В колонках играет - Naglfar - Harvest(2007)
Настроение сейчас - ~

If, Then, Else...

 

     Их сбило с ног очередным, оказавшимся сильнее предыдущих, толчком. Твердь разверзлась. Он бросился к ней, но тут же остановился, когда увидел раскрывшуюся между ними пропасть. Точно огромную черную пасть…
   - Алекс!
   - Мери!
   Они бессмысленно тянули руки навстречу друг другу, но расстояние разделившей их пропасти, было слишком велико. От безнадежности происходящего Александр осел на холодную землю и еле слышно выругался. Рыжеволосая Мерил мрачно смотрела вглубь бездонного провала. С ломаного края опасно срывались в темноту обрыва куски каменной породы, черный дерн прямо вместе с травой. Дрожь земли, между тем, прекратилась. Трещина, немного изгибаясь, тянулась к обеим сторонам горизонта, конца ее не было видно. Точно планета, на которую их  забросило, раскололась на две половинки…
   - Не перепрыгнуть… - сухо выдавила она из себя, поймав его холодный взгляд. Он промолчал – им овладевало чувство дежа-вю. На какое-то мгновение ему показалось даже, что странные миры, между которыми они безрассудно прыгали, всего лишь повторение прошлой жизни, деталь за деталью. Образы, наслаивающиеся друг на друга, подозрительно напоминающие что-то минувшее. Если не в окружении, так в ощущениях… Он взглянул на Мерил – впервые за сутки он видел ее мрачной, поникшей. Такой ее, бывало, он видел раньше, по времени неопределенно раньше… до того, как он, убегая по кладбищу от собак, упал в канаву и очнулся под палящими лучами солнца голубой пустыни одного из «миров»… И теперь очередной разрыв между ними. Разве не было этого раньше?..
   - Что делать, Ал?
   Голос ее дрожал. В глазах стоял страх, понятный и до боли знакомый страх расставания. К тому же такого глупого… почти мнимого. Оставаясь рядом и в то же время так далеко…
   - Не знаю… - откровенно ответил он, - Все так мгновенно произошло…
   Слова терялись. В голове перепутались все мысли, но усугублять их неприятное положение безрассудными словами, неподкрепленными решением проблемы, не хотелось. Поэтому он замолчал.
   Так они, молча, иногда неуверенно поглядывая друг на друга, дождались заката…
  - Мне не нравится этот мир… - прервала молчание она.
   Все миры были странными фантазиями, дивными и немного пугающими. Снежными и горячими. Солнечными или совсем мрачными. Хаотичными или выстроенными в странные последовательности территорий. Живыми или мертвыми. Они были разными, но каждый из них оставлял после себя вполне определенное впечатление. А их забавляло, прикладывая резные ручки к земле, скалам или даже пустому воздуху, открывать двери между ними. Прыгать в новое, неизведанное пространство. Словно дети, нашедшие себе забаву… Смех, радость… К тому же они так давно не виделись, что совсем не придавали значения тому, куда их бросало…
   - Сколько у тебя осталось «ручек»?
   - Две… - она неохотно потянулась к поясу, - нет три…
   Черт, подумал он… А если все-таки разбежаться… Быть может, тогда он достанет. Нет, хотя бы руками зацепиться… Он нахмурился – сумасшествие и слепая вера не спасли бы его сейчас, ведь раньше Алу не приходилось выполнять ни сложных прыжков, ни заниматься опасным скалолазанием.
   Мерил оторвала одну из ручек от связки на поясе.
   - Ты думаешь, стоит попробовать?
   - Думаю, у нас нет иного выхода… - ответил он, поняв по ее интонации смысл вопроса, - Только над самой пропастью…
   - Как?.. – удивилась она, поднимаясь на ноги, - Это самоубийство, Алекс!
   - Да… но… по-другому у нас не получится… - ее лицо дрогнуло, выражая переплетение эмоций, нескладывающихся в слова, - Доверься мне. Все будет хорошо… - неуверенно добавил он. Попытался изобразить улыбку, но вышло это натянуто, что не скрыло от нее фальшь. Она отвела глаза, подавляя в себе крики души. В глубинах сознания она невольно с ним соглашалась, хотя в сердце и боялась того, что ему предстоит.
   - Только…
   - Нет, Мерил, никаких «только»! Не бери на себя больше, чем можешь выполнить… Просто открой дверь.
   - Алекс, я…
    Тревожные голоса переполняли его, так что он не выдержал и перешел на крик:
   - Не надо, Мерил! Мы не прощаемся!
  Она напряженно кивнула. Секунду колеблясь, она вытянула вперед ладонь, прикладывая края ручки к воздуху, постепенно теряющему свою прозрачность. Проявились очертания поверхности деревянной двери. До нее было порядка пяти метров. Мерил потянула на себя ручку. Дверной проем на мгновение открыл взволнованное лицо Мерил, после чего плоскость рамки помутнела, вскоре став совсем темной.
   Александр отошел в сторону, чтобы убедиться – Мерил уже по другую сторону ворот, что легко перешагнула через них. А ему предстоит превозмочь себя… Деревянная дверь беззвучно качалась от порывов ветра на невидимых петлях. Решаться на прыжок совсем не хотелось. Ограничительным фактором было время – отверстия оставленные «ручками» держались не долее нескольких минут…
   Пятьдесят метров до обрыва. Багровые лучи заката на мягкой траве. Учащенное сердцебиение. Какие-то события, проплывающие перед глазами. Ощущения, мысли… Проскочило даже воспоминание о том, почему в прошлом между ними возникла бездна непонимания, приведшая к их расставанию, но он отбросил и ее вместе со всеми предрассудками. Между ними нету пропасти… И побежал. Оттолкнулся у самого края. Вытянул ладони…
   В проходе на мгновение показалась человеческая фигура. Алекс даже не успел подумать о том, что то была не Мэрил, а мужчина. Он налетел на невидимую грань переплетающихся в месте перехода миров. Ладони вцепились в холодные камни другого мира.
   - Помочь? – донесся бездушный мужской голос, и тот час Александра стало затягивать в отверстие. Когда он стоял по противоположную сторону от двери, никого рядом не было. Даже Мерил…
   Вокруг царил мрак. В полутьме проглядывались контуры округлого помещения с множеством белых дверей без ручек, замостивших все стены и даже невысокий потолок. Переход между мирами затягивался…
   - Здравствуйте! – в центре залы зажегся фонарь, стоящий на высокой резной ножке. Напротив располагалась витрина, за ней – седой мужчина невысокого роста, в потертом сюртуке, со старым беретом на бок, из-под которого вылезала рваная челка белых волос. Морщинистое лицо искосилось в улыбке, - Подойдите же уже!
   Это был первый человек помимо, собственно, Мерил, встретившийся ему между мирами. До этого их короткому путешествию сопутствовали только редкие встречи со странными обитателями неизвестных миров. Чаще воздухоплавающими. Птицами все же язык не поворачивался их назвать…
   - Что-нибудь интересует?
   Старик, приподнявшись, положил ладони на прилавок. Был он невнятной внешности – узкие глаза, широкие скулы, двойной подбородок, морщины смуглой загорелой кожи. Точно в нем перемешалось немного от каждой из рас…
   На изумрудной скатерти лежали дверные ручки. Обычные. Деревянные. Металлические. Резные. Бесформенные. Разные… Александр окинул их взглядом, теряясь в догадках о том, куда его забросило в этот раз. Это помещение не было ни открытым, большим, ни живым, ни красивым… просто странным. Немного пугающим.
    - Ценников нету… - таинственно выдавил он, указывая на расписной металлический ключ в центре.
    -  Ну, конечно, молодой человек… Это же Конец Времени.
    - Что, простите?.. – растерянно произнес Александр.
   - Конец Времени… И с вашей стороны, молодой человек, это невежественно!.. По-вашему, все должно иметь цену? Разве вы не видите бесценных вещей этой жизни!?
   На подобное ему нечем было даже ответить – точно они разговаривали на разных языках. Бесценное… Конечно у него есть бесценное, и как странно, что он определил цену «этого» только сейчас…
   - Нет ничего дороже миров, нет ничего ценнее путей…
   - Простите, - перебил он его. Лицо старика недовольно скосилось, точно его оторвали от важного дела, - Вы девушку не видели?..
   - Хех… рыженькую? – засиял старик – В кедах и синих джинсах с блестками и серой кофточке?..
   - …да… - недоумевал он, сразу же загоревшись, - Так вы ее видели?
   - Ничего-то вы не цените…
   Хлопнула дощечка дверцы, старик вышел, поравнявшись с юношей. В руках старика показалась курительная трубка. Чиркнув огнивом по ее металлической части, дождавшись пока табак не задымит, он затянулся и, выдохнув смолисто-серое облако, продолжил.
   - Вам сделали ценный дар, а вы прокуражили его… - старик вытащил трубку изо рта – В двери нельзя заходить с разных сторон…
   - …
   - Да-да – нельзя!.. – секунду он смотрел на клубы дыма, - Ее здесь сейчас нету…
   - Если я в… конце времен, то где она?
   - А вы сами подумайте! – резко ответил старик. Заметив изумленный почти жалобный взгляд юноши, он изменился в интонации, - Ну ладно, раз нет соображений на этот счет, дам подсказку… Дверь переместила ее в противоположном направлении…
   - В… начало времен?.. – неуверенно добавил он, вызвав улыбку у старика.
   - Вот именно! Там мой брат – у него такая же лавка, только торгует он дверными замками. Она скорее всего там... Да нет, точно там. Вас разделяет вечность…
   Последняя фраза, сказанная стариком почти нежно, словно он говорил не о времени, а о другом человеке, вызвала у него прилив гомерического смеха. Старик отставил в сторону трубку и тихонько засмеялся вместе с ним.
   - Глупо получилось, да?..
   Глупо?.. Он смеялся, потому что не знал, что лучше в его случае – плакать, биться о стены, рвать волосы на голове или броситься в случайную дверь, в надежде что бесконечность в пространстве странных миров куда короче чем в реальности… Остановившись, он обессилено сел на месте.
   Бесконечность… Минус-бесконечность… Что-то вспоминалось еще из школы… Пределы ряда сходимости… Совсем не нужное и даже бесполезное…
   Да что там бесконечность?!... Не важно, что их разделяет – ее нет рядом… Только сдаваться нельзя – смешно ли, несмешно… Второй раз он ее уже не потеряет
   - Извините, можно у вас взять несколько дверных ручек?
   - Хех… - старик затянулся, делая важный взгляд, - А зачем тебе? Думаешь обойти время?
   - Я попытаюсь…
   - А если вас разделяют тысячи дверей?..
   - Я ее найду…
   - Любишь ее?
   - Да…
   Старик многозначительно хмыкнул. Через мгновение он отложил трубку в сторону, и вернулся за стеллаж внутрь лавки.
   - Эх… Так всегда. Каждый раз одно и тоже… - он улыбнулся, дождавшись, когда Александр поднимется, - Много раз – снова и снова. Время имеет свойство повторять все по кругу. Оно циклично, молодой человек.
   Конец Времени, Начало Времени… время циклично… Он понял. Лицо его пылало, сияя улыбкой и всеми красками радости… Старик протягивал ключ. Обычный немного ржавый медный ключ с тремя зазубринами. Холодный. Самый обычный.
   - Да, молодой человек, вторая дверь налево.
   Он сорвался с места, остановился на секунду, обернулся.
   - Спасибо…
   - Передавайте привет моему Брату…
   Старик улыбнулся одной из дверей, закурил трубку и добавил в полголоса:
   - И цените вечность, когда она не разделяет, а рождает…

 

Есть фарша полкило
И есть мука для теста.
Пока еще светло
Давай обеда вместо
Лепить с тобой слонов!
Сибирских и монгольских,
И с южных островов,
И с пиков Альпов скользких.
Одарим их теплом,
Замесим солнце в тесте,
Пока еще светло.
Давай их слепим вместе...

В колонках играет - Trelleborg
Настроение сейчас - ~

Я помогу тебе летать!
Возьми мое крыло, Сестренка.
Туда - к созвездию Лисенка
Лети и дай себе мечтать.

Позволь крылу тебя поднять
К рассвету, солнцу, выше звезд,
Кометой стань, расправив хвост,
Луны слепой ломая стать.

Туда, где время мчится вспять
И дышат алые закаты,
И где, увидев их когда-то,
Их можно сутками встречать.

Лети и дай себе мечтать.
На небо звездного Лисенка.
Туда - лети. Лети, Сестренка.
Я знаю где тебя искать...

В колонках играет - Rapture
Настроение сейчас - ~

Тише, тише... не шурши...
Видишь - месяц возле крыши...
На болоте камыши
Стебли к звездам тянут выше...

Нет, ты видимо не слышишь -
На весь хутор - ни души...
Только полевые мыши
Разшалились, малыши...

В колонках играет - Raintime
Настроение сейчас - ~


   Черное облако за ее спиной начало медленно уменьшаться в размерах. Девушка игриво улыбнулась, заинтересованно глядя в его сторону. Ветер гулял в кудрях светлых, выгоревших до белиpны волосах. Поверх волос ярко-красная бандана. На кожанном поясе слева связка ржавых ключей, справа - металлических дверных ручек.  На фоне бурлящего волнами океана и безоблачного неба контур ее тела немного сиял и Игорь удивился бы появлению старой знакомой, если бы не сумасбродность нахождения его здесь самого - тропический остров, пальмы, чем-то больше похожие на северные ели, скалы в глубине острова, куда зачем-то слетались со всех сторон клиньями странные длиннокрылые птицы...
   Все же ее здесь могло не быть. Она же отрезала все его восторженные чувства по поводу ее появления в этом странном месте единственной сухой фразой:
   - А... это снова ты... - надменно бросила она, оборачиваясь к сужающейся черной дыре. Рука легла на пояс.
   - То есть... снова? - недоумевал он, подходя к ней ближе. Поравнявшись с ее плечом он заглянул ей в лицо. Девушка отрешенно смотрела на горизонт.
   - Да все просто... - бодро произнесла она, устремив взгляд на единственное облако, держащееся на небе бездвижно почти вертикально над ними, - Я тебя уже третий раз вижу... Ты мне снишься... - констатировала она после некоторой паузы.
   Черная дыра, из которой она появилась, издав еле слышный щелчок, сверкнув белым светом, исчезла. Бегло глянув на место воронки, которое расплывалось, искривляя проходящий сквозь свет, точна стеклянная призма, немного больше остального пространства, она опять непонятно улыбнулась. Точно это имело какое-то для нее значение. Затем резко повернулась на месте и потянула его за рукав прочь с песчанной насыпи пляжа.
   - Сон, - непонятно бросила она, то ли обращаясь к нему, то ли поясняя какую-то из недосказанных мыслей, - Я же по тебе скучала! Поэтому снишься...
   - Логично... - неловко парировал он, так как не знал, что можно противопоставить последним ее словам. Она хихикнула, приметив его смущенность, и зашагала быстрее. Впереди почти сразу за небольшим холмом, которым заканчивался каменистый пляж, вырастала полоска леса. Густая трава по пояс, медленно колышущаяся на ветре, точно скрывала тайну острова. Из нее доносился знакомый стрекот кузнечиков. Справа росли странные остроконечные пальмы, на одной из ветвей которых разместилась пара длиннокрылов. Совсем невысоко над далекой горой поднималось две луны - белая и голубая...
   - ...только ты не думала, что это ты мне снишься, а не наоборот...
   Выхухоль останавилась, мгновение оценивая его позицию.
   - Нет, - высоко задрала она подбородок и косилась на него, как на игрушку, - И кстати, сны не рассуждают!
   - Еще как рассуждают... Черт! - выругался он, когда она рассмеялась, ведь последними словами он точно дал согласие ее мыслям, - В смысле, Я не сон!
   - И вчера ты говорил тоже самое... И позавчера...
   - Да ну!... - полувосклицательно бросил он, не зная что противопоставить ее словам - "вчера" точно терялось где-то в дымке. Да и несколько сложно - ясно, даже несколько удивляясь тому насколько спокойна была эта мысль, подумал он - рассуждать о дне вчерашнем, если ты мимолетный сон. В не зависимости от того, кому принадлежал этот сон, память и время теряли в нем свои очертания и свойства. А мир сна становился живым потоком ассоциаций, искривленным событиями и мыслями прошлого...
   - Погоди, - он высвободил руку, - Если это твой сон, то объясни мне его!
   Девушка нахмурилась. Улыбка сползла с ее лица, брови нахмурились, скулы напряглись. Да, звучало сомнительно, но хотелось настоять на своем, пусть даже через нелепицу этого заявления. Будь это ее сон, она сможет привязать его к чему-нибудь. Потому что в представлении молодого человека этот странный карамельный остров не ассцировался совсем ни с чем. Даже если было какое-то сложное объяснение...
   - Эх рассуждаешь как много лет назад... Я думала время немного исправит тебя...
   И на это тоже нечего было ответить... Время опять не воспринималось по-обычному - когда они последний раз виделись... год... десять лет... нет, явно меньше... но неизвестно... память отрезала и здесь, невольно заставляя его ощущать себя ее сном. Между ними точно было растояние непонимания, и каждый говорил на свое непонятном другому языке. Точно кто-то из них был ненастоящим, подделкой... Точно нельзя было сказать, кто...
   - И кстати, Сны - не спорят...
   - Да, что ты зациклилась! - не выдержал он. Закричал, но высокая трава, в которую они вошли точно поглотила его крик, делая его не громче обычного голоса, - Можешь отбросить это понятие - "сон" и пояснить, наконец, где мы находимся!.. Без слова сон или его синонимов!
   - Мы во...
   Игорь невольно залился смехом, когда лицо девушки застыло. Только ощущение радости быстро сменил страх - она оставалась бездвижна. Провел рукой перед ее замерзшим взглядом - никакой реакции. Аккуратно тронул - твердая, точно камень.
   Точно она не нашла другого объяснения помимо этого слова и застыла...
   И сны, правда, не спорят...
   - Спасибо... - услышал он голос из-за спины, наблюдая в то время как остров довольно резка начинает сбрасывать свои очертания. Небо темнело. На нем стремительно появлялись белые точки звезд, а пара спутников-лун резко изменила направление движения быстро приближаясь к прежнему местонахождения солнца, которое исчезло почти мгновенно, точно его выключили.
   - Спасибо... - повторил голос несколько нежнее и в то же время мрачнее. Голос принадлежал его спутнице, но та продолжала стоять подобно статуе, да звук шел из-за спины. Он обернулся. В лунном свечении было видно два контура.
   - Оля?
   - Да, - приветливо отозвалась Выхухоль. Похоже настоящая Выхухоль, - Здравствуй и... извини, мне не чем тебя обрадовать. Все другое и реально...
   Второй фигурой - он рассмотрел - был сам Игорь, застывший в неуклюжей странной позе...
   - Мы во сне? - неуверенно спросил он, приближаясь к ней.
   - Не знаю... - откровенно ответила она.
   - ... круто.... - добавил он, плавно падая в мягкую холодную траву незнакомой ночи...

Прямо в тему моих бредотворений)))

В колонках играет - Lawnmower Death
Настроение сейчас - ~

...с солнца на крыши домов сыпался пепел и красные птицы тревожно разносили его по берлогам. Растущая под кустами земля податливо расползалась под ногами Сатоносеня. Черные рыночники приветливо улетали, примечая шелест его ушей. Осень хищно нападала на беглых собак. Пьяный ветер через форточки воровал из квартир апельсины. А Беловыхухоли все не было...
Всех правых уток выключили, так что пулемет он оставил, когда выходил, на кухне. Сферический страх перед небом испарился, когда заголосили первые мганги и сумрачная дрожь расступилась. Ветхие слоны повяли, открывая узкую тропинку в новый день...

Берегись, поджавши хвост,
Убегай, не видя ног!
Завтра будет холокост!
Я уже держу клинок

И горю желаньем мести!
Что ты скачешь как овца?!
Ужаснись - ведь я же вестник
Благородного конца!

Прояви немного чести -
Собери семейства дом.
Будет даже интересней
Оптом вас рубить потом!

Ты скачи, скачи презренный,
Лишь бы вас не видеть впредь...
Проведи свой час последний
Под девизом - "ЗАЙЦАМ СМЕРТЬ!!!!!!!"

118 просмотров

Привезен братом из Челябинска. Мы, конечно, в Шемроке немного другое танцуем, но и в подобных танцах я тоже когда-то принимал участие, правда давно...

В колонках играет - Blind Stare
Настроение сейчас - ~

Суккубус соображала туго. В этот раз она умудрилась перебрать со спиртным, чего не случалось с ней очень давно, особенно учитывая вошедшие в привычку ежедневние "тренировки" перед сном. Она делала над собой усилие, чтобы не качаться из стороны в сторону, с трудом держалась на ногах, которые вели ее по корридору прочь от омерзительных лиц выпускников  и приевшихся разговоров, пусть и в неформальной обстановке, с начальством. Ярость пылала в ней сильнее обычного, алкоголь ни капли не помогал справиться с нахлынувшими чувствовами, делая эту ярость только более искренней и не скрытой, отчего, идя по коридору, она выискивала глазами жертву, на которой отыграется за свое состояние. Везение и здесь, казалось, оставило ее - коридор был, как на зло, безлюден. И в этом не было ничего удивительного - судя по часам вскоре должна была закончится нудная торжественная и начаться самая интересная часть бала. Руководство университета, как всегда, подготовило массу сюрпризов, неожиданных ходов, припасая все действительно интересное на потом, и, наслышанные о прошлогоднем выпускном от своих коллег, бывшие студенты, теперь являющиеся полноправными военными, не спешили покидать помещение зала. Солнце исчезало за горизонтом, луна уже во всю светила на небосводе. А когда небо озарят первые точки звезд, раздастся салют в честь выпускников. Его-то уж точно никто не пропустит, думала она, с некоторым сожалением понимая, что злость не найдет применения, цели, а неприятные ощущения и эмоции в который раз придется вылить на предметы неодушевленные. В таком состоянии, вспоминая навыки программирования, которыми она умело пользовалась еще при обучении на младших курсах, неоднократно она садилась за написание сценариев для Энцифалона. Новоявленные шедевры зодчества кошмаров она уже на следующий день пускала в ход, и ярость ее, пусть и через сложные манипуляции с инициляторами реальности, доходила до тех, кто, являясь причиной ее возникновения, порождал в девушке эти злые противоречивые желания. Суккубус при этом не сомневалась, что примени она свой талант к написанию произведений кроваво-кошмарного характера, то смогла бы прилично заработать, стать известной, а, возможно, даже и жить за счет писательского труда, но слава и богатства были, как и прежде, последними из ее стремлений, особенно если дело касалось сведения личных счетов со студентами, а необычный возникающий в связи с сильными эмоциональными перегрузками талант практического кошмаросоздания в извращенный способ получения удовольствия и самовыражения... А тот, факт, что по ее воле таким образом потеряли боеспособность и были отчислены несколько студентов мало волновало ее, пусть даже один из них всю оставшуюся жизнь пролежит в больнице "желтого" дома, подверженный поражению странной совокупности отклонений - эпилептические припадки в смеси с частичным параличом - опасным сочетанием, являющихся прямым следствием воздействия очередного кошмара, созданного Кубовой, прямо или косвенно: припадки были вызваны мнимой смертью в пространстве Энцифалона, где парня разорвало на две части стремительно сорвавшейся от взрыва лебедкой механизма крана; паралич левой части тела, и это было показано уже вследствие недолгих исследований мозга студента, был связан с разрывом блокирующего эмоции чипа... Причины разрыва не были установлены.
   Сейчас, подумала она, что даже несколько успокоило ее наростающую ежесекундно ярость, ее необычное состояние выльется даже в более опасную программу, чем тогда. В воображении уже давно вертелся образ, над которым она хотела поэкспериментировать, изменив, как и во всех предыдущих случаях до пугающей неузнаваемости. Ей уже приходилось устраивать кровавые бани из размеренных прямолинейных исторических сражений, делать малочисленные армии врага непобедимым настолько, насколько позволяли это внутренние ограничения среды программирования, и даже забрасывала студентов в условия ядерной зимы, что было сущим издевательством даже по сравнению с предыдущими программами , так как вооруженным лишь дубинками и копьями студентам пришлось отбивать нападения мамонтоподобных парнокопытных существ огромного роста, можнатых, ходящих на задних лапах, со сверкающими хищными взглядами и острыми, как сабля когтями на длинных согнутых конечностях. Пятиметровые гиганты были пределом ее фантазии, все же в области тонких изобразительных материй она разбиралась далеко не так хорошо, как в теории войны, но в создание странных существ вложила всю себя вместе с ненавистью и яростью, отчего существа получились весьма реалистичны, куда более натуральные даже, чем снежные люди , изображавшие из себя в той мрачной фантазии лишь подвижные декорации... В этот раз ей удасться превзойти себя, думала она, потому что...
   В кармане завибрировал телефон. Девушка остановилась, неловко  осматриваясь, нет ли случайных свидетелей и убедившись в оном, трясущейся рукой, то ли от выпитого, то ли того, что она вдруг поверила в невозможное и это, действительно, пропавший Аликс, достала из кармана пластиковую трубку. При виде высветившейся на черно-белом монохромном дисплее имени у нее выступил румянец на щеках. Мозг продолжал упорно отрицать мысль о том, что это мог быть он, но сердце подсказывало обратное и голос его был значительно сильней. Чувства захватили ее полностью, что ей даже ненадолго показалось, что она совсем трезва. Был единственный способ проверить, что же в споре души и разума, является истинно...
   - Алло, - натянуто произнесла она, поднося к уху трубку, - Аликс, это ты?
   - Да, приветствую, Лита, - произнес знакомый голос. Суккубус встрепетнулась услышав забытое прозвище, которым ее именовали в студенческую пору. Кровь ударила в голову. Не сдерживая себя, девушка начала говорить что-то. Вопросы, фразы, смысла которых не понимала сама. Слова превращались в единый поток наболевшего на сердце, а спутанные в комок мысли не поспевали за языком, - Я все объясню позже... - оборвал он ее, после чего девушка наконец замолкла, - Так то лучше... Я обещал придти за тобой, Лита, и я выполню это обещание, просто подожди немного дольше...
   - Аликс... - теперь она незнала говорить, почувствовав себя маленькой и хрупкой девочкой, найденной рыцарем в белых сверкающих доспехах и мечом в сильных руках спасителя. С этим чувством не получалось и не хотелось никак бороться - оно было не уместно, но, разливаясь в нем, Светлана хотела продлить ощущение парения как можно дольше. Разум притупился...
   - ... я звоню не просто так. Мои худшие ожидания, к сожалению, оправдали себя. Теперь у меня в этом даже нет сомнений - в ближайший час на академию будет совершено нападение...
   Она не слышала его слов, утопая в его прекрасном голосе. Ведь она знала, всегда знала, пряча сомнения в глубины души, что бы ни говорили, что бы ни мыслилось и  ни делалось, она верила, что этот момент когда-нибудь наступит, и, прежде всего, в то, что он сохранил свою жизнь, чудесным образом избежав кары быть неоправданно повешенным вместе остальными одногруппниками, которые еще долго будет приследовать ее во снах...
   - Слушай, - он изменился в интонации, от чего на мгновение она оторвалась от казавшегося пением голоса и опомнилась. Вернувшись в действительность она с некоторой досадой поняла, что она пропустила мимо ушей большую часть его слов, пропустив их сквозь себя, - враг не известен, но критическая масса огромна, похоже они, хотя точно еще мало известно на этот счет, обладают неизвестными нам технологиями, поэтому столкновение может принять самый страшный характер, так что у меня к тебе будет просьба...
   - Да?...
  - Предупреди выпускников о нападении. Но прежде всего забери все личные дела. Все! Сама уходи как можно скорее...
  - Да... - ответила она, хотя из-за пропущенной части не вникла в смысл его просьбы.
   - Прощай, меня могут отследить... Мы еще свяжемся...
   Что он имел в виду, думала она в тот момент. Из головы вылетели слова о нападении, мозг тяжело осмысливал полученную информацию. Возникали сотни вопросов, ответы на которые находились не так легко. Почему он в течении двух лет не связывался с ней по государственному каналу, оставляя глубокую рану на сердце? Как он узнал про нападение, и как может произойти нападение в центре Москвы? Зачем вообще нападать на академию? И если целью их является уничтожение студентов, то они, наоборот, выбрали самый не удобный для этого момент, так как большая их часть находится вне столицы на учебной практике? В конце концов, зачем ему их документы, и откуда он так осведомлен на счет ее назначения и нападения в том числе? Эти вопросы, в любом другом случае, были бы несложны для осмысления, но Кубова находилась не в том состоянии, чтобы размышлять. Жалкие попытки разобраться в их сущности приводили к тому, что она натыкалась на явные противоречия в своих предположениях, отчего лишь больше запутывалась. Давала о себе знать головная боль... К удивлению, после короткого телефонного разговора она ощущала, что знает о мистически спасшемся Аликсе еще меньше, чем до него...
   За этими рассуждениями она дощла до личного кабинета, даже не приметив, что
двери в него приоткрыты. Поддавшись течению мыслей, она потеряла ту свою черту, за которую в частности ее так ненавидели студенты - внимательность, доходящую до мелочей, и в купе с этим чуткую интуицию, от которых невозможно было скрыть что-либо, будь то серьезный проступок, обрывок фразы или недовольный взгляд в ее сторону. С действительностью она себя уже почти не отождествляла, как это бывало ранее в моменты сильных переживаний, только в этот раз ее окрылило, а не припечатоло в очередной раз к земле...
   Из кабинета донесся крик, в одно мгновение вернувший ее в реальность. Из дверей с шумом вылетел юноша, лица которого она не приметила в суматохе. Почти сбив ее сног, он сильно задел ее плечом и, схватившись руками за голову, побежал прочь. Голос бежавшего, его надрывной крик осто врезался в тишину коридора, отчего по телу Кубовой побежали мурашки. Удар выбил из ее ладони телефон и тот, подлетев высоко в воздух, ударился о землю. Расколовшись на множество кусочков, он стремительно разлетелся в стороны, только внутренности аппарата на этот раз, казалось, были потеряны уже безвозвратно, в отличие от случая на пропускном пункте академии несколькими часами ранее...
   - Виктор, стой! - шли из кабинета звуки, в которых узнавался голос Лары Антоновы, а через секунду - и вновь для Кубовой это оказалось неожиданностью - выпускница выскочила вслед за Виктором. Теперь то у Светланы не было сомнений на счет личин учинивших диверсию на ее собственность студентов, и она была готова устроить над ними строгий вольный суд по всем канонам военного времени...
   - А ну-ка стой!.. - рявкнула Суккубус. Попытка схватить девушку за плечо прошла безуспешно - Кубова лишь зачерпнула рукой воздух у ее плеча.
   - Виктор, пожалуйста, остановись! - кричала зеленоглазая девушка, догоняя, как поняла Кубова, Виктора Святославцева, - Стой, пожалуйста!
   Ей было уже не до шуток. В очередной раз выходя из себя от появления нетерпимой компании студентов, она потянулась в сумочку за револьвером. Внутри был еще кто-то - она отчетлива слышала мешканье каблуков по дорогому паркету кабинета. Предположительно это был Григорий - эти студенты всегда были заодно, думали одинаково и были неразлучимы во всех своих проявлениях. Там где один, рано или поздно находились и другие, должен был быть и этот так сильно нетерпимый студент.
   - Попался! - крикнула она, выставив револьвер к лицу предположительного диверсанта. Юноша испуганно дернулся подаваясь назад. Ее лицо искосила злая улыбка, когда перед ней предстал Виталий Бондарев, - Попался... - повторила она медленнее...




  
   Лето 2052-го было не менее жарким, чем одно из предшествующих ему, и эта тенденция из года в год только наростала. И хотя среднегодовая температура почти не изменилась за последние пятьдесят лет, все же в середине века центральную часть Восточно-Европейской равнины на протяжении года все чаще бросало в крайности - из одной климатической аномалии в другую. Зимы последние несколько лет перестали быть мягкими, стало значительно меньше осадков осенью и больше на стыке весны и лета - в целом климат стал куда более континентальным, нежели был раньше, а Москву одолевали совсем другие ветра...
   Комплексная учебная практика группы А1-106, традиционно проводимая на полигоне под Смоленском, началась не так привычно, как ранее, необычно. Кто-то задерживался, что-то серьезное произошло и об этом неоповестили лишь самих студентов, или та разношерстная компания будущих военспецов приехала сильно раньше положенного времени - встреча курсантов произошла так, что создавалось ощущение что приезда вообще не ожидали. За две с небольшим недели проведенные в военном поселке ракетной базы, вернее в одном из свободных его бараков, они почти не видели военных лиц, за исключением сопровождающего преподавателя из академии и курсантов какого-то военного училища, разместившихся в соседнем общежитии, проходящих аналогичную практику. И возможно потому это время впервые за четыре года и последующее время обучения в академии ассоциировалось у них с понятием абсолютной почти безграничной свободы, ведь с их обучением было не до отдыха - экзамены в конце одного полугодия плавно перетекали в начало следующего...
   Их барак находился на окраине военной базы, в той ее части, где практически не появлялись военные офицеры. Допуска к мехам, находившемся в ангарах неподалеку, не было, библиотека отсутствовала как таковая, отчего студенты даже немного посмеивались над коренными обитателями этих территорий. Связь с миром, по крайней мере, в их бараке, осуществлялась по средствам телефона, стоящего в коптерской будке, намного десятилетий устаревшей и раритетной теперь модели, выполненной из зеленого пластика, с архаичным дисковым набором цифр номера, вызывавшим даже у эмоционально заблокированных студентов нескрываемые порывы лошадиного ржания.
   Каждым утром, начинавшимся с несколько позднего по сравнению с их прошлым графиком подьема, быстрого завтрака в столовой в общежитии, им выдавали на руки гидро-метеологические приборы, устаревшие, как и все здесь, на десять-двадцать лет, и оставляли им работу на свое усмотрение. Никаких линеек и постороений, никого над душой, и даже результаты исследований и измерений, казалось, здесь мало кого интересовали, хотя ежедневно они, сдавая инвентать, представляли максимально полный отчет о проделанной работе хотя бы потому, что их ответственность не позволяла проявить себя с иной стороны. "Хорошо, что картошку не отправили копать!" - говорили им бритые налысо юноши из соседнего барака, и юмор их почему-то оставался студентам не понятным...
   В их коллективе быстро дал о себе знать дух самоорганизации, с лихвой окупивший отсутствие цели исследований. Было высказано предложение разбиться на группы по несколько человек и начать исследование окружающей их местности. Учитывая скучный образ жизни местных жителей и практически полную их изоляцию не только от остального мира, но и от благ научного прогресса, на территории ракетной базы они надолго не задержались. Их забавлял тот факт, что скрытая от всеобщего глаза, не указанная на большинстве карт секретная база, на деле сама оказалась в состоянии информационной блокады...
   Территорию базы со всех сторон окружал лес смешанного типа. За первые несколько дней покончив из измерениями состава воздуха в разных частях базы, и оставив легкое воздухоплавающее оборудование, курсанты разбились на группы и, выбрав произвольное направление, принялись за исследование леса. Хорошей карты местности они так и не нашли - вернее, им ее не дали - так как положение ракетной базы должно было оставаться засекреченным в том числе и для них. Карта, впрочем, была, но с их знаниями они вряд ли бы сходу нашли себя на ней, так как от самого райцентра ехали внутри закрытого грузовика, таким образом, слегка потерявшись. Поэтому каждая из групп быстро сориентировалась относительно своих последующих назначениях и специализации в новой обстановке, а, как казалось поначалу, безвыходное скучное положение, в которое они так не вовремя попали, попав на эту практику, должно было с лихвой окупиться интересными исследованиями, носящими полуприключенческий характер.
   Действительно, группа Святославцева в первый же день наткнулась на медведя. Крупный зверь не заметил их, и больших неприятностей, будь то надрывы от когтей мясистых лап или сломанное в процессе срочного "отступления" казенное оборудование, таким образом, они все же избежали. Впрочем, на следующий день они прошли тем же маршрутом, чтобы закончить прерванные появлением хищного существа исследования окрестных территорий, но более никого кроме белок, игриво перебегающих с ветки на ветку прямо у них над головами и бесчисленного числа уток на небольших запрудах они так и не встретили.
   Староста группы Жихомир, Виталий Бондарев и Рэтт взяли на себя всю картографию. Они продвигались поэтому несколько заметно остальных, каждый вечер представляя на рассмотрение однокурсников плакат формата А0, где с каждым вечером пустого пространства становилось все меньше и меньше. Когда у Лары Антоновой вследствие неудачного перехода через ручей по непрочному мостику вышли из строя приборы для измерения состава почв, она и еще двое оставшихся без работы биохимиков присоединились к числу картографов, что в два раза ускорило процесс изучения местности и, несмотря на неудачу бригады Антоновой в их прошлом деле, даже придало практикантам больше энтузиазма.
   Григорию Сергееву с Deadeye и оставшимися тремя студентами их группы достались оставшиеся гирологические приборы, первое время являющиеся бесхозным грузом, который студенты таскали с собой в поисках какого-либо крупного водоема. Заболоченность местности, редкие некрупные ручьи лишь разожгли в них больше желание найти нечто крупное, ведь с их приборами в них и исследовать то было нечего... На третий день прохлада леса отступила и после неширокой полосы выгоревшего и поросшего молодым кустарником перехода между зонами, они вышли к водопадам. Везению их, казалось, не было предела - они и не ожидали, что смогут в первые дни сделать столь интересную находку.
   Высотой чуть больше остальных деревьев, водопад бросал небольшого пригорка бурлящие потоки кристально прозрачной воды, превращающейся у подножья его в белую пену, играющую всеми красками на солнце. В тот, день когда была совершена чудесная находка, об исследованиях благополучно забыли - не сдерживая радости, в чем были, студенты побросались в холодную воду. Они скрывались по голову в белой пене и ныряли в глубоких местах. Сухая мрачность исчезла с их лиц, отдав место юношеским, а возможно, даже и детским эмоциям. Мир на мгновение стал ярким, окрашенным разбушевавшимися логическими эмоциями, томившимися где-то в глубине души или блоков. Практиканты, искупавшиеся прямо в одежде, мокрые с ног до головы, высыхая, по-творчески высматривали радугу в капельках росы, прислушивались к гипнотизирующему и манящему чем-то незнакомо теплым шуму разбивающейся о валуны воды.
   Следующий день негласно окрестили выходным, так что практиканты, без особых проблем отпросившись у преподавателя, прибыли на водопад в очередной раз уже в полном составе группы. Некоторые из студентов, запасшись палатками и спальными мешками, взятыми на армейском складе, здесь же и заночевали. Вечером костер согревал оставшихся на опушке перед водопадом теплом игривых огоньков, с треском скачущих по сухому дереву. Луна взошла рано и, когда костер потух, было все еще светло, теперь уже от сияния спутника Земли, стоявшего близко к зениту, так что даже деревья, раскинувшие зеленые ветви, не отбрасывали теней.
   Григорий не спал. Выбравшись из спального мешка, покинув палатку, он взобрался по сырым валунам на самый верх водопада. Здесь было куда тише, чем внизу, открывался вид на разбитый этим утром лагерь - три палатки, стоящие треугольником в полдесятка метров от воды, а между ними тлел красно бурыми огоньками обложенный почти невидной сверху галькой костер. Впервые за долгое время Григорий разглядел звезды. Только теперь к нему пришло полное осознание того, что позади осталась засветка городских огней, потерян назойливый шум столицы, ее суеты - пропало все, мешающее мешающее сосредоточится на крохотных небесных светилах. Мысленно, как наверное делали древние люди, - подумал он в этот момент, - Григорий соединал точки звезд прямыми линиями, представляя их частями разнообразных картин. И не нужны были сверх сложные инициляторы реальности, ни трансляции потока мыслей - то было сейчас совсем лишним, заменившим с огнями города чарующий своей простотой вид звездного неба. Он точно вспомнил, что всего несколькими годами ранее так же наивно смотрел на чудеса природы. Пока был свободным искателем. Пока был странствующей сиротой, лишенный последнего приюта. Не уже ли академия так сильно меня изменила? - думал он про себя, вспоминая последовательность событий, преведших его в данное место в данное время, и сделавшим из него холодного, в общем-то, человека, будущего тактика без эмоций и морали(впрочем, последнее он сохранил на зло прогнивающему миру, давящему на него всеми своими шипами). А еще Григорий знал, что пока не наступило утро, его хладнокровное спокойствие и уверенный ход мыслей не вернутся, и хотел, пораженный внезапным и очень простым чудом, как можно дольше сохранить в себе необычный взгляд на вещи. Эти эмоции.Этот странный сбой в работе мыслеблоков, в причинах которого никто так и не увидел чего-либо подозрительного, слепо погружаясь в забытые воспоминания о непрожитых жизнях...
  

    - Странно, - она отошла чуть с сторону, вновь повернулась ко мне и добавила - И ты помнишь только это? Ты не пытался даже никогда вспомнить о том, что было дальше? Ты, ты... ты меня слушаешь?
   Вопросы ушли в пустоту. Я молчал, смотря в одну точку. Никогда, по крайней мере до того случая с фотографией Аликса, у меня не возникало претензий к собственной памяти. События, сколь они не были малы, твердо впечатывались в память, при этом она не имела избирательного характера запоминать лишь полезную информацию и забывать ту, что не имела важности. И если случай с Аликсом был доказанным исключением, связанным с вмешательством извне, хоть и расплывчато, но объясненным и подтвержденным при дискуссировании с друзьями, в конце концов, после долгих самокопаний признавших в черно-белой фотографии белокурого шахматиста бывшего студента академии, возглавившего восстание 2052-го года, то эти события напрочь выпадали из его памяти без сколь мало убедительной зацепки по этому поводу. Вид на лес, в описанной Наталье картине, неожиданно обрывался, словно я натыкался на какой-то барьер, и перетекал, находясь на другой стороне этого мистического препятствия, в очередное утро в общежитии при академии, предположительно уже следующего учебного симестра. Любые попытки преодолеть этот барьер кончались еще большими сомнениями, обрывочными воспоминаниями, не складывающимися в общую картину. И, тем более, их характер не позволял оценить, что же тогда произошло. А за короткой полосой темноты скрывалось утреннее солнце, ранние подъемы, занятия, сухое общение с друзьями и преподавателями... А до этих событий необъяснимо заполоняло все непонятная холодная пустота...
   Наталья выглядела недовольной. Прикусив губу, сжав на полах платья кулаки, косила взгляд в мою сторону. В глазах блестел непонятный мне огонек. Мне приходили в голову странные мысли и отчего-то казалось, что она сорвется с места и начнет колотить меня своими тонкими девичьими руками - я сам не до конца понял причины возникновения этой странной ассоциации. Логическая эмоция, в очередной раз, очевидно... Хотя на деле, девушка действительно легко зажигалась - ее сущность была само пламя, если быть точным, и она с трудом контролировала себя, когда что либо касалось этого огня, задевало его или, тем более, старалось потушить. Поэтому она была в плохих отношениях с членами своего знаменитого семейства, и, в целом, имела не так много людей в своем окружении, кто не пытался бы ее избегать, обжигаясь об огонь ее сущности. Она могла казаться кем угодно, но покровительство огня приследовало ее всюду, во всех ее поступках. Ее настроение было изменчиво как ветер, но сейчас меня все же несколько удивила ее реакция на мой рассказ - навалившиеся на меня внезапно проблемы с памятью не касались ее ни сейчас, ни тогда. Между тем, во взгляде зеленых очей стояла нескрытая ярость, природы которой я так для себя и не уяснил, которую, как казалось, она хотела выплеснуть на мне, скажи я еще хоть одно лишнее слово...
   - Ты почему молчишь? - громко сказала она, и голос ее в тишине ангара эхом разошелся между удаленными стенками, заглушая самого себя, - Не уже ли совсем ничего?
   - Нет, я ничего не помню... Не стоит так кричать, потому что...
   Она хмыкнула и перебивая меня продолжила все так же громко:
   - Полчаса назад я увидела в тебе то, что ты потерял тогда! Последний час нашего общения... Я увидела в тебе человека, с которым прежде была знакома... И мне нравился этот человек. Мне очень нравился этот человек! - она сошла на крик, отошла от стены ангара и подошла ближе ко мне, - Почему-то ты изменился до неузнаваемости...
   Мы встретились взглядами - в ее очах читалась непонятная надежда, точно она хотела еще что-то добавить к своему рассказу, но боялась сказать следующую фразу. В этот момент мне, как никогда стало ясно, что я ничуть не изменился за последнее время. Да, меня мучали некоторые сомнения на счет скорого предназначения в Венесуэллу, так как я не до конца еще разобрался с отведенной мне там ролью, но, по большей части, неопределенность эта приследовала всех моих товарищей. Говорить о каких-либо других отклонениях относительно своей сущности я не мог, потому что без зеркала видел, что лишь укрепил в себе то, чем стал за последние шесть лет. Возможно поэтому то, что увидела во мне Наталья показалось мне столь странным и чужим...
   - ...стал совсем другим. Не тем...
 - Ты можешь перестать говорить образно? - перебил я ее, потому что действительно, уже не ощущал последовательности ее слов.
  - Ну вот опять! Ты понимаешь, что "это" с тобой опять происходит! Я хочу видеть тебя нормальным! Я... я...
   Она подошла ближе ко мне. Руки ее повисли на моих плечах, губами она приблизилась к моим губам, так что я чувствовал ее напряженное дыхание и взгляд, смотрящий вблизи точно вглубь меня.
   - Я верю, что скоро ты станешь таким же, каким я помню тебя два года назад, - быстро произнесла она, после чего последовал поцелуй. Ее губы были горячие. Через мгновение она прижалась ко мне так, что сквозь тонкие складки бального платья я чувствовал сердцебиение. Крепко обвив руки вокруг моей шеи, она долго держала их, не желая останавливать поцелуй. А я... я так и не понял, что это было... как это произошло... что значили ее слова... и почему после того, как она отстранилась и изобразила довольную улыбку на милом личике, пространство ангара залил красный свет... почему тишина сменилась шумом сирены...
   Что-то страшное произошло...

В колонках играет - Ektomorf, Deathstars
Настроение сейчас - ~

  
   Грифон опаздывал.
   Все кроме него уже находились в условном месте. Виктор увлеченно щебетал о чем-то с Ларой. Велталь стоял отстраненно, уставившись сквозь окно на заходящее за край горизонта солнце, делал вид, что флиртующая пара однокурсников ему малоинтересна, и первым заметил Deadeye. Она неторопливо шла в их сторону, держа руки за спиной. На бледную кожу девушки падали багровые лучи меркнущего светила, отчего она выглядела несколько живее обычного. Велталь подметил это и она сразу показалась ему приятнее, а в голове проскочила мысль, что она, возможно, даже очень симпатична, если снять с нее ту почерневшую штукатурку и изменить стиль одежды. Черные волосы до пояса его вполне устраивали… Девушка на ходу поправила косую юбку платья, прикрыв колени, точно заметила жадный оценивающий взгляд Бондарева.
   - Ты передумала? – начал он, обернувшись.
   - Нет, у меня концерт…
   Так она еще и поет, - неистовал голос внутри. Виталя ловил себя на мысли, что слишком мало знает об этой девушке и это можно считать его профессиональным промахом. У него было целых шесть лет – не уже ли он так ни разу и не заговорил с ней, не смотрел в ее сторону. И почему теперь перед ним стояла молодая вполне симпатичная женщина, которую он не замечал в ней раньше. Подобные мысли пугали его как и любое отклонение, срабатывал малопонятный ему рефлекс, от чего Виталю передергивало. Это начало проявляться не так давно. Сказывалось влияние экзаменов, которые студенты между собой называли «кризисным временем» - в период проведения экзаменационной сессии значительно учащались любые действия логических эмоций, они накапливались, и, достигая своего предела, выливались в неожиданной форме. Виталя до сих пор не очень понимал их функции, согласившись с общим мнением о том, что таким обраом происходит освобождение организма от эмоционального шлака, а сейчас, по крайней мере, так он успокаивал себя, настала стадия обратного процесса – теперь перегрузка соул-фактора была связана с тем, что весь организм возвращался в исходное состояние.
   - Тогда, что ты здесь делаешь?
   Виктор с Ларой тоже на мгновение оторвались от разговора, устремив взор на мрачную девушку.
   - Григорий просил передать, что задержится…
   - Что-то случилось? – вклинился в разговор Виктор. Ожидая ответа, он встал напротив Витали. Лара, воспользовавшись моментом, закопошилась в сумочке на поясе и, достав какую-то коробочку, отошла к зеркалу рядом с доской обьявлений, где висели похожие друг на друга бланки бумаг, под каждым из которых было прикреплено по фотографии – темный фон, белая рубашка, ровные плечи, умный взгляд…
    - Судя по всему, нет… - она осеклась, - Он пошол к мехам.
    - Черт, - не выдержал Велталь, - что он там забыл? В такой-то момент!
    Виктор нахмурил брови.
    - Он больше ничего не добавил?
    «Если что пусть начинают без меня, но я думаю, что все займет не так много времени…» - слово в слово повторила она его фразу. Велталь ощутил легкую досаду – Григорий, предложивший идею отплаты за все те издевательства и первым указавший на идеальный, удовлетворивший каждого из заговоршиков вариант отмщения, опаздывал. Это не могло не раздражать в условиях того, что Суккубус могла появиться с минуты на минуту, сорвав все их планы. Они должны были торопиться.
    После того, как Велталь поделился с Виктором своими опасениями, связанными с коротким диалогом Грифона и Суккубус на сцене во время вручения дипломов, было решено действовать незамедлительно. Даже на железном лице Виктора выступил легкая испарина. Сообщив, что Грифон, скорее всего, уже на месте, они вышли из купола. Виктор держался молча. Уже когда они пришли он, сосредоточенно глядя на дверь в кабинет Кубовой, подвел итог своим умозаключениям, предположив, что предъявленные к Григорию Сергееву претензии, могли иметь силу и к Витале, став причиной того утреннего инцидента, когда, заметив его среди курсантов построившихся на линейке, она неожиданно достала табельное оружие и выстрелила в его сторону. Тогда она, казалось, превзошла саму себя, по крайней мере, так показалось Витале, вынужденному пол дня от нее прятаться и следующую неполную неделю до выпуского не попадаться ей на глаза. Странно, что в академии закрыли на это глаза и не подали случай огласке. Это, впрочем был не первый случай проявления резкой позиции Кубовой по отношению к студентам, хотя и выбивался из числа прочих происшествий своим нескрытым безумием.
    - Значит мы действуем без него, - сухо сказал Виктор и обернулся к Deadeye – Мы рассчитывали действия на четверых - нам может понадобиться твоя помощь…
    Она вздернула плечами и отрицательно покачала головой. В молчании она пошла к лестнице. Никто, собственно, и не ожидал от нее поддержки…

   Техник, стареющий с проступающей сквозь крашеные волосы сединой мужчина в мятой форме, осведомившись о наличии допуска в ангар у Григория, нехотя нажал на кнопку на пульте и, пока массивные задвижки дверей плавно разъезжались в стороны, жадно глазел на облегающее стройную фигуру Натальи платье. Мы шагнули внутрь просторного помещения площадью и высотой сравнимый со спортивным стадионом закрытого типа или небольшим футбольным полем, только в строгом ангаре не было ни мест для зрителей, ни судейской кабинки, ни травяного покрытия. По одной друг за другом зажглись яркие лампы на недостижимо высокой раздвижной крыше, висевшей, казалось, у самого неба.
   Наталья сдавленно охнула. Видимо ей действительно не приходилось видеть подобного величия вокруг себя – по сторонам ангара в два ряда стояли  ванзеры и  прототипы Гаймелефа. На стальных деталях отблесками света сияла новенькая краска. По большей части это были даже не обучающие, а боевые единицы, обвешанные оружием, в полной эквипировке. Несколько из них прошли горячие точки по всему миру и уже после были переданы на растерзание студентов и меха-романтиков. Такие образцы вызывали особую гордость – металл камуфляжной окраски под джунгли, реже пустыню или снег, местами даже чуть прогибался от вмятин пуль, в кабинах нередко находились вещи прежних владельцев. В углу, дальше от остальных стоял прототип, лишенный левой ноги – при мне его не раз разбирали по болтикам и собирали вновь. Этот недоломаный мех служил учебным целям и студенты выражали на нем все свои неудовлетворенные анатомические наклонности. В бортовом компьютере он числился под именем «Хром-51В1», но на треснувшем лобовом стекле кабины кто-то уже подписал голографической краской пулевилизатора – «Хромой», что куда более подходило машине, оставленной без будущего.
   Наталья вела себя странно – один за другим она, смотря на статных металлических гигантов, подбрасывала вопрос, не давая мне ни на минуту замолчать. Последовательно я вырывал из воспоминаний отложившиеся там факты технических описаний, их теоретической мощности в сравнении с другими видами наземной боевой технике, точно читая страницы из учебника по механике Гаймелевых. Когда поток информации перерос в малоинтересную последовательность чисел, девушка прервала меня жестом.
   - Ты помнишь позапрошлое лето? - резко сменила она тему, хотя продолжала говорить с той же сухой интонацией голоса, точно вспомнила об этом вопросе и между тем задала его, показывая, что это интересует ее столько же, сколько и технические характеристики незнакомых машин.
   - Да, у нас была учебная практика... - в тон ее голосу ответил я. Взгляд ее опустился, как будто она ожидала совсем иной реплики.
   - И только?! Это все, что ты помнишь? - раздраженно выдавила она обходя меня со стороны, смеряя меня взглядами с разных сторон, - Я не могла ошибиться...
   Перед глазами все еще стояли страницы из учебника, цифры, факты. Сознание активно сопротивлялось, отчего окончательно терялись любые остальные мысли.
   - Попытайся вспомнить... - добавила она и вздохнула огорченно. Напрягая извилины я выдавил из себя все, что смог вспмнить...

   Дверь отворилась без особых усилий. Виктор улыбнулся пропуская вперед Лару и Велталя, затем сам прошел внутрь узкого помещения с высоким потолком. При виде выпипающих с левого края комнаты трубок Энцифалона воспоминания отправили Виталю в прошлое на полтора года назад, когда он впервые побывал за металлическими дверями кабинета Суккубус. В этом кабинете он был правда впервые значительно раньше, но с появлением Суккубус он сильно преобразился, как преобразилась их жизнь в целом, когда они ощутили воздействие ее эго...
   Приятный женский голос известил студентов пятого курса о том, что требуется их срочное присутствие в холле цокольного этажа перед дверьми аудитории с цифрами 0130 выведенными золотой голографической краской на заделанном под дерево покрытии. Из строя курсантов выдвинулись те, чьи фамилии огласил старший преподаватель, для остальных опрозвучала команда разойтись. Не имеющие предположения о скорых неприятностях они вошли в чистый кабинет с высокими стенами, уходящими почти до следующего этажа из-за реконструирующегося потолка. Большую часть помещения занимали громадные части еще несобранного Энцифалона, окно было загорожено завалами из картонных коробок и лишь несколько лучей пробивались через щели между коробками, так что несмотря на дневное время, в аудитории было довольно темно. Напротив одной из частей иницилятора реальности стояла высокая девушка. На ней был строгий костюм из красной ворсистой материи. Длинные светлорусые волосы опускались до плеч. Острые тонкие брови хмуро вздернулись, когда в помещении показались студенты. Ее лицо было подозрительно знакомо, напоминало чье-то, но из-за закрывавших глаза очков, Виталий не мог ее узнать до тех пор, пока она не сняла их. Тогда он подметил, что он узнал в ней бывшую студентку академии, больше правда, ничего сказать по первым впечатлению он не мог.
   Когда сопровождающий их преподаватель представил казавшуюся сверстницей девушку в качестве их нового декана, на лицах студентов отразилось некоторое - и притом вполне логичное - удивление. Юный возраст никого не смущал - среди работающих в академии преподавателей находились и такие, что успев побывать в какой-нибудь одной горячей точке, возвращались, меняя профиль. Все же, хотя работа редко была напрямую связана с опасностью, некоторый процент "провалов" все же был, отчего бывшие тактики несколько меняли свои жизненные ориентиры. Они, впрочем, не могли полностью построить свою судьбу заново, так что им приходилось довольствоваться работой в числе преподавательского состава академии. Но почему-то, наверное, по ее виду они определили, что это не было стечением обстоятельств, преведшим ее на эту должность, что стояло за этим, возможно, нечто более интересное...
   - Студенты пятового курса прибы...
   - Заткнитесь! - крикнула она и последние остатки образа милой девушки рассеялись. Так с первой же фразы она дала вектор всем последующим мучениям... - Это я знаю и без вас... Представтесь каждый!
   - Жихомир Рыбников...
   - Валерий Колпин...
   - Григорий Сергеев...
   - Виталий Бондарев...
   ...
   Один за другим, они представлялись. Девушка смеряла их демоническим взглядом, определенно делая для себя какие-то выводы. Наконец, она вновь спустила на глаза очки, отчего стала казаться несколько старше, хотя, возможно, они изначально ошибались и на счет ее возраста, и на счет прошлого их новоназначенного декана... Сделав несколько записей в блокноте, она отложила его на крышку визуализатора Энцифалона и продолжила:
   - Что ж... вы первые кто оценит ад... Добро пожаловать... - она усмехнулась. Продолжая речь, она заходила из стороны в сторону. На левую ногу она еле заметно хромало, от чего возникало подозрение, что первые мысли Витали могли оказаться не такими уж поспешными преждевременными выводами. Говорила она и дальше, и жаль что курсанты восприняли ее речь как очередное испытание на пути к получению знаний и званий, наивно, если такое понятие можно употребить по отношению к будущим военспецам, вершителям судеб мира, не приметив точившей из нее ярости, грозившей им множеством проблем, не имеющих под собой ничего кроме ненависти, никак не связанной с их обучением. Уже в первые несколько дней они ощутили на себе воздействие этих выраженных прямыми как солнечный луч словами неприкрытых эмоций. Трудности подрузамевали под собой издевательства возведенные в степень ее ненависти Суккубус - такое имя закрепилось за ее демонической личиной еще в первые дни. Демон, не девушка и не женщина, она круто повернула их жизнь, не осознавая того добаваляя к ней еще один неявный смысл - ответную холодную ненависть, которую не могли заблокировать даже подавители эмоций...
   В кабинете с того момента мало что изменилось. Энцифалон, который им же и пришлось собирать в одну из последующих появлению Суккубус ночей, был перемещен в левый край аудитории и, занимая большую его часть, отгорожен от остального помещения фанерными листами с выпирающими через ровные отверстия приборами управления иницилятора реальности. У люстры на потолке свисали горшки с цветами, длинные прямые листья которых, обвиваясь вокруг системы тонких металлических решеток, тянулись к свету. Сквозь полузадернутое занавесками окно пробивались закатные лучи, падающие на стол, заваленный многочисленными папками с документами, отчетами и прочим хламом, которого хватало и на полу, где отчего-то лежали почти все кроме пары карандашей ее письменные принадлежности.
   Воспоминания перестали давать о себе знать, и они вернулись к тому, что их привело в последний из академических вечеров в кабинет в цокольном этаже. Велталь приступил у изучению стелажа с документами. Роясь в ящичках он перебирал одну за другой, ни как не понимая по какому принципу они расставлены. Хотя мысленно кабинет продолжал давить на него, отчего он казался на удивление мрачным. До сих пор Велталь тем не знал, что же случилось с их бывшим, предшествующим появлению Суккубус, деканом, мысли лишь вновь заводили его тупик. Лара стояла в дверях кабинета, настороженно поглядывая в сторону лестницы, но за то время, что нужно было Витале, чтобы найти нужную папку в картотеке, на их счастье, в коридоре никто так и не появился. Виктор отвлекся на картину в ближнем к зашторенному окну углу, изображающей эпическое сражение, навевавших воспоминания об энцифалонных проверках, в которых также, как и на этой картине, причудливо и опасно переплетались миф и реальность. В страшных пропорциях... Эпическое полотно изображало бессмысленную борьбу средневековой конницы против современной пехоты. На заднем плане стояли немногочисленные катапульты, заряженные горящими снарядами, на переднем - затесался устаревший ванзер. И с одной, и сдругой стороны, между тем, было много жертв, а низ картины приобретал алый оттенок крови, смывающей жизни. Грань безумия картины характеризовала и маленькая дорисовка в правой верхнем крае, точно сделанная отруки самой Кубовой - половину солнца закрывал диск инопланетного космического корабля... Погружение в мир картины происходило очень легко, так как подобное им не раз приходилось переживать на своей шкуре.
   - Ее здесь нету... - мрачно осекся Велталь, отстранившись от последнего из ящиков картотеки.
   - Ты внимательно смотрел?
   - А как же...
  - Да, этого следовало ожидать... - пробурчал Виктор и, оторвав взгляд от картины, отшел к противоположной стене, где напротив экрана иницилятора реальности висела длинная изогнутая катана, - Тебе помочь?
   - Не, спасибо, тут и так тесно... - ответил Велт перебираясь к столу Кубовой.
 - А ты бы смог запрограмировать Энцифалон без шифров Суккубус? - предположила до этого молчавшая Лара.
   - Нет, - с досадой ответил Виталя, отпирая отмычкой небольшой механический замок на ящике стола, - Да и что нам с того?.. Ну долбанет ее быть может током пару раз... Сама то она в эти "игрушки" не играет, предпочитая оставаться наверху...
   Никто не стал спорить - Виталию было виднее. Все же из всех только он действительно неплохо разбирался в программном коде иницилятора, имея возможность, тем самым перешить его основу на обратное вздействие. Таким образом он становился чуть ли не основным звеном на пути к их месте, а отсутствие Григория становилось практически и незаметным. Хотя Григорий предположительно мог им помочь в поиске кодов тем, что несколько лучше разбирался в повадках демона, и мог, будь он здесь, дать верное предположение или подсказку... Между тем, действовать приходилось без него, хоть он и был первым предложил завершить череду мучений протяжительностью в неполные два года жирной точкой...
   - Да уж... - несколько позже прокоментировал Виктор, снявший древний японский меч со стены и вращая его в руке - меч беззвучно разрезал воздух, короткая деревянная рукоять лекго лежала в ладони. Лара отвлелась от своего поста, наблюдая как ее однокурсник мастерски быстрыми точными ударами разрезает воображаемого противника на части. Все они когда-то в общеобразовательной форме прошли курс фехтования, и после практического курса у них на душе стался слегка неприятный осадок того, что эти знания, скорее всего, останутся непримененными...
   Виталя исследовал содержимое двух из трех ящиков стола. Третий, в котором предположительно и находилась нужная им бумага, просто напросто отсутствовал, и на его месте прорастали несколько колючих кактусов. Предположительно, хотя местоположение самого ящика было неизвестно, разваленные по столу папки и были его содержимым. Большая их часть была ровно сложена горкой на краю стола, остальные же лежали, иногда расскрытые, как попало, отчего ощущение, что по кабинету прошел ураган, усиливалось. При чем нельзя было это стопроцентно связать с тем. что Суккубус была завалена работой - возможно, она просто ленилась убирать за собой... Среди прочего Велталь обнаружил на столе набор отверток и разводной ключ - вот, уж что, а это при ее работе казалось абсолютно бесполезными вещами...
   Под стеклом стола разместилось несколько затертых от времени фотографий, несколько записей, сделанных калиграфически ровным почерком девушки, хотя большую часть занимала кризис-карта - уменьшенный вариант той, что расположилась на одной из стен главного холла. Множество пометок синим карандашом, обведенные красным заштрихованные области Южной Америки, Центральной Европы и Океании и белый овал на месте Москвы - отмечали степени важности, возможности и прочие относительные величины, которыми было принято в последнее время употреблять в международной политике в условиях неоколониальной войны. Несколько черных отметин стояли совсем недалеко - в области бывшей Финляндии и повсему Карельскому перешейку, в очередной раз напоминая студентам о том, что они жили не в лучшее из времен...
   - Вик, смотри, тут и наши папки есть... - с некоторым удивлением в голосе констатировал Виталя, раскрывая ближайшую к нему, отмеченную на имя Валерия Колпина, более известного в студенческих кругах как Рэтт. Отвлеченный от испитаний диковинного меча, но не выпустивший его из рук, Вик заглянул в папку из-за плеча Витали. Их ожидания несовсем оправдались: почти никаких сухих дат, чисел и фактов, если не считать подшивку из табелей с экзаменационными оценками - по крайней мере, им было уделано значительно меньше места. Основную же часть места занимали отдельные статьи, в которых так или иначе упоминался тот или иной студент, а в целом личное дело создавало скорее психологический портрет личности. Результаты психологических тестов, рецензии преподавательского состава - все это только больше подтверждало их мысли на счет предназначения личных дел, хотя все еще немного смущал тот факт, что столь тщательному психологическому исследованию подвергались студенты, большая часть действий которых не носила под собой чувственного эмоционального оттенка, то есть была не была бедна на почву для исследований. Очевидным оставалось только одно - таким образом проверялось само действие блоков, их исправность... Фотография профиля черепа Колпина в рентгеновских лучах подтвердила некоторые и предположений Витали - микроскопическое устройство блокиратора эмоций распологалось у самого виска, у самого уха, в том самом месте где у Бондарево последние несколько месяцев коротило, и он в связи занятостью и экзаменами откладывал неприятную процедуру консультации с врачом по этому поводу на таинственно неопределенный срок. Тесты на интелект, на коэфициенты Ларанджа и Лебедева, справки о проведении ежегодных медосмотров - документов медицинского характера здесь было также достаточно большое количество, а об образовательном процессе студентов упоминалось крайне редко, как будто в этом была меньшая часть смысла их существования.
   - Ты не находишь это странным? - отодвигая штору окна, пропуская в узкое помещение багровые лучи заходящего солнца, сухо спросил Виктор.
   - Что?
   - То что здесь одни медицинские документы - какого черта они с нами возятся? Это могли сделать и в мед-части исследовательского крыла...
   Виталя неизвестно пожал плечами - его это конечно интересовало ни чуть не меньше, чем Виктора, но в своем мнении на этот счет он еще не определился... Поэтому он отложил чужую и, доброе время рассматривая коментарии в углу картонных оснований папок, нашел среди них всою. Между тем, ни его папка, ни та Грифоновская, на которой была оставлена жирная клякса растекшихся чернил, похожая на лапу с когтями, и которую он также с интересом проглядел глазами, не принесла действительно новых знаний, но Виктора Святославцева с пометкой "особая важность" задержала его внимание несклько дольше. Коротко глянув в сторону товарища, озаренного закатными лучами, он осторожно открыл его личное дело на случайной странице. К основанию папки металлической скрепкой был прикреплен лист бумаги с фразами несовсем понятного назначения, явно не уместными для личного дела. Смысл их был еще более расплывчатым - точно цитаты из какого-то лирического произведения они были красивы и звучали поэтично, от чего нахождение их в папке личного дела Виктора становилось еще более таинственным. Неопределенности на этот счет давала еще и подпись в низу листа - "Архивраг"...
   - Что бы это могло значить... - сказал он в пол голоса, - "Одиссей возвращает богов к основанью времен, Позабытых созданий касаясь мечом..." ...Виктор, ты раньше что ли лирикой увлекался? - только и на шел, что сказать он, - Вик... Вик!?
   Товарищ похоже не слышал его. Хватаясь одной рукой за штору, другой за сердце, точно его хватил приступ, он, качнувшись, подался вперед. Крепления шелковой шторы с звоном оборвались...

В колонках играет - Blood Stain Child
Настроение сейчас - ~

Сегоднешний короткий экспромт:

Завтрак хищно расползался...
Мясо лезло со стола,
Застревая между пальцев.
Я ловил его едва.

Злой горошек огрызался,
Наровя куснуть кота,
Только тот не догадался,
Что с ума сошла еда...

   … издали помахала Deadeye – нет, мол, не видела, - и через мгновенье растворилась среди гражданских, облепивших правую сторону холла, где среди прочих было неестественно много юных девушек. Странно, подумал я, медленно возвращаясь от разговора с мрачной девушкой к прежним мыслям, развернулся и пошел, миновав людную парадную лестницу, в технический ангар. Наталья следовала рядом. Идея на счет ангара принадлежала ей. Я легко согласился на ее мимолетное предложение – девушка никогда не видела боевые машины в действии и ей нетерпелось посмотреть их в действии. Так она сказала, хотя у меня создалось ощущение, что таким образом она пыталась растопить напряженное молчание…
   - Так ты босаешь университет? – между делом спросил я.
   Её рука обвила мое запястье, она ступала шаг в шаг со мной.
   - Да… - она кивнула, на лицо упала тяжелая прядь волос, - Финансовые отношения, кредиты, торговля… ты знаешь, как мне все это осточертело. Я наелась этого еще в детстве… заочно, со слов отца… Та девушка – кто она?
   Что я мог рассказать, на данный момент я знал о ней почти столько же, сколько несколько лет назад. Мой ответ почему-то неудовлетворил Наталью. Оборвав начатую фразу, она вдруг замолчала и остальное время нашей с ней прогулки мы шли молча.
   Постепенно в коридорах становилось все свободнее, пока, наконец, в поле зрения не остался один стоящий отчужденно юноша в студенческой форме. Пройдя мимо, я обратил внимание на погоны – третий курс. Жесткие волосы были чуть взъерошены, скулы напряжены. Пальцы чуть касались подоконника, на который была спроецирована клавиатура. Парень стоял согнувшись и тяжело дышал, как после многокилометрового марафона.
   На мгновение, приметив меня, он обернулся и мы встретились взглядами. То, как мне показалось, был совершенно нечеловеческий… звериный взгляд.

  

 

                                                 Darkside Raven. Part 1.

 

…вечность начинается с нас…
   А все худшие кошмары настигают нас под землей. Сырость и вонь, ветхие туннели постройки начала прошлого века – спутники толстых крыс живущих здесь днем и ночью… И почему я ворон, а не крыса?
   Здесь мрачно и дико – стоит лишь только отойти на метр от милых взору, чистых и вылизанных переходов метро, оглянуться в сторону темных дыр в сети подземелья и понимаешь, что только здесь, без света, в окружении земли и воды искусственных и забытых человеком пещер можно найти спокойствие одиночества – и когда-нибудь я определенно ради этого мира крыс и тьмы порву все связи с миром настоящим, человеческим, уйду в подземелья навсегда. Один. И пусть говорят, что одиночество приносит сумасшествие – мы и так все давно посходили с ума. Еще одна капля разумного безумия ничего не изменит. Иногда мне жалко тех безответственных, кто нас подковал…
   О чем это я? Меня опять уносит куда-то в сторону от моей линии…
   Так вот – бесконечность начинается с нас…

 

   Экран погас. Ворон презрительно оглянулся назад – за его спиной стоял человек, мужчина в строгом сером костюме с аляповато приделанной к манжету бабочкой-галстуком и полосатых брюках, выдававших гражданского, волею случая попавшего в общество армейцев. Впрочем, таких здесь были десятки, если не сотни, и то, что к нему подошел один из них, еще ничего не значит. Мужчина несколько смущенно улыбнулся и, сделав два широких шага, встал напротив Юрия, чуть облокотившись о подоконник. Несколько мгновений они стояли молча – Юрий вновь устремил взгляд на тонкий полупрозрачный лист врайтбука, не решаясь закончить начатую страницу, и иногда нервно оглядывался на мужчину, пытаясь вспомнить его кажущееся предельно знакомым лицо; мужчина отрешенно смотрел прямо перед собой, задумавшись о чем-то.
   - Закурить не найдется? – прервал тишину басовитый голос мужчины.
   - Что?... – он неловко обернулся. Стараясь скрыть возникший из ниоткуда страх за маской безразличия, он вглядывался в знакомые очертания лица своими искусственными глазами, но память в очередной раз подводила его – после сделки полугодовой давности он чувствовал себя все хуже и хуже. Не было и недели, чтобы он не обнаруживал новые отклонения от нормы – нормы общечеловеческой, не говоря уже о завышенных требованиях к здоровью студентов старших курсов. И сначала он не боялся ничего и никого, но затем появился страх и прочие ощущения, и только после этого его стало посещать осознание факта «точки невозвращения». Обратного пути уже не было… а ведь когда-то он мог предотвратить все. Достаточно было осмыслить отдельные понятия, распутать клубок мыслей, мешающих жить «как раньше» и поступиться некоторыми принципами. Но пересилить себя он даже и не пытался. А теперь склон горки, с которой происходило его падение, был слишком крут… И теперь был страх, была неясность, обременительная тяжесть прошлого и дурные воспоминания. И сны…
   - Закурить есть? – переспросил молодой человек, чуть изменив оттенок голоса. Он обернулся в сторону Ворона и несколько неуклюже улыбнулся.
   - Простите, здесь запрещено… - безразличным голосом ответил угрюмый юноша, демонстративно уставившись в экран врайтбука, иногда касаясь световых датчиков на подсвеченной красноватым светом проекционной клавиатуре.
   Сердце билось сильнее, чем обычно, и ворону, казалось собеседник чувствовал эти изменения. Волнение было не позволительно - слишком много стояло на кону, слишком долго все планировалось и рассчитывалось, не говоря уже о том, что второй попытки у него уже не будет. Но впервые за долгое время Ворон ощущал некоторую неуверенность в успехе запланированных действий – окружающая реальность словно противилась его существованию, один за другим выдавая неординарные сценарии развития событий агрессивно меняющейся действительности. От этого его трясло, и даже когда он выглядел спокойным, его разрывало на части бесформенное полотно существования в альтернативной ветке истории, играющей с ним в игру со ставкой равную его жизни.
   В том, что это была альтернативная ветка, он более не сомневался. Еще полгода назад он воспринял слова Стогова как теорию, интересную теорию, и не более того. Теорию, которую интересно доказывать, над которой хочется биться, собирая кусок за куском, развивая и дополняя, но не хочется верить. Точно идея о конце света и времени – даже являясь абсолютно убежденным фанатиком несколько глубже внутри все же есть доля чисто человеческого неверия, а во всех подобных теориях все равно лежит в основе идея спасения..
   Конечно, теория, скорее всего, лишь частично отражала происходящие процессы, только вот пока неизвестно всей правды, она является незаменимой. Конечно, теория Эйнштейна оказалась красивой фальшивкой, отброшенной в 2030-м после серии космических экспериментов, но до осмысления принципов холодных переходов только настоящие смельчаки от науки высказывали свою, не совпадающую с Эйнштейновской, точку зрения. Сколько умов билось над ее опровержением и сколько времени это в конечном итоге заняло… К сожалению, таким количеством времени Ворон не обладал, ежесекундно чувствуя холодное дыхание на затылке и прикосновения невидимых рук, а по утрам он ежась смотрел в зеркало и видел исхудалого и побледневшего военного с задатками ученого, теряющего человеческий облик из-за отторжения миром, становившегося мрачнее день ото дня…
   -  Все разваливаешься? – прервал тишину мужчина, изменившись в лице и голосе, - Ворон, я так понимаю? – подозрительно выговорил мужчина, вывернув на изнанку ворот пиджака, указывая на значок, металлическую бляху размеров как и у полицейских, но  с изображением сетиптаха, ошитого красными и черными нитями, вместо более привычного двуглавого орла.
   - И здесь без вас не обошлось? – язвительно бросил в ответ Юрий, не придавая значения первой фразе незнакомца, - Скажите, хоть одно событие может пройти без контроля ВСРК?
   - Контроля? Вы, наверное, ошибаетесь – я здесь по личному делу…
   - Не ко мне ли уж?
   - …у меня ведь младший брат заканчивает академию… - сентиментально договорил он, не обращая внимания на слова Ворона, - Я думаю, вы его знаете… Вы определенно его знаете…
   Ворону всегда не нравилась в людях манера не смотреть в глаза при разговоре. Считая это верхом невежества и неуважения, лишь в отдельных случаях он сохранял спокойствие, обычно же молча уходил не только от ответа, но и от собеседника, в другое помещение. Этот же, прячущийся под костюмом гостя член ВСРК, при чем ни много не мало его специального подразделения, занимающимся политическими преступлениями, не вызывал ни капли доверия. В пользу этого говорило также то, почему его лицо показалось столь знакомым Юрию – напрягая память, и сопоставляя собеседника с одним неприятным воспоминанием, косвенно изменившем его жизнь к худшему, он нашел между ними сходство, доходящее до идентичности – отличия заключались лишь в небольшом шраме около глаза и, естественно, одежде.
   - Вы определенно его знаете?
   - Вы издеваетесь?
   - Нет. Моя профессия не позволяет мне легкомысленного подхода к чему-либо то ни было, как, собственно, и вам. Я могу пропускать неточную информацию, если того требует следствие, но в данной ситуации это не имеет никакого значения… Вы правда должны знать моего брата… Имя Валерий Колпин вам что-нибудь говорит?
   Сердце Ворона екнулось. Так вот зачем к нему подошел этот человек…
   Ворон, проглотив слюну, замолк.
   - Да, извините, что не представился сразу… - мужчина легким жестом продемонстрировал Ворону развернутый паспорт, - Иннокентий Иванович Колпин. Не сомневайтесь, не подделка – даю слово чести и руку на отсечение, я преследую в первую очередь личные интересы.
   Подобного Юрий не ожидал…

  

   Своего связиста и помощника Ворон знал довольно хорошо, хотя из того, что он о нем слышал, многое было явным преувеличением. Являясь личностью довольно ординарной Валерий Колпин, более известный в академических кругах как Рэтт, единственно хорошо только распространял слухи о своем величии. Было, правда, у него несколько качеств, за которые его действительно ценили многие, включая мрачного Ворона – человек обладал талантом узнавать опасную информацию. Человек был по-крысиному проворлив на этот счет…
   В отличие от Ворона, который закончил лишь третий курс обучения в академии, Рэтт сегодня праздновал в числе остальных выпускников. По его словам можно было судить о нем, как о офицере разгульного характера, пусть и взятого в рамки контроля над эмоциями. Этот коротко подстриженный франт не отличался от прочей «серой» массы выпускников ни высокими знаниями и оценками у преподавателей, ни какими-либо талантами около военной сферы. Притом, что он дошел до конца учебы, было очевидно, что за ним было сильное воздействие и поддержка извне, и теперь Ворон начинал осознавать, что это совсем не слух…
   Немногим ранее, месяц или чуть более назад, в самый разгар экзаменационного периода они случайно встретились в библиотеке третьего корпуса по необычному стечению обстоятельств – не договариваясь и преследуя различные цели, они пришли за одной и той же книгой. Книга не имела электронной копии из-за ограниченного доступа к ее содержанию и поэтому имелась в единственном экземпляре. Заголовок книги крупными буквами сообщал: «Высокочастотные радиокоммуникации. История развития портативных радиопередающих устройств высокочастотного диапазона». Ворон готовился к экзамену по радиотехнике. Рэтт же так и не назвал тогда причины, побудившей его на прочтение труда по засекреченной дисциплине. Было весьма очевидно, что человек хотел использовать эти материалы с какой-то корыстной целью, но Ворон не стал об этом допытывать у него, решив использовать выпускника в своих целях. Их отличало то, что у Ворона просто не оставалось выбора – поджимало время, и с каждым днем все ближе Ворон представлял как точно металлоискателем в процессе медицинского осмотра на нем находят болячки и шрамы, не заростающие и только увеличивающиеся в размерах со времением, как часто происходит с жертвами нелегальной черной медицины, бросившими вызов собственному организму… Очевидно, что за этим последуют допросы и все выйдет на чистую воду, за ним последуют все к этому причастен, благо таких немного, его ждет незамедлительная пожизненная ссылка в качестве медицинской подопытного животного в сомнительное заведение карцерного типа для ознакомления и изучения. На этом закончится его злополучная ветка альтернативности. Закончится, если он не повернет ее еще один раз, теперь уже в свою сторону и по собственной воле, более не поддаваясь на провокации и влипая в ситуации подобные той, что превратили его тело в разваливающийся механизм по производству неприятностей…

 

   - Я хотел поговорить с вами о Наталье Антоновой.
   - Это допрос?
   - Да, в каком-то смысле… - офицер закашлялся, подавившись сигаретным дымом. Что это было – вхождение в образ или бронхит курильщика, Ворон пока не мог определить, - С вашей жизнью от этого не случится ровным счетом ничего… - «Еще бы…» - торжественно промелькнуло в сознании юноши, - «…что-что, а на мою жизнь уже ничего не повлияет…», - но ваши личные планы амбиции и планы могут всплыть на всеобщее обозрение…
   - Другими словами, вы меня терроризируете?... – игриво произнес Юрий, которого веселил тот факт, что в полиции не перевелись еще выскочки вроде этого полицейского, разговаривающих на жаргонном языке следователей из многочисленных детективных произведений середины ХХ века.
   - Можно и так сказать. Видите ли, я знаю о том, что вы собираетесь устроить диверсию на Ирину Кубову.
   Ворон не выдержал и засмеялся. Страх, который испытывал Юрий перед тем как, полицейский начал говорить, словно сам собой рассеялся и теперь Ворон не был в силах удерживать себя.
   - Ну вы даете, - язвительно бросил он, - кто вам сообщил столь лживую информацию? Я думал, вы в полиции умеете выбирать правильный источник информации!
   - Вы пытаетесь уклониться от темы…- спокойным голосом продолжил Колпин.
   - Нет, вынужден вас разочаровать: вы ошиблись в одной крупной детали – дискредитировать Кубову собирался Григорий Сергеев со своей шайкой – факт, может, и не столько известный, но более точный, чем могут сообщить ваши информаторы.
   Все же академия была объектом охраны министерства обороны, как силовой, так и информационной, и сегодняшний день служил лишь редким исключением, когда двери здания были открыты несколько «шире», нежели обычно.
   - Что бы вы не хотели этим сказать… - замялся офицер, неизменившийся в выражении лица, но потерявший убедительность в голосе, - моя цель от этого не меняется. Вы знаете что-либо о младшей сестре Лары Антоновой?
   - Ну, смогу я вам помочь или нет, зависит от того, что знаете о ней вы… - добил его Ворон.
   То, что девушка имела отвратительный характер, он определенно где-то уже слышал. Заказчиком расследования являлся никто иной, как отец восемнадцатилетней девушки – факт не столько удививший привыкшего к детективным ходам Ворона, почувствовавшего себя на определенный момент Комиссаром Мегре или даже самим Шерлоком Холмсом, что на какой-то момент он даже позволил себе несколько отстраниться от грустной действительности. По словам офицера, девушка была похожа на многих из детей богатых родителей – избалованная, упрямая, дерзкая, но в ее случае это доходило до крайности. Офицер добавил, что девушка росла в одиночестве, предоставленная сама себе, редко видалась с родителями ввиду их исключительной важности для общероссийского и московского биржевого рынка в частности. «Не получала семейного тепла…» - добавил в конце следователь, чем вызвал негодование Юрия: «Будто в необеспеченных семьях сейчас есть тепло…» - сухо буркнул в ответ Ворон, про себя с грустью вспоминая, что в числе большинства студентов академии был сиротой…
   Колпин, не внимая комментарию Юрия, продолжил.
   Когда девушка достигла опасного возраста, ее замашки начали принимать броские очертания, неоднократно подтверждающие то, насколько ее точка зрения и жизненная позиция не сходится с отцовской. Не вдаваясь в подробности, Колпин лишь рассмотрел некоторые из них – побеги из дома, скандалы с родителями, в последнее время носящие все больший уклон в сторону политики, и даже один крупный поджог, из корпоративных соображений неоглашенный публично, но не ушедший из под внимания спецслужб… Фактически, решение отдать старшую Антонову в строгую милитаризованную академию пришло, чтобы отвести глаза общественности, с которой отцу семейства в виду высокого положения приходилось взаимодействовать постоянно, прочь от проблемной дочки с бунтарским характером и лидерскими замашками.
   К третьему лицу – специальному отделу полиции, которую и представлял Колпин, глава семьи, обратился всего несколькими днями ранее, когда обратил внимание на исчезновение с головного счета в банке нешуточных сумм денег. Внутреннее расследование показало лишь, что, скорее всего, это, действительно, была Антонова, но дальнейших путей перевода денег найдено не было. Вероятнее всего у девушки были сообщники, профессионалы в области банковских махинаций.
   - Скорее всего, девушка посягнула на капитал отца в личных целях, но мы не можем отрицать и того, что суммы исчисляемые миллионами нюйэнн могли пойти и на другие нужды…
   - Что вы имеете в виду?
   - То, что в последнее время в столице увеличилось число несанкционированных демонстраций и забастовок.
   Офицер замолчал, бессмысленно ожидая, что Ворон чем-то разъяснит ситуацию вокруг девушки, но тот лишь равнодушно пожал плечами. Секунду он размышлял, упомянуть ли при нем, что девушка, о которой шла речь, прошла мимо всего несколькими минутами назад в компании того самого заговорщика, с которым спутал его офицер.
   - Не могу вам ничем помочь… - сказал он, активируя панель врайтбука, - Думаю, вы зря потеряли со мной время, - в этот момент Ворон раскашлялся, закрывая рот рукой и не показывая тем самым, капелек свернувшейся крови.
   - Вы больны…
   - Хмм, да… Я болен, - безымоционально добавил Ворон, поворачиваясь лицом к экрану.
   - Очень жаль, - сказал офицер, очевидно, имея в виду обстановку дел с младшей сестрой Лары Антоновой, а не болезненное состояние Юрия, - Возможно, я еще вернусь к вам позже.
   Несколько минут он перечитывал предыдущие записи.
   - Я болен… - медленно и все также безымоционально проговорил Ворон, продолжая запись.

 

   …меня все чаще посещает ощущение того, что я продолжаю менять своё здоровье на вещи, которые нельзя получить другим путем. Здоровье… Какая бы это ни была абстрактная величина и как бы сложно ни было ее измерить в какой-то точной величине, я с каждым утром чувствую потерю внутри себя.
   Это не проходит бесследно – то, что по капле вытягивает мое здоровье, по воле рока оставляет мне что-то взамен. По-моему, судьба просто играет злую шутку со мной и моими несбывшимися мечтами – чего еще могло сподвигнуть ее внезапно начать открывать мне свои секреты.
   Я начал писать сегодня только потому, что хотел описать вчерашний «подарок». Меня пугает это все больше и больше – вчера третий раз за месяц я видел сон. Не те два расплывчатых и бессознательных, что своим появлением лишь напомнили о невозвратимом прошлом, а четкий и яркий, изобилующий образами и сценами с несуществующими или, по крайней мере, незнакомыми мне людьми. Все еще по привычке я пытался убедить себя, что воображение имеет только практическое значение и не несет эстетической нагрузки, но вскоре был уже не в силах противостоять нахлынувшим и заплестнувшим меня эмоциям.
 Доктор Стогов, с которым я разговаривал по закрытому каналу сегодня утром пытался убедить меня, что это свидетельствует о моей душевной реабилитации, но мне с трудом в это верится. Скорее, это лишь очередной дурной знак…        

   Все утро не переставали болеть почки…

В колонках играет - Dan Swano - Moontower
Настроение сейчас - ~

Сигнал еще несколько раз давал о себе знать, но Кубова продолжала пристально его игнорировать. Телефон еле слышно вибрировал в кармане. Не уже ли они думают, что она настолько глупа? Здесь, среди собравшихся  чиновников и предстовителей высшего общества, светских и религиозных деятелей, подчиниться зову сердца, пусть даже по ту сторону связи был, действительно, Аликс, было равноценно самоубийству. Между тем, она скрывала волнение и каждый раз, когда аппарат начинал вибрировать, это был удар по ее расколотому сердцу. Не смотря на то, что она пыталась убедить себя в том, что это проказни ее врагов, пытающихся уничтожить ее столь изощренным методом, что она стоит среди мелочных штатских, тугосоображающих военных, пришедших как в цирк, посмотреть на жалких выпускников, грозивших им раздавить мир своей беспринципной гениальностью, что она злится на Аликса, поступившего с ней подло, жестоко, опозорившего ее и принесшего ненужные сейчас, когда она и так находилась в тисках нового порядка, совершенно лишние неприятности, ей приходилось прилагать большие усилия, чтобы не ответить на звонок. Сорваться было так легко: все же, хоть в это до сих пор верилось с трудом, это, действительно мог быть Аликс…
   Сцену вот уже как полчаса занимала какая-то малознакомая студенческая группа. Под звуки меланхолического рока, пары кружились в танцах. Кубова стояла у колонны, презрительно поглядывала в сторону танцующих и не пренебрегала случаями портить настроение раздражавшим ее студентам колкими фразами в их адрес. Она делала это грациозно, слегка улыбаясь, и получала от этого высокое удовольствие, тем самым несколько отдаляя нахлынувшие переживания. Это двумя годами раньше ее иногда отдергивала совесть, но время и меняющийся на глазах облик мира показали, что на жестокость нужно отвечать только жестокостью…
   К сожалению, ее присутствие было обязательным. Иначе, уже давно ее бы здесь не было – она предпочитала любое занятие нахождению в кругу отпрысков государственного военного аппарата, потому что ненавидела их, хоть это и приходилось всячески скрывать и вуалировать. Неуклюжий Разинский, заместитель ректора академии, подошедший к ней, чтобы познакомить со своим товарищем, отнимал ее время бессмысленными разговорами. Высокий загорелый мужчина оказался журналистом «Властного гласа» и долгое время, записывая сумбурные ответы девушки на диктофон, распрашивал ее на счет дисциплинарной работы, проводимой в заведении. Это был не совсем ее профиль, поэтому она без особой заинтересованности в продолжении беседы вяло отвечала, стараяь сбросить нежелательную компанию.
   - А как вы оцениваете выпускной курс в целом? – выразительно произнес мужчина, чуть подернув бровями.
   - На мой взгляд, такого слабого выпуска у академии еще не было. Мой опыт работы в стенах этого заведения не столь велик, но могу сказать, что столь тугоумных студентов нет даже в технических школах и лицеях. Я считаю совершенно нерациональным набирать в академию кого попало, а ведь более, чем две трети принятых до поступления были сиротами-безпризорниками. При чем все как на одно лицо имбецилы, это их единственноверный диагноз. Их бы в казарму на дальние окраины Сибири…
   - …спасибо, - смущенно выдавил мужчина, - Этого достаточно, - он недовольно поморщился и, вертя в руках миниатюрный диктофон, удалился. По выражению его лица Кубова так и не поняла, был ли он удовлетворен ее заключениями или посчитал ее преувеличения за издевательство. В любом случае, ее нисколько это не волновало. Пусть о ней напишут в газетах, пусть на удивление политическим вестникам, журналисты перемоют кости надоевшим служакам образования. Пусть они поймут, что ей все равно… Пусть первые страницы желтой прессы запестрят сомнительными разоблачениями военной академии – по крайней мере, это будет милой забавой, хотя, скорее всего, этим и ограничится, так как, если это войдет в оборот, правительство приложит должные усилия, чтобы принести этому конец. Политическая машина была способна на любые действия.
    Злость Суккубус топила в алкоголе. Она оценивающе глядела на недопитый бокал вина. Как через цветное стекло, все выгледело красным и размытым. Колонны в центре зала точно уходили в бесконечность, металлокерамический каркас купола превратился в розовую паутину, тянущуюся до дымчатого облака, в котором смутно узнавалась луна. Фигуры людей растянулись, превратившись в нечто бесформенное. Кубова одним глотком осущила вино и бросила бокал об пол. Звон бьющегося хрусталя был еле слышен среди заглущающей музыки и шумного гула, стоящего за спиной. Толпа казалась ей все такой же бесформенной – мелькающие лики, скользящие в танце пары… Этого не было у нее, это у нее отняли и среди тех, кто приветливо ей улыбался, были те самые палачи. Здесь не было непричастных, здесь были лишь те, кого она либо ненавидела, либо проклинала. А студенты… выпускники были оружием… оружием этой всепоглащающей, прогибающей под себя системой… верными щенками войны… Ногти впились к кожу ладони – она сжимала кулаки как и прежде, смутно понимая, что мысли заводят ее в неминуемый пик эмоций. В глазах уже мулило. Она почувствовала сладкую, приглушенную алкоголем, боль, после чего ее слегка отпустило.
   Когда она ощутила, что тело чуть подается вперед, что ее качает, она раздраженно хмыкнула и побрела в сторону выхода. В один момент ей как-то стало абсолютно безразлично наложенное на сотрудников академии обязательство не покидать территории празднования, оставаясь на своих постах, все, что прежде имело какую-то важность, потерялось где-то в затуманеном вином сознании. Голова уже начинала немного трещать от выпитого и от этого наружу лезли противоречивые мысли, которым в трезвом уме она старалась не давать жизни, образы, перемешенные с воспоминаниями и отдельными фразами, урывками чьих-то слов. Что-то встрепетнулось в сердце. Вспомнилась мама, которая умерла во время операции на сердце незадолго до инцидента 2052-го года – небольшим облегчение было то, что она не видит падения дочери, –  вспомнилось лицо со строгими, но приятными чертами – добрый взгляд с обратной стороны зеркала, какой был у нее всего-то двумя-тремя годами раньше, когда она еще не тонула во лжи, когда ей не было дела до грязной политики, а мир, в котором не было врагов, казался, если не лучшим, то, по крайней мере, очень достойным. Тогда она была по-юношески влюблена и никакие блоки сознания, как казалось, не могли остановить этого наростающего ото дня в день чувства, готова была пожертвовать себя всю, без остатка ради высокого белобрысого юноши с холодной, цепляющей чем-то улыбкой и глубоким туманным взглядом. По возможности, она была рядом с ним. Позже, когда их связь стала явной для конспирации они встречались реже, но она готова была заплатить лубую цену, чтобы остаться рядом с ним… хотя бы ненадолго…
   …
   Позже, на внеочередном медосмотре, у нее действительно обнаружили дефект блока…

   - Знаешь, это может прежде всего значить, что она предполагает о том, что мы собираемся сделать… - Велталь нахмурил брови, - Или она тоже замышляет что-то. Мы этого не учли…
   - Слушай, а тогда когда она носилась за тобой с пистолетом… - Виталя недовольно поморщился при воспоминании об этом, - Тут не может быть связи?
   - Да, определенно… Хотя я до сих пор не понимаю, чем я ей так конкретно насолил в тот день… Я, если помнишь, пытался от нее избавиться тем дивным утром, а вовсе не выслушивать ту чушь, что она несла при этом! – он вздернул руками, - Да у нее, наверное, просто гормоны играют на почве…
   - Ты еще скажи, что она просто не с той ноги тем утром встала, - перебил его я, потому что разговор начинало уносить совсем в другое русло, - Что она там бредила, ты совсем ничего не слышал? – спросил я, и по встречному взгляду друга понял, что веду бессмысленный распрос.
   Минуту мы стояли молча.
   - Пойди отвлеки влюбленных… - коротко вставил я, после чего Велт утвердительно кивнул и быстро зашагал в сторону купола, - Я буду на месте, приходите, как можно быстрее.
   Секунду я смотрел в его сторону, после чего ощутил теплую ладонь на своем плече.
   - Привет, Гриш!
   Я быстро развернулся. Передо мной стояла среднего роста девушка в вечернем платье из тонкой ткани под цвет ее зеленых глаз. Острые уголки рта скосились в знакомой улыбке. Она стояли поддерживая тонкими ладонями бока пышной юбки. До плеч, на которых лежала полупрозрачная шаль, спускались кучерявые волосы
   - Наталья, что ты… вы тут делаете?
   - Что? Мне не идет платье? - спросила она игриво, заметив оценивающий ее с ног до головы взгляд, - Гриш, почему вдруг так официально?
   - Нет, платье просто дивное, я…
   - … сама знаю, непривычно смотрится! Гриш, оно так жмет, ты не поверишь!
   Он не сразу узнал ее в этом платье, непривыкший видеть младшую сестру однокурсницы Лары Антоновой в светских нарядах. Почему-то, и наверное это было связано с ее немного дерзким характером, она всегда асоциировалась у него с несколько более простыми, иногда даже вовсе мужскими нарядами. У нее был горячий характер, из-за которого она вечно впутывалась в неприятные истории, не могла усидеть на месте…
   - Я так давно тебя не видел. Как твои дела? – спокойно осведомился я.
   Она не сразу ответила. В голосе ее чувствовалось волнение.
   - Нормально… Гриш, я… - замялась она.
   - Если ты ишешь сестру, то она…
   - Гриш… - перебила она его, изменившись в интонациии, - вообще-то я пришла не к сестре… Гриш, мне с тобой поговорить надо… - она на мгновение замолчала прикусив губу, и через секунду глядя ему в глаза, спросила, - Гриш, тебя можно попросить об одолжении? Всего лишь одна просьба! Я знаю, что мы можем больше не увидеться, но можешь выполнить всего одну мою просьбу! – она схватила меня за рукава формы, - Одну!
   - Что такое, Мышь… - она дрогнула, точно увидела призрака, - Что-то случилось? – ее уже давно никто так не называл. Это имя утонуло где-то в ее прошлом, вместе со мной, и тем, что было связано с нами. Для меня она всегда была Мышью. Имя само собой когда-то возникло у меня в те давние времена, когда мы познакомились и довольно тесно общались. Оно не значило ничего конкретного – просто Мышь. Первое время ее это имя даже слегка обижало, но значительно позже она таинственно, не посвящая меня в суть своих рассуждений, согласилась с тем, что я был прав – это ее имя…
   - Гриш… я хотела попросить… - она прятала взгляд, точно не знала, как сказать то, что у нее было на уме. Собравшись, она еще ближе к нему придвинулась, почти вплотную, так, что редким прохожим, наверное, казалось, что мы почти сблизившись лицами, целуемся - Обещай, что если тебя направят служить в Москве, ты откажешься! Что угодно, но только откажись!
   Я был слегка шокирован ее словами и чувствовал, что за ними скрывается нечто большее, чем простое пожелание.
   - Только не спрашивай у меня ничего – откажись! Обещаешь?
   - Мышь… меня направили в Венесуэллу. Все будет хорошо, понимаешь? – ответил я на тревожные нотки в ее голосе.
   - Нет. Ты пообещай!
   - Почему?
   - Не спрашивай, - повторила она, - Просто пообещай. Пожалуйста! Не при каких условиях не оставайся здесь, если тебе прикажут! Обещай мне, если любишь меня!
   - Я тебя не люблю, - искренне, с небольшой усмешкой вставил я. Она посмотрела на меня, как в один из последних случаев когда я ее видел, почти два года назад, когда мы перед неминуемым расстованием стояли вместе на берегу запруды искусственного озера. Мы сжимали наши ладони, наблюдая восход луны. Как сейчас, она спросила тогда на счет моих чувств, и я мрачно ответил, что не люблю ее. Она долго молчала, не отпуская моей ладони. Робот… машина… дурак… - с грустью произносила она через равные промежутки времени…

    

   Суккубус неловко пробиралась сквозь ряды людей, уже не разбирая ни того, о чем в предверии скорого отбытия говорят ободренные выпускники, ни меланхоличного голоса певицы, слов ее песни да и сама музыка вместе с ором студентов превратилась в один непонятный гул. Все равно эта музыка играла не для нее... для всех остальных, но не для нее… Она точно потеряла частичку себя, крупную часть, и то, что раньше казалось величественным, прекрасным,  превратилось в груз. Она оставила ее где-то в прошлом. Вместе с чипом который вырывали у нее из мозга без анастезии. С болью, кровью и позором… Тогда, когда растаяло их величие, и она единственная успела понять, что все их старания не только бессмысленны, но и, в итоге, не более чем суицидальны, ей пришлось заплатить великую цену за то, чтобы просто остатся в живых. Собой остаться не удалось…
   …
   Допросы продолжались непрерывно. После очередной прочистки ей давали всего пару часов отдыха, оставляя в узком холодном пространстве между четырмя голыми стенами, на жесткой кушетке, а потом все повторялось. Она лежала бездвижно, не было никаких сил, даже желания двигаться, глаза были приоткрыты. Нервно рассматривая каждую неровность потрескавшейся побелки потолка она с грустью пыталась понять в чем просчитался непобедимый Аликс. При взгляде на неровности потолка, неравномерно освещенная слабым тюремным светом, идущим сквозь решетку из стальных прутьев, ей вспомнилась шахматная доска, фигуры, которые неспешно переносила с позиции на позицию до боли знакомая ладонь… В чем он просчитался – все же было спланировано почти до мелочей. До сих пор при мысли о том, что он пожертвовав собой и всеми остальными, дал ей «спасательный круг», грели у нее на сердце, но какова была цена этой рокировки, пожертвовавшей и короля и все остальные фигуры кроме одиноко стоящей пешки…
    На допросе она – иногда из последних сил – держалась по-возможности стойко, уверенно отвечала, смело держа маску беглого предателя. Эта личина была очень сомнительной – предатели нигде не пользовались престижем – но в своих последних словах Аликс, предсказывая возможный расклад допроса, убедил ее, что для нее лучше всего держаться именно этой позиции, по крайней мере, не давать противоречивые показания. Инквизиторы менялись с постоянной периодичностью – то были и надменные представители малознакомых спецслужб, о которых не ведали даже в самой академии, и высокие ВСРКшники в характерной форме и даже представители ГО. Среди них время от времени появлялись знакомые лица – некоторых ей прежде приходилось видеть в политических вестниках или даже учебниках, остальные были знакомыми из ее, прошлой теперь, жизни. Приглашенные в качестве свидетелей, вполне возможно даже слегка запуганные они вставляли свое верное слово, подтверждая или опровергая мысли Кубовой и, отыграв свою незначительную роль, исчезали, как правило, более не появляясь. Порой дознаватели по несколько раз перебирали список одинаковых вопросов, очевидно, в надежде, что девушка падет, но этого им так и не удалось достичь.
   За то время, что ее держали в заперти Светлана сильно исхудала – это могли быть и несколько дней, а возможно и недель, потому что в заперти, сдавленная как в тиски со всех сторон она совсем перестала воспринимать время. Освобождение произошло после очередной серии допросов, неприметно, неожиданно. Только когда ее вывели из машины со спецзнаками и повели по знакомой парадной до ее квартиры, она вяло сообразила, что переезд был не сменой локаций – пытка закончилась. Последующую ночь она лежала так же отрешенно в своей кровати, размышляя чем же для нее закончилась эта промывка – мрачные инквизиторы ее так и не посвятили относительно решения присяжных. Это давило на нее еще больше, потому что она не знала чего ожидать. Впереди было по крайней мере еще два дня – об этом гласила бумага лежащая у нее на книжном столике в гостинной. Измазанная множеством росписей, в числе которых была и ее мало понятная закорючка, повестка. Крупными буквами написан адрес, число, время. И никаких пояснений, кроме мелкой прописи на обратной стороне в довольно стандартной форме уведомляющей получателя о том, что он не имеет права пересекать черту столицы и обязан явиться без опозданий в строго назначенное время. И опять-таки никаких пояснений по поводу возможного неподчинения, невыполнения поставленных требований. Она знала ровно столь ко же сколько и они – не в ее случае теперь было отступление.
   В ту ночь она наглоталась снотворного. Глядя на маленькую пригоршню пилюлей, она боролась с желанием проглотить все сразу. Дрожащей рукой она сунула в рот две из них, остальные рассыпались по полу ванной. Быстро отклоняясь ко сну, она продолжала прокручивать в голове неприятные мысли. Будущее покрылось сомнительной дымкой. Она знала, что дальше может быть только хуже. Прошлое не воротить. От этих мыслей у нее вновь и вновь рождалось неподдельное стремление принять лошадиную дозу лекарства, но, к счастью, снотворное уже начинало действовать. Она настолько ослабла за прошедшие дни, что той ночью ни один кошмар не мучал ее…
   Она проснулась во второй половине дня от телефонного звонка. Переминаясь с ноги на ногу она дохромала до телефона и несвоим голосом сипло ответила:
   - Светлана Кубова на связи…
   - Ваш номер может прослушиваться, поэтому…
   - Кто бы вы ни были, мне больше не нужны неприятности, - безымоционально перебила она его, - Прощайте…
   - Стойте, Аликс… послушайте же!!
   Имя подействовало на нее как ключевое слово – подозрительно оглядевшись она поднесла трубку ближе, продолжая молчать. Мужчина по ту сторону аппарата продолжил дрожащим голосом:
   - Вы еще не выкупили свою свободу! Светлана, ради всего святого, приходите на перекресток Шмидта и Наставников, как можно скорее. Подвал, вы сразу приметите.
   Раздались гудки. Кубова медленно положила трубку, с досадой ощущая себя героиней дешевого остросюжетного романа. Нашупав на столике запылившийся за время ее отсутствия портсигар, она извлекла из него сигарету и закурила. Чувствуя значительное облегчение, она, сонно перебирая ногами, одна из которых так и не зажила еще с момента нападения того сумасшедшего студента, хромающей походкой пошла на кухню варить кофе. По пути она встретилась в зеркале со своим отражением. Кожа была бледной, длинные волосы спутались и чуть потемнели. Под глазами стояли синяки. В общем, сбылись все ее худшие ожидания – выражение лица вызывало раздражение и отталкивало, как не свое. Она оторвалась от этой картины и, сев в кресло в углу, щелкнула переключатель на кофеварке.
   Что имел ввиду этот мужчина? – думала она, сдувая легкую пенку с поверхности горячего кофе. Плотно обхватив ладонями кружку, она грелась и мелкими глотками отпивала обжигающий напиток, думая про себя, что никогда раньше не радовалась так его горькому вкусу. «Вы еще не купили свою свободу!»
   «Вы еще не купили свою свободу!»
   …
   «Вы еще не купили свою свободу!» - повторяла она мрачно, натягивая плащ, так как на улице моросил легкий дождь. Закрывая за собой тяжелую металлическую дверь, осматриваясь на пустой лестничной площадке, она напряженно вспомнила молодого человека, напавшего на нее  в день «государственного жертвоприношения». После того, как она закрылась от него за толстыми листами металла, он долго бился в дверь, орал что-то, точно фанатик. Её не переставало интересовать, забрали ли они и его – люди в военной форме приехали за ней в том же день, и ей было в тот момент уже не до того, чтобы смотреть за кем-то еще. В машине, по крайней мере, везли ее одну…
   До назначенного места было всего два квартала. Затерявшись среди прохожих время от времени оборачивалась, но никакого хвоста за собой так и не обнаружила. Сил удивляться уже не было, но в то, что за ней никто не следит верилось с очень большой натяжкой. Она не могда даже сказать, на что идет теперь: произнесенные дрожащим мужским голосом фразы были обрывочны и из них Кубова так ничего для себя и не уяснила, особенно из последней; звонивший даже не представился, только прикрыв именем Аликса свою загадочную личину. В душе девушки вот уже несколько дней, как поселилось глубокое безразличие – если это еще одна мозгопромывка, то она примет ее достойно, с гордым выражением лица и высокоподнятым подбородком. Знала бы Светлана, насколько она оказалась права в своих предположениях…
   Метров за пятнадцать до назначенного подвала, который, и правда, был очень заметен, к тому же был единственным на расстоянии видимости, ее подруку подхватил невысокий мужчина. Она сразу предположила, что именно он и являлся владельцем того голоса. Когда они подошли ближе и Светлана рассмотрела вывеску, ей сразу же захотелось развернуться. В этот момент мужчина, чуть ухмыляясь, крепче сжал ее руку, ведя вниз по лестнице в полуподвальное помещение частной криолаборатории, которые в народе именовали не иначе как «Обитель Некроманта», а в профессиональных кругах «Кузницами Смерти».
   Дальше воспоминания девушки были обрывочны.
   …
   «Это вам еще повезло, что у вас телефонная линия, а не видеофон – похоже их сейчас уже никто не прослушивает…»
   …
   «Мы их вам поменяем… нельзя же… ведь Алексей Сергеевич… Сами понимаете»
   …
   …
   И дальше все пространство памяти отведенное под то время, что она провела внутри занимал один протяжный дикий крик. Отжимка из кошмаров и фильмов ужасов – неестественно громкий, заполоняющий все крик, кроме которого ничего не было.
   …
   Она проснулась еще в худшем состоянии чем прежде. Руки дрожали, ноги тряслись. В глазах двоилось, и, чтобы дышать, приходилось прикладывать серьезные усилия, как под водой.
   Врач сказал, что это временно…

Карандаш лежит под лапой,
След эпюры под хвостом...
Ну зачем ты портишь ватман -
Мне ж его сдавать потом!

Почему среди подушек
И ленивости в душе
Ты сложила свои уши
На расчетном чертеже?

И зачем во сне когтями,
Догоняя сонно мышь,
Меж бумажными листами,
Ты презрительно сопишь?..

Сон у кошек очень сладкий...
Кошка - очень дивный зверь...
Только... делать начерталку
Мне не хочется теперь...

В колонках играет - Theory In Practice
Настроение сейчас - ~

 Глава 2.

                        Never turning back...                

                        Leader of the rats...                 

                    Fading to desiase...                 

                                   Архивраг(3,7,4)      

 

   Меня не покидало странное ощущение, что за мной следят. Неприятное, убивающее все остальное внутри меня ощущение чего-то опасного за спиной, словно предвкушение удара ножом от невидимого врага. Предположительно это было связано с последними словами Суккубус - как никто другой своими таинственными репликами она умела запутывать до того, что начинал действительно верить внушенной информации. Не в первый и, видимо, не в последний раз я чувствовал это воздействие. Только зачем? Какую цель кроме получения минутного удовлетворения можно иметь, имея дело с действительными выпускниками академии, уже сейчас, возможно, имеющих куда лучшее положение в обществе, чем она, и еще незапятнанную репутацию, способных уже в недалеком будущем, поднявшись по карьерной лестнице, сравнять ее с землей. То, что ее побуждали желания, практически аналогичние нашим, не было для нас секретом; месть в ее случае не принесла бы ничего кроме страдания, являясь искусной степенью самотерзания... С другой стороны ей уже нечего было терять, от чего она могла поступать совершенно непредсказуемо. Уже этого одного хватало, чтобы с подозрением смотреть на эту, кажущуюся чистой и даже несколько милой со стороны, девушку, ожидать от нее неожиданного кошачей ловкости удара...
   По лицам товарищей я понял, что их тоже что-то смутило в ней. Велталь подозрительно смотрел на меня, очевидно, ожидая того, что я первым начну разговор на эту тему, не выдержал и спросил:
   - Гриф... о чем вы разговаривали на сцене? - спросил он, отводя меня чуть в сторону.
   - Я думал этого никто не заметил...
   - Думаю, те кто плохо знает ваше с Кубовой отношение друг к другу... - в этот момент мы подошли к столику с напитками и Велталь прервался. Приятной внешности девушка из числа прислуги, улыбаясь, налила нам по коктейлю, - Спасибо... - с выражением сказал Велт в своем стиле - словно флиртуя. Отойдя максимально далеко от сцены, оказавшись в практически безлюдном месте, он, отхлебнув из фигурного бокала глоток, продолжил... -  Они, и правда, вряд ли бы заметили что-то, но по-моему это было более чем очевидно... Так о чем вы разговаривали?
   Последнее слово было сказано так спокойно, точно я час простоял на сцене, и Велт ждал подробнейшего отчета...
   В своем предположении он явно не ошибся - пересказанное со слов Кубовой заитриговало его не меньше, чем меня. Еще раз он взглянул в дальний край купола, где продолжались вручения...
   - Не похоже это на нее... - таинственно выговорил он, облокотившись о перила ограждающие хрупкий стеклянный купол, - Не похоже...
   По мне так все было во власти этого "демона"... Виталя, знал ее не так близко как я. У меня не было желания в очередной раз пересказывать все связанные с ней пренеприятнейшие события, вновь в который уже раз выливая на друга весь созданный ее негатив... Знай он ее так же, как я, понял бы, что она готова пойти на любую хитрость вплоть до смены лиц, если это хоть немного пойдет мне в ущерб. Конечно, она не шла так явно и не жертвовала себя своей идеологии, но ненавидела меня искренне... Ведь с самого начала я ее лишь недолюбливал, ненавидеть ее я стал лишь в ответ на ее безкомпромисное неприятие моего существования. И была это "холодная" эмоция, носящая лишь "событийный" характер - никогда не возникало ни томительного желания переубедить этого человека в том, что ее ненависть безпочвенна, или каких-либо переживаний по этому поводу. Мы - куклы, и именно потому, что мы безымоциональные куклы, я не имею никаких комплексов поэтому поводу. Лишь иногда где-то в глубине души проскакивали какие-то мысли, имеющие ярковыраженный эмоциональный оттеннок... Редко... Я научился иногда слушать их... Они кричали...

 

    Долгое время я смотрел сквозь стекла на открывающийся с возвышения вид города. Пол зала ровнялся с пятым-шестым этажом растущих невдалеке плотно стоящих друг к другу жилых многоэтажек и редких, выделяющихся на остальном фоне, невысоких силуэтов одно-двухэтажных строений, являщихся различными конторами и офисами, построенными относительно недавно. Этот район столицы вообще был довольно молодым - активная его застройка велась в начале ХХI века, несколько медленнее границами расширялся город и сейчас, но уже в основном за счет покупки земли различными корпорациями для производственных нужд. Где-то в километре на юго-запад заканчивалась жилая зона и практически подряд одно за другим шли заводы, предприятия, перерабатывающие мануфактуры... Академия строилась на еще не занятой возвышенности - холм так и не решились срыть, и поэтому земля была не занята вплоть до чьей-то инициативы построить на этом месте военную академию...
   А вообще, открывающийся из купола вид был достоин проведения именно здесь выпускного бала. Осматриваясь я еще раз убедился в том, что строители правильно выбрали именно это место, возможно, из-за торжества небесной свободы этой возвышенности. Иначе говоря, создавалось ощущение, что небо окружает купол со всех сторон, горизонт очень низок, словно здание парит. Конечно же, ранее я не мог понять всей прелести этого чувства - просто никогда в это время года, в это время суток я не был в этом месте, никогда я, соответственно, не имел возможности увидеть эту картину. Приходилось находиться по ту сторону купола, видить тоже, но ощущение было куда менее ярким по сравнению с тем, что получал, находясь внутри. Купол многократно увеличивал ощущения, проецируя их на сознания людей, находящихся внутри, подобно призме. Один сырный кусок луны чего стоил. При взгляде вне купола поднималось настроение, хотелось жить, появлялся какой-то романтический настрой... Неудивительно, что по границе купола, у ограждения, собирались пары влюбленных, среди которых я неожиданно для себя приметил Виктора и Лару, очевидно, с получением своих дипломов забывших о прежнем сокрытии от кого либо своих отношений - совершенно непринужденно, оперевшись руками о заграждение, они целовались, медленно сливаясь губами...

 
   Думая весь вечер о Суккубус и предстоящей мести, я как-то совсем забыл о своих друзьях. А ведь они, если подумать, заслуживали не меньшего внимания - вместе мы провели последние шесть лет, неоднократно вытаскивая друг друга из всяческих переделок, став за это время практически одной семьей.
   Они не замечали или, по крайней мере, не хотели замечать то, что я пристально за ними наблюдаю. Нет, не из каких-то корыстных целей и даже не из любопытства - просто хотелось, возможно, в последний раз посмотреть на них. Конечно, оставался еще почти день, нас пока еще объединяло одно общее дело(месть), но я чувствовал неостановимо приближающийся момент нашего расставания. Наступало время прощаться, и поэтому просто хотелось насладиться ими...
   Я не переставал удивляться некоторым странностям их отношений. Очевидно, так действовали блоки эмоций на них - они могли неделю не разговаривать, и лишь в спокойной обстоновке перебрасываться понятными им одним жестами и малозначительными для остальных взглядами. Это было несколько странно с их стороны, пусть даже свод правил академии и запрещал романтические отношения между студентами, но общаться-то им никто не запрещал. Они же словно каждого взгляда боялись. На что-либо кроме "блоков" это было списать сложно. Странно, впрочем, и то, что между ними вообще проскочила какая-то искра - при наличии аналогичного блока у меня никогда не возникало сильного желания любить в философском или романтическом смысле этого слова - только удовлетворение надобностей организма, в чем не вижу ничего аморального. Вобщем, строение и функции "блоков" до сих пор оставались несколько загадочными. Никто и не собирался просвещать нас о всех возможностях этих машинок, поэтому все знания о них приходилось почерпывать из собственного опыта и размышлений на эту тему, а также наблюдением за подверженным аналогичному влиянию блоков, то есть глядя на остальных студентов, в частности своих знакомых. Если говорить о той же сфере отношений, Велталь, при своем не слишком опрятном внешнем виде и не лучших манерах, как-то легко разводил девушек на быстые отношения, после чего невозмутимо исчезал из их жизни(думаю, на их же счастье, так как терпеть его выходки долго не смогла бы ни одна представительница прекрасного пола...) "Блоки" действовали по-разному на разных людей.
   При всей скрытности и негласности отношения Виктора и Лары друг к другу не оставались тайной для нас - мы с Веталем просто им подыгрывали. Даже после того как Виктор открылся нам, мы с Велтом продолжали нашу негласную игру, лишь иногда поднимая при нем эту тему. Он открыл нам тогда, что чувство их настолько негласное, что Виктор никак не может признаться ей в любви. Мы-то знали, что с ней он готов и на край света, и до конца жизни... - но удивительно то, как этот смелейший человек боялся излить ей душу, сказать одну-единственную фразу. Мы с Велтом лишь удивлялись такому трепетному отношению к шаблонной, вобщем-то, фразе "Я тебя люблю"... Правда нам и не оставалось ничего иного, ведь мы мало представляли смысл слова "любовь"... Или просто забыли, что значит "любить", если вообще когда-то умели...
   Я думаю, здесь опять же не обошлось без действия блока... Стороннему человеку это, скорее всего, покажется очень странным, однако, я всего лишь хочу донести таким образом, что "блоки" куда более непредсказуемая вещь, чем даже эмоции, которые они держат под контролем...
   Виктор откладывал это признание вот уже несколько лет. Конечно же, несколькими днями ранее он убедил нас, что решился окончательно... Время было выбрано особо тщательно - выпускной бал, звездная ночь, приглушенный свет, луна, вальс...

 

   - Не хочеться их прерывать, не правда ли... - многозначно вздохнув, сказал Велт. В голосе его слышались тревожные нотки... Не хотелось даже напоминать им о том, что у нас не так много времени.
   - Да... Не будем их пока тревожить. Еще пятнадцать минут, ладно?
   Велт покорно кивнул. Мы оставили пустые бокалы из-под коктейлей и медленно двинулись в сторону друзей. Мимо прокруживались танцующие в танце пары облаченных в парадные костюмы выпускников, уже получивших дипломы об окончании академии и табельное оружие, по традиции носимое в кобуре на левой штанине брюк, и за спиной лишь в случае карабинов или другого не слишком удобного для постоянного ношения оружия.
   - Забавно все-таки порой смотрится... - отрезал Велталь, имея в виду несколько необычно смотрящиеся со стороны именные карабины за плечами облаченных в прекрасные бальные костюмы дам.
   - За это мы никому не нравимся... - сказал я. Нас и правда мало, кто любил, хотя сказать своей фразой я прежде всего хотел то, насколько непривередливыми "солдатами" мы являемся. И ношение оружия вместе с платьями(отрицание красивого) было наименьшим из того на что мог пойти военспец нашего уровня...
   С небольшого расстояния, так чтобы видел только Виктор, я привлек его внимание щелчком пальцев, показал три раза растопыренную ладонь, имея в виду число "15" и указал на часы на руке. Виктор понимающе кивнул, более не обращая на нас внимания.
   - Пойдем, покурим... - в своей манере сказал Велт, и мы медленно направились к парадному входу. Конечно, ни я ни Велт и в мыслях не имели курить...

 
   Массивного телосложения охранник, приветливо улыбнувшись, потянул на себя тяжелую дверь, открывая проход в коридор, во всех смыслах являющийся шлюзовой камерой между куполом и основным зданием академии: стеклянный каркас постепенно переплетался с железобетонными блоками и к противоположному концу уже весь состоял из таких блоков с редкими окнами и как будто вшитыми в стены осветительными приборами. Как и в конструкции купола, здесь чувствовался творческий подход архитектора, несколько, правда, умеренный околовоенной давящей действительностью... К ощущению прибавлялось то, что в коридоре было безлюдно, от чего он еще более казался лишь шлюзовым помещением... Безлюдность меня нисколько не смущала. Наоборот, это лишь настраивало на серьезный разговор, который назревал в нашем скромном общесте. Пока Виктор и Лара "ворковали" в куполе,  оставалось лишь обсуждать это с Велтом. Благо, когда мы оставляли шумные компании, его покидал тот ребяческий настрой, он сосредоточенно слушал и нередко даже давал полезные советы, если они, конечно, требовались. Поэтому, недалеко отойдя от двери, чтобы нас никто не слышал, я остановился и, прислонившись к стене, начал прямо...
   - Велт, меня беспокоит недалекое будущее... Ты хоть представляешь, что там будет? Что нас ожидает?.. Я не волнуюсь - нет, ни в коем образе... Я просто ничего не вижу там... Там пустота? Почему-то сейчас, когда мы подготовлены по всем пунктам меня еще сильнее тревожит, что военная служба не принесет нам удовлетворения... Я лишь два пути, по которым я смогу поменять себя....
   Я описал, каким я себя видел через несколько лет. С одной стороны я видел закаленного военными действиями человека, образ которого дополняли немногочисленные шрамы на лице, безрассудно жестокого, но разумного. Он казался мне правильным, поскольку именно так нам преподносили действительность в академии. Если отбросить всю патриотическую чушь, на поверхности чаши нашего образования оставалась идея всеобщей ненависти, поставленная в принципы существования. Иначе говоря, при разумной оценке истории, при равностороннем подходе к пройденному в академии, понимал, что все, открыто или скрывая это под маской уважения-любви-помощи-солидарности, ненавидели подобных себе, считая это единственной возможностью дать будущее "своим" и, главное, себе. От одного понимания этого факта начинаешь звереть. Понимая же, что я являюсь, по большому счету, всего лишь теоретиком войны, пока еще не вкусившем, что она из себя представляет, я предчувствовал то изменение, которому в скором времени придется поддаться... В любом случае, никто не даст мне сойти с этого пути. Кому это надо - терять такого ценного тактика, подобных которому нужно еще найти, а потом долгое время вбивать в него знания и лепить его характер. Как не крути, мы были куклами - не теми, вроде тех оловянных солдатиков, какими играются мальчики во дворе, а скорее дорогими коллекционными, умеющими говорить "сдавайся, сволочь" на десяти языках мира...
   В описанном раскладе я находил, что стану бесконечно жестоким. Не знаю, какую форму примет эта безлимитная ярость под воздействием "блока". Не сломает ли это его... Что тогда?
   Из последнего вопроса плавно вытекал второй возможный вариант развития личности - человек, забившийся в себе, недовольный всем, чувствующий себя привязанным к вертелу, жарящемуся на огне войны, и в то же время являющегося топливом, разжигающем это пламя, в руках сильных этого мира... Таким образом, терзаясь от сомнений в целесообразности войны, отрекаясь от нее мысленно, все равно делаешь согласно чужой воле, продолжая их дело...
   Существовал очень "нейтральный" выбор, который рано или поздно начал вершиться надо мной: безумный самоуверенный или "убитый" отступник... Конечно, это не учитывая того, что я буду мертвым к тому времени, когда стану одним из них...
   Велталь слушал до определенного момента. Он так ни разу за время монолога не покачал отрицательно головой или не сказал в своем духе:"Не гони, Гриф!". Наконец, когда поток мыслей начал подходить к своему логическому концу, он, не изменившись во взгляде, заговорил. Звучало это так, словно еще глубже копнул в эту проблему, или, если она его не интересовала, вытащил ее откуда-то из моего сознания, подытожив все вышесказанное:
   - ...самое худшее, что мы этого даже не поймем. Какой бы из вариантов не настиг нас, окружающие этого не заметят, так как "блоки" скроют все изменения, и, возможно, даже мы не будем подозревать о них, когда они нас настигнут. Абсолютно одинаковыми... Им кажется, что "блоки" уничтожили наш внутренний мир, но они лишь сделали его совсем внутренним, совсем скрытым... Нашего мира не существует вне времени, он имеет только динамическую сущность, в отличие от внутреннего мира любого не "блокированного" человека...
   Слова Велта были на удивление философичны. Его волновало то же, что и меня...
   "Нас не существует..." - эта фраза запала мне в душу. Вместе с ней на меня нахлынула "разумная" эмоция разочарования - к чему было проводить столь пышно праздник, выпускной бал для "мертвых". Словно утешение больному...
   Такое странное противоречие, напоровшись на которое тяжело думать о чем-то другом, перевести мысли на что-либо иное.
   Опять вспомнились слова профессора, преподававшего философию войны, его "громкую" речь, в которой он назвал нас подобием сверхлюдей. Как противоречиво было то, что в действительности мы были "мертвые"...

 

В колонках играет - Chidren of Bodom
Настроение сейчас - ~

   Вручения наград против наших ожиданий производились несколько необычным образом - не по алфавиту, и не по группам, а согласно итоговым оценкам по результатам долгой и утомительной последней для нас сессии, затянувшейся несколько дольше обычного.
   Одним из первых назвали имя Велталя, имеющего действительно не впечатляющий, низкий по сравнению со средним балл. Под несколько скучные авации Велталь поднялся на сцену, где был одарен дипломом об окончании академии, грамотами за успехи в области компьютерных технологий и кибернетики, крепкими рукопожатиями и поцелуем в щеку от кого-то из экзаменационной комиссии. В последнюю очередь два крепкого телосложения офицера ВСРК протянули ему (как мне показалось издали) карабин. На полголовы выше Витали, мало узнаваемой парадной форме военных сил РК, одновременно оба офицера отдали честь. Долговязый Велт, сказав что-то, мною не расслышанное, ответил им тем же действием, после чего, выпрямившись, ровной походкой, чувствуя, что на него устремлены сотни взглядов, сошел со сцены.
   - Вот черт! - еле слышно выругался он, осматривая полуавтоматическую модель Б6, - Она не заряжена, - обратился он уже к нам.
   Мы с Виктором переглянулись, но ничего не ответили - а чего он, в принципе, ожидал? Что нам выдадут по пять магазинов патронов, превратив таким образом прощальную вечеринку в балаган? Нет, среди столь тщательно подготовленных специалистов вряд ли бы нашлись безумцы, начавшие стрелять друг в друга или по кому-нибудь из гостей. Конечно, так поступать никто бы не стал, а вот попалить в потолок за такой праздник...
   - Тебя куда хоть направили? - без особого желания спросил я, чтобы сменить тему.
  - В Венесуэллу... - одухотворенно сказал он, - Возглавлю народное движение! - воскликнул он, ликующе подняв вверх карабин. Все четверо, мы посмеялись над очередной его осторотой - ничего подобного в его задачи входить не будет, даже если в развязанной в Южной Америке неоколониальной войне он перейдет на сторону врага! Даже от прессы сейчас сложно было скрыть, что в Венесуэле РК преследует совсем не мирные цели, а ведет жесткую экспансию. В военном конфликте принимали участие Российская Конфедерация и опозиционируещее ей Национальное Освободительное Движение Венесуэлы. Последние состояли на две трети из наемников Евросоюза и политических беженцев и в остальном из тех, кто действительно верил в свободу венесуэльского народа. В любом случае, это была купленная свобода...
   Ни одну из сторон в действительности ни сколько не интересовало мнение попавшего в тиски мирного населения. И РК, и  Евросоюз единственно интересовали внуренние ресурсы государства, в частности несколько крупных месторождений редких металлов, обнаруженных глубоко внутри страны с помощью новых, разработанных относительно недавно, методов нахождения полезных ископаемых. Это была война за ресурсы, в которой РК была агрессором. Юмор Велталя вызывал здоровую улыбку, сама же война воспринималась сухо - за шесть лет, как бы банально это ни звучало, мы научились воспринимать мир без разделения на плохих и хороших...

 

   - Григорий Сергеев, 67 баллов. Поднимитесь на сцену, пожалуйста! - обьявил диктор, читающий по списку высокий мужчина с поседевшей шевелюрой. "Моя очередь..." - прочитала Суккубус по его губам. Она усмехалось тому, как неловко выглядит он в строгом костюме, с узлом галстука на шее, воротом накрахмаленной белой сорочки. На правом плече была прикреплена брошь с изображением мифического Грифона, единственно оставшегося от привычного образа. Даже волосы, короткие, стоящие торчком, были против обычного то ли зачесаны назад, то ли уложены лаком...
   Смотря на то, как этот абсолютно средний во всех отношениях студент поднимается по небольшой лестнице, Суккубус радосно отметила, что его итоговый балл без ее вмешательства мог быть значительно выше. Студент же этого явно не заслуживал.
   - Позвольте, - обратилась она к вручающему награды мужчине.
   - О, да, конечно...
   - Благодарю.
   Она улыбнулась и встала на его место. На лице Григория отобразилось некоторое удивление, плохоскрытая ненависть к своему "архиврагу", но он даже не шелохнулся, спокойно подойдя ближе к ней.
   - Поздравляем! - окликнул Григория кто-то из комиссии, вручая грамоту и крепко пожимая его жилистую ладонь.
   - Поздравляю, - неестественно улыбаясь ему, сказала Суккубус, протягивая плотную бумагу с подписью министра обороны и премьер-министра РК. Григорий сухо сказал ей свое "спасибо", после чего она, как ему показалось, решила поцеловать его в щеку. Она не дала ему отстраниться, прижавшись к его щеке второй раз она тихо прошептала:
   - Признавайся, ты подстроил все это?
   - Что? - недоумевающе ответил он.
   - Телефон, ресторан, письмо? Это ты подстроил, я знаю точно!
   - О чем это вы? - только и смог сказать он, отстраняясь от нее.
   Она игриво улыбнулась и еще раз, словно не было предыдущих реплик, сказала тривиальное "поздравляю", после чего продолжила опять негромко: "Don't lie, your eyes are full of hate..."
   Он ничего ей не ответил.
   Как же она все-таки его ненавидела. В этот момент она ненавидела его, кажется, сильнее, чем когда-либо, сильнее чем кого-либо. Так нагло врать прикидываться незнающим, когда все и так предельно ясно... Прикидываться чистым и невинным, не умея скрывать свои мысли...
   В который раз, спрятав руки за спиной, она сжала кулаки, до боли вдавив длинные ногти себе в ладони - подобное действие не давало ей потерять самоконтроль в таком состоянии. Ее просто захватывало желание врезать ему в спину что-нибудь острое, так чтобы он понял какую боль некогда причинил ей...
   Память отбрасывала ее на два года назад, и она, скрипя зубами от ненависти, закрывая глаза, невольно представляла в очередной раз...
   ...только закончилось следствие по инциденту в академии, Суккубус получила амнистию с отягощающей записью в личное дело - любое последующее даже малое нарушение закона могло окончиться для нее смертельным приговором( теперь жила она, имея "условно-расстрел", и это словосочетание сильно изменило ее характер). От нее отвернулись все - потому что она выкупила свою жизнь ценой жизней ее однокурстников. Даже знакомые вне академии начали сторониться ее, либо открыто заявляли, что не имеют желания общаться с человеком, поднявшим руку на правительство РК(пусть она была лишь соучастником). Неоднократно к ней приходили письма с угрозами, незнакомые вроде люди начинали набрасываться на нее. Возможно, это не лучшее определение - Суккубус обрела отрицательный политический вес. И пусть политика - очень относительное понятие, разделение которой на положительные и отрицательные состовляющие кажется кощунством, ее вес был именно "отрицательным" - так и не нашлось какой-либо группы людей, поддержавшей ее действия, все лишь винили ее в чем-то, не понимая, что это было просто стремление жить. Да и, знали бы они всю правду - сожгли бы ее как ведьму...
   Решение работать в академии пришло много позже. По началу это было двойственным стремлением, связанным с угрызениями совести и желанием вернуться на место преступления. Но к нему прилилась третья составляющая, из-за которой она так сильно ненавидела тогда еще студента 4-го курса, Григория Сергеева...

 
   Казнь была назначена на 15.30. Пожалуй публичных казней такого масштаба не проводилось уже не меньше века, поэтому собравшиеся на главной площади перед кремлем люди возбужденно высказывались по этому поводу. В целом было очень шумно.
   Суккубус, переодевшись до неузноваемости, пробиралась сквозь толпу, стараясь пройти как можно ближе к приговоренным к казни выпускникам 2052-го, хотела в последний раз посмотреть в их глаза. Ее переполняло желание извиниться, совесть разрывала ее на куски, и только строгий разум пока не дал ей прилюдно вскрикнуть: "Не предавала я никого, это была идея Аликса - сдать всех, чтобы я выжила, он любит меня..." Последняя три слова повторялись в ее сознании с того самого момента как в здание правительства, захваченное вооруженными студентами, ворвались войска ВСРК, когда она в последний раз видела лица всех, включая сочувствуещее белобрысого Аликса.
   "Он любит меня... Он любит меня..." - вертелось в сознании, пока она, пробираясь через толпу, приближалась к месту казни. Хотелось кричать, но она понимала, что сколь чувств она не вложила бы в свой крик, это не сможет никого переубедить или спасти Аликса, а лишь еще более унизит ее. Чувство это создавало ощущение беспомощности, от которого по телу Суккубус начинали бежать мурашки, сдавливалось сердце, било в ознобе...
   Ей удалось пробиться почти до самого полицейского заграждения - тому способствала не слишком большое сопротивление со стороны людей - все же это был не концерт Пола Маккартни... Приговоренных уже вывели на помост, растояние до них было не более двадцати метров, но пробиться сквозь заграждение не представлялось возможным, особенно учитывая то, что даже этого хватало, чтобы стать в один ряд с теми, кого ждала висилица... Ей приходилось противостоять порывам совести, желающей ради искупления грехов погибнуть вместе с ними. Кубова понимала насколько бессмысленно, глупо и опасно это желание, и поэтому, борясь с собой, пыталась не дать противоречивому чувству захватить контроль над ее сознанием. Особо сложно это было по причине того, что блокировка эмоций уже была снята, а у Кубовой начинался связанный с разблокировкой синдром...
   Там было двадцать три человека - она должна была быть двадцать четвертым... Она представляла себя, стоящей рядом с ними; наблюдая, как каждого подводят к висилице, она точно чувствовала, что ее толкают в спину и набрасывают петлю на шею; когда с них сняли повязки, и они спокойным взглядом осмотрели в последний раз вокруг, Суккубус не выдержала и заплакала. Возможно, кто и узнал в ней предателя, но ее теперь это практически не волновало.
   Утирая слезы руками, всхлипывая, она, беззвучно шевеля губами, повторяла его имя : "Аликс, Аликс...". Глазами она пыталась найти его среди приговоренных, которым уже набросили петли на шеи, но не могла. В первый момент ей показалось, что это от волнения, но впоследствии она также не нашла его среди них.
   ...солдаты выбили подставки из-под ног приговоренных, веревки натянулись под весом двадцати трех барахтающихся, как рыбы вытащенные из воды, человек. Суккубус, не выдержав, отвернулась. Она так больше и не поварачивалась, чтобы не терзать больное сознание еще сильнее. Стараясь несколько успокоиться, качаясь и подергиваясь, девушка побрела прочь.
   Она ни в чем не была уверена, но весь день ее не покидало ощущение, которое, правда, она ставила под большое сомнение, что Аликса не было в числе повешенных...

 
   То, из-за чего она превыше всего на свете ненавидела Григория Сергеева, произошло этим же вечером. Кубова приехала домой на такси. Ее голова раскалывалась, все тело болело. Головную боль немного приглушала доза успокоительного.
   Войдя в парадную, она, обессиленная и больная, бросив сомнительный взгляд на лестницу, поднялась до своего этажа на лифте. Вывалившись на площадке четвертого этажа, девушка шатающейся походкой дошла до металлической двери с номером "27". В этот момент что-то навалилось сзади. Это был человек. Пытаясь нанести удар ножом, он замахнулся - Суккубус оттолкнула его, но нож всеже оставил глубокий порез на плече. Корчась от боли, пока человек поднимался, она пыталась нащупать ключ от двери, роясь в сумочке. Человек(мужчина) поднимался медленно, чувствуя свое превосходство. Невольно она оглянулась на него, и, к своему удивлению, узнала его лицо. Она видела его всего пару раз, довольно давно и только в компании Аликса. Юноша, чуть младше ее, с затуманенными глазами, остановился, крепче сжимая длинный охотничий нож в правой руке.
   - Это ты его убила! Ты их всех убила! Сволочь! - он кричал во всю глотку, - Ты убила Аликса!.. Аликса! Ты виновата в его смерти! Почему тебя не повесили вместе с остальными?!
   Он приблизился вновь, подняв нож для удара. Суккубус постаралась отвести удар, но, находясь в плачевном состоянии, не смогла уклониться полностью - лезвие врезалось в бедро, уйдя вглубь на несколько сантиметров. Собрав силы, девушка навалилась на маньяка, ударив ему коленом в области паха и отталкивая его в сторону лифта. Стараясь не обращать внимания на ранения, со всей силы она ударила его об металлическую дверь. Воспользовавшись моментом, она бросилась к двери в свою квартиру. Дрожащей рукой поворачивая ключ в дверном замке, открывая дверь, девушка молниеносно залетела внутрь, и как можно быстрее закрылась.
   Сердце вырывалось из груди, дыхание не могло выравняться, кровь хлестала из ран, но девушка боялась даже звонить в скорую - так сильна была боязнь что-либо нарушить, превратив условное наказание в суровую реальность. Упав в прихожей, слыша как юноша бьется в закрытую дверь, крича что-то, она перевязывала раны тем, что попадалось под руки. Никакого спокойствия она не ощущала - только сильнее стала досада по поводу смерти Аликса, казни бывших друзей и подруг... Неожиданно на нее нашло желание открыть дверь и объяснить ему, что возможно Аликса не убили, что, как ей показалось, среди повешенных его не было, но поверил ли бы он? Да и не была ли эта информация лишь наваждением помутненного лишенного блокировки эмоций сознания?
   В последствии, поступив на работу в академию, она узнала имя этого человека - его звали Григорий Сергеев, он учился двумя курсами младше их группы и, правда, был очень хорошим другом Аликса. Первое, что она сделала, находясь на новом посту, была проверка этого студента. Она показала что, блокиратор эмоций этого студента все это время работал нормально, что исключало возможность психоза. Собственно, то, почему этот студент, подверженный полной блокировке опасных эмоций, с такой искренней яростью напал на нее, так и осталось для нее непонятым. Информация о покушении была неразглошенной, девушка озаботилась чтобы Сергеев, а также близкие его друзья под видом медосмотра прошли процедуры промытия памяти, и забыли навсегда о том инциденте. Суккубус ненавидела его даже не за то, что он оставил два незаживающих шрама на ее теле, а за боль в сердце при воспоминании о словах: "Ты убила Аликса!...Ты виновата в его смерти!..."

 

   ...она долго, пока не потеряла его в толпе выпускников, провожала Григория сверлящим взглядом. В сознании лишь закрепилась идея о том, что все было подстроено именно им. Суккубус удивлялась, почему эта идея не пришла к ней сразу, с самого начала...
   В кармане бесшумно завибрировал мобильный телефон. "Ты не дождешься этого от меня, Григорий, - подумала она, не глядя отменяя вызов...

В колонках играет - Finntroll
Настроение сейчас - ~

   - Это здесь... - выговорил Виктор, проворачивая ключ в замочной скважине и открывая дверь в лабораторию.
   - Вон они! - радостно закричала зеленоглазая Лара, подбежав и открывая клетки с разношерстными грызунами, - Они точно не пострадают?
   - Нет, с ними все будет нормально, - ответил Виктор осматриваясь в коридоре, после чего пропустив вперед меня с Велтом, прошел в лабораторию и прикрыл за собою дверь, - Тебе помочь?
   - Да...
   Виктор бросился помогать Ларе. Мы с Велтом отошли чуть в сторону, позволяя Виктору с Ларой остаться на едине - мы оба понимали, что у них осталось не так много возможности на это. Велталь вскольз упомянул о почти идеальной системе под названием "riPpeR", о которой много читал, но никогда не пробовал в действии. Название системы мало отображало ее суть, которая заключалась в обратной зависимости "событие-слухи" - когда возникает событие за ним следуют слухи, если вначале возникают слухи, то случается событие... Событие преобразуется в слухи, но и слухи при соблюдении некоторых условий преобразовываются в событие...
   - Я распустил слух, - посмеиваясь сказал он, - что мыши вчера вечером сбежали из плохо закрытых клеток и, что их кто-то видел в подвале...
   - Да, странная теория... - невольно согласился я, хотя мало верил похожим на бред словам друга, - Как, ты говоришь, она действует?
   Велталь популярно объяснил более углубленный смысл теории, уходившей корнями местами в теорию вероятности, иначе - в какие-то полумистические идеи разных малоизвестных философов и парафизиков конца 20-го начала 21-го веков. "Событие", как итог "слуха" то, к чему он стремится, материализуется, черпая себя из "слуха", а не наоборот. Манипулируя цитатами копий древних манускриптов, найденных в глобальной сети, и различными психологическими фактами, Велталь объяснил связь четвертого пространства с ноосферой, что на общем плане казалось еще бредовее. "Слух", как вихревой поток информации, формировал отдельные части ноосферы. На подпространство они воздействовали практически напрямую, поэтому "событие" из минусовой вероятности выходило в плюс.
   - Но только в четырехмерном пространстве! - сказал он, грозно выставив вперед открытую ладонь, словно пытался остановить кого-то, изображая на лице какую-то сомнительную гримасу. Секунду я не знал, что ответить - было слышно непонятное мышиное сопение, оживленные реплики Лары, радовавшейся всем живым существам...
   "С этим парнем точно что-то не в норме. Его пробивает на черезчур бредовые идеи. Где он только их находит?" В общем, о том, что его "блок" барахлил уже тогда, было видно хотя бы по тому, как часто из него льются остроты, это изходило из общей его несерьезности и чрезмерной зацикленности на непонятной и явно некосающейся тактика информации. Это происходило с ним вот уже второй год, но я не переставал дивиться этому...
  - В четырехмерном? Покажи, пожалуйста, где в этой комнате четверное измерение... - сухо произнес я, потому что все еще не вник в линию его рассуждений. Велт вновь залился смехом. Не поворачиваясь, он вытащил из-за спины прибор... электроприбор... небольшую лабораторную лампу, без кабеля питания...
   - Воссоздать на практике четвертое измерение пока никому не удалось, но, Грифон, в академии уже полгода все электроприборы питаются через подпространство... – действительно, по проводам внутри приборов тек обыкновенный за одним исключением синусоидальный ток - при разложении на комплексные составляющие его фактически можно было считать четырехмерным. Приборы питались от генератора серверного типа, закинутого в "холодное" подпространство некиеми непонятными нам, связанными с законами Эйнштейна, манипуляциями. Именно последнее не давало пользоваться новой технологией в целях перемещения живой материи - в том пространстве время не подчинялось ничему... - именно потому его и прозвали между собой ученые "холодным"...
   Велт смотрел на меня, слегка улыбаясь, ожидая когда я в своем рассуждении дойду до тех же истин, что и он....
   - Электронный замок на двери кабинета Суккубус, - заговорил он, - то же работает от подпространственного генератора. На него действует закон "riPpeR"-а – я уже проверял... Жаль на механические замки этот принцип никак не действует - Виктору пришлось своровать ключ... - сказал он, тут я не выдержал и засмеялся вместе с ним...

 

   Суккубус поднялась по лестнице и пробираясь сквозь толпу незнакомых суетящихся людей, бросив негромкое "привет" знакомому охраннику, вошла в открытую им дверь. У остальных, гостей, родственников, друзей, на вход требовали документы удостоверяющие личность и пропуска. Рассредоточившиеся по залу, студенты-выпускники уже находились внутри купола, в котором торжествовал приятный полумрак - основным источником света была казавшаяся вполтора раза больше обычной луна, свет которой в купе с включенными в четверть мощности осветительными приборами, прикрепленными к каркасу хрустального купола, создавал торжественную атмосферу. У края зала, у расставленных столов с напитками и закусками суетились в основном юноши, те, кого так сильно томил сухой закон академии... Ближе к центру зала у сцены танцевали под разные ритмы традиционные танцы пары, наслаждающие последней возможностью получить удовольствие вместе... На сцене собирались люди из начальства академии, выставлялись микрофоны и проходили последние подготовления к началу официальной части.
   Суккубус наплевательски проходила мимо бывших студентов, иногда грубо расталкивая их шумные компании. Также с долей ненависти, в душе относилась она не только к выпускникам, но, в целом, и к самому выпускному балу, все в котором казалось ей мелочным, глупым и бессмысленным. К этому приливалось определенное чувство зависти - своего выпускного бала у нее не было, а назначенный на него день она провела в подследственном изоляторе... - пренеприятнейшие воспоминания... Вместо выпускного, вместо радости и веселья последней встречи, ей была уготована печальная участь погибнуть вместе со всеми остальными выпускниками 2052-го учавствовавшими в мятеже... Да, ее единственную оправдали. А остальных, без выяснений обстоятельств, без деления на  виновных-невиновных, публично повесили следущим утром...
   Суккубус подошла к столику и налив себе бокал пунша, прогоняя дурные мысли, осушила его одним залпом. Конечно, алкоголь уже практически не оказывал на нее какого-либо действия, не приносил удовлетворения или помешанного с дымкой тумана спокойствия, как сразу после инцидента, когда она заливалась им, не просыхая, до тех пор пока ей не пришло письмо от лидера их движения, также по удаче избежавшего ужасной кары...
   Суккубус выпила еще несколько бокалов пунша, после чего направилась к сцене, где должны были читать последние напутствия главы академии, а также торжественное вручение наград, личного оружия и формы, согласно учебным заслугам студентов за шесть лет обучения... Она прошла мимо группы особо неприятных ей студентов, безымоционально и несколько мрачно поздоровавшихся с ними. Она бросила на них недовольный взгляд, в душе радуясь, что видит их в последний раз. Эти четверо, три юноши и девушка, всегда держащиеся вместе, ей не нравился особенно, в частности, среднего роста юноша с короткими курчавыми волосами по прозвищу Грифон. Григорий Сергеев - было настоящее имя этого человека, с которым у Суккубус было связано великое множество неприятностей на протяжении двух лет службы в качестве декана. Этот юноша отличался дерзким характером, наспростроняющимся на все окружающее его пространство "я"... Она ненавидела его, пожалуй, сильнее остальных студентов...
   - Здравствуй, Григорий, - окликнула она его, несколько злорадно. Григорий еле слышно сказал что-то, что могло быть как ответным приветствием, так и злой руганью, сказанной намеренно тихо, и проводил ее сухим взглядом до трибуны.
   А ведь это именно он мог быть причастен к последним событиям, - думала она поднимаясь по ступеням на сцену. Он мог подделать то письмо, чтобы унизить ее публично, и прислать пиратский телефон лишь для того, чтобы еще более ухудшить ее испорченную репутацию. Он не умел скрывать мысли, которые всегда были написаны у него на лице. Сейчас она видела на его лице яркое желание мести, которое ни с чем нельзя было спутать...
   Подчеркув для себя, что обязательно разберется самым нечеловеческим образом с его желанием чуть позже, Суккубус прошла в центр зала, и взяв в руки микрофон, загоронила наигранно мягким голосом...

 

   - Чего она распинается-то? - спросил Виталя, удивленно вытаравщись на Суккубус без бумаги читающей речь напутственно-патриотического характера...
   - Издевается, - коротко отрезал Виктор, плотнее прижимая к себе Лару, одетую и выглядевшую сегодня как никогда красиво, в шикарном платье, сшитом ею своими руками, и удивительной красоты прической, на укладку которой наверное был потрачен не один час...
   - Мерзко... - прокоментировала стоящая где-то неподалеку за нашими спинами Deadeye. Я удивился, между тем, тому, что мрачная готка в последнее время перестала сторониться нас. Очевидно даже на мертвенно-мрачную девушку частично подействовало настроение выпускного и связанного с ним  скорого расстования.
   - ...последняя возможность для всех вас увидеть друг друга, последняя возможность танцевать и общаться. Можете даже напиться - там(она неопределенно указала пальцем куда-то вдаль) практически море выпивки, и все для вас... - я замечал, что она часто на секунду меняла выражение лица, недоговаривая чего-то, - Я хочу искренне пожелать вам удачи на вашем тернистом пути... - закончила она фразу, словно желая добавить "чтобы вы все сдохли!", но, не сказав этого, многозначно улыбнувшись, под шум редких аплодисментов покинула место перед микрофоном, предоставляя слово высокому мужчине в пятнисто-зеленой военной форме РК.
   Нас тем временем построили по группам. Наш староста Жихомир, словно дережировал, одним махом руки переместил студентов нашей группы чуть левее от сцены и, громко прикрикнув "ровняйсь", сам встал в строй. Военный, чином явно неменьше генерала, гордо оглядывал стройные ряды выпускников, несколько усмехнувшись тому, что впервые видит построенных людей не то что без формы, а в официальных вечерних фраках. Это, конечно, со стороны смотрелось несколько странно... Кроме того, его явно удивляло наличие в строю, выпрямивших плечи, встав по стойке смирно, симпатичных девушек в бальных платьях...
   - Студенты... Тактики... - на высоких тонах начал он, даже чуть подергиваясь, переполненный возвышенными чувствами - Сегоднешний день запомнится вам навсегда - сегодня, 19 июля 2054-го года, Российская Конфедерация получила еще чуть более сотни мастеров военного дела. С завтрашнего дня вас распределят по горячим точкам планеты. Вас ожидает интересная и полная опасности жизнь!...
   "О чем это он?" - думал я, и моим мыслям вторили перешептывающиеся студенты:
   "Его вообще предупрели, перед кем он читает лекцию?" - и в таком же духе. Некоторые просто изумлялись вслух: "Кто это?"
  Очевидно, это был действительно важный военный, наверное даже выше чином, чем я подумал сперва - будь он ниже в звании, он хотя бы поинтересовался о том, кто стоит перед ним. Нет, мы не преувеличивали. Просто то, что он говорил не имело никакого отношения к тому, чем мы в действительности будем заниматься. Его слова наполнял пафос, романтика, словно он видел в нас лишь фанатиков, некий идеализированный и однозначно устаревший образ воина, защитника отечества. Нет, знания этого человека слишком сильно устарели...
   На самом деле РК еще не настолько отбилась от рук, чтобы посылать отборных военспецов в самое пекло военных действий, где нас ожидала "полная опасности жизнь". Наверное, этот человек возомнил нас сверхлюдьми, способными в одиночку, имея один перочинный нож, уложить сотню-другую врагов. Наверное, кто-то ему сказал и то, что в крови у нас присутствует группа странных веществ - тяжелые органические, имеющие длинные незапоминаемые названия с общим окончанием "-санитол", но понял он эти слова криво. Скорее всего он даже не задумавылся над такими вещами...
   Мы были всего лишь тактиками, очень хорошими тактиками, способными, если так лучше выразиться; подготавливали нас по специальной программе, денег в наше образование было вложено немерено. Кроме основных дисциплин, мы обучались методикам выживания и различным видам борьбы, но еще до поступления в академию умели постоять за себя - ведь на семдесят или даже на восемьдесят процентов студенты до поступления были беспризорниками, обескровленными сиротами или бродягами, вынужденными хвататься за любую возможность к существованию. Этот же человек разговаривал с нами, как с сосунками, ищущими в войне ничего кроме призрачной романтики, считал нас выросшими детьми богатых родителей(хотя и такие среди нас присутствовали). Я тоже был одним из тех, кто познал все тяготы бездомного существования с ранних лет - я даже не помню лиц своих родителей...
   Большинство выпускников были со мной солидарны - я видел отвращение на их лицах, наростающее с каждой репликой генерала. Когда он закончил свой долгий безссмысленный монолог, никто не хлопал...

В колонках играет - Runic - Nau
Настроение сейчас - ~

   На улице было как никогда жарко, от чего Суккубус стало неописуемо приятно, когда она, быстро перемахнув через несколько ступенек парадной площадки, наконец, оказалась вне досягаемости палящего июньского солнца. Природа сегодня разбушевалась не на шутку, обрушив настоящую солнечную бурю. И как на зло, при таком солнцепеке, ни одного облочка. Тонкое летнее платье девушки было насквозь мокрым и неприятно липло к телу. Лицо несколько покраснело, на коже от жары выступили вены.
   Находясь в прохладной тени, чувствуя связанное с этим приятное облегчение, девушка стояла чуть в стороне от входа, раскуривая подарочный "Левир", который она носила с собой как раз на такой "праздничный" случай, как Выпускной Бал...
   Медленно к зданию подтягивались выпускники, девушки в нарядных платьях и их кавалеры в ярких парадных одеждах. Иногда они косо посматривали на Суккубус, их до сих пор удивлял тот факт, что ее, одну из глав верховного совета академии, не оставила студенческая привычка курить на пороге неподалеку от входа. Во взгляде их нередко читалось презрение и ненависть к ней, но Суккубус это даже немного забавляло...
   Проходившие мимо реже Преподаватели, коих в числе проходивших было значительно меньше, негромко здоровались с ней - Суккубус без особого желания кивала им, не отрываясь от процесса вдыхания чуть горького дыма редких иностранных дамских сигарет.
   Наконец, она, метко бросив окурок в урну на противоположной части площадки, вернула полупустую пачку в сумочку, что, как всегда, висела у нее на поясе, после чего, наконец, последовала примеру проходящих внутрь здания студентов.
   Войдя в здание академии, она долго рылась все в той же сумочке, чтобы найти свой пропуск. Внутри было много лишнего, чего она в спешке не успела вытащить дома: бумаги, диск с последними обновлениями для ее компьтера, блокнот, документы, КПК... Охранник, хотя он давно уже знал ее в лицо, терпеливо ждал пока девушка вытащит удостоверяющую личность ламинированную карточку с фотографией и печатью главдекана академии. В момент, когда девушка слишком наклонила сумочку, чтобы лучше расмотреть ее содержимое, из нее выпал блестящий, похожий на коробочку из-под ювелирного изделия, предмет. Громко ударившись, он разлетелся на части, среди которых отчетливо видны были микросхемы и тонкие разноцветные проводки.
   - Черт!!
   - Что это у вас? - только и смог спросить охранник. Суккубус быстро собрала в кучу части устройства, сунув их обратно в сумочку.
   - Мой кпк... - безымоционально ответила она, - Могу я, наконец, пройти?
   - Ладно... - подумав, сказал он, - Но не забывайте в будущем пропуск.
   - Хорошо...
   Суккубус была вне себя. Конечно, это ни в коей мере не был кпк...
   Не подавая виду о случившемся, Суккубус спокойно прошла через холл и поднялась по главной лестнице. Несколько раз путь ей преграждали начавшие отмечать выпуск студенты. Уши забивал противный шум, раздражающий неестественногромкий смех, сливавшийся со звонкими голосами в жуткий нечеловеческий гам; несколько раз на нее попадали брызги шампанского, от чего, приходившая в бешенство, она без разбору начинала неистово расталкивать празднующих, стараясь перебить их голоса своей руганью. Состояние перворожденной ярости как никогда овладевало ею...
   ...за это так ненавидели ее студенты. В таком состоянии не было демона хуже ее, а адские угли представлялись чуть нагретой солнечным светом галькой... В глазах появлялся дикий огонек, горевший с силой пламени. Казалось, она сейчас оскалит клыки и вонзится ими в шею ближайшей жертвы...
   Это, правда, создавало только видимость безумия - действильно же ужасало то, что она делала, находясь в таком состоянии...

  

   Дверь личного кабинета служала отличным прикрытием от всеобщей радости, противной ей в любых проявлениях, по сути, являющейся по-детски примитивным атавизмом эмоции, почему-то заблокированной нецело. Здесь она могла сосредоточиться, ничто не могло ее побеспокоить - плотные стены ограждали от проникновения звуков, как акустический экран, и никто не мог войти, не получив на то ее разрешения. Пожалуй только так она находила спокойствие пока была в этом здании, магически наводившем на нее демонический образ неистового берсеркера...
   Расположившись в кресле, в который раз обнаружив горы бумаг, скопившиеся за последнее время на ее письменном столе, девушка печально вздохнула. Одного взгляда их колличество достаточно было, чтобы сойти с ума. С этим, казалось, ей никогда не управиться, особенно учитывая, что пока новые бумаги приходили быстрее, чем она заканчивала со старыми. Перерабатывать было не в ее принципах, поэтому с каждым днем отчаяние становилось все сильнее, превращаясь из простого чувства в состояние души.
   Позволив себе еще несколько секунд релаксировать, смотря на подвешенные к потолку горшки с цветами, Суккубус собралась разобраться с бесконечными хлопотами, связанными с выпуском этого года, но тут же вспомнила о разбитом телефоне. Быстрыми движениями она вытрясла содержимое сумочки на стол. Собирая и отделяя от остального хлама кусочки пластика, микросхем и кнопок, Суккубус пыталась соеденить их. "Хорошо контакты не отошли," - облегченно подумала она, присоединяя одну часть за другой. Простой конструкции, телефон Суккубус уже через несколько минут был цел.
   ...и в этом бы не было ничего драматичного, если бы не тот факт, что мобильные телефоны запратили шесть лет назад...
   Этот был самопальный. На царапанном, кое-где потрескавшемся экране тускло светило невзрачное меню на английском. После того падения и сам корпус обзавелся несколькими трещинами, на обратной стороне одну из них заклеивала длинная полоса прозрачного скотча. Там же, когда она вчера открыла странную посылку, запечатанную в картон, была пояснительная записка, написанная до боли знакомым почерком. "Зачем?" - язвительно подумала она, - "Он что ли теряет навык?" Действительно, она и так без всяких пояснений поняла бы, кому принадлежит мобильный телефон с одним единственным номером в записной книжке... Не раз она пыталась позвонить по этому номеру, и каждый раз безликий женский голос автоответчика сообщал, что абонент сам перезвонит позже. Опять же никаких имен при этом не произносилось. Она все же, доверяя интуиции, предполагала почти железно, что это опять было дело рук ее старого знакомого, исчезнувшего два года назад...
   То, что охранник не заметил или по крайней мере не понял, что это был мобильный телефон, однозначно было на руку Кубовой, избежавшей таким образом множество проблем - мобильная связь в большинстве стран мира была вне закона, точно  как и лица ею обладающие и распростроняющие. Конечно, ни один закон не мог действовать со стопроцентной вероятностью, всегда оставались какие-то недоработки, недосмотры, в результате которых уничтожению подверглись не все аппараты - малая их доля все еще ходила по рукам, в основном криминально подкованных личностей, а на стационарной орбите на высоте нескольких сот километров продолжали "жить" несколько потерянных властями спутников-ретрансляторов. Сигналы на них отправляли пиратские серверы, местоположение которых было тщательно скрыто даже от "пользователей". Суккубус не чувствовала приверженности к упомянутому криминалу, хотя в некотором смысле ее можно было к ним причислить хотя бы и за участие в перевороте 2052-го, из которого она вынесла для себе то, что группа людей какими бы они не были - тактиками, спецназовцами или мехорайдерами - не может своими силами вершить правосудие...
   У Суккубус опять заболела голова. Налив в стакан воды из графина со шкафчика за ее спиной, она опрокинула его в себя, предварительно проглотив горькое болеутоляющее средство. В такие моменты она завидовала студентам, большинство эмоций которых блокировал специальный углеродо-керамический чип, вшитый у правого полушария мозга. Впрочем, она никогда не согласилась бы повторить пренеприятнейшую операцию, последствия которой не стоили всей той боли... Зная об этом больше других, она никогда не решилась бы второй раз...
   Облокотившись о стол, вертя в руках телефон, Суккубус в который уже раз задумалась о нем. Дикая обида за недавний вечер в "Цирюльнике" еще не прошла, как не прошли еще и сомнения о том, что пытался связаться с ней действительно "он". Так или иначе, имелись лишь приметы и ничего действительно достоверного. "Хуже всего, - подумала Суккубус, раскрывая ближайшую к ней папку с бумагами, - Если это всего лишь издевательство студентов, которые люто ненавидели ее за постоянные глумления и несколько извращеные методы преподавания, (за которые ее, впрочем, и выбрали на эту должность), если это их месть, потому что, в таком случае, они действительно задели живое...

 

   На часах было около восьми - они опаздывали... Deadeye вообще в конце концов без объяснения причин отказалась как-либо в этом учавствовать, чего, в принципе, от нее и стоило ожидать. Велт и Виктор должны были подойти еще десять минут назад, но беспокоиться было все же не о чем - желание отмщения копилось два года, могло оно подождать и еще недолго.
   Жара не спадала. Несмотря на позднее время, солнце еще не село. В просторных коридорах во всю силу  работали кондиционеры, создавая приятное ощущение прохладного оазиса в центре пустыни. Все же, даже их мощности не хватало на весь корпус, и поэтому в длинных коридорах чередовались "холодные" и "горячие" зоны. Путешествие между ними превращалось в настоящий кошмар, поэтому пиджак своего строгого вечернего костюма я оставил в камере хранения вместе с сумкой, с которой просто свыкся уже ходить в академию и решил последний раз, из уважения к этой традиции, взять ее с собой. Своего рода почтение памяти о прошедших годах...
   От нечего делать я начал рассуждать о собственном будущем. Не зная точно, какая именно судьба уготована мне, я мог лишь предположить, что уже через несколько дней, а возможно и завтра, выпуск разошлют по миру согласно "кризис-карте", являющейся некой абстактной схемой расчетов мировых конфликтов и их последствий на мировую политику при условии участия в них РК. Несмотря на то, что последние месяцы я практически не следил за мировой политикой, занятый экзаменационной суматохой, ближайшее будущее я словно видел. Такова была "кризис-карта" - с определенной точностью, манипулируя множеством факторов, она выдавала вероятность того или иного события мирового масштаба. Ошибки случались крайне редко.
   Центральная Европа, Атлантическое побережье Южной Америки, Океания - вот, пожалуй, самые важные точки на современной политической карте. В любом случае, думал я, эти места намного лучше Москвы. Возможно, кто-то не видел этого, кто-то очень наивный или слепой, - сегоднешняя Москва представляла собой сущее болото, с гниющим продажным парламентом во главе. На улицах открыто торговали наркотиками, были это, правда, легкие наркотики, но и более сильнодействующие при наличии желания и некоторого времени можно было найти просто спрашивая прохожих на улице. Генофонд разрушался, а государство, находящееся не в самом лучшем экономическом состоянии, продолжало легализовывать и даже поощрять продажу наркотических веществ. Конечно, факт черного рынка наркотических веществ, имеющего место еще десять лет назад, исчез, просто из-за невозможности конкурировать с государством, но стоило ли это того... В результате, уже порядка полутора десятков лет мы имеем самопаразитирующее государство, поглощающее себя изнутри...
    И этим дело не ограничивалось. Много было вещей, из-за которых я чувствовал некоторую зависть тем, кто родился лет 50 назад или даже раньше, кто скорее всего не видит ужаса современности. Центры продажи органов, бордели... Порой неприятные воспоминания(меня воспитывал уже больной мир...) переполняли меня, им не воспрепятствывал даже пресловутый блокиратор, и тогда мне становилось по-настоящему жалко мир, в котором нам приходиться жить...
   "И она так не думает, и не он..." - с некоторой грустью продолжал я поддаваться убаюкивающему реквиему по больному миру, оперевшись спиной о стену и провожая взглядом проходящие мимо пары и группы студентов, лица которых играли всеми красками радости, веселья, которому не было предела.
  А мне не было повода быть веселым. Месть это вообще вещь, требующая холодного расчета, железных нервов. Обязательная - все было решено на много шагов вперед, и обратного пути ни для одного из нас не было - она не была направлена на получение сколь угодно малого удовольствия. В ней не было ничего веселого - ни для нас, ни для заслужившей месть жертвы. Возможно, не будь мы чипованы против эмоций, желание мести поубавилось бы, но были мы "подкованы" как раз для холодного безэмоционального расчета. Мы были безымоциональными тактиками...
   Переводя взгляд с одного на другого проходящего, я мысленно соглашался, что не один из них, наверное, не смог бы как-либо принять участие в мести, потому что "и она так не думает, и не он"...
   - ... и ты не уважаешь их? - тихо произнес знакомый мрачный голос, и я обернулся. Это была Deadeye. Незаметно подкравшаяся ко мне, сейчас она была даже более черна чем обычно: длинные нечесанные черные волосы ниспадали на розовые плечи, которые единственно выделялись на фоне остального доминирующего могильно-черного; черные перчатки, скрывающие тонкие руки до плеча, обтягивающая черная немного блестящая ткань платья, косая полуюбка того же цвета, обвивающая лишь левую ногу девушки, черные брюки и портящие образ готической дамы сапоги на широкой подошве... На шее девушки висел перевернутый крест, означающий явно нехристианские религиозные воззрения. Лицо словно нарисовали черной тушью. Один глаз немного косил. Она несколько отвратительно усмехалась.
   - У меня это что, на лице написано?
   - Да. Удачной мести... - ответила она на низких тонах и, не обременяя меня более своей компанией, неестественно мужской походкой зашагала в сторону "хрустального купола", огромного сферообразного зала под открытым небом, где традиционно проходили все выпускные, начиная с печально известного выпускного 2052-го, про который я не мог не вспомнить, учитывая то, что мы собирались мстить пренеприятнейшей особе, являющейся выпускником того года...
   "О Аликс! Печальная судьба твоя будет отмщена..." - подумал я, и в тот момент почувствовал руку у себя на плече.
   - Пойдем... - спокойно сказал Виктор, после чего четверо - я, он, Велталь и Лара - двинулись в сторону нашей первой цели...

В колонках играет - Hammer of Misfortune
Настроение сейчас - ~

Глава 1.

                     Deadeye see no future                     

                     Falling from grave                     

                     We don't get it same...                   

                             Архивраг(4,5,3)               

 

   ...Суккубус то, не отрывая взгляда, смотрела на циферблат подпиравших противоположную стену ресторана старинных маятниковых часов, движение которых, казалось, замедлилось, то также долго, не обращая внимание на вопросы официанта, подперев тонкой изящной ладонью подбородок, надменно изучала потолок, лишь иногда посматривая в сторону главного входа в надежде, что "он" появится с минуты на минуту. Время от времени она разбавляла свое бессмысленное времяпровождение, без особого наслаждения прихорашиваясь. Отражение в зеркале будто лгало : вызывающее красное платье с глубоким вырезом на груди, накрашенные в тон с цветом платья губы, подведенные глаза, уложенные в сложную вавилоноподобную конструкцию длинные русые волосы - все эта яркая картинка, думала Кубова, как-то мало соответствовала "начинке". Пожалуй, она никогда бы не сотворила такое с собой, будь назначенная на сегодня встреча менее важной для нее. Впервые за долгое время разволновавшаяся, она мало контролировала себя, поддаваясь довольно примитивным, человеческим инстинктам, открыто идя на опасную для них обоих встречу.
   Нетерпение Суккубус превышало все нормы, несколько обозленная тем, что "он" опаздывает, она без особого повода упрекала подходящего каждые десять минут к ее столику гарсона, пытающегося принять у заказ. На часах была половина четвертого - вот уже полчаса как он должен был появиться... Кубова, впрочем, была готова ждать, если это потребуется, сколь угодно долго, ведь счастье свалилось на нее нежданно, как , пожалуй, и в жизни не бывает...
   Вернувшись домой вчера позднее обычного, она по привычке, завернувшись в теплый мягкий норковый плед и медленно потягивая дорогой бренди из резного бокала необычной формы, начала на большом экране проектора, щелкая пальцами свободной руки по сенсором клавиатуры, спроецированной на столике для напитков, просматривать почту, счета, рекламу, пришедшие на ее адрес за последние двадцать четыре часа. Обычно, она и засыпала, наслаждаясь приятным расгорячающим действием бренди, за этим обыденным занятием. Она и на работе нередко просматривала почту, но все же свободное время находилось у нее там не так и часто, всегда было дело : какой-то студент, отбившийся от рук, какое-то событие, требующее ее обязательного участия, в конце, концов, просто очередная рутинная работа, занимающая всерьез и надолго. Последние несколько дней она разбиралась в архивах академии, которые хоть и умещались в одной небольшой комнате, все же имели максимально полную, растянутую на шесть лет обучения, информацию на студентов, которую ей и предстояло в максимально сжатой форме представить в личных делах каждого из них. Работы оставалось еще много, как минимум на пару, суток, Суккубус как раз укладывалась к выпускному балу...
   Было уже без трех минут полночь, потому, клонящаяся ко сну, она не сразу восприняла мелодичную трель, извещающую хозяйку почтового ящика о поступлении нового письма. Сонно стукнув по полупрозрачной клавише клавиатуры, она открыла письмо без подписи, с прочерком  в графе тема. Строки письма состояли из непонятных значков. Поменяв кодировку и присмотревшись лучше к содержанию переведенного письма, Суккубус поперхнулась бренди и от этого как-то мгновенно протрезвела. Было всего три строчки, наделенные необъяснимо-поэтическим легко-узнаваемым почерком... :
   "Не бойся, малыш, я почти рядом..." - первая строчка;"Завтра, в "Цирюльнике", в три..." - вторая; в третьей строчке был рисунок - перевернутая луна, пересеченная двумя перекрещивающимися жирными линиями...
   Мысли и эмоции переполняли ее - она-то точно знала, что это "он", и прикрепленный символ забытой организации был тому лишь подтверждением. Она давно похоронила его - вместе с отброшенной идеологией, вместе с остальным прошлым и людьми из этого прошлого, вместе с трогательно-нежными чувствами, которыми она пылала к нему всегда... Он ведь уже два года никак не давал о себе знать - ни слова, ни строчки - и, хотя тому явно была причина, Суккубус с некоторой долей ненависти воспринимала столь беспечное отношение к ней, в то время как она всегда тянулась к нему, единственноверная...
   Пожалуй, это был довольно стандартный пакет чувств, характерный не только для нее: сухая ревность, помешанная зо злобой и вновь вспыхнувшим томительным желанием повернуть время в спять, вернуть все назад, сделать что угодно, чтобы быть с ним...
   Суккубус забыла об привычных двух-трех стаканчиках, покончив с которыми открыла еще одну бутылку и пригубила чуть меньше трети несколькими глотками. Отставив бутылку в сторону, она, укутавшись в плед, побрела на кухню, где еще долго пила крепкий черный кофе, пытаясь осознать, что все-таки с ней случилось: роковая случайность, которая встрепетнет застывший в ее глазах мир, или вспышка из прошлого, несущая за собой кровавый след ада тех дней?...

     Где "он"?...
   Переполненная гневом, она плохо соображала. Если о том, что она одна, как старая дева, нарядившись как какая-нибудь ночная бабочка, что "штурмуют" гостиницы для иностранных туристов, сидит в дорогом ресторане, который ей, к тому же, явно не по-карману, узнает хоть кто-нибудь, о ней будут ходить анекдоты в кругах студентов. Особенно среди выпускников, перед которыми теперь не стояло никаких преград после удачно(или неудачно) сданых экзаменов, мало что связывало их с во многом ненавистными учителями и, в частности, с ней. Теперь они, выдомые совсем другими ориентирами, хотя и оставшиеся в душе такими же, могли безнаказанно отпускать гневные шуточки...
   Ей уже надоело прогонять гарсона, продолжавшего допытываться о ее заказе, она изучила в обстановке все, что могло ее заинтересовать : мраморный пол и малахитового оттенка столики, разбосанные по небольшому залу с невысокой сценой спереди, где пронзительно вырывали звуки из струн инструментов, поглощенные своим занятием, в черных фраках, с безымоциональными  лицами, музыканты; высокий потолок с резными, несколько угловатыми свисающими вниз фигурами, подсвеченными разноцветными огнями ламп; живописные рельефные шторы, скрывающие мозайчатые, как в каталических церквях, рисунками. Лишь для того , чтобы не скучать, она составила психологический психотип среднестатестического посетителя этого ресторана: это был человек лет пятидесяти, конечно очень богатый, скушный, подверженный влиянию последней моды - заимствовать как можно больше из как можно большего количества культур и исскуств - это было характерно и для всего заведения в целом, которое тоже, казалось, потерялось где-то во времени, неопределенном его промежутке, соединяющем футуризм с роскошью 18-19 века и даже еще с чем-то... Это место было явно не для нее, для снобов, сорящих деньгами, но не для нее и чем руководствовался пригласавший ее, оставалось непонятно. Суккубус была глубоко неприятна каждая минута проведенная здесь и только ради встречи с "ним" она готова была терпеть.
   - Извините, мадам... - обратился к ней вскольз прокравшийся к ней гарсон. В голосе его слышалось неловкое ожидание очередного грубого "отстань...", которыми сопровождала Кубова несколько последних его попыток принять заказ.
   - Да...
   Она повернулась к нему, бросив на него острый презрительный взгляд. "Все-таки, действительно, никто не может избежать прямого взгляда..." - думала про себя Суккубус, наблюдая за реакцией молодого юноши - тот неловко потупил взгляд и проговорил растерянно:
   - Мадам, ваш кавалер,... он просил... - замялся он.
   - Что?.. Что?! - переходя на высокие тона спросила она.
   - Кхм... Он велел передать, что не явится...
   После сказанного гарсон, казалось, готов был закрывать голову руками, так как гнев отразившийся на ее милом личике, был неописуем, и у него создавалась ощущение, что бить она будет прежде всего туда. Но предугадать ее реакцию ему не удалось - вернув спокойное гордое выражение, девушка, ни проронив ни слова, поднялась. На ее лице не дрогнуло ни единого мускула, пока она ровной походкой, набросив на плечи легкий плащ, шла к выходу из помещения. Кто-то(очевидно, тот же гарсон) переспрашивал ее, не имеет ли она желания все-таки заказать что-нибудь за счет упомянутого кавалера, как оказалось, оплатившего заказ наперед, но Суккубус лишь вновь бросила пренебрежительное "отстань"...
   Выйдя на шумную улицу центра Москвы, она постояла минуту, пытаясь выплеснуть как-либо обвивший ее гнев. "Сволочь!..сволочь!.." - мысленно обращалась она к "нему", оставившему ее в столь глупом положении. Она бросила несколько озлобленных взглядов на прохожих, как бы отвечая на их простодушно непонятливые выражения лиц:"...черти... Да, я здесь плохая...". Остаток отрицательных эмоций она вложила в удары ногами, нацеленные на первый попавшийся ей мусорный бак...
   Пока она ожидала такси, ее не покидало ужасное ощущение опустошенности. "Почему он не позвал ее к экрану видеофона, почему лишь передал через прислугу, к чему такая скрытность..."

 
    Последняя запись в дневнике Григория Сергеева, 17 июля 2054г.(найдено при раскопках):

    Ничего не хочеться думать, ни одной действительно полезной и умной мысли в голове...
   Состояние прострации в его не самой лучшей форме. Сомнения, смешанные с неясными, прямо-таки туманными надеждами на будущее, пусть даже на ближайшее. Отпечаток постоянно исчезающих и появляющихся, точно это призраки, эмоций. Ничего ясного, ничего конкретного.
   Я лежу на кровати, позволяя мыслям нести меня в неописуемые дебри бессмысленных рассуждений, прислушиваясь к неспешному биению сердца и редким звукам с улицы или из коридора, чьим-то шагам, разговорам, смысла которых все равно не воспринимаю. Иногда открывая глаза, лишь для того чтобы несколько поубавить похожее на сонливость желание упасть в долгую медитацию, я поворачиваюсь на бок, в который раз присматриваясь к надоевшим за долгие шесть лет обучения стенам узкой каморки общежития. И в то же время, каждый предмет точно плачет, понимая, что я ухожу, ухожу навсегда, потому что мне здесь больше не место, и что сюда прийдет кто-то другой, не похожий, не такой. Каждый угол точно отражает эту печаль, точно сочувствует и сопережевает.
   Это так смешно. В очередной раз я усмехаюсь тому, куда заводит меня иногда воображение. Эмоции были описуемы, осязаемы, точно совсем реальные, но они не были моими, хотя однозначно принадлежали мне.
   Это опять призраки, то чего больше нету. Есть только знание и уверенность - я железный. Не в буквальном смысле, конечно, а в том, что любая "эмоция" воспринимается со спокойным лицом и, хоть и имеет отличный от других, смысл, так внутренне пуста. Да и как мы можем воспринимать их, имея блоки...
   Наш преподователь по философии войны, читавший вчера последнюю напутствующую лекцию, вселюдно признался, что завидует нам, что в его время, к сожалению, не было академии, вроде нашей, рождающей на свет действительных, подготовленных и подтянутых по всем возможным параметрам военспецов. Он приводил вчера интересное сравнение, и опять таки оно было интересно прежде всего с точки зрения красоты идеи, а не от эмоциональной силы, вложенной преподавателем в мысль - он сравнивал среднестатестического выпускника академии с Иисусом Христом. Признаюсь, я в начале смеялся...
   По его мнению, Христос воспринимал мир именно с точки зрения красоты эмоции и логики, как частей единого целого, со спокойным лицом встречая невзгоды посланной ему богом миссии. Идеальный человек. Пахнет расизмом, но именно это преподаватель имел в виду, приводя описанное сравнение. Преувеличение, явная гипербола. Не знаю, пытался ли он этим поднять нашу самооценку, или же действительно уверен в нашем "божественном происхождении...", но звучит и правда красиво. Между тем, далекие от бога, мы всего лишь упомянутые военные спецы, тактики по призванию. Большинство из нас почему-то в детстве были беспризорниками, и сделало нас, как людей, именно сложное существование вне социума, на самой грени безлюдной бездны. Правда и сейчас, мы прежде всего остаемся людьми, хоть и несколько по-творчески воспринимающими мир. Все-таки блоки делают свое дело...
   Сегодня собирался последний раз порыться в архиве нашей библиотеки, - все-таки завтра выпускной бал, и второй такой возможности может более не быть - но с самого утра решил посвятить день...(слышится стук в дверь, после чего запись прерывается)...

 
   - Подкованные сапоги... - почти без выражения произнес кодовую фразу Велталь, предварительно постучав в дверь. Я соскочил с кровати, не глядя, щелкнув переключатель на передней панели видеофона, на который уже более года надиктовывал дневник, выключил запись. Фиолетовый индикатор дрогнул и потускнел. Натянув на себя верхнюю часть униформы академии, запутавшись на некоторое время с брюками, я прошел к двери, неохотно, лишь для того, чтобы убедиться сколько человек пришло, задержал взгляд у дверного глазка.
   Последовал звук открывающегося замка.
   - Ты чего так долго? - таинственно спросил Велт, осматриваясь, не спрятал ли я за это время того, из-за кого замешкался, после чего все трое стоявших за дверью людей перешли через порог. Несколько разочаровавшись в том, что никого не нашел, Велт продолжил, – Опять сам с собой разговаривал?
   - Как видишь... Я думал, Лара тоже прийдет и поэтому, чтобы не падать в грязь лицом, накинул на себя немного одежды. Кстате, а где она?
   Вопрос был адресован прежде всего Виктору Святославцеву, зашедшему в комнату вторым. Пожалуй, всем было известно о романе Святославцева и Антоновой, хотя ни он, ни она не делали каких-либо официальных заявлений на этот счет, и, находясь в стенах академии, предпочитали строить из себя малознакомых людей, случайно попавших в одну и ту же группу академии под именем А6-132 шесть лет тому назад... Но, не смотря на их старания, на то, что при Викторе или Ларе эта тема вообще не поднималась, считаясь закрытой, те кто составлял студенческий костяк группы А6-132 так или иначе были проинформированны по этому поводу...
   - Что-то с ее младшей сестрой Натальей, - ответил Виктор, выдержав паузу, давая пройти внутрь комнаты девушке по прозвищу Deadeye, непонятно как попавшей на наше необычное собрание.
   - Случилось что-нибудь? - задал я ему вопрос, то ли из вежливости, то ли из интереса, так как какое-то время много, даже больше чем с ее старшей сестрой, имел удовольствие общаться.
   - Ничего серьезного, - чинно ответил Виктор, - Кажется, какие-то проблемы с ее университетом...
   - Да, - подхватил я, - девушка прогуливает слишком много занятий... - это легко вписывалось в ее мировозрение, особенно учитывая ее вспыльчивый характер...        
   Этой репликой я закрыл "запретную" в нашем обществе тему - Велт и так уже искоса смотрел на меня из-за спины Виктора, делая знаки прекращать бессмысленные никому не нужные отступления от главной темы, собравшей их, четверых выпускников 54-го года, в одной крохатной комнате общежития...
   Убедившись, что все удобно располжились – Велталь на кушетке, на которой я совсем недавно лежа надиктовывал очередную страницу дневника, Виктор, строго сложив ладони, прямо сидел за письменным столом у окна, мрачно-готическая молчаливая Deadeye расположилась в дальнем углу, полусидя на полу, - я, осмотрев коридор на наличие людей, которые могут случайно услышать нашу беседу, и убедившись, что таковых нет, захлопнув дверь, запер ее на ключ, после чего, подтянув свободный стул, сел напротив остальных. Все молчали, как будто, великие стратеги, забыли цель собравшую нас. Очевидно, право первого слова было негласно оставлено за мной, а остальные лишь ждали, когда же я воспользуюсь им. Но начал я не в тему - меня в первую очередь почему-то волновало нахождение здесь, сейчас, в моей комнате странной девушки Deadeye, настоящего имени которой не знала, наверное, даже она сама. Вечно в черном, с пустым отсутствующим взглядом, словно черно-пустая изнутри, как в тот момент, так и на протяжении шести предыдущих лет она не вписывалась в нашу или какую-либо другую компанинию, и не пыталась как-либо этому содействовать или противостоять, вечно одинокая, повернутая на самой себе. Именно поэтому, и это было логично, ее нахождение в моей комнате(где она в действительности ни раньше, ни позже никогда более не была) наталкивали на определенные сомнения, которые я тут же и высказал:
   - Мисс "Мертвый Глаз", а что вас сюда привело?
   Она окатила меня мертвым взглядом, от которого становилось как-то не по себе, после чего, начиная перебирать пальцами складки юбки длинного черного как смоль платья, выговорила наигранно мрачным голосом(которым правда уже никого не могла удивить, если, конечно, вообще стремилась к этому):
   - А разве вас сюда привело не желание мести?
   Она попала в точку: именно для этого мы и собрались тем дивным утром...