verbava все записи автора До того, как стать удивительным музыкантом, Леонард Коэн был не менее удивительным писателем.
Возможно, вы видели книги его стихов: «Давай сравним мифологии», «Цветы для Гитлера» (о которой в предисловии сказано, что минуту назад она должна была называться «Солнце для Наполеона», а еще немного раньше – «Стены для Чингисхана»), «Энергия рабов» или моя любимая «Солонка Земли». Но, кроме стихов и песен, были также два романа.




Первый, под названием «Любимая игра» (The Favourite Game), увидел мир в 1963 году. Впрочем, его рождение не было слишком простым: канадский издатель McClelland & Stewart, ранее публиковавший стихи Коэна, отказался издавать роман как слишком автобиографический, эгоистический, утомительный и увлеченный эротикой. Впервые текст вышел в Британии, и именно европейским издателям, настоявшим на значительных сокращениях, мы обязаны небольшим размером текста (всего 223 страницы в первом издании). Как позже писал Леонард Коэн, «любой, у кого есть слух, поймет, что я выбросил оркестры, чтобы достичь этой чистой мелодии».
Этому роману не слишком повезло с публикой (в принципе, как и второму – Коэн-писатель стал известен только вследствие славы Коэна-музыканта), но это отнюдь не означает, что он неинтересен или слаб. «Любимая игра» – это очень нежная и поэтичная история взросления. Главный герой, Бривман, ищет себя в женщинах и находит в творчестве, а иногда наоборот, а еще иногда эти два аспекта оказываются так тесно связаны, что их не различишь. Создается впечатление, будто книга написана полушепотом, она оставляет ощущение тихого ветра, касаний самими кончиками пальцев, едва уловимого запаха осенних листьев.
Об Америке говорят, что она – «плавильный котел», в котором смешиваются культуры и национальные идентичности. Леонард Коэн впервые показал мне, что Канада совсем другая, похожая скорее на каменный пляж, где все словно вместе, но совершенно разные. «Любимая игра» рассказывает об англоязычных канадцах, о франкофонах, о канадских евреях, и каждая их встреча напоминает столкновение цивилизаций в миниатюре.

***

Дети показывают шрамы, будто ордена. Для любовников шрамы – секреты, ожидающие разоблачения. Шрам – слово, ставшее плотью.
Легко демонстрировать рану, благородные боевые шрамы. Прыщ показать трудно.

***

Потом она сказала нет и прижала ком одежды к груди.
Он чувствовал себя археологом, наблюдающим, как ветер заносит раскопки песком.

***

Чтобы все тебя полюбили, нужно одно – опубликовать свои страхи. Вся махина искусства – рассчитанная демонстрация страданий.

***

Для охоты на близкого требуется оружие. Нужно ввести чужеродную сталь. Мир супружеского дома слишком топкий, знакомый. Боль поглощается в огромном количестве. Чтобы взломать оцепенение, требуется открыть дверь другим мирам.

***

Даже люди с ограниченным воображением иногда могут вообразить худшее.

***

Она уснула, а он в черноте открыл глаза, и комната его была пуста как никогда, и никогда еще женщина не была дальше. Он слушал ее дыхание. Как хрупкий двигатель какой-то жестокой машины, что тянет меж ними даль за далью. Сон ее стал окончательным уходом, совершеннее всего, что она могла сказать или сделать. Она спала с большей грацией, чем двигалась.
Он знал, что волосы ничего не чувствуют; он поцеловал ее волосы.

***

«Прекрасные неудачники» (Beautiful Losers), роман 1966 года, резче и злее, это книга, иногда срывающаяся на крик, иногда – на истерический плач. Ее сравнивали с текстами Джеймса Джойса и назвали «одним из самых радикальных и необычных художественных произведений, опубликованных в Канаде». Впрочем, от запретов и обвинений в порнографизме это не спасло.
Это такой недобрый магический реализм, в котором переплелись два сюжета: во-первых, Канада, шестидесятые годы, протагонист, занимающийся исчезающим индейским племенем, его умершая жена и лучший друг – странный любовный треугольник, существующий в грезах и воспоминаниях; во-вторых, та же Канада, но намного раньше, в семнадцатом столетии, первая святая индейского происхождения Катери (или Кэтрин) Текаквита из племени мохавков, миссионеры-иезуиты, прокладывающие индейцам путь в рай. Этим текстом Коэн задает очень много резких вопросов о любви, о вере, о правах одного человека на другого, а если глубже – то одних людей на других, о телах любимых мы говорим или же о душах язычников.

***

Правда ли, что в каждом штампованном распятии есть кусочек Иисуса?

***

Французы дали ирокезам имя. Одно дело называть пищу, другое – народ, но нельзя сказать, что теперь это волнует народы.

***

Долой генитальный империализм! Любая плоть может кончить! Неужели ты не видишь, сколько мы потеряли? Почему мы отреклись от такого удовольствия в пользу того, что живет у нас в исподнем? Оргазмы в предплечье! Колени выстреливают, как шутихи! Волосы в движении! И не только ласки приводят нас к сытой анонимности оргазма, не только сосание и влажные туннели, но и ветер, и разговор, и прекрасная пара перчаток – вспыхивают пальцы! Потеряли! Потеряли!

***

Это утро – еще одно утро, вновь раскрылись цветы, мужчины повернулись набок посмотреть, на ком женились, все готово начаться заново. Почему я вынужден оставаться пригвожденным к прошлому словами мертвеца?

***

Молитва есть перевод. Человек переводит себя в ребенка, умоляя обо всем, что только бывает на свете, на языке, которым едва владеет.

***

Монреальская весна – как вскрытие трупа. Каждому хочется видеть внутренности замороженного мамонта. Девушки отдирают себе рукава, и плоть сладка и бела, как дерево под зеленой корой. Сексуальный манифест поднимается с мостовых, как накачанная шина: «Зима снова не убила нас!»

***

pro_Chtenie