Не_ручная все записи автора

И ярче краски у слепца

На вопрос, что он дает людям своим творчеством, слепой словенский фотограф Эвген Бавчар отвечает: «Свет, который создаю, он для того, чтобы провести вас, зрителей, по темным коридорам своей души, постоянно открывая самые заветные ее уголки». А на вопрос, не обучает ли он своему мастерству слепых детей, говорит, что во Франции - нет. Однако один из чешских коллег, следуя его примеру, делает это и уже несколько таких детей сейчас успешно занимаются фотографией...

ЭВГЕН БАВЧАР

Полностью слепой, всемирно известный фотомастер Евгений Бавчар родился в Словении в 1946 году. Рос мальчик любознательным и в игры играл соответствующие: мины, детонаторы, другие военные штучки. Одна из таких «штучек» и лишила зрения 11-летнего Женю... Дитя послевоенного времени, несовершеннолетний инвалид, находит в себе душевные силы, чтобы доказать - он не хуже других. Именно тогда, в начале 60-х годов в Центре для слепых детей в Любляне, а потом и в лицее, делает первые свои фотоснимки. Судьба забрасывает его в Париж, где в 1981 году он получает французское гражданство и становится стипендиатом французского правительства. Первая официальная фотовыставка работ Евгения Бавчара состоялась в 1987 году и сразу привлекла внимание публики. После этого он экспонируется во многих странах мира: Австрии, Италии, Германии, Швейцарии, Испании, Бразилии. Начинают выходить его фотоальбомы, а потом книги - слепой фотограф становится еще и писателем, доктором философии, увлекается творчеством Оноре де Бальзака. В июле 1999 мастер посетил Украину. В столичном Французском культурном центре прошла его фотовыставка, посвященная 200-летию со дня рождения Бальзака. Фотовыставку открыл сам автор.
Все 20 художественных снимков сняты исключительно ночью при специальном освещении в Музее Бальзака в Париже и в замке Саше (поблизости от Тура), где жил и творил великий писатель. Кроме того, Евгений Бавчар ознакомился с бальзаковскими местами в Украине, посетив Верховню на Житомирщине и запечатлел на фотопленке имение возлюбленной прославленного французского писателя Бальзака – Эвелины Ганской.
Учёба Эвгена Бавчара, цель кото рой — жить без зрения, началась в Словении, в лицее для слепых городе Любляна. Это была жизнь, напол ненная звуками, запахами и невидимой геометрией. По окончании Эвген Бавчар самостоятельно уезжает в Париж, где в 1976 году, прослушав курс лекций по философии в Сорбонне, защищает докторскую диссертацию на тему «Эстетика Теодора Адорно и Эрнеста Блоха».

Найдёшь и у пророка слово,
Но лучше слово - у немого,
И ярче краски у слепца:
Когда отыскан угол зренья,
И ты при вспышке озаренья
Собой угадан до конца.
Арсений Тарковский

Беседовать с ним коротко невозможно — он захватывает вас энтузиаз мом и увлекает своими рассуждениями. Вы забываете, что перед вами слепой че ловек, и видите философа, писателя, опубликовавшего не одну книгу, и фото графа. Но кого в нем больше?

«Стараясь соединить в себе три измерения, я прежде хочу оставаться самим собой. Я тот, кем являюсь. Я видящий слепой, и в этом контексте я — философ, писатель и фотограф. Называя себя философом, я подразумеваю, что меня влечет мысль о мироздании. Я стараюсь самостоятельно, в меру своих скромных возможностей, самым естественным путем постичь мир и описать его светом, так как, будучи фотографом, я, разумеется, работаю со светом. Как писатель я стараюсь выразить то, что под силу словам... глаголам. Я связываю воедино глагол и изображение в своем миропонимании и самовыражении. Эти два аспекта непроизвольно дополняют друг друга. Я занимаюсь осмыслением изображения. В значительной мере я вынужден прибегать к его осмыслению, поскольку мы живем в мире изображения. Одновременно я не слишком задумываюсь об этом в момент, когда я сам создаю изображение, следуя своей собственной интуиции, где я не должен заниматься теорией, потому что являюсь в полной мере изобретателем».
Его душа и на Западе, и на Востоке. Будучи по происхождению словенцем и любя Словению как единственную страну, которую он видел — «она дала мне свет» — Эвген Бавчар, живя в Париже, ощущает себя прежде всего человеком Центральной Европы, в синтезе культур и изображения, так как в лингвистическом и культурном плане Словения находится на стыке Запада и Востока. «Я обожаю западноевропейскую культуру, равно как и культуру Восточной Европы и, в частности, русскую литературу. Одна моя подруга часто читает мне по-русски, и при медлен" ном прочтении текста я понимаю. Я стараюсь ощущать в себе связь двух культур так же, как я ощущаю связь ночи и дня, все разнообразие существующих в мире противоречий».
Недавно он начал работать над циклом «Все дети». «Ребенок приходит в мир из темноты и свое восприятие начинает с различения света и мрака. Я не очень хорошо помню это состояние, как оно воспринималось в детстве. Но когда я обнаружил цвета, узнал их названия: красный, голубой, желтый, — тогда начал «собирать» изображения. Затем, уже несколько позднее, будучи крайне любопытным, я хотел наблюдать мир, узнать о нем как можно больше и, полагаю, был едва ли не самым любопытствующим. У меня был «зверский» аппетит на изображение, я чувствовал себя кем-то, кто может взять необычайно много, но не хватает рук, корзин, грузовиков, вагонов, чтобы все это привезти в мир темноты. Я испытывал особую жажду. Я так много хотел взять для себя из этого мира... и иногда сожалею, что не смог унести больше».

ЦВЕТ

«Я видел цвета, только когда был маленьким, и с тех пор я раскрашиваю мир. У меня в руках палитра основных красок, которую я взял с собой из своей родной страны вместе с воспоминаниями о людях, о траве, деревьях, солнце, небе. Это моя волшебная палитра. Для меня цвет — это материнство мира. Цвет также — эротический аспект восприятия мира, аспект мира живого. Мир без цвета не мог бы существовать. Моим, пожалуй, самым любимым стал голубой — цвет лазури и еще красный. Красный и желтый ушли от меня позже всех остальных цветов. Последнее, что мне удалось увидеть, была юбка подошедшей ко мне девочки — она была ярко-красной. И этот цвет стал моим самым последним воспоминанием... Но у меня много и других красок. Цвет для меня становится одной из форм внутреннего видения. Я вижу сны не только черно-белые, но и в цвете, и стараюсь увидеть в своих внутренних видениях как можно больше красок, так чтобы мир не представлялся мне монохромным или одноцветным. Нужно всегда стремиться наполнить мир красками».
Учителей фотографии у него не было, поскольку преподавание фотографии как таковое практически отсутствует, тем более — школы для слепых фотографов. Пользоваться фотоаппаратом он научился с помощью друзей. «Изображение, которое я навсегда запомнил и которое стало едва ли не самой прекрасной картиной жизни в моей памяти, — это долина моего родного края, г де ветер поет ей колыбельную, укачивает, треплет шевелюру деревьев, беспокоит лица случайных путников на дороге, вносит сумятицу в определенный порядок на земле — в ее организованное пространство. Но сколь чудесна эта сумятица, этот беспорядок, магия, волшебство, очарование! Для меня это крайне существенно, я очень люблю мир в беспорядке, запутанный, не похожий на большое тихое кладбище. Именно таким представляется мне «порог» рая, та самая картина долины моего детства, подчиненная ветру...»
По собственному признанию, Эвген Бавчар не владеет техникой фотографии в совершенстве. Присутствие человека он определяет на слух, осязает расстояние, пространство, просит описать ему «контакты» с пленки, чтобы знать, соответствуют ли кадры его внутреннему ощущению. «Для каждой фотографии я стараюсь создать мысленно свой образ, который стремлюсь реализовать, проверяю взглядом других людей, дающих мне свое описание им увиденного — насколько это соответствует тому образу, изображению, которое я хотел дать. Думаю, если бы художник мог быть абсолютным в создании своих образов или исключительным в техническом отношении, искусство бы умерло».
О нем вполне можно говорить как об основателе нового жанра фотографии, так как он работает не столько светом, сколько тенью. В его ню видят сходство с работами Гойи. Игру света и тени кто-то воспринимает как сновидения. «Мои работы существуют через восприятие другими. Они становятся для меня своего рода способом общения с окружающими меня людьми. Таким образом, я не просто делаю фотографию, я показываю ее другим. Я думаю, нет людей, которые не видят. Есть люди, которые по-иному смотрят на мир. Я не думаю, что слепой от рождения ничего не видит. У него просто есть свои образы, он видит и смотрит по-своему. Может быть, экспрессия и выразительность в моей фотографии объясняется тем, что она идет от моего внутреннего ощущения. Даже те снимки, где я просто откликаюсь на какие-то характерные шумы и звуки улицы, либо на определенные голоса людей, при всей степени случайности все же являются отражением моего внутреннего состояния».
«Все возникает вследствие моих размышлений. Темы могут быть спровоцированы внешним миром, поездками. Существуют такие грода, которые меня влекут к себе — Женева, Неаполь, Вена. Иногда я встречаю человека, чья манера поведения, место в пространстве и наконец его глубинная сущность вызывают мой особый интерес к нему, в результате чего я непременно должен сделать его портрет. Портрет Ханны Шигулы я делал с особыми чувствами к ней, так как перед собой видел необыкновенно мудрую женщину-«сову», актрису, наделенную особой творческой интуицией, глубокой мудростью подсознания. Эта женщина хорошо понимает невидимый мир. Именно поэтому ей удается быть столь органичной в фильмах Фасбиндера. В моем восприятии ее внутренняя мудрость поднимается до высот древнегреческой трагедии, символом которой стала «Сова Минервы». Именно эти чувства я стремился передать в ее портрете. Однажды я делал портрет молодой девушки-музыканта. Ее игра на арфе придавала ей нечто ангельское. Незаметно для нее самой, уже в момент съемки я поставил рядом с ней изображение ангела. Ведь именно ангела я почувствовал в звуках музыки, которая рождалась на струнах ее арфы от ее «осязательного» прикосновения к ним, и в той телесной нежности к своему инструменту».
В его доме много зеркал. Они и в его работах. Для него зеркало — это иллюзия, саркофаг Нарцисса, его могила. Нарцисс нашел смерть в своем зеркальном отражении. «Я себя мертвым не чувствую, — говорит Эвген. — Я живой. Может, самым трагическим моментом в жизни человека и становится позиция, когда он воспринимает свое «я» в абсолюте как главное действующее лицо, как основную данность в этой жизни. Зеркало представляется мне ненужным предметом. Именно поэтому у меня так много кругом зеркал. Я даже ношу зеркало в своей петлице для того, чтобы отвечать женщинам, которые постоянно спрашивают меня: хороши ли они собой. Чтобы их не огорчать, я предлагаю им посмотреть на себя в мое зеркальце, поскольку никогда не могу дать быстрый и прямой ответ. Иногда моим ответом становится фотография, иногда я отвечаю поэмой, текстом. Зеркало для меня также и место сосредоточения света.
Оно раздвигает границы моего жилища, оно удлиняется, стремясь к бесконечности, открывая передо мной новые ощущения в видениях. Оно — это нечто, что напоминает мне о бренной стороне нашей жизни, о нашей смертности. Когда смотришь в зеркало, то начинаешь понимать, что и ты однажды умрешь. Как хорошо об этом у одного русского писателя. Будучи в театре, он увидел в зеркале лицо женщины и понял, что однажды ему придется умереть. Зеркало — это нечто фатальное, это не просто предмет быта, это вопрос: откуда мы пришли и куда мы уйдем?! Я сам задаю этот вопрос своим зеркалам, часто расколотым, с трещинами или уже потускневшим.
У меня ведь в детстве тоже было свое «зеркальце нарцисса», которое разбилось, а девочки, которые, увы, далеко не всегда были ко мне добры, от меня скрывали мою красоту, мне пришлось заново собирать и склеивать зеркало, чтобы узнать правду о себе, но я до сих не закончил эту долгую и трудную для себя работу...»