В первую ночь я просыпаюсь, когда в абсолютную темноту вплетается призыв на молитву, нараспев рецитируемый с ближайшей мечети. На границе яви, не в силах открыть глаза, слушая разносящееся в теплом предутреннем воздухе имя бога, я понимаю, что впервые за долгое время не видела снов, и успеваю улыбнуться, прежде, чем упасть обратно в небытие.
***
Если долго идти по прибрежной полосе от места, где мы живем, минуя все шумные бары и рестораны, слепой маленький маяк и причал, где швартуются морские такси, можно выйти к пирсу, прорезающему соленую воду едва ли не до середины бухты. Все легкомысленное веселье туристического городка, который никогда не спит, остается по ту сторону ветра, столь сильного, что не слышно ничего кроме него и плеска волн о бетонные стены. Я хотела, чтобы этот ветер, пройдя сквозь меня, забрал с собой все то, перед чем я бессильна, поэтому пришла сюда ночью, и села на самом краю, свесив ноги к черной воде с бегущими по ней серебряными полосами, угасающими с тем самым шорохом, который слышен, если приложить к уху большую раковину. Я потеряла счет времени. Беспощадный, ветер бил меня по лицу, иссушал глаза, путал волосы. Ласковый, он приносил с собой запах звездной пыли, окутывал собой; и я забыла, что он холоден. Он был везде, в каждой складке одежды, в каждой клеточке кожи, каждом вдохе и выдохе, я пропиталась им как парус, поднятый на мачту. И бесконечный поток вопросов, ответы на которые я желала получить, подхваченный им, растворился в его голосе, и размеренно, как набегающие волны, настигал разум, перестав терзать его. Хотя бы на короткое время. Но сердца он коснуться не смог.
Каждый день на протяжении почти полугода я заглядывала внутрь себя, и встречала темный, намертво спутанный клубок, разросшийся в грудной клетке. Эмоции и чувства, которые, как мне казалось раньше, не способны ужиться в одном человеке в один момент времени, противоречивые и то готовые удушить друг друга, то сливающиеся воедино, и, словно пресс-папье, над ними — это необьяснимое, мучительное ощущение пустоты, тут же, стоит к нему присмотреться, оказывающееся потрясающей наполненностью, но и чрезмерно тяжелым грузом. Порой я ощущала безграничную благодарность, теплоту и нежность; порой из глубины показывались чудовища, которым я боялась взглянуть в глаза, чтобы не окаменеть тут же, увидев себя — такой. Все мои представления о себе оказались неверны. Но именно теперь я была по-настоящему живой. Сидя на пирсе, между небом и морем, глядящимися друг в друга, я просила о понимании.
Приближающийся шум мотора больше потревожил темноту, чем меня — я кивнула на произнесенное хрипловатым низким голосом извинение, и обернулась только на звяканье стекла о бетон. В свете фары мотоцикла мужчина разжигал керосиновую лампу, которую поставил правее и позади меня. Когда он наклонился, стало видно его лицо — пришелец оказался похож на немного более молодую версию отца Джека Воробья. Рассмотрев пиратский платок на голове, я отвернулась, а он поставил рядом складной стул, заглушил мотор, достал удочку, и закинул в соленую воду леску, насадив что-то на крючок. Молча. Я почувствовала симпатию и благодарность — за время, проведенное в этой стране, мне редкие полчаса удавалось побыть в молчании: каждый, кто оказывался рядом, стремился поговорить, а сейчас это было бы как никогда некстати. Честно говоря, я была сыта по горло радостью человеческого общения.
Странно, но я не запомнила слов, хотя в какой-то момент они потекли единой гладкой лентой и затеснились в горле — наверное, их слаженная непроизнесенная определенность принесла облегчение, потому что, глядя на такое близкое небо, я стала тихонько напевать известную песню Леонарда Коэна, почти не слыша за ровным шумом ветра своего голоса. Так все начало обретать форму.
Парус на мачте. Камень в прибрежных волнах. Бумага, сквозь которую виден свет.
Рыбак легко дотронулся до моего плеча. Я обернулась и увидела, что он протягивает мне свою куртку.
- Please.
Поблагодарив, я попыталась отказаться, объяснить, что сейчас совсем не холодно, но он не послушал.
- Please...
Спокойно и уверенно, без лишних слов. Я молча взяла ветровку, накинула ее на плечи, и только теперь ощутила холод, достигший, оказывается, уже самого нутра. Он обратился ко мне еще только раз — через некоторое время показав жестами, чтобы одела куртку нормально и застегнула. И я вновь подчинилась указанию совершенно незнакомого человека.
Он поймал трех маленьких рыбок. Я трижды достигла дна своей души и почувствовала, что от ног до макушки наполнилась ночью, ветром, морской водой и звездным светом. Все желания, все вопросы, обиды, ссоры, непонимание — все показалось незначительным перед улыбкой бога, проглянувшей в молчании сердца. Так небо вседа сохраняет синеву, даже если оно затянуто облаками. Иногда с облаками ничего нельзя сделать — но если бы не они, человек, который слишком слаб, устал бы от вечного солнца. Если вы чувствуете это внутри себя, вы способны умножать добро и красоту в мире, а красота — одно из немногих явлений, способных быть смыслом без дополнительных объяснений.
Когда рыбак в четвертый раз закинул удочку, я поднялась и вернула ему куртку, поблагодарив за заботу - на его родном языке. В этот момент наши глаза впервые встретились — и я почувствовала, что падаю в тишину — если бы только у меня были слова, чтобы описать это — он улыбнулся с пониманием и теплотой, а я повернулась и ушла с пирса, осторожно унося с собой ощущение завершенности, будто все, даже каждая молекула воздуха, наполнилось знанием и любовью.
***
«Эта вода, Платеро, когда-то была моим сердцем. Таким я ощущал его — чудесно отравленным в одиночестве своей запруженной полнотой. И когда любовь земная ранила его, прорвав заторы, застойная затхлая кровь текла, пока не стало оно, промытое, ясным и простым, как ручей на равнинах в легком золоте апрельской теплыни.»
Вот то, что я искала все это время. Я ждала, что, как у Хименеса, мое сердце очистится и примет в себя тишину — не оставив в себе ни следа темной дряни, заполнившей его, и, кажется, перелившейся через край, поразив и легкие, так, что стало трудно дышать - что останется только свет. Ждала, что настанет момент, когда все станет простым и ясным, и к словам вернется их изначальный смысл.
Спустя несколько недель после возвращения я, наконец, ощутила, что достигла предела.
sujecttard
supdastsigsupp88