8 октября 1879 года в бывшей швейцарской колонии Шабо в Бессарабии родился Анатолий Соломонович Гейнцельман. Скончался 7 апреля 1953 года во Флоренции.

Кентавр

Я, как кентавр, слился с окошком,

Оно — мой белокрылый конь,

Где я с пустым стою лукошком,

Души просеявши огонь.

И я гляжу, как старый идол,

В лазоревую бирюзу,

И виды всякие я видел,

И ос в мозгу и стрекозу.

Всё изжужжалось там навеки,

Исфимиамилось, как дым,

Все посливались в сердце реки, —

Я снова синий серафим.

Порешено уж всё познанье,

Нет ничего извне меня,

Я — созерцанье без сознанья,

Я — столб словесного огня.

Брысь!

Голубое, белое, черное,

Жемчуга — в облачении утра,

Искрометные зерна отборные,

Пред закатом — струя перламутра.

Безграничные, ровные линии,

Монотонные, синие тени,

Хохоток равнодушной Эриннии, —

Безнадежная родина лени.

Озверело-свободные вшаники,

Пугачевско-махновские банды,

На березаньках — мятные пряники,

Воронья на снегу сарабанды.

На душе социально-тошнехонько,

В животе сторублевая булка,

И не ждешь ничего уж ровнехонько,

Как от денег в зарытой шкатулке.

Но сознанье в душе закаляется,

Что российской свободы кэквок

Перепортил идейные яица,

Что чудовищный он экивок,

Что дорожка моя архаичная

Вертикально взвивается ввысь,

Что от жизни спасенье — трагичное,

Повелительно-грозное: Брысь!

19 декабря 1919

Раскаяние

Кроваво-красные заборы,

Охристо-золотые стены,

Решетки, ржавые запоры

И часовой без перемены,

И днем и ночью по крапиве

Тюремный обходящий замок, —

С такой идиллией счастливой

Натягиваю на подрамок

Я жизни холст окровавленный

И суд идеям безголовым

Творю, предельно угнетенный,

С ожесточением неновым.

И колорит зловещий Гои

И полусумрак Зулоаги

Для потрясающих устои

Я выбираю без отваги,

И, по щекам себя стегая

Угрюмо красочною кистью,

Россия, мать моя нагая,

Умученная злой корыстью,

Моей и вашей, о пощаде

Тебя смиренно умоляю,

И на тюремном палисаде

Утопий жало распыляю.

25 августа 1919

Усталость

Я спать хочу, но сном последним,

Что ни на есть последним сном,

По райским не снуя передним,

Под Божьим не стоя окном.

Я спать хочу без превращений,

Без сказочных метаморфоз.

Не нужно никаких прощений,

Не нужно лилий мне и роз.

Всё будет возрождаться снова

Космогоническое зло,

И из поблекнувшего слова

Цветное в куполе стекло.

Но мне не нужно воскресенья:

Я слишком от всего прозрел,

Меня не тешит уж творенье,

Мой воск до капли догорел.

6 октября 1893 года в Петербурге родился Дмитрий Иосифович Крачковский (Кленовский). Скончался 26 декабря 1976 в Траунштайне, Германия.

* * *

Пирог с грибами стынет на столе.

Меня зовут. Бегу огромным садом.

Вот этот полдень, в Царском ли Селе

Иль в Павловске, он здесь, со мною рядом.

Он, был хорош не только тишиной,

Не только беззаботностью и ленью —

Он был взыскательный учитель мой

И научил высокому уменью:

Уменью жить цезурою стиха,

Как эти вот дворцы, аллеи, шлюзы,

Как тот кувшин в бессмертных черепках,

Откуда пили ласточки и музы.

1951

* * *

Нас было двое. Женщина была

Веселой, молодой и рыжеватой,

Умела лгать и изменять могла,

Не быв при том ни разу виноватой.

Теперь она… — но нет, мне легче с ней

На «ты»! — теперь ты все уже забыла:

Как целовала с каждым днем скучней,

Как мучила меня и как убила.

Нет не сама, конечно! Кто теперь

Сам убивает? Я отлично помню,

Как ты на выстрел распахнула дверь

И кинулась ко мне, и как легко мне

Внезапно стало: я в твоих глазах

Прочел все то, во что уже не верил —

Недоумение, и боль, и страх,

И чувство горькой все-таки потери.

…О, если бы из тишины моей,

Из моего прекрасного свершенья

Вернуться снова в ужас этих дней,

Изведать снова все твое презренье,

Всю ложь прикосновенья твоего

И как последнюю земную милость

Спустить курок — все только для того,

Чтоб ты опять вот так ко мне склонилась.

1956

Царскосельская гимназия

Есть зданья неказистые на вид,

Украшенные теми, кто в них жили.

Так было с этим. Вот оно стоит

На перекрестке скудости и пыли.

Какой-то тесный и неловкий вход

Да лестница взбегающая круто

И коридоров скучный разворот… —

Казенщина без всякого уюта.

Но если приотворишь двери в класс —

Ты юношу увидишь на уроке,

Что на полях Краевича, таясь,

О конквистадорах рифмует строки.

А если ты заглянешь в кабинет,

Где бродит смерть внимательным дозором, —

Услышишь, как седеющий поэт

С античным разговаривает хором.

Обоих нет уже давно. Лежит

Один в гробу, другой без гроба, — в яме,

И вместе с ними, смятые, в грязи,

Страницы с их казненными стихами.

А здание? Стоит еще оно,

Иль может быть уже с землей сравнялось?

Чтоб от всего, чем в юности, давно,

Так сердце было до краев полно,

И этой капли даже не осталось.

1957

1 октября родился Лев Николаевич Гумилёв (1912 — 1992).

* * *

Дар слов, неведомый уму,

Мне был обещан от природы.

Он мой. Веленью моему

Покорно все. Земля и воды,

И легкий воздух, и огонь

В одном моем сокрыты слове.

Но слово мечется, как конь,

Как конь вдоль берега морского,

Когда он бешеный скакал,

Влача останки Ипполита

И помня чудища оскал

И блеск чешуй, как блеск нефрита.

Сей грозный лик его томит,

И ржанья гул подобен вою…

А я влачусь, как Ипполит

С окровавленной головою,

И вижу: тайна бытия

Смертельна для чела земного,

И слово мчится вдоль нея,

Как конь вдоль берега морского.

1934

Сон спящей царевны

4

Искаженная пространством бесконечность,

Может быть, не канет в пустоту.

Может быть, и детская беспечность

Не сорвется на лету.

Может быть, испивши все отравы,

Весь прошедший свет,

Ты запишешь в рукописи славы

Летопись побед.

Сжать судьбу в кулак, швырнуть под ноги,

Растоптать и снова приподнять,

Чтобы други, недруги и боги

Смели лишь смотреть и трепетать.

Чтобы тьма разверзлась под ударом,

Чтоб огни воскресли в глубине,

Чтобы все загрезили о старом

В сонном царстве, в вечном полусне.

Сибирь

Как только я вдруг вспоминаю

Таежную ночь и ветра,

Байкал без конца и без края,

Дымок голубой от костра,

Гольцов величавые дали,

Ручьи на холодных камнях,

То сердце болит от печали

И слезы в сомкнутых глазах.

Там небо туманами щедро.

Там гнется под ношей спина,

Но там высочайшие кедры,

Там воды вкуснее вина.

Там в шорохе сосен таежных

Я древнюю слышал мольбу

К тому, кто мятежной, тревожной

И страшною сделал судьбу.

Смотри, мой дорожный товарищ,

Как в сопках пылает закат,

В нем заревом древних пожарищ

Китайские веси горят.

Смотри, на сосне от удара

Прозрачная стынет смола —

Так плакали девы Отрара

Над замком, сгоревшим дотла.

1937

28 сентября родилась Елизавета Константиновна Стюарт (1906 — 1984).

* * *

Бессонница — нелёгкая наука…

В душе ни звука, за окном ни звука.

Там, за окном, тяжёлые снега.

Но начинает оживать позёмка —

Прозрачная, она шуршит негромко,

Кружится балериною Дега.

А ветер загудит, рассвирепев,

И враз помчатся белые виденья.

Увижу я их взлеты и паденья

Под яростный полуночный напев.

Быть может, и душа рванётся вслед

Безудержному этому движенью,

И в ней начнутся взлёты и паденья,

Пока она не вырвется на свет!

Высокий дождь

Высокий дождь — от неба до земли —

Стоял в окне, стараясь объясниться.

Была весна. Подснежники цвели.

Была весна —

и он не мог не литься!

Он землю с небом связывать привык,

Он всё вмещал — людей, дома и зелень,

Он знал свой первый и последний миг

И понимал свои простые цели.

Всё лишнее он зачеркнуть спешил,

Лишь главного желая в день весенний:

Он землю влагой досыта поил,

Даря себя для будущих свершений.

Он знал, что по себе оставит след,

Но не хотел ни славы, ни богатства…

И всё, что мне мутило белый свет,

Вдруг показалось просто святотатством:

Сомнения, земных забот печаль,

И горечь знанья, и незнанья горечь…

Но было жаль,

но было очень жаль,

Что мне с его прозрачностью не спорить…

А он весь день стоял в моём окне

И, помогая развернуться листьям,

Не мог понять, что недоступно мне

Его космическое бескорыстье!..

1957

Времена года

У зимы особый счёт:

Время медленно течёт —

От метели до метели

Семь метелей на неделе.

Счёт особый у весны:

В нём предчувствия и сны.

За окошком два сугроба

Ручейками стали оба.

А у лета счёт иной:

Щебетание и зной.

И цветенье. И смятенье.

Свет и тени.

Свет и тени.

Счёт у осени такой:

Говорят, она — покой…

Но покоя нет на свете.

Листья падают.

И ветер.

1971

26 сентября родился Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805 — 1827).

Три розы

В глухую степь земной дороги,

Эмблемой райской красоты,

Три розы бросили нам боги,

Эдема лучшие цветы.

Одна под небом Кашемира

Цветет близ светлого ручья;

Она любовница зефира

И вдохновенье соловья.

Ни день, ни ночь она не вянет,

И если кто цветок сорвет,

Лишь только утра луч проглянет,

Свежее роза расцветет.

Еще прелестнее другая:

Она, румяною зарей

На раннем небе расцветая,

Пленяет яркой красотой.

Свежей от этой розы веет,

И веселей ее встречать.

На миг один она алеет,

Но с каждым днем цветет опять.

Еще свежей от третьей веет,

Хотя она не в небесах;

Ее для жарких уст лелеет

Любовь на девственных щеках.

Но эта роза скоро вянет;

Она пуглива и нежна;

И тщетно утра луч проглянет:

Не расцветет опять она.

1826

Домовой

«Что ты, Параша, так бледна?»

— «Родная! домовой проклятый

Меня звал нынче у окна.

Весь в черном, как медведь лохматый,

С усами, да какой большой!

Век не видать тебе такого».

— «Перекрестися, ангел мой!

Тебе ли видеть домового?»

«Ты не спала, Параша, ночь?»

— «Родная! страшно; не отходит

Проклятый бес от двери прочь;

Стучит задвижкой, дышит, бродит,

В сенях мне шепчет: отопри!»

— «Ну, что же ты?» — «Да я ни слова».

— «Э, полно, ангел мой, не ври:

Тебе ли слышать домового?»

«Параша, ты не весела;

Опять всю ночь ты прострадала?»

— «Нет, ничего: я ночь спала».

— «Как ночь спала! ты тосковала,

Ходила, отпирала дверь;

Ты, верно, испугалась снова?»

— «Нет, нет, родимая, поверь!

Я не видала домового».

Декабрь 1826