не тронутым разрушающей стихией – в освещении дюжины факелов открывался вид на высокий потолок, изгибающийся дугой, живопись мозаики стен с сохранившимся рисунком, изрезанной трещинами и выбоинами, нетронутую, отражающую свет огней, плитку, которой был вымощен пол. Катастрофа почти не изменила внешность платформы, и только пара веток рельсовых путей, уходящая параллельными туннелями, пострадала сильней – из завалов местами торчали изогнутые куски металла, по которым прежде, как бытовало мнение среди некоторых рабочих, ходили длинные составы, состоящие из многих вагонов, таких же, как тот, что блокировал проход в туннель на север. Безымянный не имел своего мнения на этот счет – пожалуй, он просто не задумывался об этом.
Разработки здесь велись на ранней стадии развития поселка – по бытующему мнению, еще до появления тумана – в его зародышевом состоянии, но не принося каких-либо видимых результатов, были свернуты и перенесены в другой сектор, где вскоре образовалась богатая сеть связанных шахт. То было приказание свыше – помимо этого в других секторах подземелья находились иные поселения, и в числе их некая столица, именуемая Центрой, взявшая на себя административный контроль над разрозненной деятельностью отдельных шахтерских поселений. Даже не разбираясь в этих вопросах, никогда не видя ни одного человека из Центры и не представляя, как они должны выглядеть, Безымянный почему-то сомневался, что контроль их власти силен, но все же думал когда-нибудь побывать в этом осколке цивилизации, хотя бы из интереса. Мысль о паломничестве в другой сектор встала перед ним как одна из немногих альтернатив бессмысленному пребыванию в бараках, но интуиция (или, возможно, это были все те же настырные голоса…) подсказывала, что это займет по времени куда дольше, чем ему отпущено надсмотрщиками шахты. К тому же, переход в связанные сектора находился в диаметрально противоположной части поселения, а в нахождении в забытом секторе Безымянный находил иной интерес – там находилась реабилитационная клиника Киры…
В редких случаях по пути от развилки он встречал кого-то, как сегодня, когда из-за поворота появилось двое рабочих в шахтерских робах с тяжелыми торбами через плечо. Приближаясь, они громко говорили, обсуждая что-то, а заметив Безымянного, разом замолкли, гневно смотря сквозь него. И зря он не придал их взгляду значения – поравнявшись с Безымянным, один из них ударил его по почкам. Безымянный сдавленно выдохнул и, раздираемый болью в боку, пытаясь уклониться от следующего удара, подался вперед, согнулся и упал ничком. Следующий удар пришелся выше – носок сапога рабочего попал в район грудной клетки. Вслед за их удаляющимися шагами последовало негромкое : «Это за Викаря!» Слова прошли сквозь него. Распластавшись на холодной земле, воротя нос от тумана(здесь он был не таким густым как везде) он думал только о том, как бы не была сломана какая-то из костей… Когда они ушли, а боль во всем теле постепенно прошла и осталось только тяжелое чувство собственной беззащитности, Безымянный поднялся и, отряхнувшись, держась за ноющий бок, побрел дальше.
Это случилось не впервые. Неделей ранее, на третий день с его «пробуждения», встретившийся верзила чуть не сломал ему позвоночник, мощным ударом повалив на землю. Минуту Безымянный нервно корчился, не различая света и тьмы, мысленно прощаясь с этим миром, но боль неожиданно исчерпала себя, и он нашел себя лежащим среди сырой грязи. Для не сориентировавшегося в обстановке новой жизни Безымянного то происшествие было поистине шоком. И слова того бандита, предшествующие ударам, об отмщении за Викаря не отразились в его наивном невинном сознании ничем кроме большей запутанности.
Отношения с Викарем, вождем шахтерского поселка, негласным правителем, впоследствии заручившимся поддержкой Центры, фаворитом, обладающим уважением и почетом рабочего населения, были напряженными. Безымянному дважды приходилось на своей памяти бывать в его кабинете и оба, как ему казалось, лидер, похожий на кубинского партизана, принимал его с заметным холодом и не скрытой грубостью. На морщинистом лице играла скользкая улыбка, уставший взгляд покрасневших, покрытых напряженной сетью капилляров, глаз хищно отслеживал каждое его движение. Безымянный разговаривал с этим опасным человеком и сквозь дерево стола приемной, за которым он сидел, отчего-то видел спрятанный нож. Воображение рисовало страшные картины ярости вождя, замахивающегося на удар… Возможно, то было лишь материализацией его чувств, нагнетенной мрачной атмосферой между ними, психологией страха перед вышестоящей личностью, помимо того, в два раза старшей, только страх этот ощущался таким материальным – Викарь был напряжен всем телом, готовый взорваться… Замечая эту недоброжелательность с его стороны, Безымянный, между тем, не мог найти и не видел в этом какого-либо объяснения. Ему оставалось лишь избегать контактов с местным вожаком…
Сутулясь, чувствуя, как кровь приливает к побитым почкам, он шел дальше, пока поперек дороги не встали железнодорожные пути, миновав которые, перевалившись через край платформы, Безымянный вышел к шатру, размером в несколько раз превышающим иные строения поселка. Над входом висела самодельная вывеска – цветными мелками на черном фоне было написано «Реабилитационная клиника Киры Грачевски», ниже, у самой двери, лежал ворсистый коврик с поблеклым рисунком и надписью туманного характера «Вытирайте ноги». Бросив на него беглый взгляд, Безымянный перешагнул через порог. Кира сразу заметила и поприветствовала его, махнув рукой. Она стояла напротив клетки, в которой, обхватив руками проржавевшие металлические прутья, находилась обезумевшая девушка – та, что была объектом насмешек на утреннем собрании, а теперь была передана в ведение реабилитационной клиники. В тонком потрепанном свитере с чередующимися зелеными и черно-коричневыми полосами, пыльных брюках, волочащихся по полу, с кожаным поясом, перетягивающим ее узкую талию, со спины хозяйка клиники казалась стройной и хрупкой девушкой. Короткие волосы были собраны заколкой в виде бабочки в хвост. На талии чуть выше пояса был приколот значок с эмблемой в виде какого-то неизвестного животного или птицы – Безымянный не мог вспомнить, как это называлось – Кира, при возможности, собирала подобную утварь, отчего представлялась в воображении Безымянного девушкой-загадкой из чужого прошлого. Весьма вероятно, что это его в ней и привлекало…
- Ты неважно выглядишь, что-то случилось? – спросила Кира, осматривая Безымянного с ног до головы. Безымянный проигнорировал ее вопрос.
- Почему Викарь ненавидит меня?
Кира вздохнула печально.
- Он просил не говорить этого…
- И все же… - их взгляды пересеклись.
- Ладно… только случись что-то – я тебе ничего не рассказывала, хорошо?
Кира наполнила чашу в клетке с дикаркой, опасливо оглядывающей нового человека, указала жестом на свой кабинет, после чего на минуту скрылась в завешивающих угол тканях. Безымянный отвел в сторону занавески двери, шагнул внутрь незнакомого помещения, плотно заставленного мебелью, и, ожидая ее скорого возращения, расположился в мягком кресле напротив деревянного бюро, поверх которого были свалены горой детские игрушки и какие-то инструменты - все это, как мог предположить Безымянный, так или иначе применялось в ее практике, хотя он и не мог сказать, как именно. С боку от него, за спиной, спереди – почти все пространство занимали непонятные ему объекты – будь они мебелью или транспарантами с непонятными надписями, очевидно, они имели определенную ценность для их хозяйки. Под потолком игриво летала пара мошек – помимо них, отметил Безымянный, ни одного живого создания в помещении не было, ни единой души, в то время как каждый иной угол Кира отводила своим многочисленным пациентам. Очевидно, что этот хаотически заставленный различной ненужной утварью край тента, был некой крепостью девушки, местом почти мис…
- Извини, что задержала, - донесся голос Киры и мысли Безымянного развеялись, – Мейлиз кажется идет на поправку, за ней сейчас нужен глаз да глаз…
Девушка грациозно протиснулась между книжным шкафом и металлическим ящиком, смахнула вещи со стола и села сверху, свесив ноги. Она улыбнулась, хотя выглядело это скорее печально, и начала с самого начала – с описания тех событий, при которых в подземных туннелях раскопали очередного хищника…

Лихорадка Метро. Часть 3.

Понедельник, 07 Января 2008 г. 02:07 + в цитатник
В колонках играет - VA - Swedish Melodic Death Metal Volume 6
Настроение сейчас - ~

3.
…Визуально утро ни чем не отличалось от дня или ночи – одинаковый сумрак и туман обволакивали узкие переходы между туннелями того, что когда-то называли «метро», в напоминание котором остались только придавленные камнями прямые стрелки рельсов, которые служили одновременно и компасом и путеводной звездой – где-то за очередным из завалов могла находиться очередная станция.
Подъем был объявлен ранее обычного, что уже не предвещало хороших новостей. Обходчик с керосинкой буркнул что-то невнятно. Безымянный, прогоняя остатки сна, переспросил - тот отсылал всех на главную площадь, где традиционно происходили собрания. Для Безымянного это было впервые. Он покосился на обходчика, спросил маршрут и на минуту откинулся на матрас.
Сулик тихо поднялся с лежбища, беззвучно двигая губами, произнес слова молитвы, обращенную к духам подземелий, и, не здороваясь с Безымянным, вышел из палатки.
Безымянный, крепко сдерживающий в руках керосиновую лампу, горячую, почти обжигающую, и липкую, шел к площади. Сквозняк был холоднее обычного – от него шла дрожь по ногам. Сырой воздух оставлял тяжесть в груди. Запах солярки исходящий от зажженной Безымянным лампы, которую он обычно брал с собой на работу, усугублял депрессивно-мрачную атмосферу этого времени суток, вызывая в памяти неприятные ассоциации…
Он прошел через несколько знакомых уже коридоров и свернул направо - как сказал ему обходчик. По пути с ним вяло здоровались невыспавшиеся рабочие, с похожими, как капли воды, омертвевшими лицами. Некоторые из них игнорировали собрание и шли прямиком столовую. Желудок Безымянного урчал. Стенки его больно обжигал кислый сок. Безымянный боролся с желанием и старался не думать о еде.
Помещение в несколько раз шире остальных коридоров, которое именовалось «Площадью», раньше, скорее всего, было частью комплекса вагонного депо, теперь заваленного обломками стен и потолка. Там, где стоял Викарь, высокий упитанный мужчина, разменявший четвертый десяток, в одежде маскировочного окраса и густой бородой, походивший скорее на колумбийского партизана, чем на командующего шахтой номер 3, стояла наспех сооруженная трибуна. Заваленный рудой, из стены справа вылезал раскуроченный вагон, напоминавший о странных событиях, давших рождение нового подземного мира, социума и его образа жизни. О тех событиях вспоминали со страхом, хотя немногие из тех, кого находили выжившими, помнили много. Никто не знал точно, что все же произошло в недалеком прошлом. Люди боялись узнать нечто дальше общих знаний, ведь даже глупый понял бы, что они выжили как раз благодаря тому, что не заметили произошедшего, в связи с этим не пали пораженными. Очевидно, что правда, в данном случае, была смертоносной. Какому разумному человеку придет в голову смотреть в лицо истине приносящей смерть?.. Это и останавливало поистине мистическим образом людей от дальнейшего осознания случившегося, будто в противном случае кара их погибших могла настигнуть и их самих. Несмотря на то, что рабочие сторонились духовной жизни и религии, поверье о том, что знание о прошлом недоступно и запретно, почти приняло форму табу, разве что не объявленного официально. «Возможно за этим их собрали…» - подумал Безымянный, попутно размышляя о произошедшем. Очевидно, выжившие находились под землей еще до начала кризиса. Сложно было поверить в то, что возможно, побывав на поверхности, вернуться обратно живым. Ему нравилось рассуждать о таких вещах отстраненно, но, между тем, ему тоже не хотелось ворошить расплывчатое прошлое…
Встав позади основной массы людей и, чтобы не обжечься, отставив в сторону коптящую керосинку, Безымянный сложил руки на груди и прислушался к речи Викаря. То, что он говорил, мало интересовало Безымянного, лихорадка, которая захватывала постепенно и его, требовало быстрее убраться отсюда, пойти в шахту. Викарь долго рассуждал на тему дальнейших раскопок туннелей, направлений, масштабов, средств и сообщил про карту, найденную в шестом секторе, согласно которой они идут верным путем, что, возможно, в любой день удача может прийти к ним, в любой день они могут откопать очередную станцию. Когда люди начали расходиться, Викарь многозначаще сказал : «Это еще не все…»
- Вчера около полуночи в третьей шахте наткнулись на воздушную яму. В ней было две молодых сильно исхудавших девушки… Штир, выведи, пожалуйста, ее… Вот… - рядом с Викарем появился высокий юноша, держащий окованную цепями девушку. Девушка, невысокая, с растрепанными грязными волосами, всеми силами этому сопротивлялась. Когда Штир остановился в двух шагах от Викаря, девушка, почувствовав взгляды толпы, равнодушно изучающей ее, напряглась всем телом, извиваясь точно змея в попытке вырваться из хватки юноши, зашипела, от чего ее красивое, хоть и грязное, лицо сделалось агрессивным и пугающим, - Кто-нибудь знает или помнит ее? – продолжил спокойным голосом Викарь, переводя взгляд с дикарки на толпу и назад, - Что ж если ее никто не знает, то пусть ей займется Кира – может дикарка сама что вспомнит... Вторую девушку мы нашли без сознания, она сейчас находится так же у Киры. Я прошу вас способствовать восстановлению воспоминаний обоих девушек – это может помочь поискам станций метро. На этом все. Можете разойтись...
Викарь помог Штиру увести девушку, которая продолжала сопротивляться и издавать дикие нечеловеческие звуки. Ее будут держать в оковах, подумал Безымянный, провожая их глазами, пока к ней не вернется сознание, когда она перестанет бросаться на людей как на источник пищи, то есть пока не вспомнит хотя бы чего-нибудь из того, что было с ней раньше. Вряд ли ей откроется, кем она была в прошлом, где училась, но обязательно вспомнятся какие-нибудь ничего незначащие детали вроде окраса кошки, которая была у ее подруги или прогноз погоды на 13 сентября позапрошлого года…
Безымянному было неловко смотреть на нее. В ней угадывался он сам – таким, безумным, диким, Безымянный был чуть больше недели тому назад. Теперь он почти не отождествлял себя с тем безумцем, искалечившим трех рабочих и сломавшим оборудования на сумму, превышающую месячный заработок на шахте. А сколько нервов он испортил бедной девушке Кире, заведующей реабилитационной клиникой, и нескольким ее ассистентам. Кира, общающаяся с коллегами из других секторов, и не понаслышке знавшая о последствиях длительного заточения в замкнутом пространстве, называла Безымянного «трудным». Не так много на ее веку, то есть за неполный год существования шахтерского поселка и клиники, было случаев такого жестокого сопротивления к обратному перевоплощению в человека. Люди, проходящие через нее, имели, в большинстве, ярко выраженный аутизм, часто в крайних его стадиях, когда пораженные просто не замечали нашедших их рабочих, продолжая говорить на животном языке, издавая звуки, далекие от человеческой речи. И помощь, оказываемая в этой клинике, была далека от человеческих идеалов, ведь по директиве Викаря лечение продлевалось столь долго, сколько нужно было, чтобы человек мог понимать примитивные команды, каких хватило бы для работы в шахте, и перестал нападать на людей – усвоивших эти несложные правила селили в общежитие, после чего для них начинались рутинные дни и в большинстве случаев поглощала лихорадка. Но эта система лечения не давала положительного результата для самого человека, так как освобождала его на самой начальной стадии. Результатом лечения была «пустышка»…
Как говорила сама Кира, «мы делаем из горилл шимпанзе…». Действительно, из одних, непохожих на людей обезьян, делали других обезьян.
Кира была далеко не психотерапевтом и даже не психологом. Действовала она согласно интуиции, чего чаще всего не хватало для того, чтобы вернуть дикарям человеческий образ. Кира попала на свою должность не из-за того, что разбиралась в людях, а из-за своей, если можно так сказать, бездарности. В негуманное общество, куда она попала против своего желания, она перенесла многие принципы из прошлой жизни, идеалы, гордость, от чего ее не устраивала ни должность повара, связанная с ежедневным созерцанием грубости и хамства со стороны рабочих и существованием в грязных столовых, ни медсестры – из-за отсутствия должных навыков – так что эта должность оставалась практически единственным ее средством к существованию. Несмотря на сложившееся в обществе мнение Безымянный находил Киру интересным человеком, душевной среди бездушных и даже несколько привлекательной. Часто после работы, если силы не оставляли его полностью, он заходил к ней, старался помочь в ее тяжком деле, но так же часто, когда холодными ночами его охватывала депрессия, ему были противны и этот мир, и она да и он сам…


Без всякого удовольствия делая свой рутинный труд, совершая монотонные движения киянкой, Безымянный выбивал куски руды, со звоном отлетавшей в сторону. Девушки в черных от грязи нарядах отгребали в сторону камни, проход ширился и с каждым часом уходил под уклон все глубже, предположительно на северо-запад. Безымянный временами оглядывался на остальных рабочих и пугался блеску их глаз – их лица, несмотря на все тяготы, лучились надеждой, и это пугало – лихорадка давала о себе знать. А когда в туманном сознании Безымянного мелькала мысль о том, что за очередным завалом находится склад, он, поддаваясь настроению толпы, начинал бить быстрее и быстрее, и не в силах сопротивляться этому чувству, перебивающему приступы голода и даже жажду, с ужасом думал о том, какое, наверное, глупое у него сейчас выражение лица.
В шахте, в которой работал Безымянный, давно сбились с выбранного маршрута, это, очевидно, также было связано с проклятой лихорадкой. Рельсовые пути, которые служили компасом при раскопках, упирались в стену еще в самом начале пещеры, далее она шла совсем в другом направлении, косо поворачивая в сторону. Теперь, можно считать, туннель копался вслепую, в надежде наткнуться на один из множества заброшенных и, возможно, заваленных туннелей.
Продолжая бить каменную глыбу, Безымянный вспомнил Сулика, печального голубоглазого дикаря. Он думал, откуда в носу у него взялась кость? Он размышлял о возможном прошлом дикаря, о кости в его носу, пытался связать единой нитью те обрывочные знания, почерпнутые из немногочисленных бесед с мистическим уклоном и вчерашних наблюдений, но неизвестность продолжала скрывать от него это и многое другое. И девушка Катрина – он почти представил ее… почти – только черты лица оставались размытыми. Интуиция подсказывала, что то, наверное, была красивая девушка. Безымянному она представилась высокой и хрупкой, почему-то в черном костюме : короткая черная юбка и короткие рукава с белой полоской, широкий вырез на груди. Он увидел ее на фоне высокого здания с резными окнами и крышей странной формы с башенками и понял, что представляет вовсе не ее. Он не мог вспомнить ее. Как мог он так забыться за работой, чтобы попытаться всерьез представить себе человека, не разу прежде не виденного, да и, по большей части, о котором он ничего не знал - ведь он вообще не знает Катрину, а это девушка… она… Он не мог вспомнить конкретно, но понимал, что эта девушка принадлежит его прошлому, и был уверен в этом, как в том, что причину таинственной лихорадки нужно искать в густом, окрашенном синим, тумане… Сколько Безымянный не пытался, рассмотреть лицо девушки не получалось, хотя в какой-то момент, как ему показалось, он увидел ее сияющую улыбку и окончательно стал убежден в том, что это его воспоминание и ни чье другое. Только кто она…
Стараясь не упустить из воображения лик прекрасной девушки, Безымянный даже не заметил, как в стене начало появляться отверстие. Мимо ушей прошел звук, характерный глухой звук пустого пространства за стеной, не увидел он, как руда перестала отлетать в сторону, как по камню пошла трещина, надлом, и как, наконец, его орудие стало выбивать сырой материал наружу, в темную полость. Вернул в себя его окрик одной из девушек, убирающих ненужную руду, ловко метнувшейся к нему. Она оттянула его в сторону, продолжая на высоких тонах говорить ему слова, которые проходили мимо его сознания, кричала, трясла из стороны в сторону, держа за плечи. Киянка выпала из его ладони. Безымянный грустно взглянул в горящие очи девушки - видение прекрасной незнакомки исчезло - и оттолкнул ее в сторону.
Прежде чем он окончательно опомнился вокруг него уже собрались около десятка рабочих, впервые за смену оторвавшихся от своих обязанностей. Какое-то время в безмолвии они рассматривали отверстие, из которого начал валить холодный туман, удивленные, с пакетом эмоций на лице. Меньше, чем за минуту, совместными усилиями шахтеры расширили отверстие, так что туда свободно проходила голова, затем еще и так, энергично, с энтузиазмом, работая двумя десятками рук, довели его до размеров, соизмеримых с проходом. Безымянный вытянул вперед керосиновую лампу – свет упал на смыкающиеся кольцом вокруг темноты стены, но ни дна, ни верхней границы потолка видно не было – это была вертикальная шахта, заледенелый колодец. Единственным видимым предметом была лестница на противоположном краю колодца, висящая на недоступном расстоянии. Добраться до нее казалось безумием без каких-то подручных средств, но это не остановило рабочих, вернее одного из них, переполняемого чувствами и, видимо, более других подверженного действию лихорадки, попытаться допрыгнуть. Взяв небольшой разбег, он оттолкнулся и, безуспешно заскользив ладонями по металлическим прутьям лестницы, с киком полетел вниз. Когда он исчез из виду, а крик его стал неслышен, толпа заметно притихла. Неудачный опыт товарища убавил неоправданные стремления остальных рабочих, разум восторжествовал над стадным чувством…
- Эй, сообщите Викарю, скорее, - бригадир, выделяющийся из толпы по фиолетовым нашивкам на робе, указал в сторону конопатой девушки, которая тут же повернулась в его сторону, - Всем остальным советую не приближаться к колодцу. Разрешаю преждевременно вернуться в бараки… Разойдись!..

Сказка о валькирии...

Воскресенье, 06 Января 2008 г. 01:36 + в цитатник
Сказка о Валькирии…


…Раэлин любила фотографировать людей. Она пользовалась старинным фотоаппаратом, с которым не расставалась во время своих скитаний. Стопки четно-белых фотографий и платье 9-го века – вот пожалуй все вещи, которыми она, действительно дорожила и ради них изредка возвращалась в свое имение на берегу фьорда. Все реже она вспоминала туманные стены родины – там ее, пожалуй уже не ожидали…
Контакт был давно утерян. Более десяти веков назад – целого тысячелетия – портал открылся в последний раз и с тех пор ни разу не открывался, так что Раэлин пришлось заново находить себя в мире без деления на людей, героев, богов и монстров. В жестах и мимике, характере и внешности, меняющейся от эпохи к эпохи, еще не стерлись следы прежних идеалов – духовно она, как и прежде, оставалась им верна, не оставляя поставленной перед ней цели, и раз в несколько десятилетий, когда слышала зазывающий голос внутри, непременно возвращалась на ту заброшенную поляну близ Рейкьявика. Технический прогресс сильно упрощал ей эту задачу, и хотя это позволяло ей наблюдать за точкой сбора дистанционно, она редко позволяла ему встревать в проверенные тысячелетиями традиции пешего путешествия, продлевая огромные расстояния на ногах, в море – на веслах. Никто не ограничивал ее во времени, никто… На обмерзшем клочке земли близ горячего источника ее ждали спутницы, так же как она, застрявшие в людском мире валькирии. На короткий промежуток времени – в сравнении с долгими годами пути по миру, потерявшему связь с богами – она сбрасывала с себя все оковы, навешенные чередующимися эпохами, меняющимися, как луны, правительствами, религиями и жизненными укладами, надевала привычное одеяние, не прячась и не чужась использовать свои силы – божественный голос ее песни слышали в ближайших селениях, и, так как происходило это из десятилетия в десятилетие в одно и то же время на кануне сырого июня, мистическое пение родило не одну легенду. Хотя немногие различали в ее песнях тексты на забытом временем языке, разбирая лишь отдельные фразы и слова, оставшиеся неизменными и перекочевавшие в современную речь, все сходились в ощущении, о грусти, передаваемой поющим духом. Завораживающая… прекрасная… но грусть… В ее душе не прекращала существовать надежда на то, что сияющая воронка, соединяющая холодную Исландию с корнями вечного дерева, идущим ко всем мирам, рано или поздно покажет себя. Где-то в вдалеке небытия ее, возможно, все еще ждали бесчисленные сестры, она видела их во снах, посещающих ее меж похожих друг на друга дней, тянущихся серым полотном вслед за ее бессмертием…
С каждой эпохой приспосабливаться к изменчивому миру становилось сложнее. Уклады менялись, а она жила, по-большинству, своими старыми идеалами, выполняя, как и прежде, свой долг перед верхним миром, пусть в лишенном божественности мире нет ни своих, ни чужих. Одна из немногих, она сопротивлялась отказу от бессмертия в угоду человеческим соблазнам, хотя внешне и была с ними неотличима, но время изменило и ее. Почти два столетия назад, когда Европа погрязла в пучине грязной и бесчестной войны, разверзнутой нечеловеческой жадностью, жестокостью, желанием взаимоуничтожения, в силу военных действий, очагами захвативших весь континент, ей не удалось попасть на собрание потерянных. Тогда, от взгляда на происходящее, впервые за многие не менее кровопролитные тысячелетия в ней проснулись человеческие чувства – она даже ужаснулась этому. Слова «война», «герой», «мораль» начали восприниматься иначе. Бросив свои прямые обязанности, она в расход с ограничениями, наложенными владыками верхних миров, она использовала свои силы на прекращение кровопролития. Незаметно, влияние сказалось на обе враждующие стороны, но, когда и те, и другие, сложили свои оружия, ее репутация в глазах немногих родных душ, оставленных в этом мире вместе с ней, опустилась настолько, что она перестала слышать приветствия, а нередко, видела и презрение в их очах. В это тяжелое время, вместе с внезапно взросшими чувствами жалости и сострадания, к ней пришла горечь унижения, помноженная печалью о том, что ее шансы на возвращение к родным берегам в результате последних действий, стремились к нулю. Двуликое положение омрачало еще и то, что с потерей уважения валькирий, она не приобрела ничего кроме скопления человеческих чувств, томящих ее существование. Только те, кого она сама презирала прежде за отступление от древних идеалов, - отказавшиеся от пут бессмертия валькирии – смотрели ей в глаза, не скрывая гордости за свою сестру.
Одна из них, Отрин, встретилась с ней через много лет после окончания той войны. На тронутом морщинами лице сияла чистая и светлая широкая улыбка довольного жизнью счастливого человека. В словах ее и тогда звучала гордость, в стройном стане была прежняя выправка, но глаза блестели светом, незнакомым и непонятным. Тогда Отрин показала Раэлин фотографию – черно-белый позитивный отпечаток смазанного дагерротипа времен Карла IV с отслоившимися слоями поченевшего серебра, изогнувшегося от времени. На фоне леса стояли тое людей – слева узнавалась еще не постаревшая бессмертная валькирия, которую обнимал высокий коренастый юноша в австрийской военной форме. Внизу, у самых их ног, заинтересованно, с игривой улыбкой тянул маленькие ручки в сторону фотообъектива, их трехлетний сын. “Ради них я отказалась от бессмертия,” - были ее слова. К сожалению, их счастью помешала война…
Родственница вернулась в верхний мир, уйдя как обычный человек, и оставила в наследство Раэлин мысли да думы. Валькирия не оставляла своей прежней цели – поиска людей, но уже не знала, зачем – чтобы выполнять свою священную миссию или, чтобы найти того, ради кого откажется от бессмертия. Тяжелая фотокамера была памятью об ушедшей сестре. Вскоре валькирия полюбила фотографию так же, как и ее родственница. Да и песни стали совсем другими…

Лихорадка Метро. Часть 2.

Среда, 02 Января 2008 г. 18:45 + в цитатник
В колонках играет - Disharmonia Mundi - Mind Tricks(2006)
Настроение сейчас - ~

2.
Он аккуратно постучал по дереву левой рукой и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Больничное помещение не сильно отличалось от остальных «зданий», хотя и было чуть больше по размерам, и высокий натяжной потолок не создавал проблем для перемещения. Длинная занавеска разделяла помещение на две части, отгораживая рабочее пространство кабинета. По полу плыл холодный туман. Еще одним отличием было то, что сюда провели электричество от основного блока, питавшего прежде исключительно шахты. Подобного не мог позволить себе при всех своих полномочиях для своего офиса даже сам Викарь, смотревший на медицинское помещение, не скрывая зависть. Больница, оборудованная по предпоследнему слову техники, для рабочего доступа - это было пожалуй единственное проявление прав человека в этом мире. Между тем, здесь, как и во всех подземных постройках, чувствовалась опустошенность и разруха.
Внутри, казалось, никого не было: приемный стол пустовал, электрическая лампа (не керосиновая!) слабо мерцала, погружая помещение в полумрак; ручка и бумага были брошены. Над столом, на стене, оклеенной обоями, старыми, с исчезающим от времени рисунком – вертикальные голубого цвета линии пересекали горизонтальные телесного и на месте пересечений выплывали какие-то цветочки и листья, казавшиеся объемными на этой плоской картине –, висели маятниковые часы. Как и в прошлый раз, стрелки показывали семь двадцать три. Минутная обломалась посередине, её конец свисал перпендикулярно земле. Защитное стекло покрылось пылью, слева направо шла раздваивающаяся трещина. Тяжелый маятник из литого металла неподвижно висел, чуть не доставая полки с медицинской литературой. Сколько помнил Безымянный, стук механизма часов никогда не наполнял это помещение, как не происходило качения маятника. У этих часов явно была своя долгая история, потерянная во тьме забытья…
« Я не дам тебе узнать ТВОЮ историю!!!» - продолжал неистовый голос в его голове. Безымянный не мог ничего с ним поделать, но мысль, что с существом, или с духом, вселившемся в его подсознание, кто бы это ни был, придется уживаться в одном теле, пугала его сильнее всех напастей. И кому бы он мог хоть что-нибудь рассказать?.. С этой проблемой нельзя было обратиться в больницу: здесь не давали диагнозов, здесь залечивали мелкие раны, царапины и ссадины и один раз на веку Безымянного проводили операцию по удалению аппендикса, и то тогда из дальних секторов приехал доктор в белом накрахмаленном халате. Здесь не было психолога, как и, в большинстве, не имелось в нем нужды, - душевной помощи здесь не оказывали, ни за какие деньги…
Безымянный закрыл за собой дверь и, стараясь не шуметь – ему всего лишь нужен кусок бинта и йод, если он сможет его найти, – подошел к приемной. В нос сразу же ударил острый запах, больничный запах, который сложно с чем-либо спутать. Кресло приемной пустовало, а упомянутой дикарем дежурной нигде не было. «Так даже лучше,»- подумал он и, сев на проржавевший металлический стул, начал выдвигать и задвигать по одному ящика стола. К сожалению, внутри не нашлось ничего полезного: только бумаги и другие письменные принадлежности, сложенные в папки с номерами, пара шприцов и жгут – нет, это не то, что было ему нужно. По крайней мере, не в его случае…
Внезапно раздавший скрип заставил его вздрогнуть – это одна из ножек стула шаркнула о мрамор. Безымянный прислушался, но никаких шагов не раздалось. Сестра, если она и вышла, не заперев при этом здание, видимо не собиралась пока возвращаться. Или она насовсем покинула пост… или осталась дома… Стояла ночь, никому неприметная ночь – ничего удивительного, если она и в правду пренебрегла своими обязанностями. Ведь, действительно, маловероятно то, что ее побеспокоят в это время, когда рабочие шахты номер семь уже разошлись по лачугам… Последние встретились ему на пути, озлобленные и усталые. Одного вида Безымянного хватило, чтобы вызвать у них негодование. Бурные эмоции полились по средствам ругани, неприятных грубых жестов и насмешек. Кажется, только усталость и то, что они прошли вдалеке от него, заставила их пренебречь дракой, ограничившись словами. Их трясло, и от нескончаемой работы у них явно произошли помутнения в рассудке.
Обычно рабочие в подобных случаях спускали собак на служащих столовой или, если не оставалось другого, заваливались спать с невысвобожденными эмоциями. Но сон их бывал не долог – от силы четыре часа, – после чего они поднимались вместе с остальными, чтобы вернуться к работе. Он, Безымянный, боялся становиться таким, но ничего не мог с собой поделать, когда чёртова мания находила и на него, странно подбадривая на трудовые рекорды. Осознание ситуации приходило где-то к вечеру, когда уже не было сил держать в руках тяжелый молот или киянку.
…Это уже где-то было…
Скрип стоял в ушах. Избавляясь от него, Безымянный встал со стула и заглянул за занавеску. Как ему показалось поначалу, на кушетке впереди лежит скомканная простыня или плед – было ещё темнее, чем в приемной, занавеска поглощала большую часть света от лампы – но когда он заметил движение, черты человека стали различимы. Лада. Он не видел её лица…он не хотел видеть её лица – ему нужна всего лишь стерильная тряпка, перевязать рану. Кровотечение останавливалось, кровь сохла, превращаясь в комочки. Девушка( он почему-то сразу предположил, что это девушка, не женщина) перевернулась на другой бок и засопела.
Ну, хоть она спит спокойно – подумал он, пусть эта мысль и не была приятной. Перед глазами встал Сулик, тянущий руки в пустоту. Девушка, к которой он взывал, призраком летала над дикарем. Лицо её смазалось и не было различимо…
Он только на дюйм увеличил проём между шторами, и стало намного светлее. Девушка сонно отвернулась от света и ещё плотней, с головой, укуталась в белую больничную простыню. В комнате помимо кушетки стояло несколько приборов, назначения которых он пока не знал, огромных, более походящих на рабочие станки в третьем секторе. Спереди стояла низкая тумбочка, подпиравшая накренившийся шкаф для одежды. Посередине комнаты расположился ещё один письменный стол, сделанный на скорую руку – четыре ножки и аккуратно прибитый к ним кусок фанеры, – в нем не было даже ящиков. Слева от себя Безымянный разглядел широкий шкафчик, подвешенный на двух гвоздях, без ума вбитых в хрупкие тонкие стены, по которым шли видные под обоями трещины. На дверцах шкафчика шли пересекаясь красные линии медицинского креста. Одна из дверц была приоткрыта, за ней виднелись склянки с различными жидкостями и несколько непонятных коробочек. Рядом лежали распакованные шприцы, которыми пользовались многократно, не опасаясь при этом заразиться какими-нибудь малоприятными заболеваниями. Наличие их у местного населения хоть и оставалось под сомнением, но никто и не пытался доказывать обратного.
«Там должен быть бинт…»
Он переступил через край кушетки. Дверцы шкафа разъехались со скрипом, врывающимся в немое помещение. Внутри, в деревянной шкатулке нашелся небольшой кусочек бинта. Его бы вполне хватило на повязку, но кража бинта не осталась бы незамеченной – лента была действительно мала, чтобы отрезать от неё. Рану следовало перед этим промыть, но поблизости не было воды, если не считать небольшого умывальника в «приёмной» больницы. Безымянный не решался отмывать кровь в нем, оставляя медсестру в неловком положении – проснувшись, она бы обнаружила полный подкрашенной кровью умывальник, подняла бы тревогу, или натворила бы ещё невесть чего. И все только из-за того, что медицинские услуги платные…
Он спрятал бинт в карман и обернулся, когда вдруг раздались странные шорохи. Стоило бы бежать, но что-то остановило его, точно он испугался. Девушка быстро поднялась, простыня спала с её ног и повисла на краю кушетки, немного не добирая до пола. Она сразу же заметила его. Встав, она отдернула шторы, от чего пространство залилось светом, тусклым, но более ярким, чем прежде. В приглушенном свете её лицо стало видно отчетливо – оно не было испугано, скорее встревожено. Светлые глаза были спрятаны под очками, одно стекло которых напрочь отсутствовало. Левая дужка очков была сломана и перевязана изолентой. Её губы, тонкие и бледные, раскрылись и застыли. Белый, забрызганный чем-то, держащийся на трех пуговицах, халат еле заметно вздрагивал под изменчивым давлением синевато-белого тумана.
- Что у вас с рукой? – наконец произнесла она, чем разрядила обстановку: они молчали несколько секунд, но обоим время показалось бесконечностью. Девушка подошла к нему и двумя ладонями осторожно обхватила его руку, продолжая рассматривать рану. Безымянный был несколько удивлен её спокойствием. Когда он оглянулся на раненую конечность, та кровоточила сильнее, чем раньше, и капли крови опять скатывались на опухший палец и падали. Он только почувствовал ту пустую пронзающую боль, точно ему отрезало палец…
– Подождите, я сейчас возьму бинт…
Безымянный понимал всю мелочность своего поступка, но его всё же посещало навязчивое чувство. В прошлой жизни, которую он не помнил, с ним видимо происходило нечто схожее, но он не спешил делать из этого выводы…
Она полезла в аптечку на стене. На Безымянного нахлынуло забытое чувство… - он не помнил, как оно называлось. Ему стало не по себе. В животе заурчало, нервный комок не мог успокоиться, постоянно давая о себе знать. В голову начали лезть какие-то глупые мысли. Он пытался отогнать их, только этого не получалось. Слышался голос, тихий и ноющий, он не был похож на тот, что преследовал его последнее время – этот был намного слабее и менее убедительный. Это был белый голос, но тоже не его…
Сейчас она пройдется по полкам,- думал он,- проверит по одной те коробочки…
- Вот, дайте вашу ладонь…
Безымянный протянул ладонь, между тем представляя, как с металлическим отзвуком на его кистях застёгиваются кандалы. Смутно представляя, как они выглядят, он четко ощутил тот клацающий звук, с которым они замыкаются на запястьях…
«А что ты сделал? Ты первый раз в жизни поступил правильно…» - дал о себе знать другой голос.
Медсестра капнула ему на рану из затемненной бутылочки, и, не замечая его раздраженного вскрика, вырвавшегося самого собой, вызванного жжением, растерла жидкость. Когда боль стихла, и осталось лишь непроходящее покалывание внутри, под кожей, точно в его ладонь загнали сотню горячих иголок, бинт уже был наложен. Но оставалось ещё то мучительное ощущение, причиной которому был бинт в заднем кармане. Когда она отвернулась и зашагала к столу, где стояли несколько колбочек и несколько толстых тетрадок, левой рукой он достал бинт и, пока сестра не видит, положил его на запылившейся крышке шкафчика, передумал и швырнул его внутрь. Белый голос благородно отстал…
Медсестра подтянула к себе тетрадь в белой обложке с напечатанными на ней черным словами, которые Безымянный не успел прочитать. Некоторое время она листала её – страницы хрустели – и делала какие-то записи. Её лицо сделалось вдумчивым. Она остановилась и подозвала его к себе.
- С вас три жетона…
Безымянный достал из кармана два, поискал и нашел ещё один в рубашке. Нехотя отдавая их, он не мог отвести взгляда от почерневших медяков. Три – это почти дневная его оплата труда в шахте.
- Ваше имя… это нужно для протокола, - пояснила она сонным голосом, увидев на его лице удивление.
Безымянный опустил взгляд. Это был один из тех моментов, когда Безымянный предпочитал провалиться по землю или вообще не существовать. Его раздражало опасное молчание, возникающее между ним и собеседником, когда последний спрашивал его имя. Он чувствовал себя опустошенным, человеком наполовину, а то и на четверть. Одиночество разрывало его на куски, и он терялся в нем…
- Извините, мне нужно знать, как вас зовут, - повторила она более мягко и, повернув лампу так, чтобы свет попадал на его щетинистое лицо, начала разглядывать его, от чего Безымянному стало еще более неловко. Более всего он теперь боялся быть непонятым, по велению эмоций излить ей душу, полную страданий беспамятства. Во всем снова было виновато незнание и отсутствие веры…
- Я... не помню…- сказал он и, закрывая на том больную тему, побрел в палатку, погружаясь в холодный мир размытых воспоминаний и боли, которая глубже проникала в его сердце…

Лихорадка Метро. Часть 1.

Среда, 02 Января 2008 г. 02:07 + в цитатник
В колонках играет - Norther(2008), Faithful Darkness(2007)
Настроение сейчас - ~

Лихорадка Метро
1.
…после того разговора Сулика всё чаще стали посещать видения. Они приходили, как ночные кошмары – в то время, когда дикарь спал. Безымянному с соседней койки, в основном, была слышна его одержимая речь сквозь сон: он вскакивал неожиданно со своего лежбища, когда Сулик начинал во весь голос бубнить себе под нос какую-то нелепицу. Кожа была покрыта мурашками, а на лице застыла холодная испарина. Безымянный оглядывался по сторонам, отождествляя себя с подземельем и пространством палатки, глубоко все еще нервно втягивал воздух пропитанный голубоватым туманом и только после, когда сердце переставало вырываться из груди, когда в глазах переставали мелькать обрывочные лики и образы, фигуры и видения из полузабытого прошлого, он обращал внимание на причину своего пробуждения – бредящего во сне соседа. Произносимое никак по смыслу не было связано с их печальной действительностью, и, в то же время, так сильно не сходилось с представлениями о том, чего касаются лунатики при разговоре во сне. И не это больше всего пугало Безымянного – Сулик говорил без того, привычного ему дикарского акцента, к тому же он говорил непонятно, иногда используя неизвестные Безымянному термины и переходя то и дело на какой-то малознакомый диалект, отчего смысл сказанного бесследно ускользал. Предложения, как оказалось, были вполне осмысленны и направлены, видимо, к какому-то человеку, вернее к какой-то девушке по имени Катрина. По большей части, из того, что было им услышано в последние из таких ночей, это был разговор с ней…
На утро дикарь не отвечал на его вопросы по поводу бессонных ночей, полных разговоров с несуществующими людьми, с присущим ему мистицизмом игнорируя любые его попытки разобраться в происходящем. Сам он лишь делал сомнительные предположения о духах, являющихся к нему по ночам, разве что этот вариант не удовлетворял ни любопытству Безымянного, ни его строгому мышлению. Каждый раз опросы заходили в тупик, Безымянный терял нить разговора, ударяясь о железную уверенность дикаря, смотревшего на него надменно, чуть изподлобья, и получал единственный ответ о личности обладательницы девичьего имени, изредка упоминаемого в слезных обращениях, - « один из духов ночного метро». Лихорадка. Туман. Явь. Сон. Границы этих понятий в условиях каждодневного каторжного труда, однообразных будней в шахте и бедных на события вечеров носили столь расплывчатый характер, что Безымянный порой и правда терялся в его сомнительных объяснениях, переставал разделять свое и чужое, а разговор с дикарем, по сути, на разных языках только усиливал это ощущение сковывающей неопределенности. Хотя это с самого утра портило ему настроение, Безымянному приходилось мириться с подобным раскладом. Махнув на всё рукой, он раздвигал в стороны занавески у выхода из палатки, служащие и дверью, и материалом для заплаток рабочей роды, то и дело рвущейся в самый неожиданный момент, пропахшей соляркой и рудой, и, припоминая возможные последствиях золотой лихорадки в условиях метро, лениво шагал к шахте.
Одним из вечеров он не совладал с собой, решившись проследить за дикарем – ни в коем случае не засыпать, пока духи не начнут говорить. Возвращался с работы он даже позднее обычного. Хоть света и не убавилось – покрытые угольной копотью лампы привычно искрили и мерцали, издавая еле слышное ровное жужжание - два туннеля до дома показались ему более темными, чем прежде. Очевидно, то сказывалась усталость: тело упрямо не подчинялось командам, ноги подкашивались, руки висели неподъемно. И только отдельные мысли проносящиеся в голове, казалось, сохраняли какую-то остаточную активность, а внутренний голос неустанно твердил свои «зачем» и «почему», направленные на объяснение причин побудивших его изнурять свой организм сверх всех норм, что в последнее время было свойственно многим его соратникам. И появление «ночных духов» сказывалось на этом не в меньшей степени – человеко-часы пропущенных снов неутомимо накапливались где-то, в то время как под глазами разрастались синяки. Положенных на каждого обеденных порций едва хватало на утоление аппетита, вновь, однако, набрасывающегося уже где-то по пути из столовой. Условия жизни были невозможными. В условиях дефицита всех материальных благ при подземной жизни выбор был прерогативой лишь избранных. Остальные, ругая никчемное существование, довольствовались тем, что им полагалось, а заходя в шахту, забывались за работой.
Безымянный шел домой прямиком из столовой. Желанного чувства сытости в этот раз к нему так и не пришло – тарелка слипшихся макарон, сухая хрящевая котлета, пара ломтиков хлеба проскочили в один присест. В животе уже немного урчало, хотя и это было как-то безразлично теперь, когда ноги несли его к палатке, а весь организм был настроен на законный отдых в кровати.
То, что сосед его, когда Безымянный вошел в узкое затемненное помещение палатки, уже спал без задних ног, укутавшись в поеденный молью плед, нисколько его не обрадовало. Воспоминание о предстоящих наблюдениях за дикарем в ожидании появления духов не прельщало удовольствия…
В палатке было холодно. Беловатый туман, точно живое создание, выплывал из дыр в брезенте и стелился по треснувшим мраморным плитам ровным слоем, волочился, подергиваясь, перемешивался... Безымянный плотнее задернул шторы, чтобы туман не заполнил до краев их убогую хижину.
- Мы почти на поверхности, должно быть, - губы сами зашевелились, когда он засмотрелся на струйки тумана. Он и сам не понял, к чему это сказал – несмотря на то, что в подземелии насчитывалось не меньше тысячи душ, Безымянный не мог назвать кого-нибудь из них своим другом и все чаще после утомительного рабочего дня замечал за собой, что начинает говорить не обращаясь ни к кому-либо, ни к себе...
Сулик тихо захрапел и перевернулся на бок. Подвинув к себе стопку журналов ещё, наверное, издания прошлого века, Безымянный разместился на ее вершине, используя вместо стула, и начал караулить. На журналах большими буквами были написаны ничего не значащие названия на незнакомом Безымянному языке непонятными буквами, с запачканных и потертых, но кое-где еще блестящих глянцем, обложек приветливо смотрели полуголые девушки.
Снаружи доносились звуки – кому-то, как и ему, не хотелось спать после тяжелого трудового дня. Издалека послышались голоса, мужской и женский, и тут же исчезли. Чьи-то каблуки, скрипя, терли гранит. В тех голосах чувствовались радостные нотки – Безымянному стало даже немного не по себе, когда смех раздался рядом, в нескольких шагах от него. Невольно он морщился и старался уйти от этой губительной, по его мнению, эмоции, вызывавшей исключительно раздражение. Ему хотелось исчезнуть из зоны поражения этого оружия – со звуками смеха на него накатывался приступ вины перед кем-то неизвестным или забытым, а может и не существующим. Он чувствовал, что эти эмоции были противоречивы, неуместны среди холода коридоров, и готов был переспорить любого, кто бы попытался утверждать ему обратное. Впрочем, таковых не находилось. Это скорее означало, что всем было на него наплевать, чем то, что они с ним согласны. Его мысли принадлежали только ему, но и он порой находил их не своими, странными, и боялся. Что уж говорить об эмоциях… «Радость и смех – две вещи, которые теперь сложно услышать, увидеть, найти в мире, далеком от людских идеалов... - говорила совсем недавно ему Кира голосом провидца, - Но есть сладкая лихорадка …»
Эти эмоции были забытыми в этих краях…
- Сэкрэд эмоушенс…- грустно произнес он и опять нарвался на какой-то барьер непонимания.
Наконец стихли и голоса, и прочие звуки, и только удары о камни и металл, рёв моторов и редкие звучные голоса надсмотрщиков эхом доходили от одной из дальних шахт, где продолжали работать одержимые трудом рабочие, просто горящие идеей о том, что где-то поблизости, возможно в стороне их шахты находится склад одной из заваленных станций метро. Ими видимо, в большей степени, чем остальными овладела лихорадка, которую уже нарекли «Лихорадкой Метро», всё сильней и сильней проявлявшая себя с каждым днем.
У Киры было особое мнение на этот счет. Никогда, по её словам, эта лихорадка не появлялась, но никуда она и не исчезнет пока не раскопают эту ветку туннелей, пока не нарвутся на склад или не получат пять кубиков горячей радиации, случайно раскопав выход на поверхность. «Эта лихорадка всегда существовала в людских сердцах, она схожа инстинкту…». Безымянный, впрочем, был почему-то убежден, что массовое поражение этой манией связано с его недавнем появлением в этом обществе.
«Да, да, конечно, все в мире связано…» - уходила от обсуждения этой темы Кира, с некоторой горечью в интонации голоса...
Никто пока, правда, не признавал лихорадку болезнью, в связи с чем никаких прямых действий по излечению не предпринималось. Никого не интересовало, что как и любая лихорадка, эта вытягивает все силы из человека, ломает его психическое состояние, истощает его. В начальстве только кусали губы, и загадывали чтобы прилив производства не прекращался. Немногих все же пугала подобная тенденция – Безымянный с сожалением относил себя к таковым. Ему не оставляли другого выхода…
Безымянный вдруг шелохнулся – только сейчас он осознал, что, поддавшись размышлениям, продремал минут двадцать, от чего возможно потеряет смысл весь его план, если Сулик уже наговорился с «духами». Но, только он шевельнулся размять зудящие от усталости затекшие от сидения в неудобной позиции конечности, подопытного дикаря точно током дернуло: лёжа, он выпрямился, открыл глаза и уставился в потолок. Безымянный соскочил с места, журналы рухнули и подобно карточной колоде разъехались по пыльному потемневшему от грязи мрамору пола. Он провел ладонью в поле зрения Сулика – тот не реагировал и продолжал смотреть сквозь крышу брезента отсутствующим взглядом.
Безымянный обратил внимание на его глаза, те, в которых когда-то увидел пустоту и бесконечность: в них что-то изменилось. Странным образом они потеряли свой бледный окрас и стали нежно-голубого цвета, разве что не светились, а то можно было бы потерять рассудок. Они все ещё были глубокими, в них слабым отблеском отражались приглушенный свет керосиновой лампы, повешенной слева, на одной из стальных опор их тента, но нельзя было сказать, что они пусты. Безымянный рассмотрел в них отражение своего лица: как в кривом зеркале он увидел в них что-то далекое от жизни, мертвое, пугающее. Его пугало собственное отражение, еще более мрачное, чем он сам. Он избегал зеркал, которые, впрочем, здесь редко встречались : были они лишь в редких ночлежках, медпункте и в конторе Викаря, где их было даже два; своего отражения в стакане с водой, реже с чаем, он старательно избегал - выпивал жидкость одним залпом. В этом страхе перед самим собой было что-то средневековое, животное... Но всегда избегать своего отражения не удавалось, и тогда, как сейчас, по его телу бежали мурашки, сердце начинало биться быстрее, желудок выворачивало наизнанку.
Он отвернулся – его мутило, и появлялись признаки головной боли. Лицо дикаря всё ещё стояло у него перед глазами – оно казалось новым, более молодым, весь он выглядел намного моложе, и даже волосы его посветлели. Вряд ли он мылся сегодня – это могли позволить себе только объедающиеся тушенкой и другими казенными кончервами зажиточные рабочие из пятого сектора. Если бы не кость в носу, никто бы ни смог предположить его дикарского прошлого и посчитал бы просто уставшим от жизни максималистом. Теперь Безымянный понял, что они примерно одного возраста.
« …И имя у него раньше, наверное, было другое…»
А у тебя его нет и сейчас! Ты-Никому-Не-Нужен…- проговорил кто-то мерзким голосом и спрятался в закоулках его подсознания, заливаясь смехом, впивавшемся с болью в его уши.
- Нет, замолчи,- неожиданно для себя закричал он и схватился за голову, но головная боль стихла раньше, чем он потерял сознание. Произнесенные слова магически подействовали на Сулика: его лицо искривилось, точно один из духов вселился в него.
- Тебе бы первой стоило замолчать, Катрина, ты портишь всё… ты рушишь мосты понимания! - Сулик говорил громко, иногда переходя на крик, опять же голосом какого-то сопливого юнца. Он чуть ли не срывался с места, брыкался – Безымянный еле удерживал его на матрасе. Зрачки его глаз сузились, тьма эмоций одним потоком вылилась на его лице, - Катрина, если бы не твоя апатия к моим чувствам и мыслям… Я не виню тебя, но… Нет, Катрина, не уходи! Дай мне минуту, по истечении которой я полностью в твоей власти! Хорошо… - Сулик вздохнул печально и наклонил голову,- Возможно, это я испорчен новыми порывами человечества…не важно… Катрина, мы, быть может, абсолютно разные люди и не сходимся почти ни в чем, кроме опасного багажа знаний и лютой ненависти окружающих, НО ЭТО ЕЩЁ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ!!!
Да, ты права, но я не смогу работать над этим один… Ты не понимаешь, как много ты для меня значишь…
Ты знаешь: я ввязался в это и жалею об этом, но… Катрина – сама решай за кого ты, НО НЕЛЬЗЯ НЕ ОТДАВАТЬ СЕБЕ ОТЧЕТ, ЧТО ОНИ НАС ЗАДАВЯТ ПО-ОДИНОЧКЕ!!!
- Катрина!!!- взвыл Сулик и в порыве ярости схватил Безымянного и начал трясти, продолжая судорожно и мертво лицезреть потолок.
- Сулик, прекрати!
Безымянный пытался вырваться из железной хватки Сулика, мышцы рук которого, казалось, были напряжены до предела. С трудом вырвавшись, Безымянный несколько раз ударил дикаря по щекам. Пальцы самопроизвольно сжались в кулак, рука вздернулось, – Безымянный испуганно оглянулся – и последовал сильный удар. От неуправляемой силы тело Безымянного подалось вперед, он неуклюже рухнул на бок.
«Нет, ты точно сошел с ума…»
Боль нахлынула не сразу: он успел подняться на ноги, когда вдруг рука отяжелела, пальцы распухли и налились кровью. На лице Сулика осталась, постепенно краснеющая отметина. Он держал руки перед собой, ожесточенно хватая воздух, и взывал к девушке. Его глаза падали...
- Катрина, не уходи… - почти фальцетом добавил он, точно осип, его лицо помертвело.
- Да что за девица… эта Катрина!? Сулик очнись!.. – сквозь боль выговорил Безымянный.
- Она ушла…
- Кто?
-… не знаю…- ответил он через некоторое время уже своим голосом.
Боль уже не была такой острой. Только после того, как Сулик перевел взгляд на его руку, Безымянный заметил, что содрал полоску кожи о прямой угол кости в носу у дикаря.
Дикарь приподнялся. Синяк рос на глазах, но Сулик, видимо, ещё не пришел в себя. Их взгляды в очередной раз встретились – опустошенный дикаря и любопытный Безымянного, не разобравшегося пока со своими дальнейшими действиями.
«Он опять ничего не помнит…» - прочитал он в его затуманенных глазах. Хотя Безымянный уже достаточно знал о Сулике, он предполагал, что его сосед кинется на него берсерком, когда остатки разума вернуться в его костяной скальп, однако дикарь медлил, показывая свое безразличие к происходящему.
- У тебя кровь течет…- флегматично ответил он, указывая на кулак Безымянного. Рана сильно кровоточила, хотя и казалась неглубокой, - Сходи, забинтуй в больницу… - добавил он, после чего рухнул на матрас и подтянул свалившееся одеяло.
- Поздно уже. Рана не сильная. Думаю, не стоит придавать этому значение…- он натянуто улыбнулся, но улыбка вышла мрачная, неестественная. Боль в кисти давала о себе знать. Он чувствовал как кровь собирается в капли около опухшего пальца и, натягиваясь, отрывается и разбивается об пол. Еле слышные звуки, раздававшиеся при этом, были похожи на… Они были на что-то похожи… Не сразу в голове Безымянного вырисовался нечеткий образ, картинка…
Узкое помещение с низким потолком. Стол. Несколько человек. Тот, что был ближе всех был он, Безымянный. Он видел себя и остальных со стороны. Остальные не были ему знакомы, по крайней мере, ему так казалось. Лица людей расплывались, но силуэты их были отчетливы. Их, не считая его было трое: один – явно мужчина – казался таковым только от того, что был выше и отбрасывал большую тень. Человек сидевший напротив него был неразличим во тьме. Он (или она) сидел прямо – иное было неразличимо в полутьме. Третий человек сидел, вытянув руку. Она, рука, была ярко освещена, потому что в ладони был зажат короткий подсвечник. Свеча ярко горела, воск медленно, почти незаметно стекал к основанию свечи.
Свеча была центром этого мира. Здесь не было другого источника света, ни слева, ни справа. Были стены и одно окно, за которым продолжалась темнота.
Безымянный стоял на этой картине, он тянулся к огню, к свече, но не мог приблизиться, так как время застыло в этом мире. Только воск капал: «Кап…………Кап…………Кап…»- и ударялся – единственный в этом мире звук.
Всё было черно. Только свеча виделась желтой, как на старой поблекшей картине, и рука, держащая подсвечник, казалась живой: белая чистая кожа и часть рукава свитера – далее были видны лишь смутные очертания. «Эта была рука девушки»- последнее, что отметил на картине Безымянный перед тем, как она вспыхнула и исчезла, и остался только звук: «Кап…………Кап…………Кап…»
- Сегодня дежурит Лада, - расслышал Безымянный голос Сулика и понял, что смотрит, как зачарованный, на истекающую кровью руку, не отводя глаз, уже долгое время - И не буди меня больше: Духи сказали, что завтрашний день окажется удачным, Мы найдем то, что ищем…

Для С0067(она поймет)

Пятница, 19 Октября 2007 г. 19:33 + в цитатник
НАРОД У МЕНЯ ВСЕ АФИГЕННО!!!!ПРОСТО СУПЕР!!!!!!!!!!!!!!
))))

Edge of Sanity. Глава 3. Часть 4.

Вторник, 17 Июля 2007 г. 00:39 + в цитатник
В колонках играет - From Ashes
Настроение сейчас - ~

Помещение ангара залил красный свет тревоги…
Зашумели защитных механизмов Окна медленно закрыли щиты серого металла. Вой сирены бил по ушам. Женский голос системы оповещения нарочито мягко сообщал об опасности – код 404.
- Черт! Что, черт побери, происходит… Что… что такое? - неистовала Наталья, вертясь на месте. Не скрывая удивления, она тревожно осматривалась. Представляла ли она в ту минуту, какая опасность нам предположительно угрожает.
- Этот код используется в случае начала военных действий…
- Где?! Террористы?…
- Боюсь, что нет. Сигнал оповещения 404 сообщает о том, что началась война…
На лице Натальи застыл немой вопрос. Последняя фраза, сказанная мной нарочито спокойно, чтобы Мышь поняла серьезность ситуации, не могла вызвать у неподготовленного человека иной реакции – она выглядела потрясенной и молчала, застряв глазами на мне…
Это был код оповещения, используемый исключительно в условиях военного времени. Я ожидал от выпускного вечера чего угодно, кроме внезапно начавшейся войны. Сообщение, прозвучавшее как гром среди ясного неба, шокировало своей простотой и лаконичностью.
Так бывает всегда, подумал я в тот момент, уроки кризисной истории показали, что это происходит, когда меньше всего этого ожидаешь… Когда никто к этому не готов… Время накапливает ожидание кризиса… История накапливает упоминания о кризисных явлениях… Какая-либо сила держит на себе ответственность, будь-то природный катаклизм или порождение человеческого идеализма и самолюбия. А человечество, или какую-то его часть, прижимают к барьеру, продавливают сквозь сетку кризисных явлений. Те, кто остаются после этого получают бесценный шанс дожить до следующей «проверки» Их последствия знакомы каждому, кто жил в наше неспокойное время… Наталья ждала разъяснений, а ко мне волной подступало разочарование. Опасность была не при чем, будь то даже начало столетней войны – лишь в ту минуту пришло осознание факта того, что, влияя на ход современной мировой истории во благо Российской Конфедерации, мы не подавляем, а создаем новые, возможно более опасные кризисы…

- Скорее! Нельзя терять времени!
Перед глазами бегали красные огоньки, в ушах стоял оглушающий шум сирены. Кто, зачем, куда… Что произошло… Она почти растаяла несколькими минутами ранее, почти достигнув желаемого, и теперь все рушилось. Опасность, о которой он говорил, еще не дала себя знать себя, но уже стало предельно ясно, что ничего хорошего от красных огней ожидать не стоит.
«На этом заканчиваются сказки…» - подумала она в тот момент. Та сцена, которой заканчивают красивые истории… что находится за ней, на ненаписанной странице захлопнутой книги? Очевидно, то про что не хочется говорить и знать… то, что портит прекрасную гармонию, подобную песне… то, на чем заканчивается красота и притягательность повествования… то, где начиналась реальность, которой нет места в идеалистическом мире слова… падение… за кулисами истории ютится расправа над расслабившимися героями, только постигшими счастье финала...
- Всему командному составу прибыть в корпус 9. Всем механикам и персоналу – тревога, тревога…
Григорий определенно что-то говорил, но она уже не слышала ни его, ни приторного голоса оповещающего об опасности киборга. Сергеев тянул ее за руку вглубь ангара, наполненного выстроившимися в ряды механическими гигантами. С каждым шагом нарастало напряжение. В воздухе стояла дрожь…
- Быстрей! – крикнул он и потянул еще сильнее, отчего девушка упала. Она попыталась подняться, но вновь оступилась, - Ногу подвернула?
- Нет… - машинально ответила она, поднимаясь осторожно, - Каблук на туфлях сломался…
- Бежим! Они могут появиться здесь в любую минуту…
Кто такие «они», она спросить не успела – юноша метнулся к панели управления близ переходной площадки…
За спиной сквозь шум доносился его голос, но девушка не торопилась вслед. Туфли, подаренные мамой на восемнадцатилетние, снятые, лежали в ладони, взгляд прильнул к залитой светом площадке напротив сервисной станции, где они стояли еще несколькими минутами ранее. Произошедшее рушило многое… Это ломало не только желания, но и цели… Если это и правда война, то теряют смысл прежние расчеты… Она хотела, чтобы новая жизнь начиналась не так…
С потолка ангара посыпалась железобетонная крошка. Толстые стены содрогались под напором неизвестной силы, за которой, судя по всему, скрывались взрывы снарядов. Отчетливей стали слышны орудийные выстрелы – шум, в котором узнавалась никогда прежде не познанная по собственному опыту жестокая мелодия войны, чарующая и волнующая своей всепоглощающей стихийностью. И даже если в слова Сергеева вкралась какая-то ошибка, не сегодня-завтра произошло бы нечто подобное… это должно было произойти…
Где-то вдали разбилось стекло. Что-то массивное врезалось в стену, импульсом повалив один из ванзеров. Красный свет тревоги начал терять яркость…
- …всем офицерам и курсантам, находящимся… находящимся… находящимся…
- Черт! – донесся голос Грифона.
- Что?...
- …находящимся… срочно… срочно… сроооо…
Брань друга вывела ее из оцепенения, в котором она находилась неопределенное время, отстраненно наблюдая за происходящим.
- Сюда, Наталья!
Она попятилась спиной, продолжая смотреть на противоположную часть ангара, точно ожидала, что кто-то или что-то ворвется внутрь, постепенно перешла на бег.
- Они везде! – многозначительно подытожил он, размахнувшись тяжелым разводным ключом, очевидно, позаимствованным в комнате управления. Кнопочки с грохотом разлетелись от удара, система умирающе сообщили о неправильно введенном пароле, - Там есть подземный ход, он ведет в метро…
Дверь не поддавалась – напор был бесполезен.
- Думаю, есть еще од…
Он не договорил – его мысли и голос заглушил мощный удар – сверху в центр ангара, утянув за собой значительную часть железобетонного каркаса, упал истребитель. Модель была отечественной, а на сгоревшей обшивке были видны опознавательные знаки Конфедерации. Теперь в оцепенении находился уже Григорий…
«Не уже ли они раньше начали, чем было нужно…» - спохватилась Наталья…

Редкое эхо автоматных очередей слышалось пока еще только в коридорах. Сквозь красный свет сирены на брюках проступала алая кровь. Вену не задело, но осколок пули застрял у кости, от чего шагая на левую ногу, Виталий стискивал зубы, чтобы не кричать. Вперед его подгоняли выстрелы и холодный взгляд Кубовой, который он чувствовал за собой даже за поворотами коридора, перелетами лестницы, точно сквозь стены. Не осознавая, что она не последовала за ним, пережимая рану на ноге, он держал направление условно к хрустальному куполу. И стадное чувство изжитое за годы тренировок не имело к этому отношения – только здоровый рационализм и томящееся уже давно желание ворваться в помещение оружейного склада в подвале третьего корпуса. Несмотря на рану он даже чувствовал какое-то воодушевление по этому поводу, держал в себе силы сопротивляться боли, как на энцифалонной тренировке к болевым шокам и двигался вперед. За окнами было неопределенно мрачно – шум войны, быстро окутавший безлюдные помещения, не сопровождался еще ни взрывами, ни стрекотом лопастей геликоптеров. Когда земля в первый раз содрогнулась от разорвавшегося в противоположном корпусе снаряда, Виталий выскочил с лестничного пролета и, потеряв равновесие, грохнулся на ворсистый ковер. Поднявшись, он не нашел сил двигаться, наблюдая за происходящими на лабораторном этаже событиями.
Высоко подняв в воздух изогнутый клинок, бравадно крича, вперед несся обезумевший Виктор. Лара, искаженная страхом, пыталась с криком донести до него бессмысленность этих действий, но слова терялись где-то между ними, не доходя до зачарованного юноши. На его пути стояло трое солдат в серой форме и масками респираторов, скрывающими лица. Солдаты не успели среагировать на его рывок, пятясь назад, и в то время, как первый из них выстрелил, двое уже лежали замертво. Пули прозвенели рикошетом от стен и разбили какое-то из многочисленных окон здания. Следующим ударом у последнего из трех выбило из рук оружие и тот, оступившись, упал спиной назад. Оба противника медлили – солдат не поднимался, показывая хладнокровие, Виктор занес над ним меч, готовый сделать очередной взмах. Губы Виктора беззвучно шевелились, но слова его заглушали звуки стрельбы, доносящиеся пока еще откуда-то издалека, и нарастающий гул с противоположной лестницы. Солдат на каждую его фразу безэмоционально мотал головой, будто был совершенно безразличен к своей и его персоне, к жизни и смерти, в целом к происходящему. На лице Лары отразился непонятный ужас. Заслышав их разговор, она медленными опасливыми шагами приблизилась к нему, руки ее обвисли, лицо искосилось. От следующей сцены что-то перегорело в сознании Витали, все еще безмолвно приникшего телом к рисунку на ковре с символикой академии. На мгновение он перестал чувствовать боль - безумие происходящего приняло неповторимый оборот…
Виктор взмахнул мечом – противник, вздрогнув последний раз, согнулся, более не подавая признаков жизни.
Следующим движением обезумевший Виктор убил Лару…

Флешмоб №2

Вторник, 05 Июня 2007 г. 02:53 + в цитатник
Фигня такая. Написать о себе 10 прилагательных.

1) Финтрольный (а как же??))
2) Флудословный (много лишнего говорю часто, что-то в последнее время больше хочется молчать)
3) Ненормальный (а разве нормальный?))
4) Понимающий (римляне, дайте мне свои уши... хотите я дам вам свои(с)))
5) Вневременной (потому что буддист частично))
6) Хренетворящий (и бредокреативный))
7) Потерявшийся (запутался я... не знаю, что и куда... и стоит ли...)
8) Романтичный (тут и коментировать нечего)
9) Позитивный (все возможно превратить в плюс...)
10) Практичный (...из всего можно извлечь пользу)

Знаю, что добрая половина из этого - причастия, но это мелочи))

Флешмоб №1

Вторник, 05 Июня 2007 г. 02:39 + в цитатник
Хотя и не публикую флешмобы, но решил сделать парочку исключений))
5692322_cuyfra (500x375, 21Kb)

Что-то... (может начало, может просто сценка)

Пятница, 01 Июня 2007 г. 17:02 + в цитатник
В колонках играет - "Paprika" Soundtrack
Настроение сейчас - ~

…гравитация играла с нами, как хотела, каждодневно меняясь, резко и неожиданно. Как оказалось, приборы в исследовательском корпусе станции были не в состоянии точно рассчитать график изменения притяжения обоих солнц, хотя это на первый взгляд казалось не так сложно – задачка на школьном уровне – но, очевидно, они не были рассчитаны на учет частых выбросов масс со звезды на звезду, которые делали двухзвездную систему этаким колебательным контуром космических масштабов. Так что, гравитация не подчинялась здесь своим негласным правилам, временами впечатывая нас в кресла, точно мы разгонялись на межзвездный прыжок, то практически полностью исчезая. У некоторых от этого усилилась головная боль и чаще стала давать о себе знать комическая болезнь, проявляющая себя ломящимися суставами и болью в мышцах. А некоторые просто при очередном повороте приходили в бешенство и изливали злобу, как могли – кто в каюте отдыха убивался на тренажерах, кто-то злился на коменданта и тех, кто придумал отправить исследователей в этот форпост вселенной, грубел и вел себя неподобающим образом, некоторые - банальнее – выкладывали злобу на первое, что попадется под руку в момент скачка гравитации… И подбор участников экспедиции согласно психотипам, способностям и склонностям к длительному многолетнему заключению в замкнутом пространстве в компании себе подобных, рушились, от того что люди переставали вести себя как прежде…
Очередной переход, которых легко избегали во время межзвездного перелета за счет сложных стабилизаторов и дополнительных двигателей, работающих на вращение, но не могли избежать, находясь на нестабильной планете, застал станцию во время дежурства Чеза в три часа пополудни местного времени. Лениво посматривая время от времени на мониторы в углу, он насвистывал какую-то мелодию. В каюте, заставленной научно-исследовательской и вычислительной аппаратурой еле слышно шумела система вентиляции. Как всегда в это время здесь было душно и солнечно – красноватый рафинированный свет сочился через фильтры на пололке и стенах. Предметы отбрасывали размытую тень от двух противостоящих солнц. На столе были развалены бумаги, распечатки, статистики, сверяясь с которыми, Чез составлял еженедельный отчет для отправления на спутник связи. В момент, когда гравитация резко спала, он занес карандаш над бумагой и, не рассчитав силы, сделал дырку в бумажном листе. Грифель карандаша с глухим звуком сломался.
- Черт… - выругался он, чувствуя как вес тела стремительно уменьшается. Поднявшись, и стараясь не оторваться случайно от земли, он сверился с датчиками на противоположной панели. Ощущения не соврали – по показаниям сейчас было меньше седьмой части нормы гравитации.
«Аа… опять!!» - разнеслось из динамика напротив.
«Да, выброс зафиксировали минуту назад, очень мощный» - вторил кто-то по внутренней связи.
Чез, скучая обернулся в сторону мониторов, рассматривая обстановку в каждом из 10 секторов базы. В основном, картина представилась обычная для перехода – осторожно шагающие человечки в сине-белой форме, борющиеся против гравитации, монотонно серые стены коридоров, узкие каюты, переходные площадки и служебные помещения… Две камеры показывали пустынную местность, курганы и небольшие оазисы за пределами станции. Животные в биологическом корпусе шумели воодушевленные или раздраженные изменением гравитации. Собака Грина, пытаясь оторваться с привязи, прыгала почти до потолка, затем медленно, возбужденно тявкая, опускалась на пол каюты. Чезу хотелось облаивать переставшие приносить радость чудеса гравитации, как то делал питомец их связиста, но он пока умел сдерживать себя, от чего его так часто в последнее время и ставили на дежурства…
«Эхо опять долго сильное стоять будет…» - предположил Шульц. «Ну вот, - равнодушно подумал Чез, - Можно не торопиться с отчетом…»
«Ооо… уже зашкаливает…» - с помехами донеслось через минуту. Значит, была потеряна уже не только связь со спутниками передачи, но и даже внутри экранированной станции связь работала с дефектами. Чез развалился в кресле, ожидая развития событий…
Гравитация тем временем опустилась до одной десятой нормы…
Чез расслабился, чтобы не делать резких движений, о которых в последствии мог бы пожалеть, и уставился на пустыню во фронтальном иллюминаторе. От края до края горизонта волнами шли песочные курганы, состоящие из железо-кремниевой крошки. Вдали виднелись редкие высокие приплюснутые валуны, которых на полюсе этой планеты было не так много по сравнению экватором, изрезанным полосами горных массивов. Небольшие озера поднимались в воздух, точно испаряясь, и становились похожими на легкие припечатанные к земле облака или густой туман. Датчики указывали на то, что вне базы стабильно держится 65 градусов по Цельсию, давление традиционно почти отсутствует. Разряженная аммиако-кислородная атмосфера сохранилась на этой изогнутой сильно вжатой ближе к экватору планете видимо только в связи с тем, что средняя гравитация здесь держалась около 0.75 земных, хотя и произвольно менялась каждые несколько часов.
«Черт, у меня опять растения заболели…»
«Слышали анекдот про двух бакланов?»
«Нет…»
«А я слышал – он не смешной, Стив…»
«Ну, моя мама смеялась…»
«Ты бы ее еще в перелет взял…»
Чез уменьшил громкость внутренней связи и осторожно встал с кресла. Подойдя вплотную к иллюминатору, он прислонился к нему, пристально осматривая максимально доступный взору участок. Ничего нового он для себя не увидел, но продолжал точить глазами барханы, точно из одного из них должен был выскочить инопланетный симифутовый трехногий страус или еще какое-нибудь неизвестное науке существо, сошедшее со страниц дешевых комиксов середины позапрошлого века. И ему хотелось, не пропустить такое событие, поэтому он с наивностью вглядывался в монотонную картину за бортом, особенно зная, что жизнь на этой планете все же есть…
Об этом сообщали несколькими днями ранее с исследовательской базы в местных тропиках, что находилась в том самом двухсоткилометровом углублении планеты. Сфотографировать или засечь этих существ так и не получилось, но один из жителей той станции, Артур Фиск, заметил высокое тонкое мохнатое существо вблизи одной из пещер неподалеку от посадочной зоны. Это все звучало как легенда, но если она была правдива, то эта планета и правда уникальна, раз на таком нестабильном космическом островке, где не было даже возможности для образования плотной атмосферы, смогла сформироваться высокоразвитая форма жизни… Чез предавался этим мечтаниям довольно часто. Засыпая он пытался представить по сухим описаниям Фикса, как выглядят коренные жители этой планеты. Ему также представлялось, и он гнал эти мысли из-за их детской банальности, наивности и какой-то излишней книжности, как он пожимает руку лохматому чудовищу на первой встрече человека с разумной формой жизни, не относящейся к планетам земного типа.
Его размышления прервал сигнал из первого корпуса. Чез обернулся и нехотя, борясь с чудовищной легкостью почти полного отсутствия гравитации, вернулся на свой пост.
- Что это, Грэг? Гулять собрался? В такую погоду…
На экране появился высокий бородатый мужчина, одетый в легкий скафандр. В руках он держал полупрозрачный шлем. На его хмуром лице со шрамами проступала улыбка.
- Мне нужно на поверхность…
- Грэг, этого нет в графике… - мрачно выдавил Чез, калибруя изображение камеры, чтобы его коллегу было видно в полный рост
- Да, я знаю. Это не связано с исследованиями… Это личное.
Чез включил камеру обратной связи, так чтобы Гиллинг видел его удивленное лицо в этот момент.
- Да ладно ты… - махнул рукой Грэг, - Сейчас все равно из-за солнечного шторма ничего не ловит…
- Тогда зачем же?
- Я же сказал, Чез – по личному делу…
- Что это?
- Какой ты прилипчивый…
- Я тут главный просто сегодня…
- Ага… то есть тебе простительно, да? – смеясь выдавил он.
- …
- Просто окрой дверь ангара, и все… Ладно?
- Хорошо…
Чез потянулся к рычагу на панели управления и потянул его. Лицо Грега сразу стало еле различимым, так как переходное помещение ангара мгновенно залил яркий свет обоих звезд. С шумом открывающейся двери из помещения вышли остатки неоткачанного насосами воздуха, затем почти в припрыжку из него вышел сам Грэг Гиллинг.
- Только осторожней там, Грег. Мы еще не пробовали выходить во время импульсов.
- Да, не беспокойся, там тепло и никаких мутантов, - добавил он фразу в которой Чез узнал интонацию героя вчерашнего фильма, что они смотрели по окончанию их вахты в комнате отдыха. Герой того блокбастера называл мутантами всех неприятных ему людей, а эта фраза была сказана перед любовной сценой, чтобы девушка, главная героиня зашла к нему в гости. Услышав эту фразу, которую Грэг перенял у героя того дешевого фильма, по отношению к себе, Чезу как-то сразу стало не по себе…
- Держи связь. Отбой..
- Отбой… - ответил Грег уже по внутренней связи в скафандре. Помехи в этот раз были еще сильнее, связь могла оборваться, поэтому Чез решил, что будет лучше наблюдать за коллегой напрямую.
Через минуту его стало видно в иллюминатор. Чез прильнул к стеклу – Грег прыгал с бархана на бархан, на десяток метров подлетая в воздух. Судя по тому, что от станции от не удалялся, никакой другой цели, кажется, у него и не было. «Да, каждый здесь по своему сходит с ума…» - подумал Чез улыбаясь…

Друзьям...

Суббота, 28 Апреля 2007 г. 11:51 + в цитатник
В колонках играет - Deadlock
Настроение сейчас - ~

Тем спасибо, кто поднял ростом...
Тем спасибо, кто бил не в спину...
И простите, что понял поздно...
Видно были на то причины...
Ничего не бывает просто...
Ксюша, Торос, Степан, Алина -
Вы мои путевые звезды,
Свет горящей во тьме лучины.

Антидепрессивное...

Среда, 25 Апреля 2007 г. 01:27 + в цитатник
В колонках играет - Skyfire - Tranquilities Maze
Настроение сейчас - ~

На три четверти из мрака,
Я с тобой давно знаком.
Ты вообще такая Няка!))
Только жить с тобой - дурдом...

То ты лаешь, как собака,
То - поджечь грозишься дом...
Грусть в глазах твоих, однако,
Душу режет, точно льдом...

И не то, чтобы из страха...
Да и суть почти не в том...
Ты нам всем нужна, неряха!
Без тебя - мы все умрем!

Помнишь, про Ферми-Дирака?
Нет? И ладно... Перейдем
К истинам простым без смака -
Прогони печаль пинком!)))

The Ride...

Суббота, 21 Апреля 2007 г. 17:47 + в цитатник
В колонках играет - Grayceon - The Ride...
Настроение сейчас - ~

Полярная ночь отступила уже довольно давно. Горизонт, к которому двигались нарты, запряженные шестью взлохмаченными супер-кошками, плавился багрово-красным солнцем, знаменовавшим начало новых полярных суток. Буран успокоился еще вчера, так что Энгус, осторожно держась за поводья обеими руками, стоял в нартах в полный рост, вглядываясь в далекую снежную границу, озаренную багровыми лучами северного восхода. Исчезнувший ветер, казалось бы, должен был принести долгожданное облегчение – два из трех дней перехода через пролив сопровождались негодованиями стихии, заносящей рыхлым снегом все вокруг, от чего каждая их даже короткая остановка на сон и подпитку сил гордых тягловых кошков, оборачивалась борьбой с силами природы – один раз они даже чуть не потеряли груженые нарты, скрытые сугробом навалившего за время сна снега. Но, если прежде, снег изолировал голоса кошков, то теперь Энгус, морщась, слушал критику в свой адрес от пушистых существ, и не знал, как ему вести в подобной ситуации.
«Энгус, говорил же, нужно было подождать пока вернется Стен со своими лайками!» - сетовал Притс, приятель с базы полярников, после того как начались неприятности - «Вся эта идея с супер-кошками…»
И тут Энгусу нечего было ответить. Лаек Стена он ждать не мог, так как сильно отбился от графика и должен был успеть в Ричнорз не более чем через трое суток. К сожалению не полярных… Его же лаек подбил прошлый переход, оказавшийся значительно тяжелее предыдущих двух и не самая удачная встреча с Северной Чудью, который оказался не таким милым белым двухметровым лохматиком, каким его обычно изображали в учебниках и описывали опытные северяне-первопроходцы. И это «чудесное» существо, разбудившее лаек и вместе с их хозяином металлическим лязгом и грозотом, с удовольствием трескал сгущенку, глотая банки одна за одной. Лай собак разбудил в нем его звериную сущность – выгнувшись, выпятив высоко лапы с острыми когтями он зарычал, так что рык эхом прошелся по округе, после чего выпучив глаза, как о нем рассказывали редкие выжившие после столкновений с ним, свидетели, пошел вперед, махая лапами вокруг себя, как снегоуборочный аппарат. Энгус побежал прочь – ружье осталось в нартах, около которых и буйствовал «чудесный» северный гигант. Упрямо лающие, не понимающие своей печальной участи, собаки попадали под удары лап Чуди, и когда лаять было некому, Чудь успокоился и некоторое время продолжив питаться запасом человека, скоро удалился. Из восьми собак выжило пять, да и те уже не тянули с тем волчьей напористостью и силой, каковая им характерна. По прибытию на базу они косились убитыми взглядами на своего хозяина, в связи с чем было решено не продолжать их дальнейшее эксплуатирование в ближайшее время. Но Энгус торопился…
Кратчайший путь до Ричнорза проходил по льду вечномерзлого озера, опасного маршрута, где тяжело работала, зетам в большинстве случаев выходила из строя любая механика, не говоря уже о компасах и электронике, которая поэтому была редкой гостью этих мест. Притс поэтому категорически отказался давать Энгусу свой снегоход, даже если бы от того зависели не только жизни трех тысяч жителей поселка Ричнорз, но и, как он сам выразился, Так что супер кошки появились очень кстати, когда пропала всякая надежда, что груз лекарств дойдет до Ричнорза, страдающего от лихорадки, в срок.
Пять супер-кошек во главе с шестым клином шли север. Во время своего путешествия, относительно целей которого они потом постоянно упоминали какую-то «Атлантиду» и ее священные поиски, они наткнулись на базу Притса. Четверо из них, с гордой осанкой и вздернутыми мохнатыми ухами тащили небольшую касатку, держа за плавники, остальные двое шли чуть впереди, задавая ритм ходьбы. Когда двое старых товарищей осознали их присутствие на базе, старший из кошков уже распоряжался на счет того, кто где будет спать «в этой лачуге». Когда полярники оторвались от обсуждения их положения, подойдя к непрошенным гостям, те четверо кошков уже закрывали дверь технического ангара. На вопрос, что они делают, тот из них, что скорее всего был лидером, ответил, что засовывает рыбешку в холодильник.
Кошки предложили свою помощь первыми. Они конечно были крупными даже для своего вида, но оставались некоторые сомнения по использованию их в качестве тягловых животных. Сами же кошки, не долго обсуждая этот вопрос между собой, быстро составили на бумаге контракт, поставили «человеков» столь легкой определенностью их поспешных заявлений. Энгус, впрочем, обрадовался тому, что имеет возможность успеть в срок. Осознание же того, что с супер кошками не стоит им иметь дел, вернулось к ним лишь после того, как они скрепили договор традиционно по-кошачьему…
В небе изредка появлялись снежные стервятники, высоко кружившиеся над черной точкой саней, и затем, обделенные добычей, летели в прежнем направлении. Энгус, чтобы как-то отвлечься, смотрел вдаль, пытаясь среди белизны горизонта найти что-либо выделяющееся. И первое время он так ничего и не смог различить, пока они не пересекли зону аномалии, где почти через каждые несколько километров взору открывались сломанные приборы, оставленные средства передвижения и почти целый брошенный вертиберд, накренившийся от ветра и наполовину занесенный снегом. От видов этих у него рождалось неприятное желание поскорее оказаться в захваченном лихорадкой городе и почему-то разыгрывался аппетит. Но потянуться к консервам он не решался, чтобы не вызвать недовольства тягловых кошек, судя по разговорам которых, имеющим помимо священной цели поиска затерянной «Атлантиды» еще и культ Еды, и Энгус просто боялся, что упрямые горделивые существа при одном только упоминании о еде перестанут подчиняться его воле. Хотя у него и без того складывалось ощущение, что это не он правит нартами, подчиняясь воле пушистых великанов, бодро перебирающих лапами впереди нарт.
У Энгуса все еще болела мочка уха. Незнакомый с обычаями кошков, он пал жертвой их традиций – заверять взаимную симпатию кусая ухи (да, у кошек был несколько иной словарный запас) друг другу. В результате, Энгус оказался не только больно покусанным, но и просчитался в одной вещи – укусил вожака религиозных анархо-синдикалистов слабее, что было воспринято кошками как неуважение, на которое во время последующих дней кошки отвечали еще большим, всячески подтрунивая над двуногим. Во время первого перевала, пока он спал, они сломали спрятали его компас, и повернули нарты в противоположную сторону. Открылись же об этом только после двухчасового перехода… Когда доходило до питания, один из котов начинал вслух производить расчеты их порциона. Они, в принципе, по поводу и без, любили давить его своим интеллектом. К сожалению, и физически он им противопоставить ничего не мог, так что скоро он смотрел на них уже с опаской, откровенно жалея, что пустился в подобную авантюру.
К концу третьего дня Энгус обнаружил пропажу еды. Похоже существа, кроме прочего еще и хитрили, без спросу поглощая его и так не столь большие после инцидента с Чудью запасы провизии. Окончательно в этом он убедился из их общения.
- А Еда у него кончаетчя…
- Начальника первым съедим если что…
Энгус побледнел, услышав это и больше старался не присушиваться к провокационным речам кошков.
Компас скорее всего не работал. Энгус не мог с точностью говорить об этом, потому что кошки так и не сказали, где его спрятали. На небе все чаще появлялись узоры северного сияния, при виде которого кошки вновь вспоминали о таинственной «Атлантиде». Кто такая эта «Атлантида» и зачем она им нужна в непроходимых снегах, они не поясняли…
С каркасов машин на нарты с неподдельным интересом косились падальщики, вытянувшие изогнутые шеи из-под палаток черных крыльев. Они всю дорогу, пока на горизонте не появилась граница ричнорзского леса, следовали за ними, в тайне надеясь на бунт кошачьих созданий, но, к счастью для Энгуса, кошки продолжали тянуть нарты. Вскоре показались огни города. Кошки остановились в полукилометре от него, выпряглись из нарт и встали напротив Энгуса.
- Слезай, Начальник, - скомандовал вожак. Энгус оглянулся на лица существ, судя по солидарности которых со словами их лидера, человек решил не играть с судьбой. Кошки выгрузили ящик с лекарствами и отгородили оставшееся в нартах не смотря на протесты человека.
- Это нужно Атлантиде – величественно произнес один из них. Приветливо махнув пушистым хвостом.
- Но…
- Это записано в контракте! – парировал третий, тот час подставив под нос Энгусу листок исписанный непонятным кошачьим почерком, - Здесь! – указал лапой он.
- Но… мне не разобрать…
- Не важно нам! Нам касатку тащить! Начальник, пока! – хором сказали кошки и распевая какую-то незнакомую песню неспешно потащили нарты в сторону базы Притса. Смотря на удаляющиеся очертания наглых существ, он понял, что они с самого начала воспринимали его всего лишь как попутчика. Несмотря на их поведение, он добрался до города в срок – впереди ждали сотни больных, которым требовались лекарства из ящика, что он держал в руках. «Будет много работы, - подумал он, - И надо будет спросить в городе у кого-нибудь, кто такая эта Атлантида…»

Edge of Sanity. Глава 3. Часть 3.

Суббота, 21 Апреля 2007 г. 12:27 + в цитатник
В колонках играет - Evenfall
Настроение сейчас - ~

- Прямо на месте преступления! - рявкнула она злобно, отталкивая взятого врасплох Велталя внутрь помещения. Опомнившийся Виталий дернулся в сторону, стремительно бросился на Суккубус, чтобы выбить из рук револьвер, но девушка опередила его, подалась в бок и ударом колена в область паха остановила попытку выпускника. Виталий, скрючившись, рухнул на месте. Она чуть отошла от него, показательно наставляя на него револьвер.
- Поднимайся... и не вздумай повторить что-нибудь подобное! Не забывай, я знаю все те же трюки, что и ты... - презрительно добавила она, и, выждав, пока, корчащийся от резкой боли студент поднимется, продолжила - Но вот опыта и практики тебе явно не хватит, чтобы справиться со мной... Быстро - в кабинет!
Суккубус улыбалась так же хищно, как и в первую их встречу. Она совсем не изменилась с тех пор, думал Виталя нехотя, преодолевая в себе острую боль, двигаясь в кабинет. Выражение ее горящих глаз говорило, прежде всего, о том, что она все еще помнит, как гонялась за ним тем утром. Очевидно, она прочитала на его лице немой вопрос и, закрыв за собой дверь, держа расстояние между ними, заговорила:
- Прежде всего мне следует извиниться за то утро...
Лицо Витали только сильнее напряглось...
-... мои выводы были преждевременными. Я посчитала, что это ты... или кто-то из вашей компании... - она сморщила брови, - подстроил всё - телефон, ресторан, письмо... Но в дальнейшем я поняла, что ошибаюсь - пожалуй, я совершила глупейшую ошибку, переоценив вашу компанию... Поэтому мне, наверное, следует извиниться... - на мгоновение Суккубус даже забыла о словах Аликса и о нем самом, потому что превыше чувств к этому человеку у нее была накопившая злоба, и она понимала, что, вероятно, это ее первая и последняя возможность вылить ее, не ограничевая себя рамками морали. Не воспользоваться случаем уничтожить корневой элемент, из которого росли ее отрицательные эмоции, было нереально, да и лишь в этом она видела путь очищения. Очищения огнем... Пусть на этом месте должен был быть Григорий Сергеев, а не этот остряк с задатками программиста, но из-за этого студенту у нее также накопилось немало негатива, - Не думай, что это избавляет тебя от ответственности! Вы ворвались в мой кабинет! Какие бы цели вы не преследовали, ты искупишь это сполна!
Виталий холодно уставился на оружие в руках замолчавшей Кубовой, оттягивающей время для выстрела, чтобы получить больше удовольствия. В том, что рано или поздно, она выстрелит, Виталий не сомневался. Выстрелит, когда посчитает нужным. Ее угрозы он воспринял спокойно, но в уме, между тем, строились необычно жестокие картины, в которых он расправляется с ней не менее варварски, чем она собиралась поступить с ним. По отношению к ней нельзя было иметь поблажек, даже не смотря на то, что это была девушка, слабее физически - она умела обращать силу нападающего против его самого - тактического же перевеса у Виталия не было в причину того, что их с Кубовой учили одни и те же люди, одному и тому же, только у закончившей академию по той же специальности Кубовой действительно было несколько больше опыта, раз она пережила кошмар 2052-го, память о котором студенты восстановили не так давно. Лицо его было абсолютно безразлично, что даже немного раздражало ее.
- Перед смертью... ты не соизволишь рассказать зачем вы взломали дверь моего кабинета? Впрочем, - она бегло оглянулась вокруг, примечая что изменений, за счет сорванной шторы и несколько изменившегося, но не исчезнувшего, хаоса на письменном столе, - я кажется понимаю, зачем вы это сделали, но меня больше интересует почему твой товарищ выскочил из кабинета, схватившись руками за голову и крича что-то? А-а? Не пояснишь? - она сделала выпад револьвером, точно показывала, что ждет Виталю в случае, если он не ответит на заданные вопросы.
- Если бы я знал, Суккубус… - спокойно бросил он.
- Хмм...
Никто офицально так к ней не обращался. Определенно, она была в курсе того, что между собой, а иногда и при старших по званию, они именуют ее именно так, но в лицо ей слышать это прозвище пока не приходилось. Ее это, на удивление, нисколько не трогало, даже немного ободряло, потому что имя это, и даже она частично с этим соглашалась, подходит к ее брутальной личности как никакое другое. И если студентов бросает в дрожь упоминание одной ее клички, то это уже не может раздражать...
- Что ты хочешь этим сказать?
- То, что сам не понимаю, что произошло... Не было никаких причин к тому, чтобы он вел себя так... Просто, как будто приступ - хотя подобного с ним никогда не происходило - он схватился за сердце и упал. Когда мы подошли к нему выяснить подробности произошедшего, он оттолкнул нас в сторону и, бурча что-то, выбежал прочь. Лара побежала за ним, а затем... - Виталий осекся, потому на этом месте в рассказе появлялась сама Кубова, так что продолжение было не уместно...
- Странно... - констатировала она, - Но это не имеет значения здесь и сейчас, потому что настало время поставить точку твоему существованию...
Она нацелила на него револьвер, готовая сделать выстрел в любое мгновение, но все же оттягивая его еще на несколько секунд, начала мысленный отсчет. В такой момент она не могла не дать себе почувствовать власть над жизнями людей, которой обладала сейчас, ведь произносимые в уме цифры приближали неминуемую смерть выпускника и это, как ни что другое, тешило ее самолюбие... Восемь-семь... Шесть-пять...
Помещение залил красный свет, предзнаменовавший опасность нависшую над академией. Вой сирены заглушил собственные мысли, от чего Суккубус на мгновение потеряла себя. "Черт, нападение... Аликс... черт!" - прозвучала в сознании перед тем, как Велталь стремительно, вложив всю силу в свое движение, припечатал ее к холодной двери.
- Ааа...
Инстинктивно она сильнее сжала рукоять револьвера, чтобы студент не вырвал его. Случайный выстрел последовал в молоко. Не соображающий до конца, что происходит, почему комнату заливает красный свет тревоги, Виталий быстро дважды ударил Кубову - в лицо и по груди, надеясь, что несколько сломанных ребер остановят ее на некоторое время - и, оттолкнув девушку в сторону, выскочил в коридор, шумевший отзвуками сирены.
Превозмогая боль, чувствуя две струйки крови из носа и комок встающий в груди, тяжело дыша, она поднялась на ноги и, держась за ручку двери, дрожащей рукой наставила револьвер на убегающего студента.
- Ублюдок!
Она последовательно выстрелила три раза и довольно улыбаясь обессиленно рухнула на землю, когда заметила что третий выстрел достиг цели. Виталий запнулся и рухнул на землю. Пуля задела плечо, поднявшийся курсант далее бежал зажимая кровоточащее ранее рукой.
"Досадно, что я его не убила его... - думала Кубова, расплываясь в лучах сирены. С кашлем изо рта вылетали сгустки крови, а острая боль при движениях туловищем говорила о том, что студент, действительно, сломал несколько ребер девушки, - По крайней мере, я его ранила... Его добьют нападающие... Черт!"
Кубова злостно выругалась - как она могла отодвинуть те мысли на второй план...

Bloodwork...

Воскресенье, 15 Апреля 2007 г. 21:18 + в цитатник
В колонках играет - Graveworm
Настроение сейчас - ~

    У эскалатора растекалась лужа крови…
  Рядом суетилась уборщица со шваброй, размазывая по полу липкую темно-красную жидкость. Движение эскалаторов прекратили, и уже несколько минут рабочие метрополитена не без интереса копались в разорванных ступенях самоходной лестницы, отрывали оплавившиеся куски пластика и резины, повисшие на искореженном металлическом каркасе. По всему было видно, что эскалатор у самого спуска разорвало изнутри. Часть разрыва затащил вниз механизм, так что с каждой отделенной деталью, удивление рабочих нарастало. Несмело они высказывали свои догадки по поводу инцидента, но, устремляя взгляд на протянувшийся на пятнадцать метров кровавый след, замолкали, теряя и без того непрочную почву для рассуждений.
   Диспетчер станции, покинувший вахту, угрюмо наблюдал за непривычным трудом рабочих, ожидая пока будет вынесен приговор эскалатору, в любой момент готовый вернуть к жизни оставшиеся три и передать наверх, чтобы сняли заграждение и пустили людей. Но монтеры не спешили с выводами, да и сложно вынести строгое решение для случая, не имевшего места прежде за всю полувековую историю станции, как, в принципе, и всего городского метрополитена.
  Более того, сложно было сказать даже, что конкретно произошло. Во внешних структурах уже изучались пленки камер наблюдения, а корреспонденты газет и телевизионных каналов, точно гончие псы, быстро ступающие на след жертвы во время охоты, уже опрашивали немногочисленных свидетелей. И те, скорее всего, отмалчивались. Или преувеличивали, так как даже диспетчер, непрерывно наблюдающий за бесконечным человекопотоком, проглядел мгновение инцидента. Будь то взрыв, кровавые следы можно было бы объяснить человеческими жертвами, но тогда возникал другой вопрос – куда исчезли части тел. Вопросов было слишком много.
    Эхом с противоположного края платформы доносилась музыка флейты. Молодую длинноволосую девушку, что стояла напротив одной из опорных колонн, увлеченно извлекающую ноты из деревянного инструмента, от чего-то не погнали прочь, когда началась суматоха, связанная с инцидентом. Точно мелодия эта отгоняла подобные мысли у занятых демонтажем рабочих или, точно она сроднилась с этим местом, каждый вечер в одно и то же время приходя сюда, чтобы играть. Редко она отрывала взгляд от проезжающих мимо, не останавливающихся теперь на этой станции, поездов на раскореженный эскалатор, от чего в мелодии на мгновение появлялись трагические нотки. Драма мелодии, повторяющиеся в отрывках музыкального произведения, впитывалась настроением молчаливого юноши, поникши сидящего напротив девушки…
    Его появление она заметила не сразу. Точно заблудший зверь, увидевший огонь костра, и осторожно приближающийся к очагу, он занял место рядом с ее музыкой, холодно рассматривая колонны. На зверя он походил сильнее еще оттого, что на руке его были резаные раны, и из них каплями стекала кровь. Юноша отрешенно смотрел на их падение, завлечено вслушиваясь в плавные переходы музыки. Казалось, он и завоет сейчас совсем по-звериному.
    Она не знала кто он, что он. Ей непреодолимо хотелось спросить, но останавливало ощущение того, что он может исчезнуть, как призрак, когда она отпустит инструмент, и вместе с тем, прекратится мелодия. А этот человек-призрак мог быть ее первым настоящим слушателем. Поэтому она играла дальше, просто наслаждаясь мгновением этого призрачного признания. Необъятное складывалось в простую улыбку.
    А монтеры шумели где-то далеко тяжелыми инструментами и вопросами…



С мечом(2) - новая серия фотографий в фотоальбоме

Суббота, 07 Апреля 2007 г. 22:48 + в цитатник


Поиск сообщений в Ёльф823328
Страницы: [3] 2 1 Календарь