Понятно, что отношения Розовского — тогда еще мало кому известного, но уже побитого жизнью «ваньки-встаньки еврейской национальности» (как называли режиссера друзья) — с великим «Гогой» были непростыми. В этих отношениях было все. И благодарность за «смелость мэтра, впервые позвавшего в свой театр молодого режиссера и автора, да к тому же имевшего «хвост» и «антисоветчика», и «еврея», и вообще человека, «не нужного советскому театру». И едва ли не влюбленность в харизму Товстоногова, и очарование его величием в быту, и уважение к его гению, и опаска перед его умелыми отношениями с властями. И — да, разумеется, смертельная обида за случай с «Историей лошади»…

\\ \\ \\ \\

---