От "Жестяного барабана" в виде книги блеват кидало каждые две минуты, а фильм сказочно пошел. Азнавур со всей печалью еврейского народа в очах. Крашенный перекисью Марио Адорф. Мальчик, который пугает, отталкивает и завораживает. Мое воображение в процессе чтения рисовало невыносимо омерзительные картины, а у киношников это все как-то так мило получилось, во всяком случае, пока не дошло до лошадиной головы, полной угрей ту половину фильма, которую я засмотрела. Очень одобряю.

Вообще, если напиться каких-нибудь мощных колес от тошноты, в книге можно увидеть много хороших, правильных и нужных мыслей, а также глубокий скорбный смысл, изящно оформленный тонкой аллегоричностью, но уж больно все гадко написано, даже на мой извращенный вкус. И даже у меня есть предел, за которым перегруженность и тяжеловесность текста перестает мне нравиться. Так что единственная цитата из самого начала, когда я только начинала озверевать.

...тут встречаются разнообразнейшие мундиры, тут меняются моды и прически, матушка становится толще, Ян худосочнее, тут попадаются люди, которых я вовсе и не знаю, тут можно только гадать, кто делал снимок, потом все деградирует, а художественная фотография на рубеже веков вырождается в бытовую фотку наших дней. Взять хотя бы тот памятник моему деду Коляйчеку и этот снимок на паспорт моего друга Клеппа. Даже если просто положить рядом портрет дедушки, отретушированный коричневым, и гладкое, ждущее печати клепповское фото, сразу станет ясно, куда нас завел прогресс в области фотографии. В частности, все эти штучки моментальной фотографии. Причем я должен сделать себе больше упреков, чем делаю их Клеппу, ибо на правах владельца альбома мне следовало бы заботиться о сохранении уровня. Если в один прекрасный день перед нами разверзнется пасть ада, одна из утонченнейших мук будет выглядеть так: обнаженного человека запирают в одном помещении со всеми его фотографиями. Быстренько подбавим немного пафоса: "О ты, человек, между моментальными снимками, срочными снимками, фотографиями на паспорт! О человек, освещенный лампой-вспышкой, человек, выпрямившийся перед косой Пизанской башней, человек из кабинки фотоателье, который должен подставить свету свое правое ухо, дабы снимок годился для паспорта!" А теперь уберем пафос: возможно, этот ад окажется вполне терпимым, ибо самые гадкие снимки существуют лишь в воображении, а сделаны никогда не были, или хоть и были сделаны, но не были проявлены.

Книга очень толстая и сложная. Читала её 12 дней и ещё неделю собиралась с духом, чтобы написать отзыв.

Язык трудный. В начале, вообще, продираешься как сквозь дебри.

Очень необычный ход автора: писать то от первого лица, то от третьего.

Многовато физиологических подробностей.

Эта книга о Германии военных лет, но война идёт вторым планом. На первом плане история карлика по имени Оскар. У меня он почему-то ассоциируется с Гитлером. Мелкий, ничего не представляющий, но с огромной манией величия, вокруг него все умирают один за другим.

Очень неоднозначный герой. Вроде бы, гаденький, но читая о его жизни на протяжении стольких страниц, к нему как-то непроизвольно привыкаешь.

Странная книга. Даже не знаю, понравилась ли она мне.  

По роману Гюнтера Грасса есть одноимённый фильм http://www.tfile.ru/forum/viewtopic.php?t=21612.
Роман на мой взгляд всё же самобытнее как явление в литературе, нежели фильм Шлёндорфа как явление в истории кино. Наглое заявление с моей строрны. Всё-таки Оскар статуэткой , Каннская ветвь, etс.
Гюнтер Грасс вообще, по словам нашего профессора, нескучная личность. В ответ на критику своих опусов, порой весьма резкую и бесцеремонную, презентует рецензентам свои книги с трогательными дарственными надписями.
Возможно, Таня расскажет нам о Грассе в современной Германии, ибо он наш современник. Что говорят о нем соотечественники? До нас доходят слухи, что немцы его больше почитают, чем читают. Однако, он часто появляется на телевидении, на страницах газет, слышен по радио и вообще весьма разговорчив.
В фильме же мне понравилась более всего сцена на площади. Карлик Оскар под трибуной меняет дробью своего барабана маршевый ритм на три четверти Штрауса. Строй разваливается на вальсирующие пары. Принимается дождь, и рука гауляйтера, вскинутая в традиционном нацистском приветствии, оборачивается ладонью вверх, собирая горстью капли. Спохватывается, вздрагивает, вытягивается.

Для питеров пэнов, котрые не хотят взрослеть.
Почему стоит смотреть: ради жестяного барабана, четырёх юбок бабушки Оскара, под которыми прятался поджигатель, и ради Оскара, разбивающего своим голосом стекло.