Аполлон Николаевич Майков — русский поэт, являлся членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской АН, с 1888 года имел должность тайного советника.Аполлон Николаевич дворянского рода происхождения. Свой талант Майков унаследовал от своих родителей. Которые в свою очередь являлись представителями творческой интеллигенции, Николай Аполлонович Майков отец поэта — академик живописи, и мать Евгения Петровна — писательница и поэтесса. В творческой семье родилось пятеро сыновей. Детство Аполлона прошло в Москве, но были поездки и в имение родителя в Никольское, и в имение бабушки поэта в деревню Чепчиха, которая находится в Подмосковье Клинского уезда. Этим поездкам молодой поэт посвятит свои стихотворения «Рыбная ловля» и «Себя я помнить стал в деревне под В 1834 году Майковы перебираются в Петербург. Двух сыновей Аполлона и Валериана родители предпочли учить дома. Их обучением занимались Солоницын и Гончаров, который являлся кандидатом Императорского Московского университета. Именно он способствовал развитию юного дарования в литературе и поэзии. С Солоницыным Аполлон изучил семилетний гимназический курс всего за три года. Позднее Иван Гончаров, который преподавал детям литературу и русский язык вспоминал: «Дом Майковых кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств».
Выбор профессии перед молодым человеком не стоял, он был уверен, что его место среди литераторов. Но юноша ещё был наделён талантом и в живописи. Но всё же из-за близорукости, которой он страдал выбирает поэзию. Так же этому выбору поспособствовала похвала его ранних произведений историка литературы Александра Никитенко и поэта Петра Плетнева.
В чем счастье?.. В жизненном пути... Аполлон Майков
Не говори, что нет спасенья!
что ты в печалях занемог
чем ночь темней, тем ярче звёзды
чем глубже скорбь, тем ближе Бог.
Аполлон Майков
Аполлон Майков. Летний пейзаж, 1894 г.
Аполлон Николаевич Майков — русский поэт, являлся членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской АН, с 1888 года имел должность тайного советника.
Аполлон Николаевич дворянского рода происхождения. Свой талант Майков унаследовал от своих родителей. Которые в свою очередь являлись представителями творческой интеллигенции, Николай Аполлонович Майков отец поэта — академик живописи, и мать Евгения Петровна — писательница и поэтесса. В творческой семье родилось пятеро сыновей. Детство Аполлона прошло в Москве, но были поездки и в имение родителя в Никольское, и в имение бабушки поэта в деревню Чепчиха, которая находится в Подмосковье Клинского уезда. Этим поездкам молодой поэт посвятит свои стихотворения «Рыбная ловля» и «Себя я помнить стал в деревне под Москвою».
В 1834 году Майковы перебираются в Петербург. Двух сыновей Аполлона и Валериана родители предпочли учить дома. Их обучением занимались Солоницын и Гончаров, который являлся кандидатом Императорского Московского университета. Именно он способствовал развитию юного дарования в литературе и поэзии. С Солоницыным Аполлон изучил семилетний гимназический курс всего за три года. Позднее Иван Гончаров, который преподавал детям литературу и русский язык вспоминал: «Дом Майковых кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств».
Выбор профессии перед молодым человеком не стоял, он был уверен, что его место среди литераторов. Но юноша ещё был наделён талантом и в живописи. Но всё же из-за близорукости, которой он страдал выбирает поэзию. Так же этому выбору поспособствовала похвала его ранних произведений историка литературы Александра Никитенко и поэта Петра Плетнева.
Аполлон Николаевич Майков — русский поэт, являлся членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской АН, с 1888 года имел должность тайного советника.
Аполлон Николаевич дворянского рода происхождения. Свой талант Майков унаследовал от своих родителей. Которые в свою очередь являлись представителями творческой интеллигенции, Николай Аполлонович Майков отец поэта — академик живописи, и мать Евгения Петровна — писательница и поэтесса. В творческой семье родилось пятеро сыновей. Детство Аполлона прошло в Москве, но были поездки и в имение родителя в Никольское, и в имение бабушки поэта в деревню Чепчиха, которая находится в Подмосковье Клинского уезда. Этим поездкам молодой поэт посвятит свои стихотворения «Рыбная ловля» и «Себя я помнить стал в деревне под Москвою».
В 1834 году Майковы перебираются в Петербург. Двух сыновей Аполлона и Валериана родители предпочли учить дома. Их обучением занимались Солоницын и Гончаров, который являлся кандидатом Императорского Московского университета. Именно он способствовал развитию юного дарования в литературе и поэзии. С Солоницыным Аполлон изучил семилетний гимназический курс всего за три года. Позднее Иван Гончаров, который преподавал детям литературу и русский язык вспоминал: «Дом Майковых кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств».
Выбор профессии перед молодым человеком не стоял, он был уверен, что его место среди литераторов. Но юноша ещё был наделён талантом и в живописи. Но всё же из-за близорукости, которой он страдал выбирает поэзию. Так же этому выбору поспособствовала похвала его ранних произведений историка литературы Александра Никитенко и поэта Петра Плетнева.
Kostas Rigoula Tsigris родился в 1954 г. в Мегаре, залив Сардоникас, в 42 км от Афин, Западная Аттика, Греция. Поступил на математический факультет Афинского Университете. Но любовь к живописи привела его в Афинскую Школу изобразительных искусств. Пишет композиционно интересные картины, соединяя современность с античностью. Живопись - импрессионизм, реализм, масло, фигуратив и другое.
Аполлон Майков начал писать стихотворения еще в 13-летнем возрасте, и это был действительно успешный дебют в поэтической деятельности. Позднее из-под его пера выходили не только стихотворения, но также и драматические поэмы, и лирические драмы.
Русская поэзия XIX века. Том второй - М.: Художественная литература, 1974 - 734 с., илл. (Библиотека всемирной литературы. Серия вторая. Том 106) 303000 экз. (со)
Поле зыблется цветами… В небе льются света волны…
Вешних жаворонков пенья Голубые бездны полны.
Взор мой тонет в блеске полдня… Не видать певцов за светом…
Так надежды молодые Тешат сердце мне приветом…
И откуда раздаются Голоса их, я не знаю…
Но, им внемля, взоры к небу, Улыбаясь, обращаю.
____________ А. Майков, 1857
Жизнь человеческая должна быть украшена. Обязательно. Цветы и всё прочее, отрадное для души и глаза, должно сопровождать нас на нашем житейском пути. От этого человек становится великодушнее. ____________ К. Паустовский
Пейзаж...
Люблю дорожкою лесною,
Не зная сам куда, брести;
Двойной глубокой колеею
Идешь — и нет конца пути…
Кругом пестреет лес зеленый;
Уже румянит осень клены,
А ельник зелен и тенист
Осинник желтый бьет тревогу;
Осыпался с березы лист
И, как ковер, устлал дорогу…
Идешь, как будто по водам, —
Нога шумит… а ухо внемлет
Малейший шорох в чаще, там,
Где пышный папоротник дремлет,
А красных мухоморов ряд,
Что карлы сказочные, спят…
Уж солнца луч ложится косо…
Вдали проглянула река…
На тряской мельнице колеса
Уже шумят издалека…
Вот на дорогу выезжает
Тяжелый воз — то промелькнет
На солнце вдруг, то в тень уйдет…
И криком кляче помогает
Старик, а на возу — дитя,
И деда страхом тешит внучка;
А, хвост пушистый опустя,
Вкруг с лаем суетится жучка,
И звонко в сумраке лесном
Веселый лай идет кругом.
Аполлон Майков
Ласточки...
Мой сад с каждым днем увядает;
Помят он, поломан и пуст,
Хоть пышно еще доцветает
Настурций в нем огненный куст…
Мне грустно! Меня раздражает
И солнца осеннего блеск,
И лист, что с березы спадает,
И поздних кузнечиков треск.
Взгляну ль по привычке под крышу
Пустое гнездо над окном:
В нем ласточек речи не слышу,
Солома обветрилась в нем…
А помню я, как хлопотали
Две ласточки, строя его!
Как прутики глиной скрепляли
И пуху таскали в него!
Как весел был труд их, как ловок!
Как любо им было, когда
Пять маленьких, быстрых головок
Выглядывать стали с гнезда!
И целый-то день говоруньи,
Как дети, вели разговор…
Потом полетели, летуньи!
Я мало их видел с тех пор!
И вот — их гнездо одиноко!
Они уж в иной стороне —
Далёко, далёко, далёко…
О, если бы крылья и мне!
Аполлон Майков
Осень...
Кроет уж лист золотой
Влажную землю в лесу…
Смело топчу я ногой
Вешнюю леса красу.
С холоду щеки горят;
Любо в лесу мне бежать,
Слышать, как сучья трещат,
Листья ногой загребать!
Нет мне здесь прежних утех!
Лес с себя тайну совлек:
Сорван последний орех,
Свянул последний цветок;
Мох не приподнят, не взрыт
Грудой кудрявых груздей;
Около пня не висит
Пурпур брусничных кистей;
Долго на листьях, лежит
Ночи мороз, и сквозь лес
Холодно как-то глядит
Ясность прозрачных небес…
Листья шумят под ногой;
Смерть стелет жатву свою…
Только я весел душой
И, как безумный, пою!
Знаю, недаром средь мхов
Ранний подснежник я рвал;
Вплоть до осенних цветов
Каждый цветок я встречал.
Что им сказала душа,
Что ей сказали они —
Вспомню я, счастьем дыша,
В зимние ночи и дни!
Листья шумят под ногой…
Смерть стелет жатву свою!
Только я весел душой —
И, как безумный, пою!
Кто он?
Лесом частым и дремучим,
По тропинкам и по мхам,
Ехал всадник, пробираясь
К светлым невским берегам.
Только вот — рыбачья хата;
У реки старик стоял,
Челн осматривал дырявый,
И бранился, и вздыхал.
Всадник подле — он не смотрит.
Всадник молвил: «Здравствуй, дед!»
А старик в сердцах чуть глянул
На приветствие в ответ.
Все ворчал себе он под нос:
«Поздоровится тут, жди!
Времена уж не такие…
Жди да у моря сиди.
Вам ведь все ничто, боярам,
А челнок для рыбака
То ж, что бабе веретена
Али конь для седока.
Шведы ль, наши ль шли тут утром,
Кто их знает — ото всех
Нынче пахнет табачищем…
Ходит в мире, ходит грех!
Чуть кого вдали завидишь —
Смотришь, в лес бы… Ведь грешно!..
Лодка, вишь, им помешала,
И давай рубить ей дно…
Да, уж стала здесь сторонка
За теперешним царем!..
Из-под Пскова ведь на лето
Промышлять сюда идем».
Всадник прочь с коня и молча
За работу принялся;
Живо дело закипело
И поспело в полчаса.
Сам топор вот так и ходит,
Так и тычет долото —
И челнок на славу вышел,
А ведь был что решето.
«Ну, старик, теперь готово,
Хоть на Ладогу ступай,
Да закинуть сеть на счастье
На Петрово попытай». —
«На Петрово! эко слово
Молвил! — думает рыбак. —
С топором гляди как ловок…
А по речи… Как же так?..»
И развел старик руками,
Шапку снял и смотрит в лес,
Смотрит долго в ту сторонку,
Где чудесный гость исчез.
Аполлон Майков
1841 г.
Осенние листья по ветру кружат...
Осенние листья по ветру кружат,
Осенние листья в тревоге вопят:
«Всё гибнет, всё гибнет! Ты черен и гол,
О лес наш родимый, конец твой пришел!»
Не слышит тревоги их царственный лес.
Под темной лазурью суровых небес
Его спеленали могучие сны,
И зреет в нем сила для новой весны.
В лесу
Шумит, звенит ручей лесной,
Лиясь блистающим стеклом
Вокруг ветвей сосны сухой,
Давно, как гать, лежащей в нем.
Вкруг темен лес и воздух сыр;
Иду я, страх едва тая...
Нет! Здесь свой мир, живущий мир,
И жизнь его нарушил я...
Вдруг всё свершавшееся тут
Остановилося при мне,
И все следят за мной и ждут,
И злое мыслят в тишине;
И точно любопытный взор
Ко мне отовсюду устремлен,
И слышу я немой укор,
И дух мой сдавлен и смущен.
Порывы нежности обуздывать умея,
На ласки ты скупа. Всегда собой владея,
Лелеешь чувство ты в безмолвии, в тиши,
В святилище больной, тоскующей души...
Я знаю, страсть в тебе питается слезами.
Когда ж, измучена ревнивыми мечтами,
Сомненья, и тоску, и гордость победя,
Отдашься сердцу ты, как слабое дитя,
И жмешь меня в своих объятиях, рыдая,-
Я знаю, милый друг, не может так другая
Любить, как ты! Нет слов милее слов твоих,
Нет искреннее слез и клятв твоих немых,
Красноречивее - признанья и укора,
Признательнее нет и глубже нету взора,
И нет лобзания сильнее твоего,
Которым бы сказать душа твоя желала,
Как много любишь ты, как много ты страдала.
С невольным сердца содроганьем
Прослушал Музу я твою,
И перед пламенным признаньем,
Смотри, поэт, я слезы лью!..
Нет, ты дитя больное века!
Пловец без цели, без звезды!
И жаль мне, жаль мне человека
В поэте злобы и вражды!
Нет, если дух твой благородный
Устал, измучен, огорчен,
И точит сердце червь холодный,
И сердце знает только стон,—
Поэт! ты слушался не Музы,
Ты детски слушался людей.
Ты положил на душу узы
Их нужд строптивых и страстей;
И слепо в смертный бой бросался,
Куда они тебя вели;
Венок твой кровью окроплялся
И в бранной весь еще пыли!
Вооруженным паладином
Ты проносился по долинам,
Где жатвы зреют и шумят,
Где трав несется аромат,
Но ты их не хотел и видеть,
Провозглашая бранный зов,
И, полюбивши ненавидеть,
Везде искал одних врагов.
Но вижу: бранью не насытясь
И алча сердцем новых сил,
Взлетев на холм, усталый витязь,
Ты вдруг коня остановил.
Постой — хоть миг!— и на свободе
Познай призыв своей души:
Склони усталый взор к природе.
Смотри, как чудно здесь в глуши:
Идет обрывом лес зеленый,
Уже румянит осень клены,
А ельник зелен и тенист;
Осинник желтый бьет тревогу;
Осыпался с березы лист
И как ковром устлал дорогу,—
Идешь — как будто по водам,—
Нога шумит... И ухо внемлет
Смягченный говор в чаще, там,
Где пышный папоротник дремлет
И красных мухоморов ряд,
Как карлы сказочные, спят;
А здесь просвет: сквозь листья блещут,
Сверкая золотом, струи...
Ты слышишь говор: воды плещут,
Качая сонные ладьи;
И мельница хрипит и стонет
Под говор бешеных колес.
Вон-вон скрыпит тяжелый воз:
Везут зерно. Клячонку гонит
Крестьянин, на возу дитя,
И деда страхом тешит внучка,
А, хвост пушистый опустя,
Вкруг с лаем суетится жучка,
И звонко в сумраке лесном
Веселый лай летит кругом.
Поэт! Ты слышишь эти звуки...
Долой броню! Во прах копье!
Здесь достояние твое!
Я знаю — молкнут сердца муки
И раны гнойные войны
В твоей душе заживлены.
Слеза в очах как жемчуг блещет,
И стих в устах твоих трепещет,
И средь душевной полноты
Иную Музу слышишь ты.
В ней нет болезненного стона,
Нет на руках ее цепей.
Церера, пышная Помона
Ее зовут сестрой своей,
К ней простирают руки нежно —
И, умирив свой дух мятежный,
Она сердечною слезой
Встречает чуждый ей покой...
Отдайся ей душою сирой,
Узнай ее: она как мать
Тебя готова приласкать;
Брось человеческого мира
Тщету и в божий мир ступай!
Он лучезарен и чудесен,
И как его ни воспевай —
Всё будет мало наших песен!
Всё думу тайную в душе моей питает:
Леса пустынные, где сумрак обитает,
И грот таинственный, откуда струйка вод
Меж камней падает, звенит и брызги бьет,
То прыгает змеей, то нитью из алмаза
Журчит между корней раскидистого вяза,
Потом, преграду пней и камней раздробив,
Бежит средь длинных трав, под сенью темных ив,
Разрозненных в корнях, но сплетшихся ветвями...
Я вижу, кажется, в чаще, поросшей мхом,
Дриад, увенчанных дубовыми листами,
Над урной старика с осоковым венком,
Сильвана с фавнами, плетущего корзины,
И Пана кроткого, который у ключа
Гирлянды вешает из роз и из плюща
У входа тайного в свой грот темнопустынный.
Во мне сражаются,
меня гнетут жестоко
Порывы юности
и опыта уроки.
Меня влекут мечты,
во мне бунтует кровь,
И знаю я, что всё -
и пылкая любовь,
И пышные мечты
пройдут и охладятся
Иль к бездне приведут...
Но с ними жаль расстаться!
Любя, уверен я,
что скоро разлюблю;
Порой, притворствуя,
сам клятвою шалю,-
Внимаю ли из уст,
привыкших лицемерить,
Коварное "люблю",
я им готов поверить;
Порой бешусь,
зачем я разуму не внял,
Порой бешусь,
зачем я чувство удержал,
Затем в душе моей,
волнениям открытой,
От всех высоких чувств
осадок ядовитый.
Айвазовскому (Стиха не ценят моего...)
Стиха не ценят моего
Ни даже четвертью червонца,
А ты даришь мне за него
Кусочек истинного солнца,
Кусочек солнца твоего!
Когда б стихи мои вливали
Такой же свет в сердца людей,
Как ты — в безбрежность этой дали
И здесь, вкруг этих кораблей
С их парусом, как жар горящим
Над зеркалом живых зыбей,
И в этом воздухе, дышащем
Так горячо и так легко
На всем пространстве необъятном,—
Как я ценил бы высоко,
Каким бы даром благодатным
Считал свой стих, гордился б им,
И мне бы пелось, вечно пелось,
Своим бы солнцем сердце грелось,
Как нынче греется твоим!
Ущельем на гору мы шли в ту ночь, в оковах.
Уже багровый блеск на мутных облаках,
Крик пролетавших птиц и смех вождей суровых
Давно питали в нас зловещий, тайный страх.
Идем... И — ужас!— вдруг сверкнул огонь струею
На шлемах всадников, предшествовавших нам ..
Пылал Ерусалим! Пылал священный храм,
И ветер пламя гнал по городу рекою...
И вопли наши вдруг в единый вопль слились...
«Ах, мщенья, мщения!..» Но дико загремели
Ручные кандалы... «О бог отцов! ужели
Ты медлишь! Ты молчишь!.. Восстань! Вооружись
В грома и молнии!..» Но всё кругом молчало...
С мечами наголо, на чуждом языке
Кричала римская когорта и скакала
Вкруг нас, упавших ниц в отчаянной тоске...
И повлекли нас прочь... И всё кругом молчало...
И бог безмолвствовал .. И снова мы с холма
Спускаться стали в дол, где улегалась тьма,
А небо на нее багряный блеск роняло.
Муза, богиня Олимпа,
вручила две звучные флейты
Рощ покровителю Пану и светлому Фебу.
Феб прикоснулся к божественной флейте,и чудный
Звук полился из безжизненной трости.Внимали
Вкруг присмиревшие воды, не смея журчаньем
Песни тревожить, и ветер заснул между листьев
Древних дубов, и заплакали, тронуты звуком,
Травы, цветы и деревья; стыдливые нимфы
Слушали, робко толпясь меж сильванов и фавнов.
Кончил певец и помчался на огненных конях,
В пурпуре алой зари, на златой колеснице.
Бедный лесов покровитель
напрасно старался припомнить
Чудные звуки и их воскресить своей флейтой:
Грустный, он трели выводит, но трели земные!..
Горький безумец! ты думаешь, небо не трудно
Здесь воскресить на земле? Посмотри: улыбаясь,
С взглядом насмешливым слушают нимфы и фавны.
KotBeber
kasiniya
