Часть 1. 

Маршрут: Печора ‒ д. Аранец ‒ р. Вёртный ‒ изба Кушник ‒ пер. Аранецкий ‒ р. Седъю ‒ р. Левый Седъювож ‒ р. Большой Паток ‒ р. Патоквож ‒ р. Додовис ‒ база Неройка.

Продолжительность: 11 дней.

Протяжённость: 105 км.

Предуведомление: маршрут выглядит несколько странным, потому что задумывался он другим. Внесли изменения в связи с погодой.

 

***

В пятый раз я иду Аранецкими болотами. Возвращаюсь из похода и сажусь за отчёт. Путь по болотам описан уже четырежды. И всё никак не удаётся мне передать суть. В чём она, я и сама не знаю.

Ведь это только дорога к горам, сырая и тяжёлая, как ком кислого теста. Месится торф со мхом, пахнет ивою. Есть ли что-то ещё, кроме пустошей, рыжей осоки и тощих болотных ёлок? К слову, ёлки эти всегда напоминают мне встопорщенных воробьёв, потерявших половину оперения в драках. Нелепые ёлки!

В лесах, конечно, другие ёлки, и не ёлки они, а ели. Там под ними растут розовые, словно пастила, гигрофоры, и ярко-красные гигроцибе, и зелёный мох нашпигован миценами как булка изюмом. В лесах ручьи по колено, папоротники по пояс и выворотни выше головы.

Но суть-то в чём? Ведь этого мало, что тут сыро, а там грибы. Чем же это особенней болот и лесов Мещёры?

Задумалась. Если задавать вопрос именно так, то можно было бы ответить: нет в Мещёре таких громадных пустых пространств, вместо болотных ёлок ‒ пушистые болотные сосенки, да и леса тоже по большей части сосновые. В Мещёре сухие высокие вереи и мшары, кабаньи следы и песчаные дороги, бобровые плотины и магистральные каналы.

Получается скудновато: тут ‒ не там.

Всё не то. Надо, наверное, ещё пять раз пройти, но не хотелось бы, если честно…

А может, вернуться всё-таки к самому началу: дороге и горам? Ведь это пока единственные болота, за которыми были видны горы.

 

***

 

Чтобы исключить самомалейшую возможность опоздания на «Шапкину», в Печору мы поехали другим поездом: он прибывает около половины четвёртого. Катер же, как известно, отходит в шесть.

Так мы оказались на причале уже в четыре утра.

Вся огромная даль реки лежала под плотным туманом. Неподвижно стояла «Шапкина», виднелось ещё несколько катеров, но за ними уже ничего не было. Тихо, холодно и влажно. И луна на светлом небе.

 

 

 

К тому времени, когда сквозь туман проступило маленькое, как абрикос, солнце, мы успели попить чаю, позавтракать и ощутить уже некоторый неуют от речной свежести. Наконец, лязгнула дверь на «Шапкиной», что-то ровно загудело, и начались, очевидно, штатные утренние дела. Прошелестела одинокая машина. Остановилась где-то на границе видимости, из неё вылез человек и выгрузил лодку. Ещё несколько теней с берега прошли к катерам.

Очень хотелось, чтобы посадку начали уже в половине шестого. Мы подошли ближе к «Шапкиной» и принялись вокруг неё слоняться, всем своим видом показывая готовность вселиться в тёплое уютное гнездо корабля.

Но вот наступила и половина шестого, и без четверти, и уже шесть часов утра ‒ а реку не видно и в гнездо нас не пускают.

Только к половине седьмого дунул ветер, смахнул часть тумана, и капитан решил, что настало время принимать пассажиров. Всё, поход официально начался.

 

***

 

Из наблюдений на Печоре. Если сесть по левому борту и смотреть в окно, то до самого Аранца будет виден высокий берег с полосой леса наверху. Но есть одно место, где из-за леса поднимутся вдруг горы: далёкие, голубые, ‒ лишь немного темнее неба, и прекрасные. И есть полминуты-минута, когда горы будут казаться выше, чем на самом деле, ‒ втрое выше прибрежных деревьев.

Минута проходит, полоса гор уменьшается наполовину.

Наблюдала это дважды, в два разных года.

 

***

 

В Аранце катер встречало непривычно много местных, человек семь. Подошли низкорослые, словно подростки, люди с особенными чертами лица (коми?). Возможно, это они догнали нас на дороге от Аранца к болотине на каком-то своеобразном транспорте типа квадроцикла и минут пять молча ехали сзади. Потом развернулись и затарахтели обратно. Мы тогда подумали, не приглядываясь, что это дети развлекаются. В любом случае, такой эскорт тоже был необычен.

(Уже дома я узнала о ряде аранецких событий, которые могли бы, кажется, объяснить подобные вещи. Но о них в своё время).

Давно не видела здесь лошадей:

 

 

Болотина ‒ неоднократно описанная бессмысленная закорючка на пути от деревни к Вёртному. При её преодолении постоянно что-нибудь заливаешь. Сам Вёртный доставляет хлопот меньше, чем эта злая чихуа закорючка.

Поэтому мы были приятно удивлены, когда, подойдя к месту брода, увидели солнечную рябь на торфянистом дне водотока. Сквозь прозрачную воду было видно дно! А справа был сооружён почти сплошной настил из берёзовых жердей. Воодушевившись и презрев сапоги, осторожно прошли в ботинках ‒ событие невероятное!

Не успели отойти от брода, как со стороны деревни снова послышался звук мотора. Через минуту показался квадроцикл с двумя людьми и решительно въехал на настил. Мы остановились посмотреть. Поворочавшись в сфагново-берёзовой каше, квадроцикл без потерь выбрался на твёрдый берег. Экипаж задержался, чтобы задать традиционный вопрос «Откуда вы?».

В ходе краткого разговора выяснилось, что человек, чем-то похожий на Михаила Кречмара, из Спас-Коми. Сказал, что тропа по правому берегу Вёртного сейчас расчищена («северный» вариант) ‒ не потеряешь. Потом она где-то смыкается с тропой на Кушник. Ещё сказал, что последние пару лет начал чистить ту тропу, которой мы традиционно теперь ходим (т. е. «южный» вариант).

Но мы всё равно не поняли, какой тропой ходить всё-таки лучше.

«Вездеходные» следы ‒ тоже его, и за обход Тёмного торфяного Ужаса я на веки вечные благодарна.

В целом, большая и трудная работа, и не так часто выдаётся возможность узнать о тех, кто её делал. И хотя бы обычное «спасибо» сказать. Я вот не сказала, растерялась, теперь жалею.

(Только было задумалась, почему не называют дорог в честь людей, как тут же вспомнила целых два местных топонима ‒ Сибиряковский тракт и Тумановский тракт).

В общем, распрощались мы и пошли как шли, «южным» вариантом.

Вскоре показался Вёртный. По-моему, он немного углубил своё русло: вода поднималась выше колен (около 60-65 см). Но всё равно, брод никакой сложности не представлял. Доставать сапоги после триумфального преодоления Болотины не хотелось, поэтому перешли просто босиком.

Вёртный:

 

Отойдя от реки метров на сто, в сырой грязи обнаружили отпечатки медвежьих лап: крупные и поменьше. И это ‒ всего в четырёх километрах от деревни. Следы встречались в сырых местах ещё довольно долго.

 

 

Кстати, о сырости. Чтобы оценить всю нынешнюю прелестную сухость Аранецких болот, нужно было побывать на них в прошлом году. Каждый шаг тогда звучал как «бултых», и понижение, где отпечатались следы медведей, мы с трудом обходили по краю в сапогах.

Конечно, совсем сухими они сейчас не были, да и глупо такого ожидать, но ‒ назовём это так: уровень воды соответствовал ожидаемому, а значит, и запасы душевных сил расходовались намеченными порциями.

 

 

До притока Лёкъёля дошли всего за два перехода. Получилось это случайно: где-то на полпути в термосе закончилась вода. Довольно скоро встретился ручей, но руководитель сказал, что рядом должен быть ещё один, может, дойдём? И мы пошли. И всё шли, шли. И дошли, в конце концов, до притока Лёкъёля…

 

Приток Лёкъёля: 

 

Оставалось ещё около трёх часов до захода солнца: в Кушник уже не успевали, но успели к Глубокому Ёлю. На нём и встали.

 

Аранецкие болота:

 

 

 

 

 

Надо заметить, что первый день оказался на редкость удачным: во-первых, было ясно и тепло; во-вторых, относительно сухо; в-третьих, мошка хоть и вилась вокруг, но как-то бестолково, почти не кусая. Правда, пройти болота за два дня опять не получалось, но, может, за два с половиной удастся?

А ночью пошёл сильный дождь. Шёл долго. Прилетала птица, несколько раз кричала.

 

Утренние грибы (как всегда, мало что было бы определено, если бы не форум Грибы Средней Полосы):

-гигрофор (краcноватый H. erubescens?):

 

-кто-то из гипсизигусов:

 

-гигрофор чёрный (H. camarophyllus):

 

 

 

-строфария Хорнеманна:

 

 

Вышли поздновато. От дождя остались мокрые листья на мху. В Кушник пришли днём.

Кушник:

 

Прошли всего-то 8 км, но ходить уже как-то надоело. Засели в избе и принялись думать: дальше идти или остаться? Если просто посидеть так минут десять, то решение остаться считается принятым единогласно. Правило работает в сухих тёплых избах.

Кроме того, на столе в Кушнике лежало… яблоко! Большое гостеприимное яблоко! Как могли мы уйти?

(Отмечу, что Кушник подправили: окно пригнано плотно, щели заделаны, грибок несколько сократил занимаемую площадь (счистили, что могли, но тут надо обрабатывать спецсредствами). Однако нары и стены по углам всё равно сырые).

Следующим утром выходили, преисполненные решимости точно дойти до гор. И даже был добрый знак ‒ вполне терпимо обогнули Тёмный торфяной Ужас. Интересно, что тропа натоптана прямо через него, и если бы в прошлом году мы не заметили «вездеходные» следы, ведущие в обход к северу, то, наверное, и сами пошли бы напрямик. (То есть, так уже бывало: с тех пор болотная река и носит название Тёмный торфяной Ужас).

 

 

 

Хорошо видна г. Сабля:

 

Но, однако ж, до гор не дошли. Сначала задержались в окрестностях притока Залазной: там заболоченный лес особенно неприятен. Потом решили срезать изгиб тропы перед Гэрдъю по болоту, и в нём даже оказалась чья-то стёжка по редким меткам, но чем дальше уходили, тем меньше цепочка следов выглядела человеческой. В конце концов, она привела в беспорядочный прибрежный ивняк, а сам Гэрдъю здесь вообще был непереходимым. Пришлось возвращаться назад.

К этому времени я, по своему обыкновению, уже начала сильно отставать.

 

 

Крошечные, с ноготь, сыроежки:

 

Лисичка трубковидная (Cantharellus tubaeformis):

 

 

***

 

Тайна красного мха.

 

На сфагнумах лежали ягоды клюквы. Крошечных листьев почти совсем не было видно, и казалось, что клюква лежит сама по себе, самородная, фиолетовая от налёта. Привалы никогда не совпадали с месторождениями клюквы: она росла в слишком сырых местах. Сорвать её можно было только на ходу.

Один только раз мы сели в клюкву, на маленький сухой островок под ёлкой, который, в сущности, был просто двумя кочками. Пока руководитель смотрел в навигатор и пытался понять, куда мы пришли по сомнительным следам, я одной рукой вылущивала изо мха холодные твёрдые ягоды и складывала в другую руку. Когда набралась пригоршня, я высыпала всё разом в рот. С позиции послезнания можно отметить, что на этом хлипком фундаменте и покоилось, в основном, утверждение «мы ели ягоды в походе».

 

 

Как-то неожиданно возник вопрос: а где вставать? Нужны, если кратко, земля и вода. Мы отошли километра на два от Гэрдъю, и здесь уже начались самые приятные из аранецких болот: относительно сухие. Но эта же их черта теперь грозила лишить нас места ночёвки. Болота были недостаточно сухими, чтобы обеспечить твёрдую поверхность, и слишком сухими, чтобы обеспечить источник воды.

Надежда была на красные мхи. Ещё в прошлом году мы обнаружили, что в этих болотах встречаются своеобразные острова. Они могли быть совсем маленькими ‒ в две-три кочки (таким было, например, то клюквенное место), но чаще насчитывали с десяток квадратных метров, а в исключительных случаях составляли и целый остров. И всегда их отличал красный мох. Дело, конечно, не во мхе, а, видимо, в рельефе, подстилающих породах и почвах, но красные мхи почти в ста процентах случаев указывали на плотную сухую поверхность.

 

 

Такой остров мы и искали. И успели найти до заката. На острове росли редкие кривые деревья, Саблинский хребет был виден как на ладони, но ‒ отсутствовала вода. А чего мы, собственно, хотели от плотной сухой поверхности? Не желая так просто сдаваться, мы принялись искать ямы с водой. Сгодилась бы самая ничтожная: всех потребности ‒ четыре котелка воды.

И таковые ямы, к счастью, тоже были найдены! Точнее, это были узкие понижения между отдельными буграми, но воды в них скопилось достаточно, чтобы, хоть и с трудом, начерпать эти четыре котелка. Впрочем, пить без кипячения её было нельзя: при каждом движении со дна поднималась какая-то взвесь, а один раз в воде булькнула крохотная лягушка.

 

Там носки сны висят, ланфрен-ланфра, на всех ветвях, голубкааа...

 

Остров:

 

Не могу умолчать о чудесном красном грибе, найденном на этом острове. Посчитала его гигрофором, но что-то это такое, до сих пор не понятно:

 

Вечером снова прилетала какая-то птица и кричала что-то наподобие «ке-ке». Над горами поднялась луна, в палатке посветлело. Выходить в уральский мрак, полный медведей и лосеголовых демонов, было неуютно, но мне очень хотелось посмотреть на луну. Поэтому я всё-таки вылезла. Облака струились по луне, как тончайшие шёлковые ленты, и жёлтый свет заполнял небо позади хребта. Сам же Саблинский хребет оставался в тени, ещё только ожидая своего часа. Звёзд было мало. Неужели хорошая погода заканчивается?..

Отмечу, что этой ночью спать было исключительно жарко. В болотном ли микроклимате дело или в погоде, но, думается, можно было бы обойтись вообще без спальника.

 

***

 

 А утром лёгкая тревога по поводу погоды усилилась: небо затянула облачность. Берёзовый лист тихо стукнулся о стенку палатки и прошуршал вниз. Очень одинокий и очень осенний лист.

Мы покинули наш болотный остров. Предполагалось быстро пройти оставшуюся часть приятных болот, а там уже начнётся лес и подъём. Но не тут-то было. Впереди ждал лабиринт озёр.

Мы шли довольно далеко от северной опушки. В прошлом году мы не отходили от неё больше чем на двести метров, и идти было хорошо. Ну, какая разница, двести или четыреста метров?

Оказалось, разница есть. Во-первых, воды здесь запаслось ощутимо больше; во-вторых, минут через сорок показалось озеро. Это было длинное извилистое озеро с тёмной водой, берега которого, может быть, только на десяток сантиметров возвышались над окружающими мхами. Эти берега представляли собой ясно различимый валик шириной в среднем полметра, более плотный и сухой. Озеро покоилось как в оправе.

 

 

 

 

Обошли его по краю, но вскоре угодили в какую-то сеть мелких водоёмов. Замучавшись ходить зигзагами и зайдя, в конце концов, в тупик, мы поняли, что надо всё-таки возвращаться ближе к опушке. На спутниковой карте этот лабиринт хорошо виден: тёмные волнистые пятна, похожие на заросли ламинарии.

 

После болота тропа сделалась отчаянно знакомой ‒ поворот в лес, валежник и папоротники, красная метка указателя и ‒ вот оно, место прошлогодней стоянки! Где-то в дельфиниумах и хвощах лежат остатки костра, который горел в преддверии зимы… Мы не ушли тогда дальше, а теперь вот ‒ идём.

 

Опёнок осенний (A. borealis):

 

Тропа впереди гораздо лучше, мы ни разу её не потеряли до самого подъёма к 40-ка окладам. Я поднималась вверх, ручей тёк вниз, и думалось мне, а почему же в памяти этот подъём остался тяжёлым? Но потом всё встало на свои места: подъём заболотился, тропу размесили олени, и минут через десять я уже опять безнадёжно отстала.

40 окладов сгорели зимой, избы не было. Начали возводить новую, но на какой стадии находилось строительство, я представляла плохо. Каково же было моё удивление и радость, когда впереди ‒ наконец-то! ‒ показалась крыша. Изба была поставлена! Без окон и без двери, но главное ‒ стоял сруб!

 

Изба на месте 40-ка окладов:

 

А за избой уже были горы.