Откровенно говоря, в процессе чтения меня немало занимало вот что: почему при тропической жаре, которая заставляла остальных корсаров ходить в буквальном смысле полуголыми, позер и щеголь Питер Блад неизменно появляется перед читателями в черном с серебром костюме и в таком же черном, тщательно завитом парике? При той погоде, по которой ему приходилось плавать, такой костюм просто невыносим. (Простите, капитан, вы мазохист?...) Далее. Безупречный кастильский выговор, неоднократно помогавший Бладу обмануть своих врагов-испанцев, якобы является последствием его двухлетнего пребывания в севильской тюрьме. Так вот судя по похвалам, расточающимся аристократичному произношению и утонченным оборотам речи Блада, он, видимо, делил тюремную камеру с несколькими испанскими грандами самого высокого происхождения и безупречного воспитания, которые не поленились обучать «английскую собаку» правильному выговору (разве что будущий капитан в свойственной ему манере что-нибудь наплел севильской инквизиции, назвавшись голландцем, французом или марокканцем – в общем, кем угодно, только не ирландским подданным короля Якова II).
Кстати об авантюрных перевоплощениях героя Сабатини. Кажется, такая вещь, как приметы преступника, уже была известна во времена Блада. Но бесстрашный капитан, обладавший, кстати, совершенно экстраординарной внешностью, все время дерзко появляется перед испанцами то в роли дона Педро Сангре, то под видом адъютанта адмирала Риконете, то, уже предельно обнаглев, с поддельным патентом на имя Pedro Encarnado (от el Diablo Encarnado – «дьявол во плоти»). Да на месте испанцев я бы всякий раз при виде смуглого, высокого и худощавого мужчины, который при угольно-черных бровях и волосах имеет ярко-синие глаза, сначала вешал бы молодчика на рее, а потом задумывался, действительно ли это Блад. И ведь при этом я почти наверняка был бы застрахован от ошибки по причине крайней редкости таких примет в природе. Но для очистки совести, конечно, можно было бы сначала уточнить детали. Тонкие пальцы хирурга – в наличии… Левое ухо проколото и чаще всего украшено серьгой из грушевидной жемчужины – есть! Осталось подловить на знании латыни, и спокойно можно вешать – это точно Блад =)
Ну и так далее, и все тому подобное. У врагов капитана Блада – кроме глупости и самоуверенности, разумеется, – есть еще одна важная проблема: автор не на их стороне… Объединив две первые проблемы с третьей, можно смело утверждать, что у несчастных нет никаких шансов.
Ну да ладно. Это все, в конце концов, не главное. Сага о Бладе покорила меня тем, что автор красочно изображает сильного, харизматичного, и в то же время – безусловно положительного персонажа. Думаю, любой другой на его месте сделал бы Питера Блада еще одним представителем плеяды «обаятельных мерзавцев», презирающих людей, циничных и довольно черствых ко всему, что не касается их лично. Такой образ наводнил все фильмы, книги и сериалы, и уже давно диктует моду на героев каждому писателю. На некоторые вещи стало принято смотреть только с одной, вполне определенной точки зрения. Кто бы сейчас рискнул сделать своего героя таким же идеалистичным и при этом рыцарственно-щепетильным человеком, как Блад, чья щепетильность, в частности, распространяется (что уж совсем не comme il faut !) на связи с женщинами? Да любой писатель или сценарист сегодня просто постесняется серьезно написать, что его персонаж несколько лет был платонически влюблен, но не устраивал при этом проходных интрижек с привлекательными женщинами и не захаживал в бордели. Извините за невольную грубость, но сейчас сказать такое – это все равно, что объявить героя импотентом (что, конечно, бросит тень подобных подозрений и на автора…), во всяком случае, именно так все будет выглядеть в глазах солидной части публики, свято убежденной в «неестественности» такого поведения. Точно так же любой мой современник никогда бы не решился написать, что его персонаж в своих расчетах часто делает главную ставку на честь своих врагов и легко полагается на обещания, которые они ему дают. И главное, такой расчет его обычно не подводит. С точки зрения «естественности», это просто возмутительно! – сказали бы мои современники… и были бы не вполне правы. Нельзя упускать из вида, что у дворянина и католика действительно имелось нечто, называемое «честью», и поступок, бросающий тень на эту честь, для большинства из них оставался довольно болезненным – независимо от того, насколько он был выгоден или логичен. Это, строго говоря, издержки воспитания. Поймите меня правильно: большинству людей это нисколько не мешало проявлять жестокость, лживость и корыстолюбие, когда такое поведение не противоречило формальным требованиям чести. Но, даже не зная духа этого закона, его букву большинство из них блюло неукоснительно. Трудно сказать, является ли нынешнее положение вещей прогрессом – или все-таки регрессом. Это требует отдельного анализа. Как бы там ни было, а Питер Блад, при всей своей оригинальности, просто продукт мировоззрения и воспитания, естественного для английского джентльмена его времени. Скажем, усвоенные им представления о свободе или человечности необычайно широки для его времени – но все-таки остаются в рамках взглядов человека той эпохи. Например, освобождая из неволи своих соотечественников, он не видит ничего неестественного в торговле неграми или индейцами и охотно выручает англичан-работорговцев. И это именно логично. В том-то все и дело, что врач, рыцарь и корсар Питер Блад при всей своей заведомой условности и фантастичности – до боли осязаем и реален. Сострадание к людям и отвращение к бессмысленной жестокости, соединившись с обостренным чувством собственного достоинства, как раз и заставляют его поступать вполне определенным образом. Если вдуматься, то в самом сочетании подобных качеств нет ничего сверхъестественного – удивительной можно считать разве что редкую последовательность героя Сабатини, который говорит именно то, что думает, и делает именно то, что говорит. Конечно, с точки зрения людей иного склада и характера Блад дико «неестественен»; людей с таким характером, каким, по мысли Сабатини, обладает Питер Блад, сейчас найти не так уж просто – именно поэтому многие станут с пеной на губах доказывать, что их не существует.
Я же со своей стороны хочу поблагодарить Сабатини еще и за то, что он не занимался гнусными оправданиями того лучшего, что есть в характере его героя. Слишком часто авторы как будто извиняются за благородные или необъяснимо бескорыстные поступки персонажей, всячески стараясь «снизить градус пафоса». На практике это означает, что герой, совершивший какой-то идеалистический поступок, просто обязан, не сходя с этого места, сказать смешную (или не смешную) пошлость, или оказаться в глупом положении, или хотя бы, на худой конец, пойти по бабам. Одним словом, доказать, что он «обычный человек», такой же, как все люди. До смерти боясь сойти за моралистов, сотни авторов придерживаются этой совершенно тошнотворной тактики, не замечая, что позорят этим и себя, и персонажей.
Беда в том, что говорить о положительном герое стало почти неприлично, и, во всяком случае, не модно. Может быть, как раз поэтому многие современные герои так уныло предсказуемы и в большинстве своем несимпатичны. Мы потратили немало сил и времени, чтобы создать привлекательных и импозантных отрицательных героев, и как-то незаметно для самих себя поверили, что образ негодяя куда более изыскан и интересен, чем любой хороший человек. Например, такие качества, как остроумие (и острый ум), эффектные манеры, предприимчивость и, наконец, уверенность в себе стали почти исключительной прерогативой отрицательных героев. Почему-то укрепилось мнение, что добрый человек обязан быть бесцветным, скромным и невыносимо нудным. Сострадание все время путают с сентиментальностью, а веру в лучшее – с наивностью и простодушием. Короче, норовят представить доброго героя или абсолютной серостью, или юродивым в духе Иешуа и Мышкина. Нет, я очень хорошо отношусь к князю Льву Николаевичу или проповеднику Га-Ноцри, но такое однобокое изображение Добра кошмарно искажает восприятие. Если бы единственными положительными персонажами – не в книгах, а в реальности – были бы представители такого типажа, то мир давно и безраздельно принадлежал бы моральным уродам. Литература и кино (как и весь мир, если на то пошло) остро нуждаются в образах сильного, харизматичного и, если хотите, подкупающе-самоуверенного добра. Потому что только в того, кто верит в самого себя, будут верить и другие. Да и вообще, где вы видели харизму без самоуверенности?...
Так что да, спасибо Сабатини. В качестве доброго героя Блад невыразимо привлекателен.
Разумеется, можно сказать: так не бывает, это невозможно. Книги в этом плане очень уязвимы: будучи продуктом вымысла писателя, они могут быть объявлены противоречащими реальности и здравому смыслу любым – извините – умственно и нравственно убогим человеком, желающим считать свое личное ничтожество выражением всеобщей нормы. Я так много говорю об этом потому, что это кажется мне крайне важным. Нормы просто нет и быть не может. Меру возможного и невозможного определяем только мы – своей собственной жизнью и поступками. Это совершенно очевидно, если сравнивать, на что способен среднестатистический потребитель арахиса и пива и олимпийский чемпион – скажем, в легкой атлетике, сноубординге или любом другом виде физической активности. Но почему-то это сразу же перестает быть очевидным, как только мы обращаемся к вопросу личных убеждений или нравственных поступков. Начинаются нелепейшие рассуждения о «человеческой природе», выдающие за эту самую «природу» то, что в лучшем случае – всего лишь среднестатистическая величина, а в худшем – вообще безосновательное заблуждение.
Так что именно естественность поступков Блада в книге Сабатини – ее самая восхитительная особенность.
Как рыцарь рыцаря, я понимаю Блада.
