Это цитата сообщения старик_Иваныч Оригинальное сообщение

А.С. Пушкин «Брожу ли я вдоль улиц шумных…»

 

Стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» было написано поэтом в 1829 году. К этому времени автору исполнилось 30 лет. Уже состоявшийся как художник слова, Пушкин не находил удовлетворения в своей жизни. Его тяготили думы о судьбах отечества, обязанность работать на нелюбимой службе. Всё чаще Александр Сергеевич начал обращаться к философской проблематике.

 

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь моим мечтам.

 

Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдем под вечны своды –

И чей-нибудь уж близок час.

 

Гляжу ль на дуб уединенный,

Я мыслю: патриарх лесов

Переживет мой век забвенный,

Как пережил он век отцов.

 

Младенца ль милого ласкаю,

Уже я думаю: прости!

Тебе я место уступаю;

Мне время тлеть, тебе цвести.

 

День каждый, каждую годину

Привык я думой провождать,

Грядущей смерти годовщину

Меж их стараясь угадать.

 

И где мне смерть пошлет судьбина?

В бою ли, в странствии, в волнах?

Или соседняя долина

Мой примет охладелый прах?

 

И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне всё б хотелось почивать.

 

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть,

И равнодушная природа

Красою вечною сиять.

 

А.С. Пушкин, «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», 1829.

 

Виталий Шилов. «Пушкин». 1999.

 

Напечатано стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» в 1830 году в «Литературной газете». В первой редакции более прямой посыл. Автор писал, что мысль о смерти его преследует, где бы он ни находился. В заключительном варианте мотив неизбежной смерти смягчён, автор дал место светлым чувствам вечности жизни, ведь поэт живет в сердцах людей столетиями.

                        

 

Стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» было написано поэтом в 1829 году. К этому времени автору исполнилось 30 лет. Уже состоявшийся как художник слова, Пушкин не находил удовлетворения в своей жизни. Его тяготили думы о судьбах отечества, обязанность работать на нелюбимой службе. Всё чаще Александр Сергеевич начал обращаться к философской проблематике.

 

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь моим мечтам.

 

Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдем под вечны своды –

И чей-нибудь уж близок час.

 

Гляжу ль на дуб уединенный,

Я мыслю: патриарх лесов

Переживет мой век забвенный,

Как пережил он век отцов.

 

Младенца ль милого ласкаю,

Уже я думаю: прости!

Тебе я место уступаю;

Мне время тлеть, тебе цвести.

 

День каждый, каждую годину

Привык я думой провождать,

Грядущей смерти годовщину

Меж их стараясь угадать.

 

И где мне смерть пошлет судьбина?

В бою ли, в странствии, в волнах?

Или соседняя долина

Мой примет охладелый прах?

 

И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне всё б хотелось почивать.

 

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть,

И равнодушная природа

Красою вечною сиять.

 

А.С. Пушкин, «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», 1829.

 

Виталий Шилов. «Пушкин». 1999.

 

Напечатано стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» в 1830 году в «Литературной газете». В первой редакции более прямой посыл. Автор писал, что мысль о смерти его преследует, где бы он ни находился. В заключительном варианте мотив неизбежной смерти смягчён, автор дал место светлым чувствам вечности жизни, ведь поэт живет в сердцах людей столетиями.

                        

 

В 1971 году Михаил Козаков, покинувший «Современник» вслед за Олегом Ефремовым, в качестве режиссёра-стажёра ставил на сцене МХАТа пьесу Зорина «Медная бабушка» — о жизни Пушкина. Пьеса про одиночество гения, про «зависеть от царя, зависеть от народа...», про деньги, так много значившие в жизни поэта... Чтобы достать денег, в том числе и для издания «Медного всадника», поэт пытается продать «медную бабушку» — статую императрицы Екатерины Великой, подаренную ему когда-то тестем в качестве приданого жены...

На главную роль Козаков пригласил Ролана Быкова.

Быков, уже давно состоявший в штате Мосфильма и не игравший в театре около десяти лет, не смог отказаться от своей давней мечты.

До Ролана на эту роль пробовалось много актеров — Александр Кайдановский, Олег Даль, Всеволод Абдулов — но... Пушкин не получался. А Быков сделал то, что у актеров считается невозможным. Он сыграл Гения.

Однако министр культуры Фурцева, даже не посмотрев спектакль, а только взглянув на грим, сказала:

— Что вы нашли в этом уроде? Других, что ли, нет актеров на Пушкина?

 

 

Прогон спектакля на сцене не разрешили, просмотр шел в фойе, но Быков был настолько блистателен, что понравился даже придирчивым пушкинистам — Цявловской, Эйдельману, Непомнящему и Файнбергу.

Валентин Непомнящий потом писал:

«Непонятно, как играть гения, тем более Пушкина. Но перед нами был гений и… Пушкин. Как это у него получалось, постигнуть было совершенно невозможно. Ни ярких сценических приемов, ни остроумных режиссерских ходов, из тех, что должны «помочь» артисту выразить невыразимое, ни эффектных актерских «штучек», имеющих ту же цель, — ничего! В этом было что-то нездешнее, мы не понимали, где мы. По лицу Татьяны Григорьевны Цявловской, изучавшей Пушкина полвека, лились слезы; семидесятилетний Илья Львович Фейнберг был порой похож на мальчика, наблюдающего канатоходца; в глазах Натана Эйдельмана сияло счастье узнавания; а у меня, наверное, лицо было просто дурацкое: не склонный к мистическому фантазированию и визионерству, я, тем не менее, почти физически ощущал себя в каком-то другом пространстве — так летают во сне».

 

 

Однако худсовет МХАТа целиком проголосовал против.

Первым встал и ушел с места Массальский, а Тарасова, обращаясь к пушкинистам, сказала:

— Понимаете, товарищи, это же Пушкин! — начала она. — Ну, как вам объяснить это явление? Вот я, скажем… Если бы я увидела Пушкина, я бы сразу в него влюбилась.

— Вы бы, Алла Константиновна, влюбились в Дантеса, — сказал Козаков.

В итоге во МХАТе решено было ставить «Сталеваров» — производственную пьесу о жизни одного цеха, а постановку «Медной бабушки» закрыли.

 

 

Однажды, гуляя с моим псом в рощице близ Чёрного озера, я увидел листок из школьной тетрадки, приколотый к берёзе канцелярской кнопкой. На нём толстым фломастером было написано: «На этом месте 23 июня 2003 года, после выпускного вечера, я лишилась девственности». Почему-то мне сразу вспомнились бессмертные строки «Любви все возрасты покорны…»

«Любви все возрасты покорны…»

Эта фраза из «Евгения Онегина» – она начинает XXIX строфу восьмой главы романа – наверное, самая известная литературная поговорка, вошедшая в массовый лексикон, спустя довольно короткое время после выхода романа.

Эту цитату из «Евгения Онегина» часто используют, объясняя пылкие чувства людей в годах или с большой разницей в возрасте. Однако стоит прочитать строфу целиком, тогда становится понятно, что Александр Сергеевич имел в виду совсем не то:



Любви все возрасты покорны;

Но юным, девственным сердцам

Её порывы благотворны,

Как бури вешние полям.



В дожде страстей они свежеют,

И обновляются, и зреют —

И жизнь могущая дает

И пышный цвет и сладкий плод.



Но в возраст поздний и бесплодный,

На повороте наших лет,

Печален страсти мертвой след

Так бури осени холодной

В болото обращают луг

И обнажают лес вокруг.

 

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин», гл. 8.

 

Художник Леонид Семенович Хижинский. Портрет А.С. Пушкина.

Из альбома Пушкинские места. 1935 г.

 

То, что эти слова со временем обрели иное смысловое наполнение, которого не имел в виду автор – тема известная и даже избитая. Тут речь о том, почему так получилось.

Этот смысловой перекос начался с момента выхода на сцену самой популярной русской оперы на этот сюжет – «Евгения Онегина» Чайковского.

Именно Чайковский (он по большей части сам написал либретто к опере) вложил в фразу «Любви все возрасты покорны» новый оттенок смысла, который Пушкин вообще не имел в виду, и который закрепился за этой фразой намертво. Это классический случай того, как можно вырвать фразу их контекста и построить на ней новое умозаключение.

Чайковский так и делает.

 

 

Он выращивает из пушкинского безымянного «мужа Татьяны» благородного немолодого князя по фамилии Гремин. Он ему нужен для того, чтобы был контраст непутёвому Онегину, проморгавшему свою большую любовь.

Как раз этот князь Гремин в своей арии и рисует ему эту картину тихого и настоящего счастья любви с Татьяной, к жгучей досаде Онегина.

Вот первые строчки арии:

Любви все возрасты покорны,

Её порывы благотворны

И юноше в расцвете лет,

едва увидевшему свет,

И закалённому судьбой

бойцу с седою головой…

 

 

Дальше он поёт о том, как эта любовь дала ему «и молодость, и счастье».

Этот текст – смесь Пушкина с Чайковским-либреттистом с подменой главной мысли. Достаточно сравнить с пушкинским:

 

Любви все возрасты покорны;

Но юным, девственным сердцам

Ее порывы благотворны…

 

и далее о том, что эти порывы вовсе не так же благотворны людям зрелого возраста с применением таких сильных определений, как «бесплодный», «печальный» и «мёртвый».

В итоге фраза «Любви все возрасты покорны» заключает в себе нашу толерантность к поздней любви и современный культ любви вообще, но тут надо помнить, кого мы цитируем на самом деле: де-юре – Пушкина, де-факто – Чайковского.

Кстати, Чайковского не устраивало и то, как Пушкин закончил свой роман. Решительное

 

Но я другому отдана

И буду век ему верна!

 

шло в разрез с модными идеями свободы чувств и женской эмансипации, докатившимися до России к семидесятым годах XIX века. Так что в первом варианте опера заканчивалась совершенно актуальным «хеппи-эндом» – сценой объятий Онегина и Татьяны.

 

Художник Дмитрий Белюкин.

Иллюстрация к роману Александра Пушкина "Евгений Онегин". 2001.

 

Потом, правда, Чайковский осознал свой перебор и вернулся к пушкинскому оригиналу.

Самое удивительное, что в музыке при этом он не изменил ни ноты.

 

Художник Дмитрий Белюкин.

Иллюстрация к роману Александра Пушкина "Евгений Онегин". 2001.

 

Существует два варианта стихотворения. Первый состоит из двух строф, в которых есть пропущенные места. Во втором варианте восстановлены пропущенные слова, а в центре вставлена еще одна строфа. Так или иначе, в первом четверостишии заложена основная идея произведения. В двух других поэт развивает и конкретизирует свою мысль.

 

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

 

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека,

Залог величия его.

 

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва,

Как безотрадная пустыня

И как алтарь без Божества.

 

А.С. Пушкин, 1830

 

Художник Попков Виктор Ефимович. "Осенние дожди (Пушкин)". 1974.

 

 «Пепелище» символизирует родной очаг, а в более широком смысле — место, где человек появился на свет. Пушкин очень высоко ценил понятие родины. Испытав в молодости горечь изгнания и тоску по Отечеству, он до конца жизни сохранил любовь к своему родному краю.

«Любовь к отеческим гробам» заключается не только в регулярном посещении могил своих родственников. Это чувство означает преданность заветам своих предков, уважительное и почтительное отношение к своим национальным корням. Пушкин, как известно, по одной линии вел свое происхождение от привезенного в Россию Петром I Ганнибала. Это нисколько не мешало ему считать себя чисто русским человеком.

 

Чем меньше женщину мы любим,

Тем легче нравимся мы ей

И тем ее вернее губим

Средь обольстительных сетей.

 

Разврат, бывало, хладнокровный

Наукой славился любовной,

Сам о себе везде трубя

И наслаждаясь, не любя.

 

Но эта важная забава

Достойна старых обезьян

Хваленых дедовских времян:

Ловласов обветшала слава

Со славой красных каблуков

И величавых париков.

 

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин», гл. 4.

 

Художник Борис Угаров. Пушкин. Белая ночь. 1985 г.

Художник Пётр Корозенко. "Пушкин и Натали". 1996.

 

13 мая 1829 года Александр Пушкин впервые попросил руки Натальи Гончаровой. И получил отказ.

 

Тает желтый воск свечи.

Стынет крепкий чай в стакане.

Слышишь? - там, в седой ночи

Едут пьяные цыгане.

 

Пушкин, вот Ваш старый плед,

Пушкин, вот Вам чаша с пуншем

Пушкин, Вам под 30 лет,

Вы еще мальчишка, Пушкин.

 

В шумной, пляшущей толпе,

В белом, серпантинном зале,

Молча встала Натали

С удивленными глазами.

 

Встала и белым-бела

Руки разом уронила

Значит, все-таки была...

Значит, все-таки любила...

 

В этой праздничной толпе,

В центре праздничного зала

Словно свечка по тебе

Эта женщина стояла.

 

Друг мой, вот Ваш старый плед.

Пушкин, что Вы, в самом деле?

Самый белый в мире снег

Выпал в день дуэли.

 

Тает желтый воск свечи...

Тает желтый воск свечи.

 

Леонид Филатов, актёр и поэт, «Пушкин».

 

                              

 

«Воспоминание» А.С. Пушкин написал в 1828 году, когда уже был зрелым и опытным поэтом. Характерно, что многие стихотворения, относящиеся к позднему этапу творчества, были посвящены анализу жизни, которую прожил Пушкин. Хотя на тот момент он был еще совсем молодым мужчиной, он как будто предвидел скорый уход из жизни, поэтому анализировал все, что ему удалось пережить.

 

Когда для смертного умолкнет шумный день,

И на немые стогны* града

Полупрозрачная наляжет ночи тень

И сон, дневных трудов награда,

В то время для меня влачатся в тишине

Часы томительного бденья:

В бездействии ночном живей горят во мне

Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток;

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток;

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

 

А.С. Пушкин, «Воспоминание», 1828.

* Cтогна — городская площадь, широкая улица.

 

Художник Голяховский Е.Н., "А.С. Пушкин", 1962.

 

В черновом варианте стихотворения было еще 20 строк, которые при публикации Пушкин отбросил. В них раскрывалось точное до деталей содержание воспоминаний, давались намеками указания на реальных прототипов и пр. Отбросив эти подробности, Пушкин сделал свое стихотворение более обобщенным и общезначимым. Таким образом, значимость и философский, хотя бы до некоторой степени, характер стихотворения были в самой авторской установке, к этому Пушкин явно стремился, о чем и говорит сокращение текста при его издании. Интересно, что Лев Толстой, особенно любивший «Воспоминание», воспринимал его не как слово о Пушкине только, но и о нем, Льве Толстом. Для него, как и для многих других читателей Пушкина, это стихотворение будет иметь общечеловеческий и тем самым философский смысл и значение.         

                                 

 

В творческой и духовной биографии Александра Сергеевича Пушкина, пожалуй, самого глубокого выразителя русского национального самосознания, создателя русского литературного языка, есть очень интересный и важный эпизод.

Идет 1828-й год. Пушкину 29 лет. Он уже творчески зрелый человек, приближающийся к определенному рубежу своей жизни. Далеко позади учеба в Лицее, позади – ссылка на юг, ссылка в Михайловское, восстание декабристов 1825 года и все трагические события, с ним связанные. Уже написаны южные поэмы, трагедия "Борис Годунов" (1825 г.), знаменитый "Пророк" (1826-й г.). Еще впереди – любовь к Н. Н. Гончаровой, семейная жизнь, рождение детей. Впереди плодотворнейшая болдинская осень 1830-го года, "Повести Белкина", "Маленькие трагедии", две последние главы "Евгения Онегина", "Капитанская дочка", законченная за сто дней до смерти. Вся пушкинская поэзия конца 20-х годов полна довольно мрачными образами, – видимо, поэт находился в духовном кризисе. В 1928-м г., в день своего рождения, Пушкин пишет гениальное стихотворение "Дар напрасный, дар случайный…":

 

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

 

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью

Ум сомненьем взволновал?

 

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

 

1928 г.

 

Стихотворение Пушкина появилось в печати лишь через полтора года после написания, в конце 1829 г. в "Северных цветах". И на это стихотворение последовал отклик, и не кого-нибудь, а фактически – главы Русской Православной Церкви, митрополита Московского Филарета (Дроздова).

9 января 1815 года архимандрит Филарет присутствовал на публичном экзамене лицеистов. Именно тогда и мог видеть его юный Пушкин. Александру было 16 лет, архимандриту Филарету – 33 года. Более того, существует знаменитая картина "Пушкин на публичном экзамене в Лицее 8 января 1815 года", написанная И. Е. Репиным в 1911 году. Многие могут помнить ее по курсу средней школы.

 

И.Е. Репин. "Пушкин на выпускном экзамене в Лицее 8 января 1815 года".

 

Сюжет этого полотна во многом собирательный. Так, рядом с Державиным, великим поэтом XVIII века, преемником которого и стал Пушкин, сидит именно архимандрит Филарет, который на самом деле в этот день в Лицее не был. Видимо, не случайно (случайностей в Божьем мире вообще не бывает) именно святитель Филарет представлен на картине – тот человек, которого Промысел Божий сведет с уже повзрослевшим Пушкиным в трудный момент творческой и духовной биографии поэта. Теперь, в 1828 г., гениальному поэту 29 лет, святителю – 45. Пушкин получил стихотворный отклик святителя через Е. М. Хитрово. Вот это стихотворение:

 

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

 

Сам я своенравной властью

Зло из темных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

 

Вспомнись мне, Забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум –

И созиждится Тобою

Сердце чисто, светел ум!

 

Святитель Филарет

 

 

Этот ответ вовсе не является поучением, но как будто звучит от лица самого Пушкина. Святитель Филарет избирает ту же самую стихотворную форму, что и Пушкин. Тот же стихотворный размер, те же три строфы из четырех строк, та же самая лексика присутствуют в этом ответе. Пушкинскому тезису он противопоставляет свой антитезис.

Пушкин откликнулся это на послание святителя Филарета стихотворением "Стансы":

                                                                                     

В часы забав иль праздной скуки,

Бывало, лире я моей

Вверял изнеженные звуки

Безумства, лени и страстей.

 

Но и тогда струны лукавой

Невольно звон я прерывал,

Когда Твой голос величавый

Меня внезапно поражал,

 

Я лил потоки слез нежданных,

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей.

 

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь Ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

 

Твоим огнем душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Серафима

В священном ужасе поэт.

 

"Стансы", 19 января 1830 г.

 

 

Пушкин прекрасно понял Святителя Филарета и по достоинству оценил его послание. В нем он увидел посланника Божия, а не просто иерарха, наставляющего заблудшего поэта. Отвечая святителю, поэт обращается к Тому, против Кого он взбунтовался в своем стихотворении больше года назад и Кто внушил Святителю его тихое увещание.

Александр Сергеевич никогда не был атеистом - человеком, который считает, что Бога вообще нет. Все исследователи говорят о религиозности его поэзии. Кроме того, и на бытовом, "обывательском" уровне поэт был человеком православным и умер, как христианин, - это факт его биографии.

          

 

Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле,

Проглянет день как будто поневоле

И скроется за край окружных гор.

Пылай, камин, в моей пустынной келье;

А ты, вино, осенней стужи друг,

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,

Минутное забвенье горьких мук.

 

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку

И пожелать весёлых много лет.

Я пью один; вотще воображенье

Вокруг меня товарищей зовет;

Знакомое не слышно приближенье,

И милого душа моя не ждет.

 

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют...

Но многие ль и там из вас пируют?

Ещё кого не досчитались вы?

Кто изменил пленительной привычке?

Кого от вас увлек холодный свет?

Чей глас умолк на братской перекличке?

Кто не пришел? Кого меж вами нет?

 

Он не пришел, кудрявый наш певец,

С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:

Под миртами Италии прекрасной

Он тихо спит, и дружеский резец

Не начертал над русскою могилой

Слов несколько на языке родном,

Чтоб некогда нашёл привет унылый

Сын севера, бродя в краю чужом.

 

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,

Чужих небес любовник беспокойный?

Иль снова ты проходишь тропик знойный

И вечный лед полунощных морей?

Счастливый путь!.. С лицейского порога

Ты на корабль перешагнул шутя,

И с той поры в морях твоя дорога,

О волн и бурь любимое дитя!

 

Ты сохранил в блуждающей судьбе

Прекрасных лет первоначальны нравы:

Лицейский шум, лицейские забавы

Средь бурных волн мечталися тебе;

Ты простирал из-за моря нам руку,

Ты нас одних в младой душе носил

И повторял: «На долгую разлуку

Нас тайный рок, быть может, осудил!»

 

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

 

Из края в край преследуем грозой,

Запутанный в сетях судьбы суровой,

Я с трепетом на лоно дружбы новой,

Устав, приник ласкающей главой...

С мольбой моей печальной и мятежной,

С доверчивой надеждой первых лет,

Друзьям иным душой предался нежной;

Но горек был небратский их привет.

 

И ныне здесь, в забытой сей глуши,

В обители пустынных вьюг и хлада,

Мне сладкая готовилась отрада:

Троих из вас, друзей моей души,

Здесь обнял я. Поэта дом опальный,

О, Пущин мой, ты первый посетил;

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его лицея превратил.

 

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,

Хвала тебе — фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной:

Всё тот же ты для чести и друзей.

Нам разный путь судьбой назначен строгой;

Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:

Но невзначай проселочной дорогой

Мы встретились и братски обнялись.

 

Когда постиг меня судьбины гнев,

Для всех чужой, как сирота бездомный,

Под бурею главой поник я томной

И ждал тебя, вещун пермесских дев,

И ты пришёл, сын лени вдохновенный,

О, Дельвиг мой: твой голос пробудил

Сердечный жар, так долго усыпленный,

И бодро я судьбу благословил.

 

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,

Ты гений свой воспитывал в тиши.

 

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты...

Опомнимся — но поздно! и уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам?

 

Пора, пора! душевных наших мук

Не стоит мир; оставим заблужденья!

Сокроем жизнь под сень уединенья!

Я жду тебя, мой запоздалый друг —

Приди; огнём волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи;

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви.

 

Пора и мне... пируйте, о, друзья!

Предчувствую отрадное свиданье;

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!

О сколько слёз и сколько восклицаний,

И сколько чаш, подъятых к небесам!

 

И первую полней, друзья, полней!

И всю до дна в честь нашего союза!

Благослови, ликующая муза,

Благослови: да здравствует лицей!

Наставникам, хранившим юность нашу,

Всем честию, и мёртвым и живым,

К устам подъяв признательную чашу,

Не помня зла, за благо воздадим.

 

Полней, полней! и, сердцем возгоря,

Опять до дна, до капли выпивайте!

Но за кого? О, други, угадайте...

Ура, наш царь! так! выпьем за царя.

Он человек! им властвует мгновенье.

Он раб молвы, сомнений и страстей;

Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал лицей.

 

Пируйте же, пока ещё мы тут!

Увы, наш круг час от часу редеет;

Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;

Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему...

Кому  из нас под старость день лицея

Торжествовать придется одному?

 

Несчастный друг! средь новых поколений

Докучный гость и лишний, и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,

Закрыв глаза дрожащею рукой...

Пускай же он с отрадой хоть печальной

Тогда сей день за чашей проведёт,

Как ныне я, затворник ваш опальный,

Его провел без горя и забот.

 

А.С. Пушкин, «19 октября», 1825

 

 

Примечания.

19 октября — день основания лицея, постоянно отмечавшийся лицеистами первого выпуска.



Он не пришел, кудрявый наш певец — Корсаков Николай Александрович, композитор, умерший 26 сентября 1820 г. во Флоренции.



Чужих небес любовник беспокойный — Матюшкин Федор Федорович (1799—1872), моряк; он был в это время уже в третьем плаванье, кругосветном

На долгую разлуку... — перифраз заключительных стихов «Прощальной песни воспитанников царскосельского лицея» Дельвига:

Судьба на вечную разлуку,

Быть может, здесь сроднила нас.



О, Пущин мой, ты первый посетил... — Пущин приезжал к Пушкину в Михайловское на один день, 11 января 1825 г. Он рассказал позднее об этом посещении в своих «Записках о Пушкине».



Ты, Горчаков... — А. М. Горчаков встретился с Пушкиным у своего дяди, А. Н. Пещурова, в имении Лямоново, недалеко от Михайловского, летом 1825 г.



О, Дельвиг мой... — Дельвиг гостил у Пушкина в Михайловском в апреле 1825 г.



Скажи, Вильгельм... — Кюхельбекер.



Несчастный друг... — пережил всех товарищей по выпуску А. М. Горчаков, умерший 84 лет.

 

Если бы Пушкин прожил еще хоть год,

Его бы сфотографировали, и вот

Я представил себе черно-белые снимки

С непечальным ликом в прозрачной дымке.

 

Зернистое небо с райскими облаками,

Лошадей с яблочными боками,

А еще фотографии эти

Каким-то образом передавали бы ветер,

 

Наполненный запахом травы и ладана…

Русь моя, ты никем не отгадана,

Кроме Святых и Вещего Александра,

Его строки – Божьей любви рассада,

 

А земная жизнь – помнящим утешение,

Правильное освещение

С памятью женит лица.

Эти кадры спешат гнездиться,

 

Будто ласточки – на уголках души.

Жизнь моя, не спеши,

О, память не стачивай каблуки!

Я Пушкина вижу

На расстоянии вытянутой с пистолетом руки.

 

Влад Маленко

 

***          ***          ***

 

Вздыхает ветер. Штрихует степи

Осенний дождик – он льет три дня...

Седой, нахохленный, мудрый стрепет

Глядит на всадника и коня.

 

А мокрый всадник, коня пришпоря,

Летит наметом по целине.

И вот усадьба, и вот подворье,

И тень, метнувшаяся в окне.

 

Коня – в конюшню, а сам – к бумаге.

Письмо невесте, письмо в Москву:

«Вы зря разгневались, милый ангел,

Я здесь, как узник в тюрьме, живу.

 

Без вас мне тучи весь мир закрыли,

И каждый день безнадежно сер.

Целую кончики ваших крыльев

(Как даме сердца писал Вольтер).

 

А под окном, словно верный витязь,

Стоит на страже крепыш дубок...

Так одиноко! Вы не сердитесь:

Когда бы мог – был у ваших ног!

 

Но путь закрыт госпожой Холерой...

Бешусь, тоскую, схожу с ума.

А небо серо, на сердце серо,

Бред карантина – тюрьма, тюрьма...»

 

Перо гусиное он отбросил,

Припал лицом к холодку стекла...

О, злая Болдинская осень!

Какою доброю ты была.

 

Так много Вечности подарила,

Так много русской земле дала!..

Густеют сумерки, как чернила,

Сгребает листья ветров метла.

 

С благоговеньем смотрю на степи,

Где он на мокром коне скакал.

И снова дождик, и снова стрепет –

Седой, все помнящий аксакал.

 

Юлия Друнина, «Болдинская осень»

 

***          ***          ***

 

День февральский плачет по теплу,

с улицы в уют жилья стучится,

размалёвывая по стеклу

панораму утренней столицы.

 

И в багете тусклого окна,

растекаясь акварельной дымкой,

утопают в пасмурных тонах

полусонные дома Ходынки.

 

Отложу свиданье на потом,

наугад открою томик старый…

Ну, а Он, озябший, под дождём

одиноко мокнет в зимней хмари.

 

Нет, поеду! У метро букет

самый лучший выберу для встречи.

Издали узнаю силуэт:

головы наклон, осанку, плечи.

 

Длинный плащ накинут нараспах,

бусинки дождинок – вдоль опушки.

Капельки в кудрявых волосах…

Я люблю Вас, Александр Пушкин!

 

Галина Беспалова, «На свидание».