Затем по очереди выходили в коридор спрашивать имя суженого у первого встречного. Маша впорхнула в комнату красная и довольная:
-- Моего будут звать Роман! Ольга, твоя очередь.
Оля вышла в коридор, осмотрелась: кто-то шел в ее сторону.
-- Простите, Вас как зовут? -- обратилась к представительному мужчине девушка.
-- Марк, -- улыбнулся тот, сверкнув зубами. -- Не подскажете, где я могу найти Ольгу Гольцову? Я из фирмы "Винтер"...
-- Ой, а почему вы говорите по-русски? -- отчего-то зарделась девушка.
-- Может, зайдем в офис? -- лучезарно улыбался представитель "Винтера". Это был представительный мужчина лет сорока, гладко выбритый, с темными внимательными глазами.
-- Конечно, -- Оля открыла дверь и снова ойкнула: забыла уже, что творилось в комнате: электричество выключено, на компьютере горят свечи, по полу расставлены женские сапожки, на столах раскиданы предметы верхней одежды сотрудниц и разная бижутерия, а секретарь и офис-менеджер стоят, раскрыв рты, у входа.
-- Что вы делаете? -- удивился пришелец. -- Гадаете? О, старый русский обычай!
-- На суженого-ряженого, -- смутились девушки.
-- Покажете?
По дороге домой Оля все вспоминала неприятного менеджера. То есть сначала Марк был очень мил, смотрел на крещенские забавы, затем начал вольно шутить, предлагать Оле пойти в ресторан...
-- Нет, что вы, -- Оля не знала, смеяться или плакать. -- Что вы, я не могу.
Он вдруг убежал, вернулся с цветами и шампанским, звал всех троих, но именно на Олю смотрел особенно пронзительно, словно изучая.
-- Я не пойду, -- сказала Оля твердо.
-- Да почему же?
-- У меня муж. И ребенок.
Марк засмеялся:
-- Вы меня обманываете. Вы только что гадали на жениха!
-- Ну гадала, подумаешь, -- рассердилась Оля. -- Мы просто развлекались.
Он нахмурился, как будто даже обозлился:
-- Нет, вы не могли этого делать. Так нельзя. Как вы могли гадать, когда вы замужем? И еще ребенок. Нет, вы меня обманываете. Ольга, я вам не нравлюсь?
"Вот привязался иностранец!" -- подумала девушка.
-- Да нет, нравитесь, в общем, -- вынужденно согласилась она. -- Но я действительно замужем, поэтому ни в какой ресторан сегодня не пойду. Не верите?
Иностранец смотрел, как показалось Оле, с сожалением.
-- И все-таки давайте я буду вашим суженым, -- предложил он.
-- Вам паспорт показать? -- грубо спросила Оля и полезла в сумочку.
Михаил Васильич, до того любезно подждидавший, когда же иностранец удовлетворит любопытство, почувствовал напряжение и забрал представителя "Винтера", чрезвычайно довольный, что тот говорит по-русски.
Когда мистер Марк уходил, он шепнул Оле:
-- Так я к вам скоро приду. Когда вы останетесь одна.
И ложась спать, Оля все думала, что же он имел в виду.
Ночью молодая женщина проснулась. Сорочка намокла и прилипла к спине, грудь болела, на губах застыл крик. Вокруг стояла густая тьма. Рядом всхрапнул муж, застонал.
-- Коля, ш-ш-ш, -- Оля погладила мужа, тот перевернулся к стене и затих.
Оля напряженно всматривалась в темноту. Что ей приснилось? Что-то, отчего перехватило горло и стало трудно дышать... мерзкое и противное... вроде змеи. Как будто девушка стоит, и в комнату вползают змеи, заполняя пол, и некуда ступить, и нельзя убежать. А змеи заползают, черные тугие тела извиваются под ногами, касаясь ступней, и Оля замирает и старается не дышать, чтобы поднятые черные головы с высунутыми раздвоенными языками...
Что за странный тип этот иностранец! Почему привязался к ней сегодня? И зачем хотел прийти? Не думал же, что она...
Было душно и хотелось открыть форточку, но Оля боялась встать с постели, ей казалось, будто на полу еще копошатся змеи.
И еще что-то видела она во сне. Рогатое, лохматое, перхатое, острорылое, с красными глазами. Нет, наоборот, белое мертвое лицо с остановившимся взглядом.
Тяжесть в груди уходила, дыхание восстановилось. Оля отпустила одеяло, расслабила ноги, разжала зубы. Зевнула, повернулась на бок и заснула.
Будильник звенел, звенел, звенел... Оля сквозь сон пошарила по тумбочке и выключила механизм.
-- Коля, вставай, -- пробормотала она и потрясла мужа за плечо. Плечо было твердое и холодное.
Оля вылетела из кровати, в ужасе уставившись на мужа. Он лежал в обычной позе, на боку, лицом к стене, подобрав колени. Оля медленно протянула руку...
Она вызвала "Скорую", позвонила на работу.
-- Михаил Васильич, можно, я не приду сегодня? У меня муж умер, -- с трудом проговорила Оля.
-- Соболезную, -- отозвался директор. -- Но сегодня решающая встреча с "Винтером", и ты должна быть. Завтра -- пожалуйста, а сегодня чтобы была. И не опаздывай.
Оля разбудила дочку, одела.
-- Мама, а почему папа не на работе? -- спрашивала пятилетняя Лиза, подпрыгивая и норовя залезть в родительскую кровать.
-- Ш-ш-ш, -- сквозь сухость в горле шептала Оля. -- Папа заболел. Пойдем скорее в садик, сейчас "Скорая" приедет.
Велев дочери ждать маму на улице, Оля позвонила в дверь соседки по площадке. Открыла пожилая дама в наспех застегнутом сиреневом халате, на босых ногах ее были поношенные клетчатые шлепанцы.
-- Мария Анатольевна, я вас очень прошу... извините, что так рано, понимаете... Вот ключи от квартиры. Там... -- Оля не могла выговорить. -- Когда "Скорая" приедет, откройте им, пожалуйста, -- неловко закончила она.
-- Да что случилось, милая? -- заволновалась соседка.
-- Там... У меня работа. Пожалуйста...
Чувствуя подступающие слезы, закусив губу, чтобы не заплакать, Оля махнула рукой в сторону квартиры и убежала.
Переговоры с иностранцами, длившиеся почти весь рабочий день, прошли сквозь сознание молодой женщины, не коснувшись его. Растягивая губы, Оля переводила, не слыша ни того, что говорили ей, ни того, что говорила сама. Стены офиса были как белое Колино лицо, лампы -- как его остановившийся взгляд. Лица окружающих расплывались.
После работы, забрав Лизу, Оля повела девочку гулять во двор. Идти в пустую квартиру было страшно. Холодный мокрый снег падал на лицо. Лиза радостно облазила горку, скатилась несколько раз, но после того как мама на ее веселое "Смотри, как я катаюсь!" не повернула головы, девочка расстроилась и села на скамейку рядом.
-- Мам, я домой хочу!
-- Домой? -- вздрогнула Оля. -- Да, конечно. А может, съездим к бабушке? Бабушка пирожков напечет?.. -- предложила она неуверенно.
-- Хочу домой, -- заканючила Лиза. -- Домой!
Дверь на кухне была открыта, в кухне горел свет.
Вышла соседка и хотела заговорить, но Оля замахала на нее руками:
-- Потом, потом, не при Лизе!
-- Папа! -- побежала Лиза в кухню, стаскивая на ходу шапочку. -- А где папа? -- вернулась она.
-- Он... в больнице, доченька. Он... заболел.
Старушка-соседка поджала губы:
-- Чего обманывать-то ребенка?
-- Мария Анатольевна! -- укоризненно воскликнула Оля.
-- Как знаешь, -- соседка зашаркала к выходу. -- Завтра зайду тогда. Бумаги все на столе. Отпевать-то будешь?
-- Вот еще!
Оля зажгла свет во всей квартире. Лиза сидела на кухне и пинала ножку стола, возя ложкой в тарелке с творогом.
-- Мам, а когда папа вернется?
-- Не стучи по столу, -- сказала Оля сердито. -- И прекрати баловаться, ешь нормально.
-- Ну когда-а-а...
-- Ешь! -- прикрикнула мама.
Девочка замолчала, и Олю охватило раскаяние. Она подошла к дочери, поцеловала в макушку, погладила белокурую головку.
-- Скоро вернется, дорогая, скоро. Ты, главное, ешь хорошо, и все будет хорошо. Ешь, ладно?
Потом Оля села на диван в гостиной, посадила девочку себе на колени и стала читать любимую дочкой сказку.
-- А правда Герда спасет Кая? -- иногда спрашивала Лиза, как спрашивала всякий раз, слушая "Снежную Королеву".
-- Обязательно, -- с дрожью отвечала Оля.
-- И все-все-все у них будет хорошо?
-- Очень.
-- Мам, я спать хочу, -- сказала Лиза скоро, сползая с маминых колен. Она потерла покрасневшие глазенки кулачками.
Оля подхватила дочь:
-- Подожди. Посиди еще со мной.
-- Спать хочу... -- заныла девочка.
-- Конечно-конечно, -- Оля обняла дочь. -- Мама тебя так любит...
Лиза обвила маму за шею маленькими ручками:
-- Я тоже тебя люблю! -- серьезно сказала она.
-- Ну ладно, иди, -- Оля отпустила девочку, и Лиза поскакала в кровать.
Долго ходила Оля по квартире, прислушиваясь к редкому шуму машин. Было неуютно и тревожно, и очень одиноко. Упав на диван, Оля долго плакала. Затем выдохлась и задремала, всхлипывая, утирая нос и глаза рукавом халата.
Проснувшись от холода, Оля вскочила. Бешено колотилось сердце, все тело бил озноб. "Лиза!" Оля бросилась в спальню.
Девочка спала и тихо сопела во сне. С одной коленки одеяло сползло, и Оля дрогнувшей рукой поправила его. Ничего не происходило, но тревога не отпускала Олю. Она шагала около кроватки дочери, боясь отойти. За окном было тихо-тихо, и в квартире тишина, так что собственные шаги по ковру казались громким скрипом.
Оля села на край детской кровати, взяла дочь за руку. Ручка была мягкой и горячей. "Боюсь, боюсь", -- стучала кровь в висках. Перед глазами всплывало лицо иностранца-суженого. По полу тянуло сквозняком. Не в силах справиться с подступающей паникой, Оля с ногами забралась к Лизе и взяла дочь на руки, завернув ее в одеяло. Сбиваясь с дыхания, молодая женщина смотрела из темной спальни в ярко освещенную гостиную, на блестящий стол, на тусклую посуду за стеклом буфета, на черный экран телевизора. Отсюда было видно, что экран пыльный, и в пыли пролегла кривая дорожка -- след Лизиного пальчика.
Оля старалась не думать, не вспоминать, вздрагивала при каждом звуке. Глаза слезились и болели, веки отяжелели, но засыпать Оля боялась. Она крепче прижимала девочку, хотя руки очень устали.
Голова клонилась на грудь. Оля вздрагивала, вскидывала голову, разлепляла веки, видела блестящую гостиную -- и снова закрывала болящие глаза. Один раз показалось, что Лиза странно спокойно спит. Оля потеребила дочь -- девочка мягкая, теплая, -- и успокоилась. "Показалось спросонья".
Когда Оля проснулась, был день. Светило солнце, лучи смешивались с электричеством, создавая причудливые перламутровые тени.
"Слаба Богу!" -- подумала Оля и потрясла дочь.
-Лиза, вставай! Лиза! Лиза!..
Девочка молчала.
-- Лиза, пора просыпаться, -- зашептала Оля, гладя девочку. На щечку упала слеза. -- Пора вставать, девочка моя...
...Оля качалась, напевая:
-- Пора вставать... пора вставать...
Солнце садилось. Звонил дверной звонок, звонил телефон городской, звонил мобильный. Оля сидела на детской кровати, качаясь взад и вперед, прижимая к себе мертвую девочку. В комнату заползали тени. На улице шумели и гудели машины, говорили люди, а здесь, в квартире, только тикал будильник на столе в гостиной.
Когда звуки вечера стали стихать, Оля немного пришла в себя. Осторожно-осторожно, медленно-медленно уложила она девочку, встала -- и тут же села: в затекших ногах словно ожили тучи букашек, ноги как будто целиком состояли из шевелящихся и жалящих букашек.

Кое-как Оля дошла до туалета, хотела ополоснуть лицо -- но испугалась зеркала и выскочила из ванной. Часы показывали одиннадцать.
"Мой черед", -- поняла Оля. Она включила телевизор погромче, полезла в шкаф и долго копалась среди вещей, перерывая коробочки и баночки. Вытащила за цепочку потемневший серебряный крестик, надела. Вернулась в комнату, взяла на руки дочь, завернутую в одеяло, и села в кроватке.
-- Все будет хорошо, доченька, -- прошептала Оля, прислушиваясь. -- Все будет хорошо...
Телевизор замолчал.