На чистенькой веранде с добросовестно окрашенными белой эмалью оконными рамами и остеклённой приветливой дверью пахнет яблоками и влагой свежевымытого пола. Вязаные из пёстрых лоскутов половики вытрушены и торжественно ожидают возвращения на привычные места.
Все предметы имеют ухоженный и деловитый вид, уважение вызывает даже
черенок старой лопаты, отполированный до блеска прикосновениями тёплых ладоней. Гармония форм, цветовых сочетаний и схожесть их с хозяйкой вызывают улыбку. Всё, что тянулось длинным шлейфом за спиной - суета, кем-то необдуманно сказанное слово, вонючее сопение всевозможного транспорта и просто физическая усталость постепенно растворяются и исчезают как нечто зыбкое и незначительное. В Одессе - я одинокая, измученная сердечными приступами мама трёх дочерей, не стильно одетая, как принято, преподаватель архитектурно-художественного института, молчаливо наблюдающая за передвижениями астральных форм и элементалиев в аудиторном пространстве, иногда восхищающаяся мягким свечением вокруг юных голов, не умеющая делать чванливое; преданное или восхищённое выражение лица коллега. Можно сказать, странноватый и неудобный для окружающих индивидуум. Вроде и придраться не к чему, а вот как-то раздражаю на интуитивном уровне. Возможно это только мною придуманное место в социуме? Этот вопрос тоже исчезает как нечто эфимерное.
-Приехала ?- говоря, как обычно без оттенка сентиментальности, с неточной интонацией, то ли вопроса, то ли отмечая факт, мама проходит мимо. Я больше гость, чем хозяйка, поэтому стараюсь сосредоточиться на
реальности и подчиниться соответствующему положению вещей – меньше
говорю, а больше слушаю и делаю то, что не под силу моей маленькой женственной, но властной маме. Её дворянская порода во всём - изысканной внешности, остром уме, гордом нраве и невероятном трудолюбии. Присматриваюсь повнимательней, признаки её болезни стали ещё заметнее, бельмо на глазу ярче. Что же делать? Почти с отчаянием задаю себе вопрос и после этого как-то сразу забываю о нём. Ближе к вечеру, когда солнце перестало обжигать, и свет его лучей ласкал всё, чего мог коснуться, я пошла на экскурсию по участку, проведывая посаженные нами кустики, деревца, выстроенные военным порядком ряды грядок.
Взгляд остановился на низкорослом аккуратненьком дереве айвы, что-то тревожило в нём, не обладая острым аналитическим умом, я доверяла интуиции безоговорочно после того, как ранее пренебрегая попадала в нежелательные жизненные ситуации. Сосредоточила внутренний взор и увидела, что это деревце не только невероятно похоже на мою мать, но является как бы её негативным отражением. Сопоставила свои впечатления от него в прошлом, и по телу побежали мурашки. Кошмар! Между ними существовала неестественная связь, они стали чахнуть и болеть одновременно. Дальше всё происходило само собой, моё
сознание как будто погрузилось в туман, моими руками, ногами, всеми
действиями управляло нечто другое. Движения были спокойные, уверенные и целенаправленные.
Забравшись в сарай, нашла топор, принесла в сад, произнесла трижды молитву. Подойдя к излучающему страдание низкорослому дереву, резко опустила над стволом топорище, но ничего не произошло, лезвие не поранило даже кору.
Стала пытаться рубить дерево у земли, прилагая невероятные усилия. Казалось, что сам топор тяжелел с каждым ударом, а ноги становились ватными и неподвластными. Я теряла силу, она уходила так быстро что это удивляло и настраивало на непременную победу. Пришлось сосредоточиться, и уже упав коленями в горячую пыль у основания «монстра», наносить удары,
разбивая скорлупу агрессии собирая остатки сил. Борьба шла почти на равных, а победным призом была жизнь. Болели кости рук и ног, по всему коленопреклонённому телу била волновая вибрация, а я всё с большей уверенностью продолжала рубить железный ствол. Я знала, что не отступлюсь, боролась за мамину жизнь с уверенностью в победе с этой тяжёлой цепкой агрессией, призывая любовь и свет. Удар за ударом и ко мне стали возвращаться силы. Поражало больше всего, что шол какбы обратный процесс, выполняя такую тяжелейшую работу, я не уставала, а ощущала как будто тески сжимающие кости постепенно ослабевают. Став уже в полный рост, наносила всё более эффективные удары. Срубив больное дерево, с чувством странной лёгкости, несколько минут сидела на его поверженном стволе и бессознательно улыбалась. Ощущение реальности постепенно возвращалось. Зрение стало различать материальные формы окружающего пространства. Услышав какой-то шум - обернулась. Мама вышла из дома и, направляясь в летнюю кухню, бросила в мою сторону: «Ну что, уже сидишь сверху?» Мне пора было привыкнуть к тому, что она всё понимала без слов, и видела больше меня, но как это возможно, если в жизни ничего не повторяется. Как упоительно чувство триумфа! В победе не было сомнений. Она витала в, переставшем вибрировать, пространстве, в усилившемся гомоне домашней птицы и душевном покое.
Освобождённая, вновь окунувшись в эту благодать, признаю, что счастье существует - его можно потрогать, увидеть, услышать, осязать.
Солнечный по цвету и содержанию добротный деревенский дом, купленный несколько лет назад у вырвавшихся из родного гнезда деревенских девчонок, без оглядки бежавших искать своё счастье в Слободских трущобах, встретил нас с благодарностью за восхищение и заботу о нём.
Мама, я и моя младшая дочурка, тогда ещё четырёхлетняя, полюбили эти стены, деревья, прилетающих разноголосых птиц и каждую травинку, пробивающуюся сквозь ставшую родной почву участка. Не переставали радоваться созерцанию, как будто бесконечно падающих, бриллиантовых россыпей созвездий, ритуальному хору лягушек, подпевающих с плавней
цикадам сверчков. Становлюсь частью этой энергетическоё плазмы, распирающей изнутри материю и рвущейся наружу: «Я люблю тебя моя Земля, и всех детей твоих! Люблю бесконечные хороводы планет и иерархии Абсолюта, летящие под парусами вечности! Люблю… люблю… вторит неслышимое эхо.»
Пробуждение на рассвете лёгкое, с ощущением радости и ожидания. Воздух ещё прохладно-колючий как газировка, а солнце уже яркое.
Мама давно хлопочет по хозяйству - постукивают миски, вёдра и другая утварь. Ускоренный утренний туалет, выслушивание жалоб на вороватость соседей, советы больше похожие на указания, ревизия грядок перед отъездом - уже стали ритуальными. Удовлетворив голод дорожных сумок, отяжелевших, тащу их из последних сил в Одессу. Вспоминаю ответ мамы на удивление окружающих: «Вам не тяжело нести такие тяжёлые сумки?» - «Нет мне тяжело, когда я иду с пустыми сумками!»
Мама стала выздоравливать. С каждым приездом я с удовлетворением отмечала перемены к лучшему. На готовившихся к скорым похоронам деревенских соседей, это произвело ошеломляющее впечатление. Разочарование увеличилось, когда мама срочно продала усадьбу и вернулась
в благоустроенную городскую квартиру, пожелав им здоровья и удачи.
Изредка приезжала из города к подружкам, наведывалась к двоюродному брату, нарядная и моложавая не по годам.
