Сегодня (29 марта) "ВКонтакте" на странице "Книжный завтрак" прочитала это чудесное воспоминание Мандельштама.


"Книжный шкап раннего детства — спутник человека на всю жизнь. Расположение его полок, подбор книг, цвет корешков воспринимаются как цвет, высота, расположение самой мировой литературы. Да, уж тем книгам, что не стояли в первом книжном шкапу, никогда не протиснуться в мировую литературу, как в мирозданье. Волей-неволей, а в первом книжном шкапу всякая книга классична, и не выкинуть ни одного корешка.

Эта странная маленькая библиотека, как геологическое напластование, не случайно отлагалась десятки лет. Отцовское и материнское в ней не смешивалось, а существовало розно, и, в разрезе своем, этот шкапчик был историей духовного напряжения целого рода и прививки к нему чужой крови.

Нижнюю полку я помню всегда хаотической: книги не стояли корешок к корешку, а лежали, как руины: рыжие пятикнижия с оборванными переплетами, русская история евреев, написанная неуклюжим и робким языком говорящего по-русски талмудиста. Это был повергнутый в пыль хаос иудейский. … Над иудейскими развалинами начинался книжный строй, то были немцы: Шиллер, Гёте, Кернер и Шекспир по-немецки — старые лейпцигско-тюбингенские издания, кубышки и коротышки в бордовых тисненых переплетах, с мелкой печатью, рассчитанной на юношескую зоркость, с мягкими гравюрами, немного на античный лад: женщины с распущенными волосами заламывают руки, лампа нарисована, как светильник, всадники с высокими лбами, а на виньетках виноградные кисти. Это отец пробивался самоучкой в германский мир из талмудических дебрей.

Еще выше стояли материнские русские книги — Пушкин в издании Исакова — семьдесят шестого года. Я до сих пор думаю, что это прекрасное издание, оно мне нравится больше академического. В нем нет ничего лишнего, шрифты располагаются стройно, колонки стихов текут свободно, как солдаты летучими батальонами, и ведут их, как полководцы, разумные, четкие годы включительно по тридцать седьмой. Цвет Пушкина? Всякий цвет случаен — какой цвет подобрать к журчанию речей? У, идиотская цветовая азбука Рембо!...

А что такое Тургенев и Достоевский? Это приложение к «Ниве». Внешность у них одинаковая, как у братьев. Переплеты картонные, обтянутые кожицей. На Достоевском лежал запрет, вроде надгробной плиты, и о нем говорили, что он «тяжелый»; Тургенев был весь разрешенный и открытый с Баден-Баденом, «Вешними водами» и ленивыми разговорами."

Осип Мандельштам. «Книжный шкап»
Иллюстрации потом подберу))Жаль, что нет фото наших книжных шкафов из улан-удэнской квартиры...

Комментарий младшей дочери (это уже о наших собственных книжных шкафах):
Анна Виляева

Я тоже помню книжные шкафы. Даже три и две полки.
Рядом с балконом - Диккенс, он там загадочный, темно-зеленый в полумраке и как-будто недостижимый по объему, олицетворял собою всю глубину и широту родительского авторитета, каждый раз смотря на него возникала необходимость осилить все, что там есть и тем самым застолбить свое место на олимпе, так сказать. Задумка издыхала после одного тома. Так, с разбегу, я осилила все же кое-что, но чувство недостижимости осталось. Шкаф этот был еще и с Советской энциклопедией и со словарями и с черно-белыми фото за стеклом и потому требовал особого пиетета, это был шкаф-дворянин.
Второй шкаф был не такой серьезный, а его нижняя полка так вообще отличалась какой-то детскостью и разухабистостью, он был проходным: походя берешь какую-ту книжицу, проглатываешь, как еду со стола напротив и ставишь, не запоминая, где именно она стояла. Там, конечно, обитал дух разгильдяйства, свой взнос в которое вносили все члены семьи.
И третий шкафчик, который появился гораздо позже, сверкал модерновостью и светлым деревом, стоял на солнечной стороне, отчего вспоминается всегда уютным, разноцветным, освещенным весенним солнышком приглашением в сказку. Там обитали мастера фэнтэзи с яркими обложками, с картинками даже на корешках и ярким запахом духов, хранившихся там же за стеклом, отчего при каждомивизите к нему вокруг разливалась "атмосфэра": выходного дня, предвкушения удовольствия от нового приключения, даже побега от реальности. Внутренне всегда потирала ручки, когда приближалась к этому шкафу, возможно и физически. Кроме того пластиковая коробочка в виде сердечка из-под конфет, хранившаяся там же с книгами, манила настоящими сокровищами: брошками, пуговицами, заколками. В общем пробждал этот шкаф настоящие драконовские чувства, если представлять, конечно, дракона мечтательного и разумного, возможно спасающегося ото всяких там принцев/принцесс и их рыцарях в книжках.
А полки были о чем-то школьком, техническом, и для того, что забыли вернуть на свои законные места.
Вот такое многословие на меня нашло вместе с ностальгическими картинками из детства-юности и волной воспоминаний после прочтения зарисовки Осипа Мандельштама про книжный шкап .