Оказывается - двигаться с высокой эффективностью в неверном направлении ещё хуже, чем вообще никуда не двигаться. Пиздец, да? Такое знание умножает скорбь, увеличивает шишку меланхолии и уменьшает расстояние между тем, что есть и тем, чего никогда не было.

 

Поэтому, если ты вместе с нашей дорогой редакцией поставлен перед выбором: бесформенный предмет или предмет с формой, - уверенно выбирай бесформенный. Такова логика существования по нашу сторону всего. Пусть это и больно. Но не стоит забывать, что боль - мерка сугубо личная. Бывает что тебе больно, а другому приятно. Но бывает и наоборот.

 

В конце концов только так можно перестать опасаться всех и вся вокруг, и конгруэнтно измыслить что-то по настоящему серьезное, не ввязываясь при этом ни в какое творчество, словно гигантская черная дыра или древний докембрийский паразит, наслаждаясь целый день собственным бесплодием. Поясню на личном примере. Наши многочисленные попытки поместить Аллаха за пределы человеческой Вселенной, а потом вернуть его обратно - обернулись пустыми хлопотами и некоторыми финансовыми потерями. Это все равно, что сжаться до размеров произнесенного слова, выставляя напоказ все свои изъяны, только ради того, чтобы забавлять или злить других, погружаясь по самые глаза в трансцендентальное тщеславие.

 

Но есть проблема. Проблема есть, а решения нет. Мы его не видим и не понимаем как быть и что делать теперь. Суть проблемы в том, что все, что в нас исчезает - даже если оно исчезает навеки, - оставляет после себя прорехи, которые не зарастут никогда. Это одинаково относится как к вещам так и к людям. Особенно к людям. К тем, кого мы любили и теперь не можем забыть. А ведь столько лет прошло.

 

Поэтому ленивая философия утверждает, что можно легко от всего отказаться и всех предать, на пути к великой пустоте, отыскав в себе силы и мужество задумать и совершить этот беспримерный акт трусости, превратив всё вокруг в беззвучный вздох, в сладкую утрату памяти о жизни и смерти.

 

Только так и можно стать ничем, торжественным шепотом объявив наш всенародный праздник вселенской печали открытым, одновременно удерживая в уме непростую мысль о том, что  у каждого человека есть дневная и ночная сторона, и с наступлением сумерек он меняется и становится другим.

 

Миру мурр. Остерегайтесь. Некоторые странные противоположности без сомнения способствуют семейному счастию.

 

Согласно нашему многолетнему антропологическому исследованию прекрасной отдельной цивилизации настоящего, мы выяснили, что глубинное человечество по преимуществу непрерывно спит, ему непрерывно снятся кошмары, и не стоит рассчитывать, что оно когда-нибудь проснется. (Не приведи Босх увидеть русский бунт подъём - бессмысленный и беспощадный).

 

 Хвала Аллаху, подобное пробуждение так же невозможно, как попытка вытащить самого себя из дырки люфт-клозета за шевелюру или что там у вас на голове растет - уши? Тогда за уши. Кула не кинь, но в данном конкретном случае определено нужна помощь Мюнхгаузена. Однако, бароны брезгливы почти как наша дорогая редакция и даже лучше. Возможно именно потому они съехали от беды подальше за железную стену, в обыкновенную неотдельную потустенную цивилизацию и в ней с утра до вечера, не покладая рук и ног создают светлое будущее всего прогрессивного человечества. Те же кто остались - они давно не Мюнхгаузены и даже не его лошади. То ли квартирный вопрос их испортил, то ли книги перестали читать, то ли решили, что лучше быть похожим на мясника, чем на его товары и потому молчат в тряпочку.

 

Все то время, которое я провел в экспедиции среди глубинных людей самых разных криптотипов на предмет узнать о чем они думают по ночам и что по чем на бирже прогнозирования численности единорогов, они всем своим видом, при помощи жестовых языков народов мира доказывали руководству нашей этнографической экспедиции, что нет ничего, что глубинные люди любили бы больше и что приносило бы им такое наслаждение, как собственная убежденность в том, что ложь это правда (война - мир, ненависть - любовь, болезнь - здоровье и т.д.).

 

Спустя сотни лет непрерывных напряженных исследований фольклорных нейросетей, обрядового блокчейна, общинных ИИ-агентов и скрепных стартапов традиционного венчурного ИИ-продуктирования я подумал на досуге, что правда, логически рассуждая, мало кому здесь нах нужна. Ну разве что некоторым ленивым философам, примкнувшим к ним западным лже-ученым, настоящим детективам, школьным учителям и матерям. Эти суетологи превозносят истину до небес и считают что ирония, добро и смех - это вибрирующие инструменты правды, которая врезается в ложь.

 

А все потому, что, научно говоря, правда необычнее вымысла. Всякий, самый сюрный вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда - нет. От подобных умных размышлений крыша едет. Но как заметил один наш знакомый, ныне покойный очень ленивый философ (да благословят его Сократ, Гераклит и Платон и приветствуют), Ум - это то, что мы думаем, а Глупость - то, что думается в нас само собой. Сама собой проявляется глупость, а для того, чтобы проявился ум, нужно очень постараться

      

А ещё есть такая правда, про которую ваще лучше не вспоминать. Про нее нельзя ни говорить ни писать. Потому что когда ты про что-то не говоришь или не пишешь - этого не существует. Такова на сегодня суровая интеррогативная логика жизни.  

 

Миру мурр вам, на всякий случай. Остерегайтесь.

Сегодня с утра наше второе имя Безудержность. В руках все горит, перстни сияют, фенечки тикают, на голове прическа-заебец, в ушах наушники, такая рань, а мы столько всего успели. Хороший мальчик. А все потому, что мы только что сочинили, потом отредактировали, потом перечитали, расставили знаки препинания - ошибки править не стали, поскольку у нас абсолютная грамотность и мы пишем сочинения без ошибок - написанное, нет, наработанное бурным потоком за утро непосильным трудом - а сделанного оказалось немало - 14034 знаков без пробелов. И все до одного о любви и о смысле жизни. И мы, как Нерон над телом своей мамы, - кое что похвалили, а кое что похулили. Вероятно потому, что наша дорогая редакция единогласно относится к такому типу мужиков-крепышей, которые ничего не могут понять, пока не попробуют записать то что узрили или удумали на бумаге. А как только мы всё запишем, напишем, отредактируем, прочитаем и расставим, то сразу же, вместо того чтобы успокится и подумать о судьбах малой родины, мы алогично задаемся следующим экзистенциальным вопросом - и как такое вообще могло придти нам в голову? Это чо было? А сейчас что происходит? Опять писец стучится в дверь? Или пока ещё старый продолжается во весь опор? Надо срочно сесть и записать, типо как для расслабления нейронов, аксонов и тестикул, а то забуду или запутаюсь. 

 

Вообщем умному, в меру накачанному, загорелому, татуированному в самых неожиданных местах ленивому философу нигде нет покоя. Пока не выпьет. 

 

Мы даже обиделись сами на себя за такое потребительское отношение к самому себе и решительно отодвинули подальше от стола пишущую машинку свою жопу, объявили заседание дорогой редакции закрытым и постановили сделать что нибудь прекрасное и, по контрапозиции, одновременно безобразное - для эстетического разнообразия, украшения природы, отдыха ума и смены вида деятельности.

 

Напремер мы придумали для себя съесть чтонить диетическое. Без углеводов. Мы их очень боимся. Слава Аллаху, великому и милосердному, что печень трески, бараньи ноги и сало - не углевод, поэтому их можно хоть килограммами. А пророк Мухаммад сказал: "Благодать ниспосылается на середину еды, поэтому вы ешьте, начиная с края". То есть баранью ногу, согласно писанию надо есть одному с толстого краю, а сало можно вчетвером, задорно вгрызаясь зубами сразу с четырех сторон света, при условии что шмат квадратный или, на худой конец, прямоугольный.. 

 

Хотя, философски говоря, нас временами терзают смутные сомнения, что в предложенной пищевой цепочке есть какой-то фатальный, невидимый невооруженному глазу проеб, и именно он стимулирует гигантскую жопу к эффективному и, што немаловажно, эффектному росту.   

 

А можно ещё просто заткнуться и умолкнуть на пару минут, посидеть в тишине, вслушиваясь в пение птиц и шум ветра в саду. Некоторые, не станем показывать пальцем кто, считают, что это как раз то, что нам сейчас необходимо.  Большинство подобных им образованных женщин проходят через такую фазу - длится она несколько недель, - когда им кажется, будто философия - чрезвычайно важная, интересная штука. Когда же проходит положенный срок, они находят какой нибудь новый муд или новую милую пуську и перестают теребить и спрашивать нас в чем смысл жизни, откуда пришли и куда идем.

 

Любая болезнь имеет свой смысл, но истинный смысл болезни находится не в факте болезни, а скорее в способе страдания.

 

Если кто вдрук меня не понел, потомушьто растёт дурачьком, скажу просто - большую часть нашей молодой жизни я занимаюсь философией языка. (Философ языка, блт.)

 

Однако в последнее время нас чутка покорёжило и теперь мы ощущаем себя философом языка, блт, который существует не для выражения философских идей в удобо или неудобочитаемой форме, а для чего то другого более хуёвого, чем раньше..Особенно когда речь идет о задымлениях после ядерного хлопка, небесных мопедах и прочих обломках, от которых пол страны горит. Нынче мы считаем, что во дни тягостных сомнений велик могучим наш язык уже не есть основа познания бытия, как все ещё считают некоторые ебанашки из недружественных стран, и он никак не связан с наружным миром. Никак. Хотя есть и такие - не станем показывать пальцем кто -  кому кажется, что связан. 

 

Поэтому скажем дружно вслед за столь близким сердцу каждого русского человека Фердинандом де Соссюром, что мир субъекта является его собственной галлюцинацией. 

 

Наш с вами родной язык, пока он живой, не подчиняется законам логики - в отличие от латыни и всех остальных языков мира. И он противоречив по своей природе: в нём заложены нестабильность значений, двусмысленность, непристойность, постоянные семантические изменения, большой объём этимологии, идиоматики, поэзии и т. д. В нем всегда есть нечто страстное, великодушное и священное, превосходящее рассудок, чрезмерное - словом все то, что делает нас сначала людьми, а потом нелюдями.

 

А вы конешно, логически рассуждая, думаете, што все свои невероятные, сапфирово-алмазные имбецыльские рассуждения я высасываю из пальца или предумываю ис головы. Но, нет, блять, нет! Не из головы. Такова суровая правда сука жизни по Витгенштейну. 

 

И это мне все время нравица!!

 

Вот и наш брат по разуму Жорж Батай в "Солнечном анусе" тоже пишет, что если фразы имеют некий смысл, то на деле они лишь собирают воедино то, что искалось. А те, что кричат о своем произволе, гибнут в своем сиянии. Вот почему необходимо следующее: стереть все написанное, загнав его в тень выражаемой им реальности. И ваще - эрекция и солнце раздражают точно так же, как труп или свежее говно. Патамушт мы, люди, в противоположность остальным животным фаллоподобны, а человеческие глаза не выдерживают ни солнца, ни совокупления, ни трупа, ни темноты, но реагируют на них по-разному.   

 

Таким образом получаетца, что в философии и, если мыслить шире - в науке - не существует ни вечных истин ни абсолютного знания. Все постоянно меняется. Учоный ленивый фелософ - это не тот, кто дает правильные ответы: это тот, кто ставит правильные вопросы.

 

В данном месте единственное, что вам остается после бурных и продолжительных аплодисментов, так это представить себе благородное лицо автора сих блистательных строк, обрамленное короткой седой щетиной, утомленное, с трепещущими ноздрями и влажным, блять, азартным блеском его больших прекрасных глас.

 

Миру мурр.

Считается, что в непонятном скрыто то, что недоступно дураку, и что неясное пробуждает в дураках возвышенные чувства. Поэтому простые смертные говорят о непонятном с таким видом, будто все понимают, а ученые преподают понятное по возможности непонятно. (Хотя мы с вами знаем, что не все люди дебилы. Но дело в том, что когда столько дебилов вокруг тебя, трудно об этом помнить. Даже если у некоторых Марс в четвертом доме в Овне.) 

 

Судите сами, профессора, наподобие нашей дорогой редакции, читающие в университетах непонятные лекции, пользуются почетом и славой, а тех, кто доходчиво объясняет и понятно говорит, не уважает никто. Но на самом деле все ещё примитивней. И здесь нам стоит согласится с коллегой Мерабом Мамардашвили, который, рассуждая о Марселе Прусте, примерно на восьмом  часе своего монолога заметил, что истина очень проста. Это фундаментальное ее свойство. Однако мы не умеем воспринимать простое. Никто этому нас не учил. Так получилось само по себе, или же божий замысел был с битыми пикселями, ошибками, просчетами и багами, трудно сказать. Вообщем, если доверишь работу дебилу - получишь дебильный результат. И едва ли подобный итог сведущие в простоте ленивые философы признают гласом божиим.

 

Вот и получается, что всю свою историю мир повернут к нам сложной стороной. И мы непрерывно сталкиваемся здесь, на этой стороне, со сложными, малопонятными вещами и пытаемся их понять, или пугаемся, потому что все реально пиздец как запутано - у всех по разному, у кого - так, а кого - этак. Но простота по Мамардашвили спрятана где-то там, не здесь, не на этой территории. Поэтому недовольным всюду мерещится отсутствие разнообразия. Простота упорхнула как птичка из клетки. Ее сокровенная сила в нашей половине мира иссякла. А у нас на виду, под руками только сплошные узлы и головоломки. Рядом ничего простого нет - ни в жизни,  ни в жизни после жизни, ни в дискурсе, ни в любви, ни в трансцендентальном единстве апперцепции, ни в отношениях. 

 

Когда человек рассеивается, перепутанность сложности начинает казаться ему однообразной - таков его смертный грех.

 

Вощем, бойтесь бродячих мудрецов, поцоны и девы. У них там всякий, кто начинает читать Канта сразу превращается в душнилу. Карма-пхала редкая сука. Такая вот у нас в России новая беда.

В целом мире нет ничего больше кончика осенней паутинки, а философия - просто осколок разбитого зеркала универсальной гармонии, попавшей мне в глаз или в душу. И этот мир с застывшими на нем там и сям синими реками и золотыми деревьями невозможно объяснить без наивной гипотезы неизреченного слова, а так же сознания и гордыни его породивших. Ведь любое украшение лишено пользы, если оно не напоминает о чём-либо за пределами самого себя

 

Творить, сочинять, писать - значит завещать свои слова другим, желать, чтобы другие в них погрузились, сделали бы их своими, пропитались бы ими и вновь их пережили. Так обстоит дело, когда речь идет о стихотворении, так может обстоять дело и тогда, когда речь идет о космосе. Кто-то даже так и определял поэзию: поэзия - это не поэтичность, поэзия - это чувство собственного существования.

 

Ну вот, это и есть, мне кажется, философия.

 

Одновременно философия представляется нашей дорогой редакции чисто мужским делом. В том смысле, что это мужество, мужество невозможного, невозможной мысли, невозможных поступков или невозможного одиночества. Ведь и сама жизнь в строгом смысле этого слова невозможна. Беда тому, кто знает, что дышит, и еще более - тому, кто понял, что он - человек. Не в состоянии больше думать ни о чем другом, одержимый и задыхающийся, он посвящает размышлениям об этом всю оставшуюся жизнь.

 

И вот это почти совершенно невозможное - все-таки есть.

 

Путь, проявивший себя, перестает быть Путем.

Речь, ставшая словом, не выражает правды.

Человечность, которая всегда добра, не свершит добро.

Показная честность не внушает доверия.

 

Философия начинается с простого, с элементарного: не вижу, не понимаю, не знаю;

все вокруг понимают - не понимаю, и все. Само собой очевидно, все же видят - не вижу. Никто не помнит, все забыли и не хотят вспоминать - помню и храню в катакомбах своей памяти. Доказано и давно очевидно - не понимаю. 

 

Вот это - решиться на дерзкое "не понимаю то, что всем понятно", отважиться на невыносимое "помню, то что все забыли". И с этого начинается всякая философия и всякая разумная жизнь. 

Мир всем.