Дядюшка_Эдь все записи автора С утра Сергей занимался архиважным делом. Он страдал. Страдал оттого, что кончилась водка, оттого, что пиво тоже закончилось, мир был адски не справедлив к нему. Какой-то весьма не хороший человек помял левое крыло на его относительно новом «Амулете», и не важно, что этим человеком был сам Сергей – а причиной отстранено стоящее дерево. На Синей Леди порвалась струна и поменять ее никак не представлялось возможным, по причине еще более глубокого горя гитараста – на чехле заклинил замок, поэтому Маврин страдал пуще прежнего, сидя за столом и старательно держа за хвост меланхолию, превращающуюся в осязаемое черное облако над его головой.
Моя тонкая душевная организация не знала слова «бля, пиздец!». Вернее знала, но употребляла его в других ситуациях, и страдания Рыжего демона оставались непонятыми и хуже того – неразделенными.
- Фу!
- Сам ты «фу»!
Я взял в руки вентилятор и вытолкал сгустившееся было облако за окно.
- Сидишь тут, страдаешь, а если дождь пойдет? Потоп случиться? Как мы соседям это объясним?
- Оставь, Валера, я в печали…
- Он в печали! – я всплеснул руками, - а, между прочим, пиво оно само на седьмой этаж ножками не придет! И более того, я думаю, что придет только участковый, поинтересоваться, что это тут у нас за необъяснимые атмосферные явления творятся без санкционированного допуска.
Маврин тяжело вздохнул, я, пожав плечами, удалился. Во-первых, нужно было что-то есть, во-вторых, пиво оно само ножками не придет… а жалко, что у пива нет ножек…
По дороге к «Амстердаму» я встретил Ленку-драную коленку. Она улыбнулась мне нежно, аки василиск тушканчику и проплыла мимо… «ой-ой… не случилось бы чего» - подумалось мне. Однако «Амстердам» был уже недалеко, поэтому мой мозг занялся перевариванием более благоприятной информации – о еде.
- Сколько тебе говорить Валера, не Амстердам, а Универмаг! – раздалось над ухом, когда я был вблизи нужного посольства… «Черт, вечно я все путаю..» - подумалось мне.
В универмаге в отделе «Овощи» я встретил необыкновенно печального Манякина. Он сказал, что у него депрессия. Я был в шоке! Еще один! Что я с ними со всеми делать буду? Кто опять-таки работать будет? Безусловно, я-то смогу в крайнем случае пойти работать в какой-нибудь мюзикл, ну, например, если мои музыканты возьмут четыре стула и разом повесятся, но очень бы не хотелось!
Я все-таки привык быть звездой с большой такой буквы Зю!
Однако самое страшное виделось мне даже не в лишении меня хорошего и замечательного звездного статуса и, даже, ни в том, что пить я останусь один-одинешенек - горемычный, в случае группового удушения всех челнов группы имени меня, а в том, что жить я буду снова с Галей. И хуже того, с детьми. Кстати, у меня и внуки есть – моя надежда и опора. Наконец-то, кто-то отомстит моим детям! А так с Мавриком очень даже неплохо. Между прочим, хочу вам заметить, про нас ходили возмутительные слухи! Дескать, мы занимаемся с Рыжим непотребными делами! Мол у нас вообще полная цензура. И невдомек убогим, что лучше уж полная цензура, чем в голодный год замерзать одному под верблюжьим одеялом. А вы так не думаете?
Печальный Манякин, глядя на меня глазами полными надежды увязался следом. Как правило, надежда умирает последней. И это, наверное, самое главное. Итак магическим, не доступным для моего понимания образом, на пороге нашей квартиры оказались Манякин, Харьков и материализовавшийся «полковник».
Рыжий меланхолично размешивал кофе в чашке. Кофе был без сахара и очень черный. Такой же, как и его тоска.
- Привет, - сказал полковник, с трудом протискиваясь в дверь.
- Доброе утро, - отозвался Рыжий, - если оно, конечно, может быть добрым…
- Что делаешь? – осведомился Харек.
- Страдаю, - откликнулся Маврин.
- А… - многозначительно протянул басюг, - дело серьезное, не буду мешать.
И только Манякин мог понять неизбывную русскую тоску. Он устроился на табурете напротив Сергея, поглядел на него и моргнул. Маврин тоже моргнул. Они сидели и моргали. Над обоими сгустились тучи.
- Ну, вашу мать! – воскликнул я, - опять!
Теря принес пылесос, и мы убрали второе облако.
- Если так дальше пойдет, нас точно оштрафуют, - упрекнул я обоих. Однако те остались немы.
Харек извлек откуда-то холодное пиво. Выражение лиц Манякина и Маврина поменялись с безразлично-меланхоличных, на меланхолично-заинтересованные. Басюг потянулся за бутылочкой, но был бит ремнем по мягкому месту, ибо не фиг лезть наперед батьки. Хорь откатился под стол и там затих, меж тем Маня задумчиво и печально, знамо дело медленно, и с расстановкой откупорил бутылочку и сделал первый животворящий глоток. Его примеру незамедлительно последовали два Сергея, я же в знак солидарности с Хорьком и возможной слежкой фанатов – воздержался.
А то, про меня знаете что рассказывают? Что де, я пьяный в тряпку (заметьте даже не в сопель!) даю автографы фанатам у себя в подъезде, пою «Ой то ни вечор, то ни вечор», чем ужасно бешу соседей, поскольку самое плохое, что ты можешь сделать для ближнего своего – это прославиться.
Разговоры начались задушевные, про значит, самое больное, про самое дорогое, что только есть на этом свете – про баб-с. И чем больше ячменного напитка убывало в луженых глотках, тем больше и азартнее разгорались глаза присутствующих, а беседа все более походила на «диалоги о рыбалке», где каждый бахвалящийся руками показывал размеры… ну в общем, разные размеры показывал.
Леша заскучал, мне тем более сделалось тоскливо. Ведь мы не могли проникнуться духом триединства двух Сергеев и одного Саши, который постоянно загадывал желание, я подозреваю, что одно и то же.
Мы переместились в зал поближе к неоновому огню телевизора. Тут-то в форточку и задуло Ленку-рваную коленку.
- Лена, - удивился я, - ты такая шикарная женщина, с претензией на хороший вкус (или выкус… но это детали…), а все ходишь в рваных джинсах. Тебе ни стыдно?
Лена искривилась в гримасе, которая должна была обозначать улыбку.
- Так модно, ничего ты не понимаешь…
Наверняка про себя она додумала, что-то вроде «старый хрыч», но вслух ничего не сказала. Не то, чтобы она была очень воспитанной… однако дурой тоже не была.
Следом за Ленкой-рваной коленкой в форточку просочилась Кини.
- Обана… девоньки, у нас тут мальчишник, - во время спохватился Хорек устанавливая вентилятор.
- Неееееееееееееееееееееттт! – послышалось отдаленное.
- Это потому, что кто-то слишком часто думает о калориях, - глубокомысленно заключил я, и запер форточку на кодовый замок, а то мало ли еще какая нечисть залетит ненароком? Тут ведь чеснока на всех не напасешси!
- Да, - согласился Хорь.

Мы смотрели спортивные передачи и мыльные оперы. Плакали и боялись, боялись и плакали. Больше всего страшно было, кода нашей сборной таки удавалось забить кому-нибудь что-нибудь куда-нибудь, потому что сердце любого русского подсказывало, что отвечать придется всей стране, причем по полной программе.
Ну а слезы, с кулак величиной стекали бурными потоками из ясных раскосых глаз Харькова в тот момент, когда очередная домохозяйка не дожидалась домой с войны, как вариант – из амнезии, своего Хулио.
- Ведь это не правда? – поднимал он на меня свои карие очи.
- Конечно не правда!
Нет, ну в самом деле, нельзя же так обращаться с бедным животным! Это произвол! Поэтому телевизор был решительно выключен моей дланью, и мы снова направились на кухню, где целых два Сергея и всего один Саша изучали нижние слои астрала.
- Ты знаешь, - говорил Рыжий, - моя тоска такая черная, что наверное, чернее самой ночи…
- Да… - вздыхал Манякин… знаю… я ее вижу…
По комнате вились небольшие торнадо грусти и печали.
«Черт!» - подумал я.
«А вот и нет!» - подумал чёрт.
Из одного торнадо выпрыгнула Маргарита.
«Баста карапузики, кончилися танцы… ».
- Выели мне мозг кофейной ложкой! – громко сказала она.
Сосредоточенно грустившие и выпивающие музыканты подняли на нее глаза…
- Э? – спросил Теря…
- М..Марг..гарит..та Ан..тольна… а… что эт..о вы тут делаете?
- Пиво, без водки – деньги на ветер! - сурово заключила она, устраиваясь за «накрытой поляной» рядом со своими питомцами. – Эх вы, - начала она, - колушата непутевые, напились, так мало того – без меня! Развели тут несанкционированные атмосферные явления, так, что меня в них засосало, нет бы музыку писать, так нет ведь!
- Да.. мы… мы… как раз собирались…
- Собирались они! Вижу я, как вы собирались, могли бы и пригласить, а то воронка-воронка… что б вам хорошо жилось! Дай бог добра здоровичка… - и сказал она это так, что даже у Хоря на ногах волосы зашевелились, я сам видел, честное квиномаврское!
- М..м..аргаритта… Ан…тольна… да мы че… мы ни че!
- Не вижу, примуса.. – огрызнулась она, залпом выпивая полбутылки «Клинского» - так-то лучше. Что ж, бедной женщине никто и стула не предложит, и цветов не подарит? – риторически поинтересовалась она, два Сергея и один Александр посыпались на пол, а мы с Лешей продолжали наблюдать из стратегически важного места – из-за холодильника.
- Так-то лучше. Что за неуважение к старшим!
- Да.. .м…мы… да м…мы…
- Вижу… что дамы… Так, стало быть, теперь я вас воспитывать буду…
- Не надо! – пискнул Рыжий.
- А тебе, в первую очередь… а ну иди сюда, пороть буду! Снимай ремень… снимай тебе говорят! И штаны тоже…

Вспышка молнии озарила нашу скромную обитель. Это напоминало потерю памяти из фильма «Люди в черном», потому, как о том, в чем выражалось наказание Маврина - никто из нас ничего рассказать бы не сумел. Однако секундой позже взгляд у него был виновато - пристыженный, а вот взгляд Марги свидетельствовал о глубоком удовлетворении проделанной работой, что понятное дело, не внушало нам особенного оптимизма.
- Будете себя плохо вести - накажу, - погрозила она пальцем в пространство, - и чтобы никаких страданий. Ты понял меня, Сережа?
Тот рассеяно кивнул головой, мол понял-понял… еще бы не понял… теперь точно неделю сесть не сможет, а мне жаловаться будет… ну Маргарита Анатольевна у вас и методы…
Наше обыкновенное утро плавно перетекало в вечер. Марго трепалась с Маней за жизнь, сидя у полковника на коленках (попробуй ей возрази). Мы с Хорем жевали сушки, и внимали разговору, вынимая из него редкие умные мысли. Маврик спокойно стоял с бутылочкой чего-то-там в руках и мило улыбался.