В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Рукой своей касаюсь невзначай
её руки.

Длинною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский бог?
«Конечно, я
приеду». Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
«Душа моя,

приеду». Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем
прощаемся. «Дай капельку сотру».
Да, не приеду. Видимо, умру
скорее, чем.

В России расстаются навсегда.
Ещё один подкинь кусочек льда
в холодный стих.
...И поезда уходят под откос,
...И самолёты, долетев до звёзд,
сгорают в них.







(с) Борис Рыжий

Мне не хватает нежности в стихах,
а я хочу, чтоб получалась нежность —
как неизбежность или как небрежность.
И я тебя целую впопыхах.


О муза бестолковая моя!
Ты, отворачиваясь, прячешь слезы.
а я реву от этой жалкой прозы,
лица не пряча, сердца не тая.


Пацанка, я к щеке твоей прилип.
Как старики, как ангелы, как дети,
мы будем жить одни на целом свете.
Ты всхлипываешь, я рифмую «всхлип».





(с) Борис Рыжий

Борис Рыжий. ...и всё такое... - 2-е издание - СПб.: Пушкинский фонд, 2013 - 52 с. (Автограф) 1000 экз.

Борис Рыжий. На холодном ветру. Стихотворения - СПб.: Пушкинский фонд, 2001 - 75 с. (Автограф) 1000 экз.

Борис Рыжий. Оправдание жизни. Лирика. Проза. Критика. Интервью. Письма - Екатеринбург: У-Фактория, 2004 - 829 с. 3000 экз.

*



Лудовико Ариосто (Ludovico Ariosto) [8 сентября 1474 — 6 июля 1533] — итальянский поэт. (58)
550 лет со дня рождения



Эдуард Мёрике (Eduard Mörike) [8 сентября 1804 — 4 июня 1875] — немецкий поэт. (70)
220 лет со дня рождения



Бронислав Адольфович Кежун [26 августа (8 сентября) 1914 — 23 апреля 1984] — русский поэт. (69)
110 лет со дня рождения



Борис Борисович Рыжий [8 сентября 1974 — 7 мая 2001] — русский поэт. (26)
50 лет со дня рождения

†

Ольга Николаевна Чюмина [26 декабря 1858 (7 января 1859) — 26 августа (8 сентября) 1909] — русская поэтесса. (50)
115 лет со дня смерти



Иван Петрович Гайдаенко [7 января 1914 — 8 сентября 1994] — украинский писатель. (80)
30 лет со дня смерти

#деньвлитературе, #литературныеюбилеи, #литературныйкалендарь

Илья Фаликов. Борис Рыжий. Дивий Камень – М.: Молодая гвардия, 2015 – 382 с., илл. (Жизнь замечательных людей. Малая серия. Вып. 68) 3000 экз.

Играл скрипач в осеннем сквере, я тихо слушал и стоял.
Я был один — по крайней мере, я никого не замечал.
Я плакал, и дрожали руки, с пространством переплетены.
И пусть я знал, что лгали звуки, но я боялся тишины.

И пусть я был в том состояньи, в котором смерти ждёт больной,
но в страшном этом ожиданьи я разговаривал с собой.
Я был вполне подобен богу, я всё на свете понимал.
Скрипач закончил понемногу, я тихо слушал и стоял.

Стоял и видел чьи-то лица и слышал говорок чужой.
Так жизни свежая страница открылась вся передо мной.
...Мир станет чистым, будет новым, подобным сердцу твоему,
лишь подчеркни молчанье словом и музыкою — тишину...

(с) Борис Рыжий

Помнишь дождь на улице Титова,
что прошел немного погодя
после слез и сказанного слова?
Ты не помнишь этого дождя!

Помнишь под озябшими кустами
мы с тобою простояли час,
и трамваи сонными глазами
нехотя оглядывали нас?

Озирались сонные трамваи,
и вода по мордам их текла.
Что еще, Иринушка, не знаю,
но, наверно, музыка была.

Скрипки ли невидимые пели
или что иное, если взять
двух влюбленных на пустой аллее,
музыка не может не играть.

Постою немного на пороге,
а потом отчалю навсегда
без музыки, но по той дороге,
по которой мы пришли сюда.

И поскольку сердце не забыло
взор твой, надо тоже не забыть
поблагодарить за все, что было,
потому что не за что простить.


© Борис Рыжий

Когда наступит тишина,
у тишины в плену
налей себе стакан вина
и слушай тишину.
Гляди рассеянно в окно-
там улицы пусты.
Ты умер бы давным-давно,
когда б не верил ты,
что стоит пристальней взглянуть,
и все увидят ту,
что освещает верный путь,
неяркую звезду.
Что надо только слух напрячь,
и мир услышит вдруг
и скрипки жалобу, и плач
виолончели, друг.


© Борис Рыжий

Старенький двор в нехорошем районе —
Те же старухи и те же качели.
Те же цветы и цветы на балконе,
Будто не годы прошли, а неделя,


Как я отсюда до капельки вышел.
До испарившейся с века слезинки,
После упавшей на серые крыши
Капелькой. Радиоактивной дождинкой.


Здравствуй и ты, покосившийся столик,
Ты и роднее, чем школьная парта…
Здесь собирались, мне помнится, трое —
Время и деньги проигрывать в карты.


Их-то и нету. Куда подевались?
В память мою удалились, быть может,
Так что тен;й и тен;й не осталось.
Благо, коль я в чьей-то памяти тоже.


…нет, не присяду, не буду ответа
ждать, вопрошая плохую погоду:
«О, помогите мне, милые ветры —
сдайте листвы пожелтевшей колоду.


Дайте, родные, на этом же месте,
Где проиграл драгоценное сдуру,
Все отыграю. На кон свои песни
Кинув и полуистлевший окурок».


Нет, потому что не падок на чудо.
Благо и то — постоять, оглядеться
И навсегда удалиться отсюда.
Ты отпусти меня, глупое сердце!




(с) Борис Рыжий

Чем с большей высоты ты упадешь,
тем больше шансов воспарить на небо.


О, если я когда-нибудь решусь,
я упаду… Опять я перепутал
безумие с расчетливостью.
Я,
сбиваясь с мысли, говорю о том,
что небо, под которым я живу,
полно ворон, как будто звезд горелых,
что хлопают лучами и кричат.
И это страшно.
— Если ты еще
и жив — тебя обгадят, если умер —
склюют…


(с) Борис Рыжий

В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Рукой своей касаюсь невзначай
её руки.

Длинною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский бог?
«Конечно, я
приеду». Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
«Душа моя,

приеду». Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем
прощаемся. «Дай капельку сотру».
Да, не приеду. Видимо, умру
скорее, чем.

В России расстаются навсегда.
Ещё один подкинь кусочек льда
в холодный стих.
...И поезда уходят под откос,
...И самолёты, долетев до звёзд,
сгорают в них.




(с) Борис Рыжий

Рыжий Борис Борисович (1974-2001)
http://po.m-necropol.ru/ryzhiy-boris.html

Над домами, домами, домами
голубые висят облака —
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.

Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит…
никогда никуда мы не сгинем,
Мы прочней и нежней, чем гранит.

Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной —
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.

А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си…




(с) Борис Рыжий

Борис Рыжий. Стихи. 1993-2001 - 2-е издание, исправленное - СПб.: Пушкинский фонд, 2014 - 368 с., портр. 500 экз.

Осыпаются алые клёны,

полыхают вдали небеса,

солнцем розовым залиты склоны —

это я открываю глаза.    

Где и с кем, и когда это было,

только это не я сочинил:

ты меня никогда не любила,

это я тебя очень любил.

Парк осенний стоит одиноко,

и к разлуке, и к смерти готов.

Это что-то задолго до Блока,

это мог сочинить Огарёв.

Это в той допотопной манере,

когда люди сгорали дотла.

Что написано, по крайней мере

в первых строчках, припомни без зла.

Не смотри на меня виновато,

я сейчас докурю и усну —

полусгнившую изгородь ада

по-мальчишески перемахну.

Борис Рыжий, 2000

Илья Фаликов. Борис Рыжий. Дивий камень — М.: Молодая гвардия, 2022 — 292 с. 500 экз.

Я на крыше паровоза

ехал в город Уфалей

и обеими руками

обнимал моих друзей —

Водяного с Черепахой,

щуря детские глаза.

Над ушами и носами

проплывали небеса.

Можно лечь на синий воздух

и почти что полететь,

на бескрайние просторы

влажным взором посмотреть:

лес налево, луг направо,

лесовозы, трактора.

Вот бродяги-работяги

поправляются с утра.

Вот с корзинами маячат

бабки, дети-грибники.

Моют хмурые ребята

мотоциклы у реки.

Можно лечь на теплый ветер

и подумать-полежать:

может, правда, нам отсюда

никуда не уезжать?

А иначе даром, что ли,

желторотый дуралей —

я на крыше паровоза

ехал в город Уфалей?

И на каждом на вагоне,

волей вольною пьяна,

«Приму» ехала-курила

вся свердловская шпана.

Борис Рыжий, 1999

Над саквояжем в черной арке

всю ночь играл саксофонист.

Пропойца на скамейке в парке

спал, постелив газетный лист.

Я тоже стану музыкантом

и буду, если не умру,

в рубахе белой с чёрным бантом

играть ночами на ветру.

Чтоб, улыбаясь, спал пропойца

под небом, выпитым до дна, —

спи, ни о чем не беспокойся,

есть только музыка одна.

Борис Рыжий, «Над саквояжем в черной арке…», 1997

Борис Рыжий...

Один из самых тонких, умных, ранимых и сложных в своей простоте поэтов 90-х. Он не дожил трех месяцев до своего 27-летия. Ничто, кажется, кроме стихов, не предвещало близкой трагедии. Но стихи – материя тонкая и двусмысленная, а в жизни (должно быть, мы знали его не слишком близко) Борис умел выглядеть предельно уравновешенным в самых пиковых ситуациях – страшно подумать, чего это ему стоило. Домашние вспоминают, что в последний вечер своей жизни Борис был трезв, жизнерадостен и умиротворен...

Над домами, домами, домами

голубые висят облака –

вот они и останутся с нами

на века, на века, на века.

Только пар, только белое в синем

над громадами каменных плит…

никогда никуда мы не сгинем,

Мы прочней и нежней, чем гранит.

Пусть разрушатся наши скорлупы,

геометрия жизни земной –

оглянись, поцелуй меня в губы,

дай мне руку, останься со мной.

А когда мы друг друга покинем,

ты на крыльях своих унеси

только пар, только белое в синем,

голубое и белое в си…

Борис Рыжий, 1996

Ему всего было мало. И любви, и поэзии. И постепенного, подчас излишне осторожного признания. Душа не останавливалась. Вторчермет с трубами и чёрным снегом бессилен. И бессильны задворки огромной страны, и вся она целиком, со всей Москвой и всем Петербургом, куда он хотел уехать, но так и не уехал. И вся эта наша замусоренная действительность, в которой всегда трудно всё, а особенно – жить…

Поэзия его была и осталась не совсем поэзией со всей её музыкой слов. Это – мудрость, которой не перестаёшь удивляться. Он впивался во все движения действительности, во все её изгибы и несуразности, кошмар и красоту. И когда читаешь его, плачешь и смеёшься. И сердце болит от восторга. И плачешь опять. И понимаешь, что самое ужасное неизбежно: сильный человек идёт туда, откуда не возвращаются.

Валентин Гафт.