Мой короткий комментарий - ответ на вчерашнюю реплику Суанта стал поводом для появления сегодня на свет этого небольшого эссе. 

 

Для абсолютного духа требуется бесконечный словарь, некое подобие сферической библиотеки Борхеса, однако, пребывая здесь-и-сейчас он располагает, увы, всего лишь несколькими вокабулами, обесцвеченными от чрезмерного употребления. Это всё равно, что родиться Моцартом и всю жизнь исполнять собачий вальс. 

 

Жизнь на то и жизнь. В ней всему есть место: нашей банальности, которой мы гордимся, паре убогих абсолютов, блистательным фантазиям, большинству из которых не суждено сбыться. В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.

 

Вот и нашей дорогой редакции закралась мысль, что место где мы сейчас живем - это чудовищное нагромождение пустяков, без которых нам пришлось бы умирать от зевоты, поглощающей пространство, время и материю. А если бы мы смогли увидеть вещи такими, какие они есть на само деле, нам стало бы стыдно рожать детей.

 

После такой нирваны и такого просветления никакие уловки ума не помогут пережить пробудившиеся в беззащитных глубинах сердца инстинкты ясновидения и трезво-мыслия. И никакое чудо не поможет нам воскресить искушение будущим в вышедшей из моды вселенной.

 

Когда-то давно Марсель Пруст, писатель на чтение книг которого я потратил однажды целое лето - оказавшееся впоследствии лучшим летом моей жизни - сказал: Идеи - это суррогаты печалей. Возможно это самая короткая фраза из всех когда-либо написанных им.

 

Тем великолепным летом длинные, кажущиеся порой бесконечными, периоды его прозы прекрасно сочетались с музыкой Перголезе, Кинг Кримзон, Дэвида Боуи, Телемана, Хассе и Секс Пистолз, а вечерами сладкий запах умной травы струился в теплом воздухе, словно обозначая время, когда для того, чтобы продолжить чтение необходимо включить настольную лампу. В подобных поступках без особого труда угадывались снобизм и вырождение.

 

И действительно количество светотени, которое та или иная идея таит в себе, является единственным признаком ее глубины, подобно тому как нюанс веселья в ней является признаком ее обаяния.

 

В остальное, свободное от Марселя Пруста время, для того чтобы выжить среди чужих я учился держать глаза сухими.

Однако, в самом конце того чудотворного лета, мне неожиданно показалось, что моя собака умирает. Я сидел на полу и держал ее голову на коленях, а когда ее дыхание стало прерывистым, разрыдался как баба и ничего не мог поделать с собой, пока не выплакал ведро слез. К утру когда, все обошлось я вынес ее погулять к реке. Мы сидели на берегу и смотрели как спелые Персеиды с пушистыми хвостами чертили и пряли над островами в черном воздухе жаркого южного августа.