Ожидающая солнца.

Медленно остывающие угли освещают мою ярангу своим несмелым дыханием, будто бояться прикасаться жаркими бликами к тому, что окружает очаг.
Надо встать, скинуть теплые шкуры и помочь пламени расцвести, накормить его хрустящими веточками, насытить древесной трухой. Я глубоко вдыхаю сладкий кисель домашних запахов и спускаю ноги с постели. Обеими ногами, на мягкий, застеленный шкурами, пол, словно в прорубь, из постельной теплоты…
Холод уже давно перестал пугать мои старые кости, слишком много снов минуло, слишком много пробуждений, чтобы вспомнить, как давно. Я забыло само это чувство : мерзнуть. Наверное, было в этом что-то… «Мурашки по коже», так нежно звучит. «Мурашки»… Может, я просто сентиментальная старуха.
Медный чайник злится над огнем, все норовя оплевать мои руки кипятком. Горячая вода наново дарит силу сухим подснежным травам, а они в свою очередь наполняют силой мое тело, благодарят за продление жизни. Это важно, чтобы сила не уходила впустую, это самое важное… Передать то, что есть в тебе, не уйти в бесконечную ночь с полной сумой, но без следов и голоса…
Так надо. Чтобы взошло солнце. Чтобы была жизнь.
Я откидываю полог со входа и пробую воздух на вкус. Я стала просыпаться слишком рано. Чего ж вам не спиться, старые вы трухлявые мои кости? Эй-ох. Поит меня солью воздух, потчует… Пора.
Я беру свой бубен и иду.
Ночью выпал снег. Хорошо. Скоро взойдут колючие подснежные травы. Будет молодой чай. Будет молодой дух в сухих моих венах. Идти только трудно. Мягко очень ногам.
Местами снежная вата засасывает лишь до лодыжек, местами проказники молодые ветра понастроили сугробов в два моих роста вышиной. Я с трудом обхожу эти снежные горы. Вот уж забава Великану-Небу высматривать в их очертаниях диковинных зверей.
Пришла. Останавливаюсь. Смотрю ласково перед собой. Будто не прихожу я сюда всю свою жизнь! Не могут глаза оторваться. Будто проказники-ветры вымели всю землю наголо до самого горизонта, до кристального блеска… Еще одно небо на земле.
Наверное, я просто старуха сентиментальная, глупая.
Я знаю, это море лежит у моих ног. Будто время остановилось и уснуло, спустившись на землю. Тихое море.
Я смотрю, как в этом постоянстве у моих ног отражаются звезды. Я силюсь вспомнить кто старше, они, сверкающие на небе боги, или я, маленькая заснеженная старуха… Наверное все же они. Интересно, кто же их выдумал – родил на свет? А может, они были всегда?
Ну, будет с меня!
Я поднимаю бубен и завожу утреннюю песню. Я забываю о времени, о подснежных травах, о рыбьих силках, о белых псах, о теплой пряже, о живых углях, о богах над моей головой. Я жду.
Сегодня розовато-бледный отсвет на востоке с того края моря открывает вой глаз чуть раньше. Он лениво приподнял нежное веко, на мгновение осветил небо, повернулся на другой бок и ушел досыпать. Доглядывать свои детские теплые сны. Рассвет.
Я поворачиваюсь спиной к морю и иду домой отыскивая в белизне лунки собственных следов. След в след. Шаг в шаг.
Я устала.
Я знаю, что на моей ладони записано еще совсем немного моих утренних песен и рассветов. Я чувствую это в запахе ветра, в цвете снега, в звуках бубна и в отражениях звезд. Да что таить? И ладонь моя уже почти совсем побелела , стала гладкой, как сухая шкура. Только одно радует. Есть на моей ладони знак. Есть – не сотрешь, не слижешь.
Он идет.
Над мой головой упала звезда: видно глупый молодой бог не рассчитал сил в своих играх.
Я закрываю глаза и думаю : сегодня.
След в след. Шаг за шагом.
Мне так хочется верить, что где-то есть край, где море не замерзает. Хочется верить. Но я знаю, что таких краев нет.
Я устала.
Просто усталая старая женщина.
В моей теплой яранге меня ждут мои снежные собаки, живая горечь чая и белая теплая пряжа. Дома меня ждет ожидание.
И я иду домой. Ждать.

- Эй, есть хоть кто живой?
Улыбаюсь. Добрался. Пришел. Не заплутал.
Откидываю полог. Глупая улыбающаяся старуха с только что закипевшим чайником в руках.
- Входи, мальчик. Как раз к обеду подоспел, не опоздал. Лучший гость – гость, приходящий вовремя.
Поворачиваюсь и иду к огню.
Снежные собаки, переступают медвежьими своими лапищами, ловят каждое его движение искристыми синими глазами. Чуть хвостами не виляют, оболтусы! Чуют, свой пришел. Из страха напугать лишь не бросаются к гостю руки лизать… Как ко мне когда-то … Я то знаю, что они вели его издалека; следили без устали за маленькой черной точкой посреди бескрайней белой простыни снега; навострили уши, силясь уловить скрип снега под его ногами; поднимали к небу острые носы, выискивая в колючем воздухе нити его запаха; и, лишь изредка, кидали нетерпеливые взгляды на восток, будто спрашивая у темного неба: а он ли это, не ошиблись ли наши старые носы , не залетели ли проказники-ветры в наши седые уши, не засыпал ли снег наши синие глаза, не утопил ли мороз нас в вечном сонном мороке?
Снежные псы радовались его появление уж едва ли не больше меня. Дождались наконец, вечные щеки, дети седых льдов. Дождались. Скоро и вам щенков нянчить.

Он был очень высокий и очень молодой, мальчишка совсем еще. Сколько лет ему? Никто из моего племени не доверил бы ему женщину , никто не отпустил бы из дома с боевым копьем… А пришел. Значит, была на то воля богов.
Я задумалась на секунду, улетела в туман прошлого и поняла, что совсем не помню, сколько лет мне было, когда я сама пришла к этому порогу голодная и замерзшая. Уж не моложе ли я была?
Я молча деловито разливала жаркое пахучее рыбное варево по мискам. Пряный пар поднимался под потолок мутными струйками и растворялся, разнося по яранге запах дома.
- Давай, раздевайся, что ж встал на пороге?
Мальчишка засуетился. Неужели я была такая же? Смешно смотреть с какой поспешной неуклюжестью он стал стягивать через голову медвежью куртку, не развязывая завязок, забывая расстегнуть костяные пуговицы; как нерешительно он подсаживается к очагу; с какой, почти священной боязнью протягивает пальцы к огню, будто может погасить его холодом своих замерзших пальцев.
Почти любовь светиться в его зачарованных глазах, когда он смотрит на огонь.
А я и забыла совсем! Огонь же у них по большим праздникам. Это я, одинокая себялюбивая старуха. Расточительница. Уж кто-кто, а я то знаю, как растить огонь.
- Я… - нерешительно начинает мальчишка и замолкает, испуганно. Маленькая замороженная птичка.
Я то знаю, что он хочет сказать. Я лишь улыбаюсь, благосклонно качаю голово и протягиваю ему ложку:
- На вот. Займи кА лучше рот едой, а голову теплом. Долгие разговоры для других вечеров. Кто ты и откуда не важно, пока это не важно тебе самому. Не важно и то, почему ты ушел от людей, по своей воле ты сделал это или злая судьбы плохо сыграла в кости над твоим столом. Важно лишь то, что небо начертило на земле нить от твоего порога до моего. И ни ты , ни я с этим уже не поспорим. Ты пришел. Ешь, грейся. У нас будут другие вечера для разговоров.
Он открыл было рот, но тут же захлопнул, взял молча ложку, начал есть.
А я стала за ним наблюдать. То-то старухе потеха!
Его спутанные волосы отливали молодым недокормленным огнем. Хороший знак. Добрый знак. Ребенок Солнца. Таких и не рождается почти.
Прибился к моему порогу особенный щенок. Особенный…
По крайней мере, мне очень хочется в это верить.
Он ест, а я смотрю. Ловлю глазами запах его души.
- Знаешь, как я стара? – я смеюсь, мальчишка, небось, и представить то себе такие стародавние дали не может, -Я еще помню, как все это начиналось… Как уходило Солнце. Совсем младенцем тогда была, у них вон, - я киваю головой в сторону снежных псов, - и то щенки побольше рождаются… Да ты сам скоро их увидишь, щенков этих… Люди тогда другие совсем были. Глупее. Гордые. Не видели вокруг себя ничего. Себя только видели. Не верили старым сказаниям. Не умели духов слушать. Глупые, слепые. Не верили ничему. Себе только верили, да и то урывками… Голос ведь внутренний, он разный бывает: бывает истинный, а бывает, засыплет душу пеплом, и уже не разберешь, что она там шепчет. Глупые люди были… Жизнь перестали уважать, видеть ее перестали и слышать. Ценили вещи только, пустоту без цели и содержания…Глупые.
Я всматривалась в его глаза: он мне не больно то и верил, наивный ребенок. Как так, духов не слышать? Не могло такого быть!
-Солнце медленно уходило, оглядывалось обиженно, будто надеялось, на что-то. Думало, вот одумаются люди, назад поверну, останусь. Не вышло. Сильно обидели его люди.
Я его помню еще. Теплый такой шар, как твои волосы цветом. И небо было совсем другое, светлое, далекое… Я знаю, что такое «день». Ты не знаешь, ты рожден совсем в другом мире, ты не видел солнца. Как и четыре поколения до тебя…
- Солнце – это небыль, - перебил меня рыжий, а я продолжала, будто и не заметила его неуважения.
-Вы не знаете много, что знали люди тогда. Забывается, истирается из памяти все намного быстрее, чем приобретается. Но вы, теперешние, богаче тогдашних людей. Вы знаете, что камни могут говорить, что у всего сущего есть душа… Тебе, рыжий, намного легче будет, чем мне. Я то всего этого не знала, мне пришлось многому учиться, ломать себя…Но я видела солнце и знала, чего мне ждать…
- Солнце – это небыль, - не унимался упрямый мальчишка. Ну и пусть, будет ему! Он же хочет быть взрослым…
- А ты вот не знаешь, чего ждать… Ох, что-то заболталась я совсем, глупая старуха! Мне ж тебе кое-что показать надо. Собирайся давай.
Я встала, взяла в руку бубен и вышла.
Через щель в пологе было видно, как, нехотя , рыжий поднимается с теплых насиженных шкур, как, опять минуя все завязки, натягивает через голову свою грубую медвежью куртку. Вышел на мороз, поморщился от ветра, поплелся за мной, проваливаясь в снег, бормоча под нос наивные детские проклятия. Ребенок совсем, и слов крепких еще не знает даже.
Снежные псы шли в полушаге за его спиной. Берегли, как берегли меня когда-то. Странный, неизменный ритуал : кобель по левую руку, сука по праву. Вот так они, наверное, поведут и меня в мой последний долгий путь.
Рыжий почувствовал их теплое дыхание, скосил зеленый глаз на розовую пасть кобеля, оценил лапы и челюсти, и предпочел за лучшее не отставать от меня ни на шаг. Глупый мальчик.

Мы шли молча. Я улыбалась тишине. Рыжий угрюмо опустил глаза в снег и только следы считал: чего он тут не видел? Снег, да снег, да лед, да небо черное. Глупая старуха.
Я остановилась. Рыжий этого не ожидал и со всей дури налител на мою сухую старую спину, показалось кости в пену взбил! Эх , силища молодая!
Ну, хоть голову поднял…
-Вещие предки!
Я улыбнулась ему хитро. А про себя засмеялась: так вот каким было мое лицо, когда я впервые оказалась здесь. Разве что ругательства у нас тогда были другие. Да и удивить нас было труднее. Глупые были люди…
- Это море. И это еще не все. Смотри вон тута.
И я подняла бубен. И я затянула утреннюю песню.
- Колдунья. – со страхом и ненавистью пошипел Рыжий, когда тонкая бледная полоска рассвета улеглась на свое место. Глупый маленький мальчик.
- Ты…дух злой! Колдунья! Дочь черных медведей!
Он отпрянул от моей сухой руки, будто она в крови была. Теперь даже снежные псы с их белыми клыками не кажутся ему такими страшными, как совсем недавно.
Нет, мальчик. Это Солнце. И эта полоска – все, на что способны мои старые кости и уставший голос. Ну, может, я еще немного смогу его поднять. Ты же в силах его вернуть…
-Нет уж, не помощник я тебе, дочь черных медведей.
- Глупый мальчик. Ты уже не выбираешь. Это твоя дорога. Не будь ее, ты бы к моему порогу и не пришел. И ты отсюда не уйдешь, потому что назад пути закрыты. Ты сам отрезал все нити… А дальше ничего нет, ты сам видишь.

Рыжий сидел на снегу и плакал. Глупый ребенок ночи.
Я опустилась на снег рядом, обняла рукой пушистый загривок снежной собаки.
- Я стара, мальчик. Я невыносимо стара. Я устала звать солнце… И жизнь моя длиться уже пятый отпущенный мне срок… Это долго. Я знаю, что на моем веку Солнце не вернется, а так хотелось увидеть его снова… теплый шар…и небо другое совсем…Я ждала, мальчик. Я слишком долго тебя ждала, а ты теперь не веришь мне… думаешь, я морок, жаждущий проглотить твою душу…глупый ребенок.
- Теперь я здесь навсегда?- почти беззвучно, шепотом спросил он, не поднимая глаз.
- Нет. Я верю, что нет. Я верю, что солнце придет к тебе в руки, как ласковый щенок. Да и жизнь твоя будет дольше, намного дольше, чем ты думаешь. И у тебя будет другая, не моя жизнь. Не плачь, мальчик. Я тоже плакала, когда пришла сюда. Но я научилась улыбаться, когда Солнце стало приходить не только к старому безумному шаману…
- Так ты здесь не первая?
- И не последняя.
- А это правда Солнце?
И он посмотрел на меня наивными детскими глазами.

А где-то в темном небе спало теплое красное огненное око. Спало, чтобы однажды проснуться…
Когда души станут чище, а сердца светлее…
Когда глаза откроются, чтобы видеть…

(c)Gaya.