cherdaha (tematic_literature) все записи автора
Диане Арбениной и всем "снайперам по жизни" посвящается... Она никогда не любила группу «Тату», хоть многие и считают этих сладких поп-гёрл символом однополой любви. Она постоянно слушала перегруженные символикой песни «Ночных снайперов» и других молодых исполнителей, которым я предпочитала старую добрую классику типа «Наутилуса». Её любимыми цветами были черный и серебристый, а не розовый. Она не носила на шее подвеску в виде заточенной с двух сторон секиры – зачем? Любые стереотипы она презирала. Я раньше тоже ненавидела шаблонность, банальность… До тех пор, пока не встретила человека, намного более сложного, чем я. Человека, рядом с которым банальной стала я сама. Этим человеком – настолько непохожим на всех, кого я когда-либо знала и кого, может быть, узнаю,- была Она…Наше знакомство могло бы показаться абсолютно обычным, если бы оно не перевернуло всю мою жизнь. Моя биография разделилась на периоды «ДО» и «ПОСЛЕ». Причем, «ДО» я уже почти не помню – как теорему по геометрии, которую рассказала и забыла, потому что больше она никогда не пригодится.Был пасмурный, ветреный апрельский вечер. Я отнесла в редакцию какое-то очередное интервью и решила прогуляться, несмотря на «штормовую» погоду. Ветер был такой сильный, что, казалось, выдует из глаз контактные линзы. Я посильнее замоталась длинным белым шарфом, спрятала руки в карманы короткой кожаной куртки и пошла на набережную. В этом шарфе я напоминала себе поэта-символиста серебряного века. Такая же экстравагантная, задумчивая и погруженная в себя. Навстречу мне изредка попадались замерзшие прохожие, но по мере моего приближения к цели их становилось все меньше и меньше. То ли время было такое, что все уже попрятались по квартирам и, отдыхая от трудного дня, коротали время перед «ящиками», то ли погода была совсем не прогулочная… Город, казалось, опустел. И эта непривычная пустота улиц, пронизывающий до костей ветер и низкие темно-серые тучи создавали гнетущее впечатление. Все было каким-то нереальным, как в компьютерной игре. Матрица…Когда я, наконец-то, добрела до набережной, уже совсем стемнело. Но, что удивительно, небо расчистилось, и взошла огромная яркая луна. Я стояла у гранитного парапета и как зачарованная смотрела на её серебристый диск. Ветер был уже не таким сильным, но от воды веяло прохладой. Домой идти не хотелось, ведь там все равно никто, как всегда, не ждал. Я смотрела на луну и, почему-то, представляла себе, как кто-то с другой планеты смотрит сейчас на Землю. Точно так же, как я, стоит на набережной и смотрит… А Земля отражается в воде. Только она не серебристая, а голубая…- Ты тоже любишь смотреть на луну?Я резко повернулась и встретилась взглядом с Её глазами. Они до сих пор остались в моей памяти как стоп-кадр. Огромные темные глаза… Я разглядела их даже при лунном свете. Тогда они показались мне черными, но потом, при свете, я поняла, что они не черные, а темно-серые, даже темнее, чем мокрый асфальт. Она всегда подводила их черным карандашом, от чего они казались еще больше…Но это я узнала потом. А в тот момент я стояла, не в силах произнести ни слова, и просто смотрела… Как на луну… Она же, ничуть не удивляясь, продолжила:- Я часто прихожу сюда. Особенно, когда мне грустно… Тебе ведь тоже грустно?Я, чувствуя себя полной идиоткой и все еще не отводя взгляда, прошептала:- Да… И мы, не сговариваясь, пошли вдоль набережной. Молча, не спрашивая друг у друга ни имени, ничего… Вновь поднялся ветер, но я его уже не замечала. Тяжесть, которая давила на меня в последнее время, куда-то исчезла. Мне стало легко, как будто я вышла из душного прокуренного помещения на свежий воздух. А Она шла со мною рядом, мягко ступая черными кроссовками, темная и изящная – как тень… Она приходила ко мне всегда по вечерам, когда на город опускались сумерки и очертания предметов делались нечеткими. Приходила без предупреждения, без звонка… Хотя Она, скорее всего, даже телефона моего не знала. Мы с самого начала как будто заключили неписаный договор: ни о чем друг друга не спрашивать. Если хочешь о чем-то рассказать – пожалуйста, только не задавай вопросов. Но рассказывала чаще всего я, а Она сидела напротив меня на диване, обхватив руками колени, и смотрела своими невероятными глазами. Я не знала о Ней почти ничего: откуда она, чем занимается, какие у неё цели и стремления… Ни Её прошлого, ни настоящего, ни планов на будущее. Знала только, что Она поет в какой-то группе, время от времени выступает в клубах... Иногда Она приходила с гитарой и весь вечер пела. У Неё даже гитара была черной! Я первый раз в жизни видела черную акустическую гитару. Мы садились на пол, зажигали свечи, и тишину моей маленькой квартиры нарушал Её низкий приглушенный голос. Если закрыть глаза, можно было бы подумать, что играет диск с акустическим концертом «Ночных снайперов» - настолько похожи были Её интонации и тембр на Диану Арбенину. Но я не закрывала глаза, а сидела и смотрела на Её профиль и на маленькую, но сильную руку, зажимавшую аккорды на грифе. Все это было так гармонично: романтический полумрак, шум дождя за окном и Она – такая необыкновенная, неземная - на расстоянии вытянутой руки от меня… Уходила Она рано утром, еще до того как мой противный пронзительный будильник сбрасывал меня с дивана. Я всегда удивлялась, как Ей удается делать все настолько бесшумно, что даже стука входной двери я не слышала. Хотя это не удивительно: меня ничего не могло разбудить, кроме этого несчастного будильника, которым мне каждое утро хотелось запустить в стену. Самым ужасным для меня было – просыпаться одной. В первую секунду пробуждения меня пронзала мысль, что мне все это просто приснилось: и встреча на набережной, и Её черная гитара... Но подушка, все еще сохранившая легкий аромат ночного дождя (такие у неё были духи), и диск «Ночных снайперов», который Она иногда забывала на полочке около музыкального центра, возвращали меня к действительности. И я, жалея, что вообще проснулась, и мечтая о том, чтобы вновь наступил вечер и пришла Она, тащилась в ванную…Однажды, в один из таких вечеров, мы сидели и слушали «Ночных снайперов», которых я к тому моменту даже немного полюбила. За окном лил дождь. Я зажгла свечи, потому что мы обе не любили яркого освещения, и закуталась в пушистый плед. Было необычайно уютно. Она сидела, скрестив ноги по-турецки, в большом ассиметричном кресле апельсинового цвета (помнится, я купила его на европейской выставке - последнее достижение дизайна) и читала какой-то музыкальный журнал. В черной футболке и черных джинсах Она смотрелась на оранжевом фоне очень живописно. Мне вдруг захотелось нарушить наш запрет на расспросы и узнать о Ней побольше - профессиональное любопытство, наверное, проснулось. И вот я рискнула. Первый вопрос, который я решила задать, был чудовищно банальным, но, тем не менее, он меня очень интересовал:- У тебя когда-нибудь был парень?Она подняла на меня свои огромные глаза, но в них не отразилось почти никаких эмоций: ни удивления, ни злости на то, что я устраиваю допрос. Правда, журнал она все-таки отложила в сторону.- Какое это имеет значение?Эта фраза мне не понравилась. Какая-то натянутая и вымученная, как из плохой мелодрамы. Так обычно говорят, когда случайно брошенная реплика задела за живое, но показывать это не хочется. - Значит, был… Ты не хочешь об этом говорить?Она решила ответить вопросом на вопрос:- У тебя ведь высшее образование, да? Какое, если не секрет?Я немного удивилась, но ответила:- Журфак. Но к чему ты это?- Видно. Задавать вопросы, кажется, вошло в привычку.- А тебе не нравится, когда тебе задают много вопросов?- Мне не нравится, когда мне лезут в душу, - ответила Она тем же спокойным тоном. – Но если тебе так уж интересно – спрашивай… Если это не слишком личное – отвечу.Задавать вопросы мне тут же расхотелось. Но профессиональные навыки взяли верх:- Так вот, я не случайно спросила про парня. Просто мне кажется, у тебя кто-то был… Может, ты даже была счастлива с ним. Но потом что-то произошло, и вы больше не встречались… Я угадала?На Её лице мелькнула тень насмешки:- Ты решила поиграть в психолога?Я расстроилась:- Ну зачем ты так? Просто мне хочется узнать о тебе хоть что-нибудь. Ведь сама ты никогда ничего не рассказываешь…Она быстрым жестом взъерошила свои короткие темные волосы и сжала виски руками:- Зачем тебе это надо? Неужели действительно интересно?Я кивнула.- Хорошо. Если интересно – я отвечу: да, у меня был парень. Но мы давно расстались, и с тех пор у меня никого не было…Мне казалось, Она добавит: «Кроме тебя», - но Она только сделала глоток из высокого стакана с «Колой» и замолчала. Я осторожно спросила:- И ты ничего теперь о нем не знаешь? Где он, что с ним стало?- Мне это совсем не интересно, - абсолютно без эмоций констатировала Она.- Почему? Ты не любила его?Она удивленно подняла четко очерченные брови:- Любила? Ты тоже веришь в эти глупости?Меня это шокировало:- Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что любовь – это глупость?Она пожала плечами:- Смотря что понимать под этим словом. Реально «любовь» в том розово-слюнявом виде, в котором все привыкли её понимать, не существует вообще. Хотя многие возводят её в культ и поклоняются ей как божеству. Разве не глупо? Такого нигилизма я от неё не ожидала.- Слушай, где-то я это уже слышала. Девушка, ваша фамилия случайно не Базарова? – пошутила я.Легкая улыбка тронула Её губы:- Ты угадала! «Отцы и дети» - это единственное произведение из школьной программы, которое меня зацепило.- Значит, ты не любишь… - я немного помедлила, потому что мне ужасно хотелось сказать «меня», - совсем никого?- Для кого-то отсутствие ненависти – это, по большому счету, уже любовь, - недобро усмехнулась Она и снова глотнула «Колы», как будто Её мучила жажда, как бывает во время особо важного разговора. – А ты никогда не задумывалась, что в принципе каждый человек – это самодостаточная личность? И по сути дела никто никому не друг и никто никому не враг. Нет ни любви, ни ненависти. Изначально всем людям глубоко фиолетово друг до друга… - Она говорила все это таким уверенным, не терпящим возражений тоном, как будто объясняла несмышленому дошкольнику, что Земля не плоская, а шарообразная.Но «дошкольник» понимать элементарные вещи не хотел. И настаивал на том, что у Земли есть край:- Но такого просто не может быть, чтобы всем было фиолетово! Зачем тогда живет человек? И зачем люди между собой общаются?- Да в общем-то, ни зачем. Просто так исторически сложилось. Так принято. И вот, то ли от нечего делать, то ли… не знаю, зачем… люди начинают создавать себе иллюзии, придумывать всякие условности, называя их громкими словами: «любовь», «ненависть», «дружба», «предательство»… И так далее. Просто забивают себе головы. И живут в этом иллюзорном мире искусственных страданий и радостей. А на самом деле никто никому не нужен. Но признаться в этом друг другу и даже себе они не хотят. И, наверное, уже не могут…- То есть ты имеешь в виду, что в принципе, отдельно взятой личности не нужны никакие контакты с окружающими? Она может существовать сама по себе? – уточнила я.- Именно так, - подтвердила Она.- Но ведь человек – существо социальное! Это я еще из школьного курса биологии помню, - возразила я. – Если бы люди не общались, никакого прогресса бы не было. До сих пор бы жили в пещерах, хотя может быть и не жили бы… И вообще… Это абсурд! Такое даже невозможно представить!- Да я же не говорю о том, что люди вообще не должны общаться! Каждый человек использует окружающих в своих корыстных целях – это естественно, как круговорот воды в природе. Но если бы все это признавали, жить было бы намного проще. А прикрывать свои корыстные стремления красивыми словами даже нечестно. Вот представь такую ситуацию: ты хочешь заняться сексом с конкретным человеком. Слабо тебе просто так ему сказать, что он тебя интересует только как сексуальный объект? Я замялась:- Ну…- Конечно, слабо! – отрезала Она. – Существует тысяча и одна условность. Ты будешь вешать ему на уши лапшу, говорить про всякую любовь-морковь… Хотя на самом деле все намного прозаичнее.- Хорошо, твою теорию я поняла, - вздохнула я. – Но у меня возник вопрос: меня ты тоже используешь в своих корыстных целях?Она уперлась взглядом в картину с изображением разломленного на половинки сочного граната, висевшую на стене за моей спиной, и задумалась. К этому моменту как раз закончился последний трек на диске. В комнате повисла напряженная тишина. Я пыталась прочитать по Её глазам, о чем Она думает, но это никак не получалось. Помню, точно с таким же замирающим сердцем я ждала результатов вступительных экзаменов…Наконец, Она оторвалась от картины и внимательно посмотрела мне в глаза. Потом поднялась с кресла, присела рядом со мной на диван, взяла мою руку в свои холодные маленькие ладошки и медленно, как будто подбирая слова, произнесла:- Вот тут-то вся моя стройная теория летит к чертям… До тебя мне не по фиг. Честно! – Она улыбнулась не язвительной, а светлой и открытой улыбкой, что бывало с Ней редко. – Ты особенная… Я раньше ни к кому так не относилась. Что-то странное со мной происходит в последнее время… Не знаю. Если тебе так больше нравится – можешь называть это любовью, но я не могу подобрать нужного слова… Она немного помолчала и процитировала «Ночных снайперов»:- Без тебя невозможно, невероятно, сложно быть внятной…Это был наш единственный разговор «по душам».Спустя несколько дней, меня отправили в срочную командировку в столицу. Со мной летел мой коллега Александр – ведущий рубрики «Светская тусовка» в нашем журнале. Этот человек вызывал у меня искреннее уважение, почти восхищение. Лет пять назад, когда я была еще зеленой девчонкой, я бы точно в него влюбилась. Он родился в каком-то маленьком городке на Дальнем Востоке. Окончив школу, рванул поступать не куда-нибудь, а в МГУ – на журфак. И ведь пробился! К двадцати пяти годам он сделал блестящую карьеру. Остается загадкой, почему его занесло в наш город. Даже в Москве таких классных журналистов можно пересчитать по пальцам. А уж в нашем городе ему не было равных. Его материалы – острые, ироничные, метко изображающие так называемое «высшее общество» - ценились везде. Любой редактор мог заплатить за его статью огромный гонорар. Сам Александр не был тусовщиком, хотя у него была типичная внешность представителя «золотой молодежи»: всегда в строгом стильном костюме, в узких очках, пахнущий шикарным парфюмом… На фоне остальной журналистской братии нашего города он выглядел почти иностранцем. Его даже называли все не Саша, а Алекс.Ко мне он относился очень трепетно, часто вел со мной задушевные беседы и старался «наставить на путь истинный». В общем, заменял мне старшего брата. Злые языки поговаривали, что у меня с ним давний роман, но мы стараемся этого не показывать. На самом же деле ничего кроме дружеского поцелуя в щеку между нами не было. Постоянной подруги у Алекса тоже не было, хотя женщины, естественно, падали перед ним штабелями. Мне он как-то раз признался, что ищет идеал, и при определенных обстоятельствах я могла бы ему соответствовать. Что это за обстоятельства, Алекс тактично промолчал. А я и не настаивала на подробностях. Все равно если я его и любила, то именно дружеской, даже братской любовью. По-другому даже и быть не могло.Мы с Алексом сидели в аэропорту. До нашего рейса оставалось около часа. Время было раннее, особенно для меня – если учесть, что спала я от силы часа два, потому что полночи провела на квартирнике у Женьки Колотова по прозвищу Кольт - лидера местной рок-группы. Я собиралась писать о нем материал и решила погрузиться в атмосферу, проникнуться «рокерским духом». В итоге вся «творческая вечеринка» свелась к обычной пьянке. Я в ней, конечно, не участвовала, поэтому наутро голова у меня болела не с похмелья, а от недосыпания. Алекс же, напротив, выглядел как всегда безупречно стильно: в черном пиджаке, при галстуке… У меня невольно мелькнула мысль: «Интересно, дома он тоже так ходит?» Но, тем не менее, безукоризненность его стиля меня нисколько не раздражала. В нем все было гармонично. А представить его в джинсах и футболке я просто не могла. Зато я замечательно уравновешивала его строгий прикид. На мне был растянутый, но очень теплый синий свитер и джинсы, тертые не дизайном, а временем. Короче говоря, что первое подвернулось под руку. В сумке у меня лежало что-то более приличное, но пойти переодеться было лень. Вообще двигаться не хотелось. Сил осталось только на то, чтобы поднять кружку с кофе, который я поглощала в огромном количестве. Но спать от него хотелось еще больше. Алекс сидел напротив и, потягивая через трубочку апельсиновый сок, сочувственно смотрел на меня.- Всю ночь где-то тусовалась? – спросил, наконец, он.- Ну… У Кольта квартирник был, а я о нем пишу… Вот и решила сходить, посмотреть, что да как.- Пили много? – с иронией в голосе поинтересовался Алекс.- Покажи мне рок-музыканта, который пьет мало! – с кислой улыбкой ответила я, и у меня тут же сжалось сердце: я вспомнила о Ней. При мне Она не пила ничего крепче пепси-колы. Да и без меня, наверное, тоже. Алкоголь абсолютно не вязался с её образом. – А почему ты спрашиваешь? Хочешь сказать, что у меня тоже не слишком цветущий вид?- Не говори глупостей! Я прекрасно знаю, что ты не пьешь. Просто устала, не выспалась… Я все понимаю.Он всегда меня понимал.- И как там пипл? Было что-нибудь интересное? - Да как тебе сказать… В общем-то все традиционно: песни, гитары, много народу и выпивки… Обычный квартирник. Зато с Кольтом по душам поговорила. Неплохой парень, оказывается. Сказал, что я – типичный рокер-романтик, и он удивляется, почему я не играю на гитаре. Представляешь? – усмехнулась я.- Он прав! В тебе, действительно, что-то такое есть… Ты не носишь косуху и бандану, не увешиваешь себя цепями, но у тебя такой мечтательный взгляд, что хочется сказать: «Девушка, где ваша гитара и палатка? Сейчас разожжем костер и будем петь всю ночь…» Ты в детстве в походы не ходила? - Слушай, правда! У меня была подруга, которая очень любила гитарную музыку и горы. Мы с ней часто в походы ходили по Уральским горам. Именно так, как ты говоришь – классические походы: гитара, костер, палатка… Но на гитаре я действительно не научилась играть. Как-то не получилось.- Ничего, какие твои годы, - улыбнулся Алекс. – А вообще к рок-музыке ты, как я понял, положительно относишься?- Конечно! У меня дома целое собрание сочинений «Наутилуса» - папа подарил свою коллекцию на окончание школы. Он даже, кажется, с каким-то музыкантом из «Нау» вместе учился… Только не помню, с каким. - Так получается, у тебя романтика просто в генах! – воскликнул Алекс. – И ты так тщательно это скрываешь…- Почему скрываю? – удивилась я. – Просто напоказ я никогда ничего не делаю… Разве чтобы быть романтиком, надо на каждом углу кричать: «Наутилус» - форевер!» и ходить по городу с палаткой за плечами? По-моему, это состояние души. И афишировать его совсем не обязательно.- Да… Странная ты девушка… - с какой-то непонятной интонацией сказал Алекс.- Хм… Как было у Грибоедова: «Я странен – а не странен кто ж?» - процитировала я.- Нет, правда. Мы с тобой достаточно давно общаемся, но я о тебе почти ничего не знаю…Я сразу подумала о Ней. Вот уж кто действительно загадочная и непонятная личность… Интересно, что бы Алекс сказал про Неё, если я для него «странная».- А я помню, какой ты была, когда я приехал, - продолжал он. – Внешне такая же, но характер у тебя очень изменился. Ты и раньше не была чересчур общительной, если это не касалось работы, но теперь… Как будто в твоей жизни случилась большая трагедия. Ты стала замкнутой, погруженной в себя. Какой-то надлом в тебе появился. Может быть, я могу тебе помочь? Ты же мне друг.- Не надо меня жалеть, - жестко произнесла я. И, пока он не успел ничего сказать в ответ, добавила: - Пойду, пожалуй, возьму еще кофе…«Почему люди не летают?» Непонятно, к чему мне вспомнилась эта цитата из пьесы Островского, над которой часто прикалываются в КВНах. Все-таки странная эта Катерина… Можно подумать, ей бы легче было, окажись она на борту какого-нибудь авиалайнера. В девятнадцатом веке их еще не изобрели... Может быть, поэтому у неё проснулась такая тоска по небу? Не знаю. Вот сейчас люди летают… И что, они счастливы от этого?Такие мысли посещали меня по дороге домой. Я сидела у иллюминатора, за которым было бесконечное голубое небо. Наверное, я никакой не романтик, несмотря на утверждение Кольта. Вместо ощущения свободы и вечности этот голубой цвет вызывал у меня в первую очередь ассоциации с коктейлем «Голубая массажистка», который очень любила одна моя знакомая. Сама я его не пробовала, но всегда удивлялась, как можно глотать жидкость такого дикого цвета…Интересно, но перед отъездом я услышала в аэропорту песню «Ночных снайперов»:Я покидаю столицу раненой птицей, выжженным небом, черной травой…Стоит ли это расценивать, как символ, знак судьбы? Возможно……По набережной шла невысокая девушка с гитарой в чехле за спиной. У неё был странный взгляд: какой-то рассеянный и отвлеченный. Глаза были подведены черным карандашом, и это, в сочетании с темными волосами, бледным лицом и черной одеждой, делало её похожей на готов. На фоне серого вечера она смотрелась контрастно, как резкий штрих угля на серой стене. Вдруг она неожиданно остановилась, облокотилась на гранитный парапет и подняла голову к небу. С минуту она смотрела вверх, как будто пытаясь разглядеть луну. Но небо было затянуто тяжелыми тучами без просвета. С тяжелым вздохом она опустила глаза, достала из чехла гитару, присела на парапет и начала играть перебором что-то медленное и грустное…Вдруг она исчезла. Как будто растворилась в воздухе. Странное зрелище! И только на асфальте лежала гитара со сломанным грифом и порванными струнами……Я резко открыла глаза и не сразу сообразила, где нахожусь. Только когда заметила Алекса, мирно дремавшего рядом, а с другой стороны – иллюминатор, за которым до сих пор не было ничего, кроме неба приторного голубого цвета, я поняла, что лечу в самолете. Именно в авиатранспорте мне, как правило, снятся какие-то ненормальные сны. Чем это объяснить, не знаю. В обычной обстановке я вообще сплю как сурок, без всяких сновидений. Интересно, сломанная гитара – это не к добру? Надо в соннике посмотреть…Тут меня как будто дернуло током. Какой, к черту, сонник?! Я же видела во сне Её! Мистика какая-то… Надеюсь, с Ней все в порядке?Меня дернуло еще раз. Я ведь даже не сказала Ей, что уезжаю! Перед тем, как меня отправили в Москву, Она не приходила дня два. А когда виделись последний раз, я даже не предполагала, что уеду…«Наш самолет идет на посадку. Просим всех занять свои места и пристегнуть ремни»…Домой я вернулась поздно вечером, потому что сразу из аэропорта мы рванули в редакцию и засиделись там на несколько часов. Открыв дверь в свою однокомнатную квартирку, я почувствовала, что в ней слишком много места и одиночества. На улице было достаточно холодно для лета, но отопление, как всегда бывает в этот сезон, отключили. Поэтому принципиальной разницы между температурой внутри и вне моей скромной «обители» не ощущалось. «Надо бы включить все конфорки на плите… Тогда воздух хоть немного нагреется», - машинально подумала я и одновременно поставила свою небольшую дорожную сумку на пол. Нажала на кнопку выключателя. Свет не зажегся. Я вспомнила, что перед отъездом у меня перегорели пробки, чертыхнулась, развязала кроссовки и прошла в комнату. Там ничего не изменилось. На журнальном столике по-прежнему стояла оплавленная свечка, а рядом с ней лежала металлическая зажигалка. Её зажигалка. Она не курила, но всегда носила её с собой на концерты, чтобы включать и поднимать вверх на лирических медленных песнях. И даже свечки Она зажигала не спичками: не любила, когда они не горели или ломались…Я повертела зажигалку в руках, зажгла свечу, забралась с ногами на кресло и задумалась. Почему Она в тот вечер, за два дня до моего отъезда, забыла у меня эту маленькую вещицу, с которой практически не расставалась? Мне стало не по себе. Неужели Она больше никогда не придет и хотела подарить зажигалку мне на память? Что за глупости! Я даже рассердилась на себя за такие пессимистические мысли. Конечно, придет! Как же иначе? Придет, чиркнет зажигалкой, зажжет свечу, возьмет гитару… И я снова буду смотреть на её четкий профиль, озаренный мягким светом желтого пламени…Моя жизнь потекла размеренно и скучно, как широкая равнинная река. Она не приходила. Шли дни, недели… Я сбилась со счета. Смыслом моего существования стало ожидание. Иногда создавалось ощущение, что в жизни абсолютно ничего не происходит. Когда я сидела дома за компьютером и писала какой-нибудь материал или просто ничего не делала, казалось, что все мои чувства атрофировались. Остался лишь слух, который тщетно пытался уловить шаги в подъезде по направлению к моей двери. Да, шаги были. Медленно топали по ступенькам тяжелые мужские ботинки, стучали изящные каблучки-шпильки, шлепали пляжные тапочки… Но легких, мягких, быстрых шагов Её ног, обутых в черные кроссовки, я больше не слышала.Вообще мое существование стало скучным, как перегоревшая лампочка. Я ходила на какие-то выставки, концерты, общалась с людьми, даже не запоминая их имен, если это не требовалось для работы, писала какие-то материалы… И все это как будто на автомате, машинально. По вечерам приходила домой, падала в кресло, включала диск «Ночных снайперов» и могла смотреть, не двигаясь, в одну точку, пока он не заканчивался. Этот диск я специально купила, чтобы он напоминал мне о Ней. Да что говорить! Мне теперь все напоминало о Ней: набережная, дождь и даже Кольт, потому что он тоже ходил в косухе и играл рок.Кстати, о Кольте. С тех пор, как вышел мой материал о нем, он стал каждый вечер приезжать к редакции на своем крутом байке и ждать меня у входа. Мои коллеги «по цеху» посмеивались и отпускали банальные шуточки, вроде: «Вау! Какой стиляга в косухе за тобой ухаживает! Завидный жених!» А те, кто его знали получше, добавляли: «Да еще и музыкант! Песни посвящать будет! Лови момент!» Мне не хотелось реагировать на их остроты, и я молчала. С Кольтом же тактично здоровалась, но на предложение покататься или хотя бы подвезти меня домой отвечала вежливым отказом. Тяжело, конечно, было разворачиваться и уходить, чувствуя спиной его расстроенный взгляд. Но куда-то ехать на байке мне абсолютно не хотелось. И я топала на трамвайную остановку…Однажды Кольту каким-то образом удалось меня уломать, чтобы я пошла на очередной квартирник. Эти тусовки уже стали традиционными и проводились практически регулярно. Кто-то из музыкантов даже занимался самиздатом: выпускал газету «На кухне» (я так понимаю, название позаимствовано из песни: «Это внеплановый концерт на кухне»). Тираж её был ограниченным, но сделано это прогрессивное издание было по всем правилам. Я лично видела. Была колонка новостей, где рассказывалось о всяких новых альбомах и их презентациях; что-то вроде рубрики «Звезда номера», где печатались интервью преимущественно с новичками музыкального фронта и иногда – если был информационный повод - с «мэтрами»; на целую полосу было музыкальное обозрение, которое тоже, как мне показалось, делал профессиональный критик. Кто туда писал – не знаю до сих пор. Возможно, какие-нибудь знакомые мне журналисты так развлекались в свободное время, подписываясь странными псевдонимами: Соляга, Гриф, Am, Хэт и т.п. Короче говоря, «На кухне» пользовалась бешеной популярностью среди музыкантов. Она ходила по рукам, её зачитывали – я не преувеличиваю – до дыр. И Кольт, приглашая меня на квартирник, в числе прочих аргументов упомянул и то, что он хочет познакомить меня с идейным вдохновителем газеты и «пополнить ряды корреспондентов молодым и перспективным профессиональным автором». Что поделаешь… Откуда же ему знать, что мне сейчас абсолютно не до этого?На квартирнике, как всегда, было до ужаса много народу. Практически все – в косухах, кожаных штанах или рваных джинсах и с гитарами. «Богема…» - с иронией подумала я. Казалось, трехкомнатная квартира Кольта скоро треснет по швам, и её будет уже не собрать. В воздухе витал стойкий запах сигаретного дыма и еще чего-то приторного – возможно, какой-то травы. «Творческая интеллигенция» равномерно распределилась по всем трем комнатам, кухне и коридору. Несколько человек тусовались даже в ванной, мотивируя это тем, что «акустика просто офигенная». Проверять с ними «офигенную акустику» мне не захотелось, поэтому я решила расположиться в гостиной. Там народ сидел везде, где только можно было сидеть: на диване, на креслах, на стульях, на подоконнике и на полу. Представители «богемы» пели, пили, курили, смеялись – в общем, отрывались на полную катушку. Я села на пол и стала молча наблюдать за всем этим. Справа от меня несколько длинноволосых парней оживленно обсуждали свежий номер «На кухне». Слева сидело небесное создание с пепельными косами и хриплым голосом пело что-то из Цоя молодому человеку с внешностью эльфа. Я подвинулась к ним поближе. Девушка закончила петь, улыбнулась мне и сказала:- Привет! Мы, кажется, незнакомы… Я Арвен. Ты первый раз здесь?- Второй. Я как-то приходила с Кольтом пообщаться: писала о нем материал…Арвен оживилась:- Ух ты! Да, мы все тут его читали. Классно написано! Молодец!Я вежливо поблагодарила за комплимент и спросила, не у профессора ли Толкиена она позаимствовала такой ник.- Конечно! – воскликнула она. – Мы с Арагорном просто подвинуты на его творчестве! Нас тут так и зовут – «толкиенутые».Я ностальгически улыбнулась:- Как трогательно: Арагорн и Арвен! Знаешь, несколько лет назад я тоже с ума сходила по Толкиену. Даже носила на шее Кольцо и мечтала поехать на ролевые игры… Но никак не получалось.Тут в разговор вступил Арагорн:- Классно! Приятно встретить толкиенистку со стажем. А то сейчас странная пошла молодежь – считают, что Толкиен – это несовременно…- Толкиен – это вечно, - возразила я.- Наш человек! – одобрительно хлопнула меня по плечу Арвен. – Кстати, Кольт – твой парень?- Да ну… Если я о нем пишу, значит, обязательно мой парень? – удивилась я. – Просто хороший знакомый.- Понятно. А я, когда тебя увидела, сразу подумала: если это подруга Кольта, у него хороший вкус. Между прочим, у него такие глаза, когда он на тебя смотрит… А вообще, - Арвен перешла на шепот, - тебе, наверное, мальчики не нравятся…Мне стало не по себе. Неужели у меня это на лбу написано?- А это ты с чего взяла? – спросила я.- Я это сразу вижу. Сама такая же была… Пока с этим эльфом не познакомилась, - она кивнула на Арагорна, который присоединился к компании обсуждающих газету, - только с девочками встречалась… Ну, знаешь, с детства «Ночными снайперами» увлекалась, вот и заразилась. У тебя подруга-то есть?Я замялась.- Поссорились, что ли? – участливо поинтересовалась Арвен. – Ничего, бывает. Не грусти, все будет ОК. Хочешь, я тебе спою что-нибудь?- Да, пожалуйста… Что-нибудь из «Снайперов»…Арвен заиграла. Но не успела она взять пару аккордов, как нарисовался сияющий Кольт. Он плюхнулся между мной и Арвен и, потрепав её по волосам, сказал:- Привет, дитя Толкиена!Дальше следовала какая-то длинная фраза, похоже, на эльфийском. Небесное создание ответило ему на том же непонятном языке. Я сидела с глупым видом и наблюдала эту сцену. Арвен заметила мою растерянность:- Не обращай внимания, это наши приколы… Мы так друг друга приветствуем! Дословно эта непонятная штука переводится: «Час нашей встречи осиян звездой».Я хмыкнула:- Спасибо, что просветили чайника.Кольт повернулся ко мне. Арвен была права: глаза у него были, как у потерянной собаки. Меня поразило, что он, как и в прошлый раз, был совершенно трезвый. Или у него уже иммунитет к спиртному выработался? Он обнял меня за плечи и тихо-тихо спросил:- Солнце, ну почему ты опять такая грустная? Что с тобой? Ты в последнее время как будто не здесь, а в другом мире…Я аккуратно убрала его руку:- Женя, не надо… Я не солнце и не грустная. Со мной все в порядке.Арвен сидела и что-то играла на басах. У неё был абсолютно отсутствующий вид, но я могла поклясться, что она все слышит и очень сочувствует Кольту. Кольт еще больше расстроился. Он пристально посмотрел мне в глаза и произнес:- Если бы ты только могла себе представить, как я… А, ладно, это мои проблемы. Но если тебе когда-нибудь станет плохо и понадобится помощь, знай…Он не договорил, потому что его прервал возглас Арагорна:- Ребята, смотрите: некролог!Он сжимал в руке потрепанный номер газеты «На кухне». Я взглянула, и у меня на секунду перестало биться сердце. Я увидела фотографию в черной рамочке. Короткая стрижка… Правильный овал лица… И огромные, подведенные черным карандашом глаза. Её глаза. Я не могла их спутать ни с какими другими…Как сквозь вату я услышала голос Арвен:- Ой! Это же солистка… - она назвала какую-то группу. – Вот это да! Как жалко… Она так классно пела! А что с ней случилось?Дальше я уже не слышала. Я резко встала и, как в тумане, пошла в прихожую. Там, в огромной куче обуви, кое-как отыскала свои кроссовки и, не зашнуровывая, засунула в них ноги. На лестнице меня догнал Кольт:- Куда ты?- Извини, мне пора… Я не могу здесь больше оставаться…- Тебя так шокировала смерть этой девочки? Ты её знала?- Я Её… Я Её любила! Но это уже не важно… Извини, но я пойду…Я бежала по темным улицам и абсолютно не задумывалась над тем, куда и зачем бегу. Так же, как в последнее время абсолютно не задумывалась, зачем живу. Теперь уже точно не было ни цели, ни смысла… Впереди что-то блеснуло. Лунная дорожка! Интересно, как я оказалась на набережной? Мысли путались. Что же с ней случилось? Я так и не узнала – сорвалась… А если подумать – какая разница? Главное – сам факт: Её больше нет. Но ведь этого быть не может! Во что превратился этот мир после Её смерти? Во что вообще превращается мир, когда из него уходит что-то прекрасное, совершенное? И что теперь делать тем, кто в этом мире остался? Что делать МНЕ? Надо идти домой… Не бросаться же в воду! Теперь даже в этом нет никакого смысла…В городе моем завяли цветы,В городе моем ушли поезда.В городе моем – только ТыВсегда…В городе моем ночь ударит в набат:Она так же одинока, как и я.В городе моем я напишу на небе:Мне незачем иметь этот городБез тебя…Эта песня заиграла, когда я, наконец, приползла домой и включила центр. Совпадение?Хотелось напиться, накуриться, наглотаться колес – что угодно, только бы забыть… Нет, нельзя. Потом будет только хуже…Чтобы хоть на что-то отвлечься и не сорваться, я включила комп. Зачем-то открыла “Word” и начала печатать. Быстро, почти не касаясь клавиш и не задумываясь над смыслом – как будто под чью-то диктовку: «Она никогда не любила группу «Тату»…»
, 
, 
Манвик (tematic_literature) все записи автора
Засунуть бедра в джинсу,
