Natali_F-de все записи автора

— Что первое ты помнишь из детства?

— Как после школы с радостью ездил на лыжные тренировки. На двух автобусах добирался.

— С радостью?

— Ну да, там всегда было весело. После тренировок мы играли в футбол или в теннис. Общение было хорошее. Мы приезжали пораньше, за полчаса, за 50 минут, чтобы успеть поболтать, новостями школьными обменяться. Здорово было. До сих пор приятно вспоминать.

— А в школе общения не было?

— Было, но там голова другим занята — уроки, домашние задания, дисциплина. А здесь мы чувствовали себя свободнее, в своем спортивном кругу, позволяли себе баловаться.

— Ты ведь за старшей сестрой Настей в лыжи пришел?

— И в лыжи, в в биатлон, и в институт — все за Настей. Всегда старался ей подражать.

— Вы в детстве дружили?

— Когда маленькими были, часто дрались. Это нормально, такое между братьями-сестрами бывает. Ссорились из-за пустяков, мирились. Кто-то не пропылесосил вовремя, посуду не помыл, сказал что-то, посмотрел не так — и пошли претензии. У одного настроение есть, у другого нет — и начинаются стычки.

— Когда ты начал воспринимать ее всерьез?

— Когда отобрался на свои первые серьезные соревнования — юношеские олимпийские игры, — Настя начала давать мне какие-то советы. Я стал старше, начал чаще ездить на сборы и как-то сразу понял, насколько сестра мне дорога, насколько она близкий мне человек.

— Переживал, когда у нее появилась своя семья?

— Нисколько. Я был рад за Настю, что она нашла человека, за которым она как за каменной стеной. С ее мужем я много общался еще до их свадьбы. И он мне понравился. Я был против их отъезда в Словакию. Не против их брака или того, что они нас покидают, а против того, чтобы Настя бегала за другую страну. Хотелось все-таки вместе с сестрой за Россию выступать. Но потом я понял, что ей там хорошо, что для нее там созданы условия, в которых она может реализоваться.

— Ты пытался ее отговорить?

— Раза два, наверное. А потом понял, что она четко стоит на своем и психологически себя гораздо лучше чувствует там, чем в России.

— Слышала версию, что Настю фактически выжили из команды ее «подруги» по тюменской сборной.

— Не хочу на эту тему говорить.

— Больная?

— Не больная. Просто лишние это разговоры про то, что какая-то команда или какой-то город кого-то выдавливает. Достаточно уже обсудили.

— Вы с Настей внутренне похожи?

— Нет. Она добрее, мягче в характере. Еще она знает три языка, а я один. Она трудоспособнее в знаниях. В школе прилежно учила английский, а я был разгильдяем. Чуть-чуть немецкий учил, потом английский, а в итоге все спуталось.

— Вам же в сборной в прошлом году преподавателя нанимали — не помогло?

— Это было бесполезно, потому что мы не оценили ситуацию, не воспользовались моментом. Теперь начинаешь общаться и понимаешь, какой же был дурак, что не учил. Взялся за самоучитель — в телефоне, в компьютере.

Антон и родина

— Как так вышло, что тюменский по рождению биатлонист выступает за Екатеринбург?

— Меня высмотрел на каких-то соревнованиях тренер Владимир Путров из Екатеринбурга, воспитавший несколько олимпийских чемпионов. Он не раз предлагал к нему перейти, но я отказывался. Неохота было в другой город переезжать, боязно как-то одному. Но постепенно он меня убедил, и родители поддержали. Сначала я на сборы ездил и возвращался домой, а потом влюбился в город — и теперь хочу там жить.

— А может, в столице, куда все так стремятся? Или даже в Европе?

— Ни Москва, ни тем более заграница. Мы и так тут слишком много времени проводим. Тут жить станет скучно через месяц.

— Почему? Разве в Европе не умеют развлекаться?

— Они не такие, как мы. У них менталитет другой. Тут люди иначе думают. Соседи друг друга сдают полиции, если превысишь скорость. Это неправильно.

— С другой стороны — это нарушение закона. Так и на убийство недолго закрыть глаза.

— Это абсолютно разные вещи. Убить — это уголовное преступление, а превысить скорость — легкое административное нарушение. Это я как юрист говорю. Можно пописать за угол зайти или бутылку пива на улице выпить — это тоже административное нарушение. Неужели звать полицию? Должно быть человеческое отношение.

— Зато меньше писают и пьют на улице.

— А на душе хреново, когда чувствуешь подлость за спиной, не можешь довериться никому. В России даже шапочно знакомому человеку можно хоть сколько-нибудь доверять.

— Да? Неужели ни разу в России не подставляли?

— Бывало, конечно, но я же не в глобальном смысле, а в бытовом. Нет, Европа мне неблизка и непонятна. Ну, посмотрите, как они общаются. Больше парами, семьями, чем компаниями. Кажется, после 30 у них исчезает понятие друзей. Только семья, семья и семья. С какой-то стороны это и хорошо, но надо же как-то расслабляться, развлекаться.

— Но ты же не будешь отрицать, что в России трудно жить?

— Буду. Если взять отдельно наш вид спорта, то тяжело. Много спортсменов, конкуренция жестче. Но мне, например, это необходимо. Если бы не конкуренция, я был бы намного слабее. А кто-то, наоборот, в такой обстановке сдается. Мне же нравится что-то доказывать. Проиграл сегодня — значит, будет стимул выиграть завтра. То же самое и с другими делами. Стараешься реализовать, что задумал. Не с первого раза, так со второго, третьего.

— А если реализация зависит не от тебя, а от бесконечной бюрократии, коррупции и прочих прелестей не самого здорового государственного устройства?

— Согласен, в Европе человек больше защищен государством. Но мне все равно нравится Россия — я уже привык, адаптировался ко всем условиям, подвохам.

— А как после вежливой Европы мириться с хамством, которое в России повсеместно?

— Просто мало в Европе бываешь. Если бы подольше, то начало бы тошнить от этой доброты, сквозь которую видна подлость. Это на глазах они такие улыбчивые, а в душе совсем другие. Стоит месяц-два здесь пожить, и захочется в Россию, пусть даже к оскорблениям. Зато ты знаешь: тебе в глаза говорят что думают. Лучше так.

— То есть у тебя к России нет претензий?

— Претензии есть, но с ними можно смириться или попытаться что-то исправить.

— Поэтому ты организовал благотворительный фонд. Но тебе не кажется, что не ты должен покупать компьютеры детскому дому, а государство обязано заботиться об этом?

— Это такая цепочка длинная — разговор часа на два-три. Если бы меня спросили, что изменить, я бы постарался за коррупцией строже следить. От этого много бед происходит. Те же нищие детдома, крошечные пенсии — коррупция в этом тоже виновата.

— А тебе приходилось давать взятки?

— Нет.

— Даже гаишникам на дороге?

— Когда я получил права, уже учился в институте МВД. Круто бы это выглядело, если бы один сотрудник давал взятки другому.

— То есть тебя отпускали, несмотря на зафиксированное превышение скорости?

— Один раз штраф выписали, а пару раз говорил, что спешу (и это было правдой) и что больше так не буду. А еще смотрел шрековскими глазами — кота там помнишь? Вот так. Мне показывали пальчиком «больше не нарушай» и отпускали.

— Почему никто из российских биатлонистов, несмотря на дикую телевизионную популярность вида спорта в стране, до сих пор не рекламирует йогурты или пылесосы?

— Не знаю. Может, из-за недавнего допинг-скандала нет такого доверия. В Германии после каждого сезона спортсменам предлагаются спонсорские контракты. У нас наоборот — спортс­мен сам вынужден просить.

— Может, часть проблемы в том, что вы словно варитесь в собственном соку? Из-за незнания языков интеграция россиян в мировое биатлонное сообщество минимальна.

— Не в этом проблема. Спонсоры, если найдутся, скорее всего будут российскими, так что наша популярность в Европе и язык, на котором мы говорим, не имеют значения.

— Ну а Мария Шарапова, Андрей Аршавин, Елена Исинбаева? Вполне себе международные бренды.

— Биатлонисты должны зарабатывать репутацию результатом, а не тем, что они популярны. Чем больше ты начинаешься общаться в свете, участвовать в каких-то мероприятиях, тем хуже становятся результаты. На это ведь надо время, нервы тратить.

— А Магдалена Нойнер? Общается, общается, а результаты прежние — по­беды.

— Нойнер уже по юниорам женщин обыг­рывала. Таких очень мало. Что о ней говорить? Она может полсезона не тренироваться, выйти и выиграть, а кому-то по крупинкам надо форму собирать, чтобы добиться результата.

— Бьорндален?

— Он тоже феномен. Хотя Бьорндален часто остается наедине с собой, закрывается.

— Читала, что он был твоим кумиром в детстве. Когда увидел его в реальности, побегал вместе в гонках, не разочаровался?

— Нет, не перестаю им восхищаться. В его возрасте очень трудно тренироваться и достигать таких результатов. Нужно более щепетильно к себе относиться, более конкретно себя подводить к отдельным стартам, а он пытается сохранить форму в течение всего сезона. Он старше меня на 14 лет, но обыгрывает во многих гонках.

— Как думаешь, Тарьей Бе вырастет в Бьорн­далена? Или им нужно родиться?

— Какая-то генетика должна быть заложена. И физические данные, и психологические возможности — иногда это даже важнее. Скажу так: нужно и родиться таким, как Бьорндален, и в то же время работать, не упустить шанс. А Бе я бы не назвал особенным. Он просто работоспособный парень.
— У Бьорндалена есть мечта: добиться 90%-ной точности в стрельбе. Обещал не уходить, пока не реализует. А сборной России не мешало бы стрелять быстрее.

— Я летом над этим работал. Поначалу качество было не очень, потом подровнялось. Но на Кубке мира есть ответственность, все-таки важный старт. Я не достиг еще того уровня, чтобы без опаски пробовать. Вдруг намажу много и испорчу одним стартом весь сезон. Как только пойму, что мне не нужно отбираться на Кубки мира…

— В российском биатлоне разве такое возможно? Снизу ведь вечно кто-то стучится.

— Если я буду три этапа Кубка мира в призах, куда меня выкинут?! Тогда я смогу попробовать стрелять быстрее. Пусть и буду 60-м в итоге.

— В конце прошлого сезона в сборной сменился тренерский штаб. Что нового он предложил спортсменам?

— Попробую объяснить. Подготовительный процесс можно сравнить с постройкой дома. Чтобы дом стоял, нужен качественный фундамент. Так и в биатлоне — чтобы набрать форму, сначала нужно много тренироваться на небольших пульсах, в первой-второй зоне. Потом идут кирпичики — это специальные силовые упражнения: с весом, на брусьях, на тренажерах, на роллерах, имитация лыжного хода. Затем постепенно начинаем скоростить. Ближе к стартам объемы отодвигаем на задний план, а работаем над скоростью, чтобы организм к ней адаптировался. В принципе система во всем мире похожая, но каждый тренер по-своему варьирует соотношение.

— Тебе какое больше подходит — с акцентом на силовую работу или скоростную?

— Тут нет математически точных ответов. Два года с одним тренером могут сложиться по-разному. Нельзя по одной системе долго работать, результаты будут падать. Организму нужен постоянный стресс, чтобы он не застрял на одном уровне. В этом плане норвежцы молодцы, не боятся экспериментировать. Я в Болгарии на Бельмекене видел: пять спортсменов вышли на тренировку — и все пошли в разные места. Нет коллективной работы, больше индивидуально. Кто-то, например, ушел в горы на четыре-пять часов имитацию делать, чего раньше не делал никогда.

— То есть тренеров нужно менять чаще?

— Тут есть и другая сторона. Нужно время, чтобы тренер к спортсменам адаптировался, а спортсмены — к тренерам. На это полгода может уйти. Если после этого сразу идет смена, то все заново, а это минус тренировочному процессу.

— Но важно ведь доверять тренеру?

— Чем старше ты становишься, тем меньше тренерское влияние. С опытом начинаешь больше доверять себе. Мне, к примеру, обязательно нужен спарринг-партнер, чтобы не скучать и с кем-то конкурировать. Конечно, нужен и человек, который дает задания. Но я уже и сам могу ставить задачи.

— По этой логике Бьорндалену уже лет 15 как не нужны тренеры, а они у него есть.

— Он все равно больше на себя полагается. А тренер ему нужен, чтобы в трубу посмотреть на стрельбе, поправки подсказать. Техника хода со стороны тоже виднее. Он тренеров слушает, но что-то пропускает мимо ушей, а что-то откладывает. Мне еще предстоит многому у тренеров научиться, но фильтровать информацию все равно нужно. Что в спорте, что в жизни.

— Тебе приходилось звонить лично Сергею Кущенко или Михаилу Прохорову, чтобы решить какой-то вопрос?

— Нет. У нас много людей, которые могут передать информацию. Но вообще руководство федерации прекрасно общается со спортсменами напрямую. С нами не решают вопросы, а общаются — спрашивают, какие заботы, как самочувствие. Мы говорим, они делают выводы. По-моему, это правильно.

— С приходом менеджера Кущенко российский биатлон изменился к лучшему?

— Мне не с чем сравнивать. При власти Тихонова я в сборной был всего год, не успел понять всей обстановки. Но приятно, когда Кущенко пытается нас настроить перед стартом. Заряжает энергией, старается развеселить, расслабить. Мне это нравится.

http://www.sports.ru/tribuna/blogs/prosport/578346.html