з а в т р а к

      н а

      т р а в е

            я стоял на остановке автобуса и ждал, когда появится она. Ее не было минут пятнадцать, и я уже несколько раз решал, что она не придет, раздумает со мной ехать загород. Конечно, ветерок дул, как всегда в таких случаях, когда ждешь, и гонял бумажку по площади за остановкой.

          Площадь-то была не настоящая, асфальта не было, булыжники торчали все время, через каждые пять метров, асфальт был только по краю, и то только со стороны Горисполкома. И люди, и проходившие машины,  и площадь - на меня нагоняли тоску, так как они говорили как будто: вот мы есть... - и я понимал: а вот ее-то нет. Нет и нет.

          Наконец, она пришла, и опять начались ожидание того автобуса, который шел загород. Она мне чего-то говорила, но как она мне ни нравилась и, хотя я с ней танцевал как-то - слушать ее было тягостно, а почему не известно, может быть, я стеснялся ей в глаза смотреть, а без этого слушать невозможно. Или не знал, какие реплики и замечания сказать, как это обычно бывает у людей. А все мои реплики годились только для школьной перемены, а со мной уже была сама она -  жизнь... женщина... судьба... не знаю, как сказать.

          Наконец автобус пришел, и нам повезло, мы сели вместе на одно сиденье у окошка. Но она опять начала рассказывать чего-то, а я смотрел в окно и очень жалел, что оно вообще существует на свете и жалел, что голова у мужчины вообще в эту сторону  умеет поворачиваться - и вид кустарников придорожных, и дома, и канавы, вместо того чтобы меня радовать, раздражал и я только логически соображал, что едем мы все-таки загород, но мучительно представлял окно, забитым фанерой, и что я поворачиваюсь к ней и спокойно и естественно слушаю ее рассказ, да и сам, шутя, рассказываю чего-нибудь.

          Наконец она замолчала, и я замолчал. А вокруг все говорили оживленно и самым естественным тоном, хотя и ужаснейшую чепуху, глупости, мелочи какие-то, но так жизнерадостно, как будто возвращались с какой-нибудь волшебной ярмарки, где раздавали волшебных слонов и обезьян, и не поделиться с друг другом было невозможно.

          Наконец мы приехали, автобус развернулся, и открылись двери, и все стали выходить, и вышли мы. Поскольку нам надо было идти куда-то от людей (наверно), я не знал, как об этом сказать, и стал смотреть чрезвычайно внимательно на землю, как будто искал 20 копеек.

-Куда же ты пойдешь рисовать?  - сказала она, и ты что море будешь рисовать или берег?

-Вон туда, - сказал я, - я море буду рисовать.

          После этой фразы рисовать мне сразу расхотелось и этюдник, который мне уже сразу начал мешать, как только мы сошли с автобуса, теперь стал ужасно жестким, с ужасно твердыми углами, а краски надо было дома оставить, подумал я, хватило бы и того, что выдавлено на палитре.

          В эту минуту я готов был и заплакать и укусить кого-нибудь, или ударить, если только меня кто-нибудь тронул бы за плечо или за руку.

          Но как только она сдвинулась с места, я повеселел.

-А здесь хорошо, - сказал я, - море и еще вон там озеро.

-Какое озеро? - спросила она, я посмотрел на нее и обратил внимание на то, что она шла в  белом платье, а сумку свою беспечно перебросила через плечо.

-Здесь есть озеро, которое впадает в море, их соединяет река метров сто - сто пятьдесят. И еще там есть белые маки. Между  морем и  озером.

          И опять она замолчала, и я замолчал, а маки все не начинались, а что бы еще такое сказать я не знал.

-Это здесь близко, - сказал я. После этого мы молча шли, и  было слышно, как шипит песок у нее под ногами и у меня. Меня раздражало и то и другое. Мы обогнули поле высокой полыни, прошли мимо огромных бетонных плит, взгляд все время натыкался на вещи неприятные: ржавую  кровать, помойное ведро, огрызки веника, старые доски с рваными краями - все это равномерно попадалось на глаза между каменными плитами, около них или в щелях, а иногда и справой стороны - в траве.

          Наконец показалось и озеро,  оно было не так красиво, как я расписал или помнил сам, и реки не было видно.

-Если дальше еще пройти, то мы реку увидим, через которую озеро в море идет, - сказал я печально. А она сказала вполне жизнерадостно:

-Как интересно, я и не знала, что тут озеро!

          Наконец мы и к озеру подошли и увидели реку, что впадала в море,  и она закричала:

-Давай здесь остановимся, здесь очень хорошо!

-Хорошо, - сказал я.

          Я стал распаковывать этюдник, возился с его ножками, чтобы их расставить, и он все время становился криво. Это заняло у меня много времени. Она тоже что-то делала, расстелила тряпку и разложила на ней газетные свертки, я смотрел на них с любопытством, и знал, что в них наверно что-нибудь съедобное, но что я не знал...        впрочем, свертков никаких не было, как и не было никакой тряпки, да и этюдника: дело в том, что поездка наша так и не состоялась с ней.  Насколько я помню, я предложил поехать, вернее не так, я сказал, что собираюсь поехать, а она предложила поехать вместе, но больше я ее никогда не видел.

    смотреть фильм