В бурные 90-е годы я жила на Плющихе. Знаменитая тогда газета Аргументы и факты открыла рубрику о московских улицах. И я написала о Плющихе, любимой улице моего детства. Очерк имел неожиданный успех. Мне звонили и писали читатели, рассказывали, что они сами знают о Плющихе. Вот мой полный рассказ с дополнениями читателей. Я порадовалась за себя тогдашнюю, еле живую после неудачных операций, в отчаянии за тяжело заболевшего Пашу.
Несмотря ни на что - хорошо я тогда писала.

МОЯ ПЛЮЩИХА
- А, "Три тополя на Плющихе" - скажет памятливый собеседник, чуть зайдет речь об этой старой московской улице. На деле знаменитый фильм снят по прелестному рассказу Александра Борщаговского "Три тополя на Шаболовке", когда-то опубликованному в "Огоньке". И на Шаболовке в то время действительно стояли у трамвайных путей три очень старых корявых тополя, а рядом - кафе-стекляшка "Три тополя", где подавали отменный кофе. Потом тополя сгнили от старости, а кафе снесли. Но когда режиссер Татьяна Лиознова снимала свой фильм, и тополя, и кафе еще стояли; если она решила перенести любовную мелодраму Олега Ефремова и Татьяны Дорониной на плющихинскую почву, то наверное потому, что "Плющиха" звучит романтичнее.
Тихая и медленная по нашим суматошным временам улица, вьющаяся, как луговая речка, берёт свое начало от шумной Смоленской площади и, вбирая в себя притоки уютных маленьких переулков, вливается в просторное Девичье поле. При этом она резко нарушает чинное прямоугольное устройство этого городского заповедного края в излучине Москвы-реки, идя круто наискось, как Нью-Йоркский Бродвей.
Со своими звучно именованными переулками, оврагами, сбегающими к Москве-реке, стеной корпусов Пироговской клиники и колокольней Новодевичьего монастыря вдали, похожей на готовую к старту многоступенчатую ракету (там уже не Плющиха, но это она все объединяет в особый мир, государство в государстве), Плющиха бесконечна, как песенный Арбат: "Никогда до конца не пройти тебя..." Потому что она - его продолжение, стоит взглянуть на карту.
В этих местах не толкаются в транспорте и не сквернословят; здесь на улицах повышенный процент красивых девушек (особенно на Пироговской, сказывается близость Медицинского и Педагогического институтов); в хорошую погоду небо здесь голубее, чем везде.
Здесь можно спрашивать дорогу у любого прохожего, и вам толково ответят, поскольку на улицах все свои. Объясняя дорогу, будут любовно перебирать названия окрестных переулков: Неопалимовские, Ростовские, Ружейный, Саввинский, Новоконюшенный и напоминающие о близости Девичьего поля Земледельческий, Серпов, Тружеников... Все они счастливо избежали переименований за прошедшее семидесятилетие, только Долгий переулок стал улицей Бурденко. Но жители так и зовут его Долгим: идешь по нему, идешь с Плющихи на Садовое кольцо, а оно будто отодвигается; конечно, Долгий. По параллельному Ружейному переулку до Садового кольца почему-то гораздо ближе.
На Девичьем Поле Плющиха незаметно вливается в широкую и ровную, как стрела, Большую Пироговскую улицу. А ведь это Плющиха дала ей жизнь. Вот как было дело. У писательницы Лидии Авиловой, автора интересных записок о своем романе с Чеховым, описана Плющиха ее детства, по которой рано утром пастух с рожком гнал стадо на Девичье поле. И это было на памяти нашей современницы (Лидия Авилова умерла в 1943 году). Тогда в церковные праздники ездили на лошадях с Плющихи в Новодевичий монастырь; ехали среди луга, под пенье жаворонков... Вот и проторили дорогу, стала она Большой Пироговской, и легла так ровно, что ведет прямиком к Kремлю...
А какие люди ходили по Плющихе! Приходил в дом 38 и сидел за самоваром Лев Толстой. Вёл душеспасительные беседы с Федором, братом Лидии Авиловой, по просьбе ее матери. Ходил Лев Николаевич на Плющиху пешком из своей усадьбы в Хамовниках через Девичье Поле - всего-то не больше десяти минут. На полдороге сейчас стоит серый, всегда почему-то мокрый монумент, с трудом узнаваемый из-за своей громадности. Детишки, которым положено почтительно играть в тени великого Дедушки Толстого, иногда пробуют освоить здесь скалолазание.
В одном из плющихинских переулков до недавнего времени стоял деревянный дом, где жил поэт Плещеев. Зачем-то снесли.
В Долгом переулке жил художник Кандинский; В Земледельческом – до сих пор сохранились дом и мастерская Репина, здесь и сейчас мастерская Академии художеств. Позднее в Долгом переулке жил у своей жены Лев Николаевич Гумилев после освобождения из лагерей. В красном кирпичном доме с огороженным садиком жил академик Виноградов, медицинское светило.
На Плющихе, в коммуналке одного из запущенных доходных домов в 60-м году поселилась после многолетнего кошмара соцлагерей и ссылок Анна Васильевна Тимирева, чьё имя навсегда связано с личностью адмирала Kолчака. Иркутский централ, ледяная прорубь в Ангаре, где исчез любимый, затем Бутырки, Kараганда, Забайкалье, Енисейск, унижения лагерного быта не сломили и не озлобили мягкую, приветливую, но уверенную в себе женщину, которая привезла из лагерей стихи, полные любви и радостного интереса к окружающему миру. Анна Васильевна умерла в 1975 году. Но дух этой всепрощающей женщины, наверное, и сейчас витает над Плющихой, потому эта улица так жизнелюбива и добра. Несколько стихотворений Анны были опубликованы в «толстом» журнале. Там есть строки: "Всю их жизнь разнесли и смыли. Но они не верят в конец..." В этих строках - дух Плющихи.
Было когда-то на Плющихе немало церквей, в том числе знаменитая церковь Неопалимой купины, от которой осталась память лишь в названиях трех Неопалимовских переулков. Старожилы помнят, как жестоко ее взрывали, и как трудно это было варварам сделать, будто кто-то хранил крепость ее стен...
Позади клуба "Kаучук", уникального творения архитектора Мельникова, в подвале жилого дома расположилась антикварная букинистическая лавка. Поистине лавка чудес. Здесь нет книжек про Анжелику и пособий по сексу, но есть Шекспир довоенного издания, есть полный Иосиф Бродский и пожелтевшие ноты Скрябина (если вы их выберете, вам бережно уложат их в футляр). Здесь приветливый хозяин предложит полистать томик Алексея Ремизова, не для того, чтобы уговорить вас купить, а просто вместе порадоваться, что на свете есть такие книги... А сколько здесь ностальгических книжек нашего детства и юности! В стеклянной витринке - вазочки и статуэтки, принесенные сюда благородными плющихинскими старушками, коротающими век в нужде. А когда вы роетесь в справочниках (каких здесь только нет!) хозяин вдруг любовно вынесет и покажет, почему-то именно вам, старинный альбом с инкрустированной перламутром обложкой. Раскроешь его - и польется мелодичная музыка столетней выдержки, музыкальный привет из прошлого века. Улочка, на которой стоит эта книжная лавка, спускается к близкой Москве-реке, и кажется, что вы где-то об этом уже читали. Ну да, у Маркеса, "Сто лет одиночества", на такой же спускающейся к реке улице располагалась книжная лавка Ученого каталонца. Потом лавка закрылась, а каталонец уехал далеко и навсегда. Щемящую тему романа Маркеса о сладости и печали жизни продолжает Плющиха. Пока писались эти строки, книжная лавка исчезла. Но ее помнят.
Вот такая Плющиха - маленький клочок нашей большой Родины.



1.


2.

С сайта книжного интернет-магазина Литрес мне пришло письмо с просьбой написать отзыв о недавно купленной книге.
Я с удовольствием написала, потому что писатель Иосиф Дик - это из моего детства! В 1952 или 53 году он приезжал к нам в детский интернат и читал свои рассказы. Мы, девочки-третьеклашки, собрались в гостевой комнате, и вошёл молодой человек, весёлый и кудрявый. И рукава его серого пиджака были заправлены в карманы. После Великой отечественной войны прошло немного лет, и инвалиды войны были совсем молодые.
Он читал нам свои рассказы и вместе с нами смеялся. Сейчас я слушала эти рассказы и вспоминала его интонацию.
Примечательно, что в книгах Иосифа Дика нет никаких упоминаний о роли коммунистической партии и о вожде Сталине. Тогда без этого в литературу было невозможно пробиться. А он пробился - талантом и любовью к жизни.
В этом году Иосифу Дику исполнилось бы 100 лет. И его книги продолжают с удовольствием и пользой читать всё новые поколения.

Сегодня день рождения у моей любимой двоюродной сестрёнки Тони. Много лет мы жили в Москве поблизости: мы на Большой Пироговской, а мамина сестра Надежда с мужем дядей Сашей и маленькой Тонечкой - на Малой Пироговской. Виделись часто. Тоня на 5 лет младше меня, но мы дружили и часто играли и гуляли вместе.
Тётя Надя работала санитаркой в больнице, зарплата была копеечная. И всё же она находила способы отдохнуть летом на природе: то пригласят погостить деревенские знакомые, то она устраивалась счетоводом в местный пионерский лагерь... Тётя Надя брала с собой и меня. И это - самые волшебные воспоминания моего детства.

Сегодня у Тони день рождения, и я написала ей письмо, полное этих воспоминаний.
Дорогая Тонечка! Поздравляю с Днём рождения! Шлю самые лучшие пожелания: здоровья, благополучия, успехов.
Посылаю во вложении давно обещанный рисунок. Наконец я его нашла и отсканировала. Это был август 1957 года, Мы с тобой и тётя Надя гостили в доме местного лесника дяди Парфёна в глухом уголке далеко от Москвы. Туда и дороги не было, ехали на электричке, потом на местном битком набитом автобусе. Там нас встречал дядя Парфён на лошади, и мы ещё долго ехали. Перед деревней (как же она называлась?) был очень ветхий мост через речку, лошадь с телегой он не выдержал бы. И дальше мы шли пешком.
Не помню, был ли с нами дядя Саша, или он работал в Москве. В доме жили жена дяди Парфёна, их дочка, которая перешла во второй класс, и мальчик-дошкольник. В деревне было всего 6 домов. Очень чистая красивая природа, кругом леса, полные грибов и ягод. Мы с тобой каждый день ходили за грибами, и это был нам завтрак и обед.
Фотоаппарата в то время ни у кого не было. Мне очень хотелось запомнить это место, и я зарисовала его карандашом на листке, вырванном из школьной тетради в линейку. Как хорошо, что у нас есть это воспоминание. Если чаще возвращаться мыслями туда — это прибавляет здоровья и сил.
Тонечка, помнишь, в этом доме жили чёрный щенок и котёнок? Мы с котёнком играли и даже сшили ему красную рубашечку. Как же его звали? Когда мы с тобой уходили в лес за грибами по дороге, где была белая пыль по щиколотку — котёнок нас провожал, бежал рядом в этой красной рубашечке.
И ещё — вспоминается чай вечерами на заднем дворе. На столике тётя Надя ставила самовар, и чай из него был необыкновенно вкусный.
А что ты об этом времени помнишь? Ты была смышлёная и хорошо знала эти места. Добавляй, что вспомнишь.
Спасибо тебе, Тонечка!
Обнимаю
Твоя Наташа.

В начале 90-х годов я работала в редакции еженедельника "Семья", у которого в то время был фантастический тираж: 8 миллионов экземпляров.
Одну из своих статей я озаглавила "Приятный список ненужных дел". В число прочих ненужных дел, которые в то время отнимали у наших хозяек немало времени, я включила штопку рваных носков.
"ЗАБУДЬТЕ О ШТОПКЕ НОСКОВ. И ПОМЕНЬШЕ ЛАТАЙТЕ.
Штопать носки и чулки несколько, э... непрактично. Если уж пятка протёрлась, значит, наступил необратимый износ волокон, и штопка лишь продлит агонию. На Западе никто давно не штопает носков, а наши расписные грибки для штопки иностранные туристы раскупают на сувениры. Потому что там берегут не только вещи, но и свой труд. И считают, что вкладывать его в рваный носок слишком расточительно. Разве стоит старый залатанный носок, дни которого сочтены, нашего кропотливого труда и даже маленького кусочка времени, из которого сделана наша жизнь?"
Читательская аудитория в те годы была активная, а конверты и марки продавались везде и стоили дёшево. Наш отдел завалили письмами с откликами на эту публикацию. Многие читатели радовались освобождению от домашней рутины и благодарили, другие поддерживали тему, шутили и продолжали мой список.
Но были и крайне сердитые письма от людей, которые привыкли воспринимать напечатанное типографским шрифтом или произнесённое с экрана телевизора как закон или приказ. Эти люди возмущённо писали мне: "Как вы смеете запрещать нам штопать носки и чулки?! Штопали, штопаем и будем штопать!"
Меня это смешило, но теперь я вижу, что в некоторых людях за эти годы ничего не изменилось. И это не смешно.

В 60-е годы хорошим подарком был пустой чистый полиэтиленовый пакет. Тогда они изредка попадали к нам из-за границы сквозь "железный занавес".
Целлофановые пакеты, в каких тогда продавались отечественные капроновые чулки, ни в какое сравнение не шли. (Но до сих пор многие, никогда не видевшие советских целлофановых пакетов, называют так современные полиэтиленовые пакеты).
Полиэтиленовый пакет использовали для завтраков, которые брали на работу. Потом их мыли с мылом, сушили и снова использовали - много раз!
В журнале Работница и других источниках популярных полезных советов публиковались разнообразные способы мытья и сушки этих драгоценных пакетов.
Когда годы спустя отечественная промышленность наладила производство таких пакетов для упаковки товаров в магазинах, общественность даже протестовала, потому что они удорожали товар.
А полиэтиленовые сумки-майки с изображением русской матрешки еще много лет можно было заполучить только в валютных магазинах Березка впридачу к продуктовой покупке.