Че познает Америку
31 декабря 1956 года госпожа Селия де ла Серна де Гевара, жительница фешенебельного района Буэнос-Айреса — Норте, получает загадочное послание: "Родная, истратил четыре, осталось три".
Переданное с Кубы в Аргентину по необычным каналам и по своему значению не выходящее за рамки интересов одной семьи, это послание стало по существу первым из нескончаемой серии сообщений международных агентств о старшем сыне госпожи Селии.
Из послания она заключает, что жизнь ее сына подверглась смертельной опасности, но он выжил. Единственный ключ к расшифровке таинственных строк — сердце матери, которая знает насмешливый характер своего сына Эрнесто; в Аргентине говорят, что у кошки — семь жизней.
Несколько лет спустя донья Селия узнает подробности случившегося.
ЧЕ: "Передо мной был рюкзак, полный медикаментов, и ящик патронов. Вместе их тащить было тяжело. Я взял патроны, оставил медикаменты и бросился через поляну к зарослям тростника. Рядом со мной бежал товарищ по имени Арбентоса. Одна из очередей настигла нас обоих. Я почувствовал сильный удар в грудь, ощутил острую боль в шее и решил, что моя песенка спета".
ЭМИЛИО АРБЕНТОСА: Я заметил, что Че ранен, но не припомню сейчас, кого из нас пуля настигла раньше. Тогда многие товарищи были ранены, Че не был исключением.
КАРЛОС БЕРМУДЕС: В этой перестрелке одна из пуль попала в ящик с патронами, который он прижимал к груди, и рикошетом отлетела в шею. Я подбежал к нему, увидел на шее кровь, но он отдал мне приказ с видом, не терпящим возражений... он категорически приказал оставить его и продолжать бой
РАФАЭЛЬ ЧАО: Когда нас настигли в Алегриа-де-Пио, именно я перевязал ему рану на шее. Она была не столь опасна, как ему показалось сначала: пуля застряла под кожей.
В то время в армии США в качестве легкого пехотного оружия наиболее распространены были револьверы и автоматы 46-го калибра. Армия США снабжает оружием войска Батисты. Войска Батисты б декабря 1956 года настигают и атакуют в Алегриа-де-Пио революционеров, высадившихся с "Гранмы". Эрнесто (его уже называют "Че") Гевара стоит на пороге славы. В этот период начинается героическая биография человека, родившегося 14 июня 1928 года в городе Росарио, индустриальном центре Аргентины с 900 тысячами жителей.
Высадка

Че: — Будучи в Мексике, как-то вечером я познакомился с Фиделем Кастро. Мы проговорили всю ночь, обсуждая проблемы международной политики. А на рассвете я уже стал будущим участником экспедиции на шхуне “Гранма”.
Че: 25 ноября 1956 года в 2 часа ночи судно с погашенными огнями, набитое до отказа людьми и всевозможными грузами, вышло из Туспана. Стояла очень плохая погода, и хотя выход из порта был запрещен, устье реки оставалось пока спокойным. Пересекли вход в порт и через некоторое время зажгли огни. Началась качка, и мы стали лихорадочно искать средства против морской болезни, но ничего не находили; спели Национальный гимн Кубы и Марш 26 июля, это заняло всего минут пять. Затем судно стало представлять собой трагикомическое зрелище: из-за неприятного ощущения в желудке люди сидели с печальными лицами, обхватив руками животы, одни — уткнувшись головой в ведро, другие — распластавшись в самых неестественных позах, неподвижные, с запачканной рвотой одеждой.
— Во время длившегося почти восемь дней путешествия у большинства разболелись желудки, особенно больным выглядел врач аргентинец д-р Гевара, у которого начался сильнейший приступ астмы,— свидетельствовали участники экспедиции Марио Фуэнтес и Хосе Диас, схваченные военным командованием в Ориенте.
Рассказывает Пабло Уртадо, участник экспедиции на “Гранме”.
— Я видел, что у него ужасный приступ астмы. И несмотря на это, именно он заботился о нас и оказывал всем нам помощь, хотя мы страдали всего-навсего морской болезнью.
Гавана, 30 Ноября (ЮПИ). В 5.40 утра на улицах Сантьяго-де-Куба завязался ожесточенный бой, который продолжался все утро. Сантьяго-де-Куба расположен в юго-восточной оконечности острова, в 970 километрах от Гаваны. Подробности пока неизвестны. В полученных ЮПИ коротких телефонограммах сообщается, что перестрелка ведется в разных частях города.
Че: 30-го числа мы услышали по радио известие о вооруженных столкновениях в Сантьяго-де-Куба, которые организовал наш незабвенный Франк Паис, пытаясь приурочить их к предполагаемой высадке экспедиции. На следующую ночь, 1 декабря, когда v нас уже были на исходе запасы воды, горючего и продовольствия, мы взяли курс прямо на Кубу, тщетно стараясь разглядеть огни маяка на мысе Крус. Только днем мы пристали к кубинскому берегу в районе пляжа Лас-Колорадас, в месте, известном под названием Белик. Нас заметили с торгового судна и сообщили по радио о нашем местонахождении войскам Батисты. Мы торопливо сошли со шхуны, захватив с собой самое необходимое. В спешке мы угодили в болото, и тут нас атаковала авиация. Однако среди густого кустарника, покрывавшего болото, нас нельзя было различить с самолета и нанести нам серьезный урон. Тем не менее это означало, что армия диктатора шла по нашим следам.
Газета “Пренса либре” в номере от 2 декабря писала: “Прибывший в Гавану в пальто и касторовой шляпе артист Бинг Кросби заявил: — Я приехал сюда только играть в гольф”.
Телефонограмма
Штаб ВВС, Военный городок, 30 ноября 1956 года Генерал-адъютанту армии
Докладываю, что катер 65 футов длиной, белого цвета, без названия, под мексиканским флагом воздушным патрулированием над побережьем всего острова с 5.45 до 17.00 не обнаружен.
Табернилья Пальмеро, полковник штаба ВВС.
Каролина: Селия часто приезжала к нам в гости, и как-то раз мы с Кресенсио поехали а Пилон и завернули к ней. С нами был сын Кресенсио, Игнасио,— он работал шофером и нередко заезжал к Селии. Меня все эти поездки и беседы очень удивили. Когда мы с Игнасио остались вдвоем в машине, я спросила: “О чем это вы— ты, Кресенсио и Селия — так много говорите?”
Он слегка улыбнулся и стал рассказывать — говорил всю дорогу от Пилона до нашего дома. Скоро будет революция, говорил Игнасио, приедет Фидель Кастро, сейчас ведется активная подпольная работа.
Помню, вскоре они стали приходить к нам в дом с оружием и у речки практиковались в стрельбе. Приносили пистолеты и автоматы — они их обычно заворачивали в газеты. Вся подготовка велась в строжайшей тайне: то и дело приходили и уходили люди, молчаливо обменивались взглядами, говорили тихо, всячески старались соблюдать конспирацию.
Телефонограмма
Генерал-адъютант, Главный штаб армии, Военный городок, 1 декабря 1956 года
Начальнику оперативного отдела ВМС Гавана
Прошу Вашего разрешения на поиски и захват белого катера 65 футов, без названия, под мексиканским флагом. Катер вышел из Туспана, Веракрус, Мексика, 25 ноября, предположительно направляется к берегам Ориенте. Прошу Сообщить о решении.
(Оперотдел № 698-С956) Генерал-адъютант армии бригадный генерал Родригес
Селия: С 29-го числа мы держали там грузовики, “джипы” и горючее. Создали группы в Мансанильо и Кампечуэле: всюду были наши люди, хорошо знавшие местность.
Кроме того, мы поддерживали контакты с семьей Кресенсио, с Акуньей — на случай, если бы высадка произошла в тех местах. Был с нами и Карраседо, по прозвищу “Полосатый”, а также сын Кресенсио, Игнасио, — он тогда работал на сахарном заводе, возил тростник. Впоследствии Игнасио погиб в бою под Хигуани.
Нашу группу из Кампечуэлы послали в горы, с тем чтобы они были наготове. Оружия у них, правда, почти не было — только две винтовки М-1.
Когда произошла высадка, мы находились в Сьерре. Ранним утром 29-го мы пришли к Кресенсио и прождали у него весь этот и следующий день. Помню, когда мы пришли, я сказала: “Кресенсио, вставайте! Прибыл Фидель, и вам надо собрать всех своих людей и идти ему навстречу, и чтобы никто ничего не знал”.
И Кресенсио очень спокойно ответил: “Одну минуточку”. Он вышел в соседнюю комнату и быстро вернулся “при полном параде”: туфли, гуайябера, галстук-бабочка и фетровая шляпа — будто бы собрался идти на праздник. Только у пояса револьвер.
Аурора: Мне было тогда 14 лет, но я хорошо помню, что Селия пробыла у нас день или два, а потом пошла к моему брату Игнасио, где оставалась еще пару дней. Затем Игнасио отвез ее в Мансенильо. Это случилось накануне.
А на следующее утро к нам прибежала соседка и сказала: “Кресенсио, высадился Фидель!” Папа ушел, а мы остались дома и слышали гул пролетающих самолетов и разрывы бомб,
Селия:Мы сразу узнали о высадке по различным признакам. Начали бомбить район Никеро, перекрыли дороги, по ним шли только грузовики с солдатами.
Мы старались проникнуть в глубь Сьерры, чтобы установить связь с Фиделем. Но связи все не было, и я решила спуститься с гор: Игнасио к тому времени уже схватили в Пилоне. В это время дождей обычно не бывает, поэтому дороги там были в неплохом состоянии. До Никеро можно добраться за час, а оттуда до района высадки — за пятнадцать минут. У нас были наготове люди, чтобы вывести из строя телефонную линию между Никеро и Пилоном и оставить войска без связи. Тогда одна группа участников высадки с “Гранмы” могла бы атаковать Никеро, а другая — Пилон.
В Пилоне они чувствовали бы себя уже почти что в Сьерре, потому что он расположен на южных отрогах Сьерра-Маэстры. И тогда не было бы никаких проблем. Но... Высадись они не возле болота, а на отмели, все было бы по-другому: после высадки взяли бы грузовики и “джипы”, заправились горючим и без тру да захватили бы казармы — ведь у них было оружие, а нападение было бы внезапным.
“Боэмия”: Самолет военно-воздушных сил "Каталина" описывал широкие круги над заливом Гуаканайябо. Он то углублялся на несколько миль в море, то снова возвращался к земле и летел вдоль неровной кромки берега, над мелководьем и песчаными отмелями. Пейзаж представлял собой однообразную картину: вода, горы сельва, без всяких признаков человеческой жилья. Это был один из самых удаленных труднодоступных районов на востоке страны Но вот самолет стал снижаться, экипаж оживился. Внизу, как крохотная точка на море виднелось какое-то суденышко. Оно стоял неподалеку от берега, напротив устья реки Белик. Самолет снизился. Теперь суденышко находилось одновременно в поле зрения бинокля и под прицелом авиационного пулемета 50-го калибра.
При более тщательном наблюдении удалось установить, что это было не рыбачье судно а катер, окрашенный в зеленый и белый цвет длиной около 50 футов. Присутствие его при подобных обстоятельствах в этом месте означало, что только что произошла высадка экспедиционного отряда.
Абилио Кольядо: В шесть часов утра 2 декабря мы подошли пляжу Лас-Колорадас, расположенному севере восточнее мыса Крус. Как сейчас помню, Фидель отдал приказ:
— Высаживаемся здесь!
Перед высадкой спели Национальный гимн, Фидель произнес короткую речь. Затем мы разделились на небольшие группы и начали npыгать в воду. Выходили на берег по узкой, заболоченной полосе. Продвигаться было очень трудно, мутная вода доходила иногда до плеч Ho вот, наконец, под ногами твердая почва. Мы — на Кубе.
Рене Родригес: Мы думали, что высадимся в Никеро, — так был план Фиделя. Но точно курс выдержать не удалось: маяк, по которому можно было ориентироваться, не нашли. Когда рассвело, стоял у правого борта.
Расстроенный и озабоченный Фидель мне:
— Предупреди людей, будем высаживаться отмели.
Я пошел к носовой части, передал слова Фиделя и тут же вернулся к нему. Тогда он сказал мне:
— В воду!
С винтовкой в руках и вещевым мешком за плечами я прыгнул в воду и сразу же увяз в грязи. Тогда я ухватился за якорь и объяснил Фиделю, что мы попали в болото. Он коротко приказал:
— Иди вперед!
Я пошел вперед, почти утопая в грязной болотной жиже. Когда добрался до мангровых Зарослей, присел на ствол отдохнуть. Скоро стали подходить и другие товарищи.
Хулио Кортасар: Положение наше было — хуже некуда, но по крайней мере мы хоть не болтались больше в море на проклятой посудине, среди блевотины, шквала и кусков размокших галет, среди пулеметов и грязной пены... Хорошо еще, что оставалось немного сухого табака, потому что Луис (на самом деле его звали не Луис, но мы поклялись до победы забыть наши настоящие имена) сообразил спрятать его в жестяную банку, которую мы открывали с большей осторожностью, чем если бы в ней были скорпионы. Но разве поможет табак или ром, когда пять дней кряду суденышко болтается, как пьяная черепаха, безжалостно дует северный ветер, вздымая огромные валы, руки растерты в кровь дужками ведер; когда тебя душит чертова астма, а добрая половина твоих товарищей страдают от морской болезни и сгибаются пополам при рвоте, словно вот-вот переломятся надвое!
Фаустино Перес: Мы высадились в районе Лас-Колорадас, хотя, как правильно сказал товарищ Хуан Мануэль Маркес, это была не высадка, а настоящее кораблекрушение!..
Аугусто Кабрера:Это было второго декабря 1956 года. Я ничего еще не знал об этом, но пришел один знакомый, Антонио, и сказал, что высадился экспедиционный отряд. Сначала я не поверил — тогда много говорили о революции, ну, я и подумал, что это просто “утка”.
— Это правда? — спросил я.
— Конечно, правда. Вон как солдаты зашевелились.
Посидели мы с ним, выпили кофе, поговорили.
А когда он ушел, послышались взрывы бомб — это самолет бомбил кокосовые рощи у побережья.
Я убедился, что мой знакомый сказал правду. Как я уже говорил, это было ранним утром второго числа.
Че: Когда мы высадились, нас разгромили. Мы совершили очень тяжелый переход на катере “Гранма” — 82 человека, не считая судовой команды. Шторм заставил нас изменить курс, большинство страдало от морской болезни. Питьевая вода и продовольствие кончились, и, в довершение всех бед, когда мы подошли к острову, судно застряло в болотистом грунте. С воздуха и с берега нас безостановочно обстреливали, и вскоре в живых осталось меньше половины из нас — или в полуживых, если учесть наше состояние. Из 82 человек нас вместе с Фиделем осталось 12. А вскоре наша группа уменьшилась до семи человек, так как остальные пять куда-то пропали. Вот что осталось от гордой армии Движения 26 Июля. Прижавшись к земле, не открывая огня из опасения обнаружить себя, мы ждали последнего решения Фиделя. А вдали гремели выстрелы морской артиллерии и беспрерывно стучали авиационные пулеметы.
Луис Креспо: Когда мы высадились, я оказал первую помощь Че. Дело в том, что мой отец страдал астмой, и, когда я вижу астматика, я вспоминаю свою семью, своего больного отца. Так вот, когда я спросил, где Че, мне сказали, что там, в болоте. А пройти туда никто не мог. Но я все-таки до него добрался и говорю: “Дай-ка я тебе помогу”. А он отвечает: “Не нужно мне никакой помощи”. Я настаиваю: “Нужно, ты очень устал в этом болоте”. Тогда он мне говорит — мы с ним с самой Мексики были в простых отношениях: “Пошел ты, знаешь куда... Помощник нашелся! Я сюда драться приехал, а не за тем, чтобы мне кто-то помогал”. Но ведь он-то с астмой приехал! В общем, снял я с него мешок и говорю: “Ну, хватит, мы уже прибыли”.
Хулиан Пинья Фонсека: В то время Че выглядел молодым, очень молодым, хотя тяжелый морской переход и трудная высадка наложили свой отпечаток — он похудел, осунулся. Астма, скудная пища, бегство по болотам, а потом и марши по горам могли отнять силы у кого угодно. Но он старался не подавать вида, что ему тяжело, шутил, оказывал врачебную помощь, стоял на посту, всегда первым вызывался на трудные дела и вообще делал все, что мог.
У него была короткая, крепкая шея, широкая спина, свидетельствующая о недюжинной силе, черные глаза и волосы, открытый, с выступающими надбровными дугами лоб. Говорил он негромко, с небольшим акцентом уроженца Аргентины, но когда сердился, повышал голос и заставлял себя уважать.
0н никогда не сдавался: во время приступов астмы он бросался на землю и лежал, пока приступ не проходил. При этом не любил, чтобы его жалепи, проявляли к нему сострадание. В разного рода целебные снадобья он не верил, но если кто-то предлагал ему выпить крепкий напиток, он с удовольствием выпивал все до капли.
В то время, о котором я рассказываю, он был очень худ, на лице его резко выступали скулы, и он стал похож на китайца. Это впечатление усугублялось его маленькой бородкой и прямым и пристальным взглядом.
Аугусто Кабрера: В то утро слышались частые разрывы бомб. Самолеты пикировали на берег, исчезали за холмами, а потом раздавался взрыв, и самолет, набирая высоту, уходил в сторону моря. Бомбежка была довольно сильной, как во время самой настоящей войны. Правда, она велась беспорядочно, но была непрерывной.
Я не знал, что и думать: смотрел с непонимающим видом на жену, а она на меня. Разве мог я предполагать тогда, что под бомбами в ту минуту находились Фидель и Че, который, как я потом узнал, был болен астмой, что это высадился экспедиционный отряд, о котором говорил Фидель, что он прибыл из Мексики на крошечном катере, годном лишь для прогулок или рыбной ловли, но никак не для переброски патриотов на остров и их высадки на изобилующем рифами побережье, в заболоченном районе.
Но они прибыли, а мы с женой смотрели друг на друга, не зная, что происходило там, где падали бомбы.
“Юнайтед Пресс”: Правительственные военные самолеты сегодня ночью произвели обстрел и бомбардировку сил революционеров. Уничтожено 40 членов верховного командования Движения 26 Июля, в том числе их главарь Фидель Кастро, тридцати лет.
Че: Какой человек этот Фидель! Вокруг рвутся снаряды, а он встает и говорит:
“Смотрите, как стреляют. Испугались, значит. Боятся нас — знают, что мы с ними покончим”. И, не говоря больше. ни слова, вскидывает на плечо винтовку, берет вещевой мешок и становится во главе нашего маленького отряда.
Телефонограмма
Генерал-адъютант, Главный штаб армии Военный городок 2 декабря 1956 год.
Начальнику оперативного отдела руководства ВМС
Гавана по телетайпу
Штаб ВВС Военный городок
Прошу прекратить поиск катера “Гранма”: он захвачен ВМС близ Никеро. (Оперотдел № 698-С956.)
Генерал-адъютант армии бригадный генерал Родригес Авила
Аугусто Кабрера: Иду я третьего числа под вечер по усадьбе вижу — один крестьянин быков уводит. Я ему и говорю: “Зачем это вы быков уводите?” -“Тут, — отвечает, — пришли какие-то люди, хотят бунтовать, а быки эти не мои, как бы чего не случилось”. Я ему объясняю: “Нет, брат, они не грабители. Говорят, это Фидель Кастро. Они люди образованные, приехали Кубу освобождать, Не бойся”. А он говорит: “Ладно, только я на всякий случай бычков уведу”.
Наш разговор слышали Хуан Мануэль Маркес и его товарищи — их, наверно, человек восемь было.
Потом я в дом зашел, а немного погодя и они пришли. Я вошел в дом и сразу же оттуда вышел, слышу — во дворе кто-то говорит. Голос незнакомый. Это был Рене Родригес и еще двое товарищей, их имен я не помню, Я с ними поздоровался, они тоже, тепло так, как будто мы сто лет были знакомы. Рене Родригес говорит: “Это мы там высадились. Дней восемь или девять ничего не ели. Дайте нам что-нибудь”. — “Конечно, конечно, — отвечаю, — сейчас принесу”. А он мне: “Можем мы командира позвать?” — “Идите, — говорю, —и приводите его сюда”.
Они ушли и скоро вернулись с Хуаном Мануэлем и другими товарищами, которые ожидали их неподалеку.
Помню, у Хуана Мануэля были разорваны брюки на коленке, а фуражка была сдвинута набок. Он прежде всего попросил катушку ниток и иголку и все тщательно зашил.
Они показали мне свое оружие — хорошее оружие, с оптическим прицелом. У Хуана Мануэля была маленькая такая винтовка, прямо как игрушка.
Они пришли очень голодные, и я им дал поесть. Достал я мед — ведь я пасечник — и говорю: “Любите самбумбию?”—“А что это такое?” — спрашивают они хором. “Самбумбия— это пчелиный мед с водой и лимоном, вроде прохладительного напитка”.— “А,— говорят,— тогда давай”. Подал я им этот напиток, а Роберто Роке сказал: “Слушай, а как он делается? Очень уж вкусный”.
В тот момент жена как раз готовила обед, я ей и говорю: “Слушай, приготовь побольше, сделай немножко риса, положи побольше овощей, давай их накормим”, И мы их накормили.
Сварили кофе, я дал им сигары — у них совсем не было никакого курева, — и завязался разговор. К этому времени на дворе уже темнеть стало.
Гильермо Гарсиа: О высадке мы узнали только третьего числа.
Она произошла второго, в шестом часу утра: утром третьего декабря мы о ней узнали, к тому времени в Никеро уже замечалось большое движение войск.
Мы находились километрах в пятидесяти от места высадки. В тот день никто ничего не знал, все было спокойно, лишь рано утром третьего числа нам сообщили. Четвертого числа начались поиски по всему району — точнее, они началась еще на рассвете третьего декабря.
Третьего числа, в середине дня, мы ввели патрулирование в районе высадки: одновременно известили крестьян о том, что если появятся вооруженные люди, надо им оказхать помощь.
Правительственные войска все сильнее сжимали кольцо окружения, и пробраться к высадившейся группе было невозможно: повсюду были грузовики с солдатами.
Че: Из нашего военного снаряжения остались лишь винтовка, патронташ и несколько подмоченных патронов. Накануне ночью мы шли по просекам плантаций сахарного тростника сентраля Никеро, который в то время принадлежал Хулио Лобо. Чтобы утолить голод и жажду, мы жевали сахарный тростник и по неопытности срезали его около самой дороги и там же бросали остатки, но оказалось, что преследователи и не нуждались в этих косвенных уликах: через несколько лет выяснилось, что наш проводник был главным предателем.
Накануне ночью мы отпустили проводника — это было ошибкой, которую мы и потом еще не раз совершили в ходе борьбы, пока не поняли, что, находясь в опасной зоне, всегда нужно следить за лицами из гражданского населения, если ты не убежден в их преданности. Нам ни в коем случае нельзя было отпускать проводника.
Фидель Кастро погиб, пытаясь высадиться в провинции Ориенте, утверждала телеграмма Юнайтед Пресс от 3 декабря.
“Кастро не погиб”, — заявил Батиста.
Гавана, 3 декабря (АП).
Президент Фульхенсио Батиста заявил одному журналисту на приеме в Президентском дворце в честь группы американских бизнесменов, что “в провинции Ориенте, где на днях произошли достойные сожаления беспорядки, теперь все спокойно”. Он добавил: “Однако неверно сообщение, будто Кастро, пытавшийся на протяжении ряда лет подстрекать к мятежам, погиб. Мне кажется, что эти слухи возникли в связи с тем, что на маленькой шхуне, высадившей около сорока человек в отдаленном районе провинции Ориенте, якобы были обнаружены документы, в которых говорилось: "Эти десантные силы находятся под командованием генерал-майора Фиделя Кастро”. На вопрос, не думает ли он, что среди этих сорока человек был Кастро, Батиста ответил: “Думаю, что нет, полагаю, что он все еще в Мексике”.
Сантьяго-де-Куба, 8 Января. “В состав экспедиции входило три иностранца: аргентинский врач Гевара, мексиканец Селайя и некий Джинно, итальянец”, — заявил арестованный в этом городе участник экспедиции Роландо Санта-Рейес.
Че: Моя задача как военного врача заключалась в то время в лечении язв на израненных ногах. Я, кажется, помню последнего, кому оказал помощь в тот день. Товарища звали Умберто Ламотте, и этот день оказался последним в его жизни.
Че: Мы искали дорогу к Туркино, самой высокой и недоступной вершине Сьерра-Маэстры, где собирались устроить свой первый лагерь. Крестьяне никакой сердечности к нам не проявляли. Но Фидель не расстраивался. Он всегда с улыбкой приветствовал их, и вскоре уже завязывалась дружеская беседа. Если нас отказывались накормить, мы без всякого протеста двигались дальше. Постепенно крестьяне начали понимать, что мы, бородатые “бунтовщики”, являли собой прямую противоположность тем, кто нас разыскивал. В то время как солдаты Батисты забирали у крестьян все, что им нравилось,— вплоть до женщин, — люди Фиделя уважали собственность гуахиро и щедро платили, когда покупали у них что-либо.
Аугусто Кабрера: В то время еще Рауль не был Раулем, Че не был Че, Фидель не был Фиделем. Че тогда никто не знал, у него еще не было биографии. Говорили просто, что он аргентинец, врач, который пришел с отрядом. Тогда он ничем не отличался от остальных, такой же бородатый, обросший, грязный. В те дни и началась его биография. Че в то время был не только врачом, но еще и простым солдатом, больным астмой. И он был молод, очень молод, даже на врача не похож.
Фаустино Перес: После высадки с “Гранмы”, через несколько часов после адской борьбы с мангровыми зарослями и грязью в страшном болоте, в которое мы попали, мы увидели первого крестьянина — угольщика. Кто-то пошел и привел его к нам, к Фиделю, и Фидель сразу сказал ему, кто мы и зачем пришли. Фидель сказал, что мы пришли сражаться за таких крестьян, как он, в общем, все ему просто и открыто объяснил: видишь ли, говорит, мы пришли сюда бороться с тиранией, с этим режимом, который эксплуатирует народ, и будем сражаться за вас, за крестьян, за трудящихся, за ваши права.
Крестьянина, конечно, мы сразу не убедили, это не так-то просто. Он поглядывал на нас с опаской, но в свою хижину пригласил, чтобы накормить, потому что мы были очень голодны. Долларов у нас почти не было, самое большее, что мы смогли бы наскрести в своих карманах, — это долларов 20—30. Но у нас еще оставались мексиканские песо, и когда крестьяне давали нам еду, мы платили им мексиканскими песо и говорили: сейчас мы не можем заплатить вам кубинскими деньгами, но мы дадим вам вот это, а в будущем, когда революция победит, вы сможете получить стоимость этих денег. Так мы с самого начала расплачивались с крестьянами: ну а потом необходимость в этом отпала, потому что крестьяне сами стали приносить нам еду и разные вещи и ни за что не хотели брать денег. Это выходило само собой, без всякой пропаганды -просто крестьяне видели поведение революционеров, их боевой дух, готовность к самопожертвованию, и это напоминало им борьб повстанцев-мамби. В то же время они видел жестокость режима тирании, когда правительственная авиация совершала зверские налеты и бомбила все без разбора. Батистовским офицерам не давали покоя “лавры” генерала Вейлера, испанского губернатора Кубы во врем войны за независимость, который сгонял сельских жителей в города, где они сотнями умирали там на улицах от голода и лишений. Так поступают вообще все военно-диктаторские режимы. И Батиста практически начал соперничать с Вейлером — он стал сгонять крестьян Сантьяго-де-Куба. Конечно, потом он от этого отказался и хотел снова вернуть крестьян на прежние места, но это было уже невозможно
С крестьянами обращались плохо, потому что они все активнее помогали партизанам. И получалось это само собой, так как партизан обращались с гуахиро хорошо, уважали их, среди партизан поддерживалась железная дисциплина, и никто не мог взять у крестьянина даже апельсин, не мог даже попросить его -все это нужно было делать только в установленном порядке.
Че: Мы с удовольствием обнаружили, что крестьяне ошеломлены нашим поведением. Ведь они привыкли иметь дело с армией Батисты. Но постепенно они становились нашими настоящими друзьями, и когда мы начали вести бои с отрядами сельской жандармерии, на которые мы внезапно нападали в гоpax, многие крестьяне стали выражать желание сражаться вместе с нами. Но эти первые бои с целью раздобыть оружие, засады, начавшие беспокоить жандармов, вызвали такой зверский терpop, какой даже трудно себе представить. В каждом крестьянине власти видели потенциального повстанца и часто расстреливали без всяких оснований. Если они узнавали, что мы прошли через определенный район, то сжигали все крестьянские дома, где мы могли остановиться. Когда батистовские солдаты приходили и не заставали дома мужчин — потому что они работали в поле или уехали в город, они, решив, что те ушли к нам (к нам действительно шло все больше и больше крестьян), расстреливали оставшихся. Террор, развязанный армией Батисты, несомненно, был нашим самым важным союзником в первый период. Видя эту беспримерную жестокость, крестьяне начинали понимать, что нужно покончить с батистовским режимом.
Детство

Детство, астма и переезды от одной границы сельвы к другой; большие города и горы, похожие на Сьерра-Маэстру.

Город этот стал местом его рождения совершенно случайно. Накануне донья Селия в сопровождении своего супруга Эрнесто Гевары Линч отправляется из Мисьонеса в Буэнос-Айрес. Своего первенца она предпочитает подарить миру в аргентинской столице. В 1928 году Мисьонес — территория, не доросшая еще до звания провинции. Не надеясь получить в этом захолустье должную медицинскую помощь, донья Селия отправляется в дальний путь. Она может себе позволить такую роскошь: ее супруг — человек состоятельный, владелец плантации парагвайского чая мате на территории, прилегающей к границам Бразилии и Парагвая. Проехав более половины пути, донья Селия вынуждена сделать остановку в Росарио: здесь появляется на свет Эрнесто Гевара де ла Серна. Как только новорожденный достаточно окреп, чтобы перенести путешествие, чета Гевара возвращается в Мисьонес. В те времена это можно было сделать двумя способами: в пропыленном поезде пересечь часть пустыни Чако или на пароходе, блистающем роскошью конца прошлого века, подняться вверх по Паране в направлении парагвайской столицы, а в конце пути пересесть на более мелкое судно, так .как Мисьонес, как известно, расположена вблизи гигантского водопада Игуасу и река по мере приближения к нему становится все менее судоходной.
Провинция Мисьонес обязана своим названием тем самым миссиям, в которых испанские иезуиты-колонизаторы учили местное население — в большинстве своем индейцев гуарани — смирению и покорности. На языке гуарани и по сей день говорят не только в Мисьонесе, но и в соседней аргентинской провинции — Корриентес, а также на приграничных территориях Бразилии, например в Фос-ду-Игуасу, и в Парагвае. За полтора столетия до рождения Эрнесто Гевары в городке Япей — бывшей миссии иезуитов в провинции Корриентес — появился на свет другой аргентинец, с которым у него будет немало общего. Его имя Хосе де Сан-Мартин. О первых двух годах жизни случайного уроженца Росарио известно немного. В этом возрасте — тогда семья Гевара уже перебралась в Буэнос-Айрес — Эрнесто переносит первый приступ астмы. Эта болезнь преследует его в течение всей жизни. Происхождение ее в данном случае аллергическое. Его отец - Дон Эрнесто -- обычно спит рядом с кроваткой своего первенца, чтобы в случае необходтмости прийти на помощь. Двумя годами позже, в 1932 году,— будущему Че уже четыре года — врачи предлагают семье сменить климат. Буэнос-Айрес, неудачно построенный испанцами в сырей низине, не отличается от других городов-гигантов и по степени загрязнения воздуха. Семья Гевара де ла Серна все еще живет в достатке и может совершить такой переезд. Выбор падает на Кордову.
Кордова — провинция, географически расположенная в центре Аргентины; ныне, благодаря выстроенным гидроэлектростанциям, индустриальный, а в прошлом — сугубо аграрный район. Климат сухой. Горы высотой не более двух тысяч метров. Аргентинцы называют их "сьеррами". Они немного похожи на Сьерра-Маэстру и привлекают множество туристов — мелких и средних буржуа. Те, кто знал его в детстве, говорят, что уже тогда в нем чувствовался дух мятежный, натура смелая, не боящаяся риска. Семейство Гевара обосновывается в Альта-Грасия — одном из самых красивых городов провинции, вблизи ее столицы — Кордовы.
ПЕПЕ АГИЛАР: Это маленький, зимой почти безжизненный городок. Делится он на два района: верхний и нижний. В верхнем преобладают похожие друг на друга коттеджи, в которых обитает немало англичан. Один из домиков называется "Вилла Нидия". Здесь и живет семья Гевара до 1937 года.
В те времена американский империализм еще не запустил как следует в Аргентину свои когти, его проникновение не бросается в глаза. Страна в экономическом отношении находится под контролем британского капитала. Британское проникновение иного рода — тонкое, тактичное. И тут же: нищета в деревне, полная устраненность крестьян от участия в жизни страны, низкий образовательный уровень в городе. В 1930 году генерал Урибуру сверг пользовавшееся популярностью правительство президента Иригой-ена, пометав тем самым конгрессу национализировать нефть. 3а пять лет жизни в Альта-Грасии Эрнесто Гевары де ла Серна астма не оставляет его в покое. У него две сестры и два брата — Се-лия, Роберто, Анна-Мария и Хуан-Мартин. Эрнесто уже умеет читать и писать. Донья Селия сама берется за его образование: из-за приступов астмы ему не удается регулярно ходить в школу. Он выполняет также уроки, заданные на дом его сестрам и братьям. В Аргентине обязательно шестилетнее начальное образование. Два года он проучился как следует, остальные, по свидетельству матери, кое-как.
АГИЛАР: Сначала он учится в школе "Хосе де Сан-Мартин", но затем, думаю из-за неполадок с дисциплиной, он попадает в нашу школу — "Мануэль Бельграно". Это государственная светская школа.
Эрнесто 12 лет, у него начинает формироваться характер. Он еще ребенок, но в нем уже чувствуется мятежный дух, натура смелая, не боящаяся риска.
АГИЛАР: Помню, у него была учительница, большая любительница раздавать шлепки. Вот для нее-то он и засунул однажды в штанишки кусок кирпича. Произошел, конечно, грандиозный скандал.
Однако уже в этом возрасте непокорность и непочтительность сочетаются в нем с высоким чувством ответственности.
АГИЛАР: Однажды его родителям пришлось съездить в Буэнос-Айрес и на время своего отсутствия оставить у нас своих четверых детей. Нас тоже было четверо братьев, и таким образом в доме оказалось сразу восемь ребят. Моей матери было нелегко управляться с такой оравой, но Эрнесто неожиданно повел себя очень смирно и все эти дни относился к моей матери с особым уважением.
В 1941 году, когда Гитлер нападает на СССР, Эрнесто Гевара вступает в пору отрочества, начинает штудировать курс средней школы. В Аргентине идут два последних года черного периода, начавшегося в 1930 году. Правительство, верное интересам олигархий, укрепляет свои позиции путем мошеннических выборов, подкупа, а когда необходимо, при помощи полицейских маузеров.
Бой у Алегриа-де-Пио

5 декабря 1956 года, Алегриа-де-Пио, рассказ угольщика
Мансанильо, 11 Декабря (соб. корр.). Хуан Васкес, 48-летний угольщик, житель Севилья-Аррибы, заявил сегодня журналистам, что он, будучи проводником регулярной армии, стал свидетелем первой стычки между повстанцами и солдатами.
— Армия использовала меня в качестве проводника в этом районе, — сказал он. — Я увидел повстанцев в тот момент, когда они находились на горе между Алегриа-де-Пио и поселком Хосе Перуро. Я видел, как в этой стычке были убиты двенадцать повстанцев и два солдата. Потом меня отвели домой и там оставили. Накануне я наблюдал, как четыре повстанца запасались провизией в лавочке братьев Годрас. Они расплачивались кубинскими деньгами. Они пообедали и выпили кофе в доме Маркоса Эрреры. Среди повстанцев был доктор Фидель Кастро с компасом в руках. После обеда Фидель, обращаясь к жителям поселка, сказал: “Если сюда придут войска, передайте им, что Фидель сказал: пусть они продолжат преследование” (газета “Эль паис”, 12 декабря 1956 года).
Че: Прислонившись к стволу дерева, мы с товарищем Монтане говорили о наших детях и поглощали свой скудный рацион — кусочек колбасы с двумя галетами,— как вдруг раздался выстрел. Прошла какая-то секунда, и свинцовый дождь обрушился на группу из 82 человек. У меня была не самая лучшая винтовка. Я умышленно попросил плохое оружие, так как находился в жалком состоянии: на протяжении всего морского путешествия меня мучил жестокий приступ астмы, и я не хотел, чтобы хорошее оружие пропадало в моих руках.
— Мы кинулись тогда врассыпную. Добежали до Пино и там натолкнулись на раненого Че,—говорит Хосе Понсе.
Участник экспедиции на “Гранме” Рафаэль Чао рассказывает:
— Так вот, пули летели со всех сторон. Я, как и все, побежал. Я бежал с одной только мыслью, чтобы пули не настигли меня, как вдруг понял, что в замешательстве мы все оставили на дороге. Но я продолжал бежать, желая спрятаться, и тогда увидел его, поднимавшего ящик с патронами.
Че: Возможно, впервые передо мной тогда возникла дилемма: посвятить себя служению медицине или выполнить долг революционного солдата. Впереди меня лежали набитый лекарствами рюкзак и ящик с патронами. Я не мог захватить одновременно две вещи — они были слишком тяжелы. Тогда, оставив рюкзак, я схватил ящик с патронами и перебежал открытое место, отделявшее меня от тростникового поля.
Говорит участник экспедиции на “Гранме” Эмилио Арбентоса:
— Мы оба были ранены одной и той же пулеметной очередью. Мне пуля попала сюда, в шею. Из носа полилась кровь, и мне показалось, что я умираю. В этот момент я увидел его, очень близко от себя. Он сидел на земле у ствола дерева. Я особенно не вглядывался в него, просто, пробегая, я увидел его сидящим на земле. У него тоже текла кровь. Я, лак сумасшедший, начал беспорядочно палить во все стороны.
Че: Я упал. Один раз, повинуясь какому-то смутному инстинкту раненого, я выстрелил в сторону гор. И в этот момент, когда все казалось потерянным, я вдруг стал думать, как лучше умереть. Я вспомнил старый рассказ Джека Лондона о том, как герой, понимая, что должен замерзнуть в холодных краях Аляски, прислонившись к стволу дерева, готовится с достоинством проститься с жизнью. Это единственное, что я помню.
Говорит участник экспедиции на “Гранме” Рафаэль Чао:
— К счастью, рана оказалась неопасной. Пуля лишь скользнула по шее. Я отдал ему свой платок, которым он обвязал шею. Второе ранение у него было в грудь, но, к счастью, тоже не очень тяжелое. Вот тогда мы и встретились с Альмейдой, с Рамирито и, кажется, с Бенитесом. Перестрелка продолжалась. Более четверти часа мы пролежали в поле. Самолеты летали над нашими головами, однако я думал, что на этот раз мы спаслись.
Альмейда: Нас было четверо. Со мной шли Че, Рамирито и Бенитес, потом мы встретили Камило, Густаво и Панчо.
Универсо: Фидель, Фаустино и я сидели в доме Монго Переса и ждали. Нам сообщили, где находятся остальные товарищи, и мы пошли искать их.
Когда двенадцать оставшихся в живых участников экспедиции на „Гранме" встретились, Фидель произнес свою самую короткую речь:
— Мы уже выиграли войну.
Че: Мы считаем, что революционному движению на Латиноамериканском континенте из опыта Кубы следует извлечь три основных урока:
1. Народные силы могут победить в войне против регулярной армии.
2. Не всегда нужно ждать, пока созреют все условия для революции. Очаг восстания может сам их создать.
3. В слаборазвитых странах Латиноамериканского континента ареной вооруженной борьбы в основном должна быть сельская местность.
“О прекрасные карибы!” (“Лайф”, декабрь 1956 г.). В Гаване рвутся бомбы террористов. В Гаити всеобщие забастовки заставили подать в отставку двух президентов. Острова, находящиеся под властью англичан, переживают муки, свойственные рождению нации... Однако, судя по статистическим данным о притоке туристов, никто на это не обращает внимания. Ласкаемые карибским бризом, обожженные солнцем, туристы-янки сорят деньгами на ставших модными Антильских островах. Эти зимние путешественники испытывают судьбу, играя в рулетку на улицах, где рвутся бомбы. Между тем ожидается, что за сезон они оставят там 139 миллионов долларов.
Че: 14 января 1957 года, немногим более месяца спустя после сражения при Алегриа-де-Пио, мы остановились у реки Магдалена, которую отделяет от Ла-Платы плоскогорье, расположенное между Сьерра-Маэстрой и морем и разграничивающее два маленьких бассейна этих рек. Там мы под руководством Фиделя проводили тренировочные стрельбы, чтобы научить людей обращаться с оружием — ведь некоторые стреляли впервые в жизни. Там же мылись после долгого перерыва, а у кого была возможность — меняли белье.
Вечером этого дня, перед тем как выйти в окрестности Ла-Платы, мы преодолели последнюю высоту.
Голливуд, 14 Января. Незадолго до смерти Хэмфри Богарт выглядел оптимистом. Он скончался от рака в 2 часа 10 минут ночи.
Гавана, 15 Января. На 45 дней отменены конституционные гарантии. “Надеюсь, что в скором времени они будут восстановлены”, — заявил Батиста.
Учеба в колледже

Жюль Верн, Шарль Бодлер, Александр Дюма, Фрейд, Перес Гальдос, регби и "буфосо".
Будущий ЧЕ поступает в национальный колледж "Дин Фьюнс" города Кордова и ездит туда каждый день из Альта-Грасии. Это также государственное, светское учебное заведение.
АГИЛАР: В то время мы читали очень много. Любимыми книгами того возраста были романы Жуля Верна, Александра Дюма. У семьи Гевара был плохонький "Крайслер" тридцатого года. На нем мы все вместе ездили в колледж. За рулем — донья Селия.
Читает он запоем и, несмотря на свою астму, а скорее вопреки ей, очень активен (очевидно, уже в то время он задался целью стать сильнее своего недуга). Впоследствии они переселяются в Кордову, но "Виллу Нидия" не продают и еще проводят в ней пару каникул. 4 июня 1943 года путем военного переворота свергнуто мошенническое правительство президента Кастильо, и начинается бурный период преобразований и хаоса, продолжающийся и до наших дней. К тем временам относится начало карьеры полковника Хуана Перона. В 1943 году в стране наблюдается размах студенческого движения. В 1943 году, в пятнадцатилетнем возрасте, Эрнесто Гевара ставит под сомнение состоятельность так называемых мирных форм борьбы.
АЛЬБЕРТО ГРАНДОС: Я арестован вместе с другими товарищами за участие в демонстрации против полицейских акций, направленных на подрыв университетской автономии. Брат приносит мне еду. С ним Эрнесто — его приятель по колледжу. Я говорю им, что учащиеся средней школы тоже должны выйти на улицу, чтобы разъяснить массам, за что нас бросили в тюрьму. А он мне отвечает: "Выйти на улицу, чтобы полиция безнаказанно гуляла по нашим спинам дубинкой, — увольте. Я выйду, только если мне дадут " буфосо".
На аргентинском жаргоне, которому пытаются подражать школьники, "буфосо" означает пистолет, револьвер.
Почти 20 лет спустя, безотносительно к этому эпизоду, он замечает:
ЧЕ: "В пятнадцать лет человек уже понимает, за что собирается отдать свою жизнь; и не боится отдать ее, если, конечно, в его сердце есть идеал, за который он способен пойти на самопожертвование".
Этот случай, разумеется, нельзя объяснить каким-то политическим опытом Эрнесто Гевары де ла Серна — его еще не было у пятнадцатилетнего юноши; скорее всего, объяснение можно найти в его характере. К таким же методам он прибегает в своей "личной войне" против астмы. Он занимается грубыми, требующими большой силы и выносливости видами спорта — футболом и регби. И неплохо получается: он выступает во второй команде регбистов клуба "Аталайя". У него склонность к активной физической деятельности.
ГРАНАДОС: Он с удовольствием ходит с нами в походы. Мы приобретаем множество пригодившихся нам впоследствии знаний: как разбить лагерь, поставить палатку с небольшим количеством средств.
Но он ощущал большую тягу к общечеловеческой культуре.
АГИЛАР: Я вспоминаю наши дискуссии о Бенито Пересе Гальдосе и других писателях-романистах.
ГРАНАДОС: Диапазон его интересов простирается от стихов Шарля Бодлера до спорта.
АГИЛАР: Помню, как удивился мой отец — врач, узнав, что Эрнесто в 14 или 15 лет уже зачитывался Фрейдом.
ГРАНАДОС: У его отца была библиотека, и Эрнесто был главным читателем.
АГИЛАР: Французский он выучил с матерью; не знаю, были ли у него другие преподаватели. Ему очень нравился этот язык.
ГРАНАДОС: Он учился в средней школе, я - уже в университете, но меня поражала его образованность и глубина знаний; мы стали друзьями.
АГИЛАР: В те времена он увлекался поэзией, часто декламировал стихи Пабло Неруды и других поэтов.
Бой у Ла-Платы

Бой у Ла-Платы был первым успешным сражением Повстанческой армии. В этом, а также в следующем бою за, всю историю нашего движения мы имели больше оружия, чем людей.
Гавана, 18 января (ЮПИ). В 4 часа утра представители армии заявили, что смешанный патруль, состоявший из армейских и морских частей, завязал перестрелку с группой повстанцев. Перестрелка произошла в местности, известной под названием Ла-Плата, в провинции Ориенте. Потери составляют 8 человек. “С нашей стороны имеется 3 раненых и 2 убитых”, — заявил майор Поликарпио Чавиано.
Универсо: Я расскажу, как была атакована казарма Ла-Плата. Я расскажу все, как было. Послали меня и Луиса Креспо. Мы пошли и захватили какого-то сеньора с мальчиком. Он нам сказал, что за ними едет Чичо Осорио.
Че: Немного погодя появился упомянутый Чичо Осорио, пьяный; он ехал верхом на муле, с негритенком сзади. Универсо Санчес остановил Осорио, произнеся пароль сельской жандармерии, и тот мгновенно ответил “москит” — таков был отзыв на пароль.
Универсо: Тогда мы отвели его к Фиделю; мы делали вид, будто мы батистовские солдаты.
Че: Фидель с негодованием заявил Осорио, что он полковник правительственных войск и приехал узнать, почему до сих пор не уничтожены все повстанцы. Он сам, мол, был вынужден отправиться в горы, поэтому-то и оброс бородой, а правительственные войска — это не солдаты, а помойщики
Универсо: Чичо стал поносить солдат, хвалить одних крестьян и плохо отзываться о других. Мы понимали, что те, кого он хвалит,— плохие люди, а те, кого ругает,— это наши друзья.
Че: Фидель спросил управляющего, а что бы он сделал с Фиделем Кастро, если бы тот попал ему в руки, и Осорио, сделав выразительный жест, сказал, что ему следовало бы отрезать... “Вот, поглядите,— похвастался он, показывая солдатские ботинки мексиканского производства, которые носили повстанцы,— они принадлежали одному из этих сукиных сынов, которого мы прикончили”. Так, сам не сознавая этого, Чичо Осорио подписал себе смертный приговор.
Универсо: Мы его связали и для надежности привязали к дереву. А затем решили подойти поближе к казармам.
Че: Фидель открыл огонь двумя пулеметными очередями, его поддержали все имевшиеся в нашем распоряжении винтовки. Мы немедленно предложили солдатам сдаться, но безрезультатно. Как только началась перестрелка, приговор, вынесенный доносчику и убийце Чичо Осорио, был приведен в исполнение.
Универсо: В этот момент Че появился там, откуда выбежал солдат. Луис Креспо выстрелил, и солдат рухнул. Че бросился к нему, снял патронташ, а когда перевернул его на спину, солдат сказал: “Не убивай меня”. Че ему ответил: “Не шевелись, сейчас сюда придет врач”. Че лег за солдата, как за укрытие, и начал вести огонь по дому.
Че: Солдаты, почти не оказывавшие сопротивления, были ранены нашими выстрелами. Подсчитали вражеские потери: 2 убитых, б раненых и 3 пленных. С нашей стороны — ни одной царапины.
Два заявления для печати: “Я буду продолжать борьбу за общенациональное решение”,— Миро Кардона. “В связи с предпринятыми действиями я чувствую себя оптимистом”,— Карлос Прио. Две одинаково привлекательные женщины, но кто из них занимался прелюбодеянием? Мексиканский фильм, в главных ролях Сильвия Пиналь и Ана Луиса Пелуффо. Демонстрируется в кинотеатрах “Рейна”, “Фаусто” и “Куатро каминос”.
„Герберт Мэтьюз выдал демократическую индульгенцию силам, развязавшим красную войну в Америке",— заявляет министр обороны Сантьяго Вердеха Нейра.
Че: В те дни к нам прибыл комментатор газеты “Нью-Йорк таймс” Герберт Мэтьюз. Он сообщил всему миру — особенный отклик имело это известие на Кубе,— что мы точно находимся в горах Сьерра-Маэстра и что Фидель жив.
Лишь журналист, падкий на сенсацию, мог пустить эту “утку” о Сьерра-Маэстре. Это вымышленное интервью только поможет действиям Кастро, — сказал в заключение Вердеха Нейра.
Фотография, запечатлевшая интервью Фиделя Кастро. “Нью-Йорк таймс” опубликовала эту фотографию, сопроводив ее следующим текстом: “Подтверждение. Фидель Кастро (справа), кубинский повстанческий лидер, во время интервью, которое он дал 17 февраля Герберту Мэтьюзу из “Нью-Йорк таймс” в своем убежище в горах Сьерра-Маэстра.
Плохое качество фотографии, сделанной одним из людей Кастро, объясняется отсутствием света”.
Че: В бою при Ла-Плате я приобрел в качестве трофея каску батистовского капрала и с гордостью носил ее. Отправившись осматривать позиции, мы углубились в лесную чащу. Дозор еще издали услышал наше приближение и увидел группу, возглавляемую человеком в батистовской каске. К счастью, в этот момент бойцы чистили оружие и заряженной оказалась лишь винтовка Камило Сьенфуэгоса, который и открыл огонь. Правда, он немедленно понял свою ошибку. Этот случай показывает, в каком напряженном состоянии мы все находились, ожидая боя, словно избавления.
Юношеские увлечения

Юношеские увлечения и империалистическое засилье, математика и пренебрежение к условностям.
С 1944 года материальное положение семьи Гевара де ла Серна начинает ухудшаться. Эрнесто совершает поступок, абсолютно не свойственный его характеру: не бросая занятий, становится муниципальным чиновником. Работает в дорожном управлении в Вилья-Марии, недалеко от Кордовы. Скромного заработка хватает лишь на личные расходы. В 1946 году Эрнесто получает степень бакалавра, и вся семья, материальное положение которой пошатнулось, переезжает в Буэнос-Айрес. Закончилась вторая мировая война, и американский империализм усиливает свое проникновение в Аргентину. Посол США Спрейль Брэден, тупой и наглый "супермен", поддерживает на президентских выборах кандидата, которому его соперник, к тому времени уже генерал, Перон наносит сокрушительное поражение. Брэден душой и карманом голосует за Паскуаля Тамборини, которого поддерживают большинство партий, и чуть ли не руководит предвыборной кампанией. Ловкий Перон выдвигает лозунг, в котором ставит на карту честь нации ("Брэден или Перон"), и выигрывает. Легко понять, что все эти события, начиная с 1946 года, накладывают отпечаток на формирование политических взглядов будущего Че, который в тот момент поступает на медицинский факультет государственного университета Буэнос-Айреса.
ФЕРНАНДО БАРРАЛЬ: Мы с ним познакомились, кажется, в 1941 году. Я приехал из Испании, после гражданской войны, и чувствовал большую разницу между нами. Втайне я даже завидовал решимости, смелости и самоуверенности Эрнесто. Отвага была одной из самых ярких черт его характера. Полное отсутствие страха перед опасностью, огромная уверенность в себе и абсолютная независимость суждений.
ГРАНАДОС: Нас удивило его решение заняться медициной; мы все считали, что он пойдет учиться на инженера, так как он обладал определенными познаниями в технике и математическими способностями.
Столько талантов у юноши: увлечение психологией, литературой, математикой, поэзией, спортом, медициной... Не типичный ли перед нами вундеркинд с гипертрофированным интеллектуальным развитием, которому чуждо все человеческое? Нет.
БАРРАЛЬ: Вспоминаю одну поездку за город в гости к кузине Эрнесто, дочери аргентинского поэта, участвовавшего в войне в Испании, этакого коммуниста из буржуазии. Кузина — тонкая, умная, очень приятная девушка. Я был очарован ею. Много лет спустя Че признавался мне, что он был влюблен в свою кузину и ухаживал за ней.
АГИЛАР: Году в пятьдесят втором или раньше он ухаживал за очень красивой девушкой, которая к тому же принадлежала к одной из самых богатых семей Кордовы.
БАРРАЛЬ: Среди девушек, с которыми дружит семья Агилар, одна считается невестой Эрнесто.
Но он, как всегда, независим и мятежен.
БАРРАЛЬ: В обращении с девушками он полностью лишен предрассудков и пренебрегает условностями. В некотором роде для родителей он фигура скандальная.
Равнодушие к музыке; снова муниципальный чиновник; первые путешествия; к военной службе непригоден.
Но одним талантом природа все-таки обделила разностороннего юношу:
АГИЛАР: Он полностью лишен музыкальности. Никогда я не видел, чтобы он восхищался музыкой или слушал ее. Гранадос с трудом научил его танцевать танго, но он никогда не приглашал на танец, предварительно не убедившись с помощью Гранадоса, что музыка, которую исполняют,—действительно танго.
ГРАНАДОС: Во время нашей поездки по Америке на одном вечере заиграли модный в то время танец — байон. Я подмигнул Че, потому что это была любимая мелодия его де-зушки из Кордовы, и я подумал, что та навеет ему приятные воспоминания, но он истолковал мои знаки иначе: поднялся, пригласил какую-то девушку и танцевал с ней танго, пока звучала мелодия, не имевшая ничего о6щего с этим танцем.
Почему вдруг такой пробел в сознании человека, обладающего огромным интеллектуальным диапазоном?
АГИЛАР: Он объяснил мне, что произведение живописи человек охватывает взглядом и, созерцая картину, вносит в нее что-то свое, воссоздает какое-то время, событие; то же происходит и с литературой; что же до музыки, то она оставляет его безучастным.
Материальное положение семьи Гевара де ла Серна продолжало ухудшаться. В 1947 году им пришлось продать с убытком плантацию мате в Мисьонесе. Изучая медицину, Эрнесто подрабатывает — очень немного — в муни-ципалитете Буэнос-Айреса и трудится над проблемами аллергии — бесплатно — в частном исследовательском институте, где можно приобрести много полезных знаний и навыков. В 1946 году, когда Эрнесто Геваре де ла Серна исполнилось 18 лет, он собрался выполнить свой долг в соответствии с законом о всеобщей воинской повинности. Однако врачи признали его непригодным к военной службе. Во время каникул он путешествует. Путешествует неутомимо и любым способом. На его счету несколько коротких и два больших путешествия. Одно он начинает на велосипеде с моторчиком и заканчивает пешком; а для того, чтобы совершить второе, нанимается моряком на корабль аргентинского торгового флота. В первый раз его путь проходит по аргентинским провинциям Тукуман, Мендоса, Сальта, Жужуй и ЛаРиоха, он пересекает горы и долины отрогов Анд. Во второй — это его первое путешествие за границу — он добирается до Карибского моря. Корабль отправляется из Комодоро-Ривадавия — нефтяного порта на юге Аргентины, следует до острова Тринидад и возвращается в Буэнос-Айрес. Впервые он побывал за границей... Заграница — вскоре это понятие теряет для него свой смысл. 16 января 1959 года кубинские врачи организуют прием в честь Эрнесто Че Гевары:
ЧЕ: "Признаюсь, я никогда не чувствовал себя иностранцем, ни на Кубе, ни в любой другой стране, в которой мне довелось побывать; моя жизнь была не лишена приключений. Я чувствовал себя гватемальцем в Гватемале, мексиканцем в Мексике, перуанцем в Перу, сегодня на Кубе я чувствую себя кубинцем, и, естественно, я всегда аргентинец, здесь и где бы то ни было — таков мой характер".
ГОНСАЛЕС БЕРМЕХО: Август 1961 года. Че бросает вызов двумстам журналистам, собравшимся в Пунта-дель-Эсте: он согласен дать пресс-конференцию, но с одним условием — ему могут задавать любые вопросы, и он на них будет отвечать, но журналисты должны обязательно опубликовать сказанное им. Один верноподданный уругваец, кажется из "Радио Карве", начал обстрел: — Майор Гевара, думаете ли вы когда-нибудь вернуться на свою бывшую родину? — Я обещал отвечать на любые вопросы, но не имел в виду провокации, тем более касающиеся страны, где я родился. Что касается моего понимания слова "родина", то оно, я уверен, шире и достойнее вашего, потому что моя Родина — вся Америка.
Партизаны в Ориенте

22 января 1957 года: Пальма-Моча.
У Кастро остается всего двадцать человек (“Информасьон”, 1 марта). Военные операции в Ориенте. Представители армии заявили: “У Кастро остается менее 20 человек”. Официальное сообщение: “Перемирие было заключено по просьбе повстанцев. Однако во время перемирия повстанцы неожиданно напали на патруль из 11 солдат, расположенный в нескольких хижинах, и уничтожили его. Генерал Батиста пообещал повстанцам, что он не нарушит права убежища, если они укроются в каком-либо иностранном посольстве, и даст им возможность выехать из страны. С другой стороны, он указал на опасные последствия в случае, если они попытаются пробиться сквозь охрану, чтобы ускользнуть морем. Во время последующих боев было убито 11 мятежников и 3 солдата. Затем потери повстанцев увеличились настолько, что остался лишь небольшой отряд, который действует, разбившись на группы по 2—3 человека. Можно считать, что положение в этом районе практически нормализовалось”.
Че: В то время как мы ожидали прибытия новых революционных отрядов, 13 марта по радио было передано сообщение, что совершено покушение на Батисту, и было названо несколько имен погибших в этой акции, в первую очередь имя студенческого лидера Хосе Антонио Эчеверрии, а также Менелао Моры. Как известно, достаточно было небольшого усилия, чтобы достичь этажа, где укрылся диктатор. И то, что могло стать сильным ударом против диктатуры, превратилось в бойню. Президентский дворец стал мышеловкой для тех, кто вовремя не сумел укрыться,
Рим, 13 марта. Торжественная церемония восхождения папы на престол. Рядом с троном, на котором несли его святейшество, шли 18 кардиналов, 50 архиепископов и епископов, дипломаты из 50 стран. Папа дал благословение более 20 тысячам верующих.
Че: На следующий день стало известно, что член партии ортодоксов Пелайо Куэрво Наварро, занимавший непреклонную позицию в отношении Батисты, был убит, а его тело брошено в аристократическом уголке в районе Кантри-клаб, известном под названием “Эль-Лагито”.
Кантри-клаб — бал по случаю карнавала. Король Момо с характерным для него весельем и оживлением вчера вечером воздвиг свой трон в Венторрильо в Кантри-клабе, где состоялся прелестный праздник по случаю карнавала, на который собралась вся знатная публика, завсегдатаи этого аристократического клуба.
Он был очень требователен. Особенно был требовательным к себе. Поэтому мы его так любили. Он никогда не был приспособленцем.
Че: Подкрепление составило 50 человек, из них только 30 имели оружие. Получили два автомата системы “мэдзен” и “джонсон”. За несколько месяцев жизни в горах мы превратились в ветеранов. В прибывшем отряде мы обнаружили те же недостатки, которые были присущи участникам экспедиции на “Гранме”: отсутствие дисциплины, непривычка к преодолению трудностей, нерешительность, неприспособленность к походной жизни.
Изучайте английский язык. Гаванская Бизнес-экэдеми. 10 отделений. Требуется служанка — белая девушка. Работа от 7 утра до 7 вечера. Плачу хорошее жалованье: 25 песо в месяц. Обращаться по адресу: улица Агила, 314, угол Нептуно. Землетрясение в Сантьяго (Эрнандес Солер. По телефону). Жители Сантьяго пережили тревожный момент, когда в 10.55 утра произошел легкий толчок. Об ущербе и жертвах сообщений нет.
Че: В эти дни особенно чувствовалась разница между двумя группами: наша — дисциплинированная, сплоченная, закаленная в боях. Группа новичков переживала наши “болезни” первых времен. Новички не привыкли есть один раз в сутки. В их рюкзаках было много ненужных вещей. Чтобы избавиться от лишнего веса, они предпочитали выбросить банку сгущенного молока, а не расстаться с полотенцем.
Открытие летнего сезона в магазине “Энканто”. Свободу, но не равенство провозглашает новая мода. Кристиан .Диор, вступая во вторую декаду своего существования, предлагает “свободную линию”. Современная женщина в силу своей индивидуальности завоевала право отличаться от других и носить только то, что ей идет. Не забудьте посетить магазин “Энканто”, там вы увидите последние новинки!
Че: Мы уже представляли значительную силу. Обсуждались планы ближайших действий. Я предложил напасть на первый же сторожевой пост, чтобы закалить новых товарищей. Но Фидель и другие товарищи решили в течение некоторого времени совершать длительные переходы, чтобы приучить новичков к трудностям жизни в лесу и в горах и переходам по крутым склонам. Отряды проходили подготовку с большим энтузиазмом и выполняли поставленные задачи. Боевое крещение произошло в битве при Уверо.
Продолжаются поиски трех американцев. Сантьяго-де-Куба. Воинские подразделения продолжают поиски 3 молодых американцев, исчезнувших из своих домов в Гуантанамо. Предполагается, что они находятся в Сьерра-Маэстре.
Че: Их было трое—молодых янки, сбежавших из отцовских домов на морской базе в Гуантанамо, чтобы примкнуть к сражавшимся. Двое из них так и не услышали ни одного выстрела в Сьерре и, измученные климатом и лишениями, вернулись. Их увез журналист Боб Тэйбер. Третий участвовал в битве при Уверо, но заболев потом, тоже уехал. Мы жалели, что они уходили, и в то же время радовались. Особенно я, потому что мне как врачу больше всего приходилось возиться с ними, они никак не могли приспособиться к суровым условиям нашей тогдашней жизни.
Как умеют отличиться кубинцы! Компания „Шелл" хочет достойно отметить участников гонки Большой приз Кубы. „Шелл" шефствует над кубинской командой.
Че: В эти дни испытаний мне наконец удалось заполучить брезентовый гамак. Этот гамак был драгоценным сокровищем, но по суровым партизанским законам его мог получить только тот, кто, победив лень, соорудил себе гамак из мешковины. Владельцы гамаков из мешковины имели право на получение брезентовых гамаков по мере их поступления. Однако я не мог, из-за своей аллергии, пользоваться гамаком из мешковины. Ворс от мешковины меня очень раздражал, и я вынужден был спать на земле. А без гамака из мешковины я не имел права рассчитывать на брезентовый. Фидель узнал об этом и сделал исключение, приказав, чтобы мне выдали гамак. Я навсегда запомнил, что это случилось на берегах Ла-Платы, когда мы поднимались по отрогам гор к Пальма-Моче. Это было на следующий день, после того как мы впервые отведали конины.
Конина была не только роскошной пищей, более того, она стала как бы боевой проверкой приспособляемости людей. Крестьяне из нашего отряда с возмущением отказались от своей порции конского мяса, а некоторые считали Мануэля Фахардо чуть ли не убийцей. В мирное время он работал мясником, и вот мы воспользовались его профессией, чтобы поручить ему заколоть лошадь. Эта первая лошадь принадлежала крестьянину по имени Попа, который жил на другом берегу Ла-Платы. Попа после кампании по ликвидации неграмотности, должно быть, уже научился читать, и если ему в руки попадет журнал “Верде оливо” (этот рассказ был впервые напечатан там), то пусть он вспомнит ночь, когда трое партизан неприглядного вида постучали в двери его хижины. Они перепутали его с одним доносчиком и конфисковали старую лошадь, у которой была сильно побита спина. Через несколько часов лошадь стала нашей пищей. Для одних ее мясо было деликатесом, а для желудков крестьян явилось испытанием. Они считали себя чуть ли не людоедами, пережевывая мясо старого друга человека.
Армейский капрал — жертва нападения. От взрыва бомбы в Мороне погиб один человек. Армейский капрал тяжело ранен в результате покушения. В Сьего-де-Авиле произошел взрыв двух петард. В различных местах провинции Ориенте взорвались бомбы. Сегодня Служба военной разведки срочно сообщила о раскрытии террористического заговора. В нападении обвиняются 17 человек, задержанных с динамитными бомбами. Батиста осмотрел 35 новых полицейских машин, которые будут немедленно введены в эксплуатацию в Гаване. Молитва за мир между кубинцами. Мы с удовольствием воспроизводим прекрасную молитву, произнесенную его преосвященством епископом Пинар-дель-Рио монсеньором Эвелио Диасом Сиа.
„Укусит и убежит"—так пренебрежительно нередко отзываются о действиях партизанского отряда. Да, именно так он и действует: укусит, ждет, подстерегает, снова кусает и снова бежит, не давая покоя врагу. На первый взгляд может показаться, что в таких действиях есть что-то негативное, на самом же деле отступления, уклонение от открытого боя являются просто особенностью стратегии партизанской войны, конечная цель которой ничем не отличается от конечной цели любой другой войны: добиться победы, уничтожить врага (Эрнесто Че Гевара, „Партизанская война").
Мансанильо (соб. корр.). Подтверждения о бое нет. Версия о двухчасовом бое между повстанцами и армейскими частями не получила подтверждения в этом городе. Люди, прибывшие из Ломас-де-Ярея, утверждают, что в этом районе не произошло ничего необычного, за исключением взрыва гранаты, от которой погибло четверо несовершеннолетних.
Че: Вместе с гуахиро Креспо мы отыскали куриное гнездо; распределив между собой яйца, мы, как положено, оставили одно, чтобы курица продолжала нестись. В тот же день, учитывая выстрелы, прозвучавшие на рассвете, Креспо решил накормить нас последним яйцом, что и было сделано. Был полдень, когда мы заметили фигуру человека в одной из хижин. Мы подумали в первый момент, что кто-то из наших нарушил приказ не подходить к домам. Однако это было не так. Осматривал хижину батистовский солдат. За ним появились еще шестеро, потом они ушли, оставив троих. Мы могли видеть, как часовой посмотрел по сторонам, нарвал травы, засунул ее себе в качестве своеобразной маскировки за уши и преспокойно уселся в тени. Его безмятежное лицо было отчетливо видно в оптический прицел винтовки.
Выстрел Фиделя, который первый открыл огонь, мгновенно сразил солдата. Он успел крикнуть что-то вроде „ой, мама!" и упал замертво.
Че: Вдруг я заметил, что в ближайшей ко мне хижине находится еще один вражеский солдат, который старался укрыться от нашего огня. Виднелись только ноги, так как я находился высоко над хижиной и ее крыша скрывала солдата. Я выстрелил и промахнулся. Второй выстрел попал ему прямо в грудь, и он рухнул, выпустив винтовку, воткнувшуюся штыком в землю. Прикрываемый гуахиро Креспо, я добрался до убитого, взял его винтовку, патроны и кое-какое снаряжение. Солдат получил пулю в грудь, которая, должно быть, попала прямо в сердце, так что умер он моментально. Мы поодиночке стали отходить к своему расположению, добившись поставленной перед нами цели. Мы померились силами с правительственной армией в новых условиях и выдержали испытание.
— Почему генерал Маршалл читает „Ридер дайджест"? „Ридер дайджест" оказывает неоценимую услугу, знакомя широкий круг читателей в беспристра