Йоуч! А Лесин-то, оказывается, в Вашингтоне умер. Да мало того, что в Вашингтоне - в отеле Dupont! Я аж подпрыгнул, когда прочитал.
Дело в том, что… Как бы это сказать… Дело в том, что Дюпон Сёркл - это не только престижный район в центре Вашингтона. Это еще и сердце мирового ЛГБТ-сообщества. В каждом втором баре там одни мужики. А в другом каждом втором - одни тетки. Нет, все культурно, без фричества, просто побывать на Дюпон Сёркл для ЛГБТ, это как побывать в Корсуни для единоросса. Это сакральное. Со всего мира едут.
И вот этот единоросс Лесин, верой и правдой служивший Путину, Вставанию с Колен, Величию, Сакральности, Духовности и Православию, верой и правдой убивавший телевидение, журналистику и свободу слова, верой и правдой насаждавший мракобесие, ксенофобию, агрессию, ненависть, и - отдельной строкой - гомофобию, верой и правдой зомбировавший и дебилизировавший собственное население, верой и правдой превращавший свою страну в православный ИГИЛ и Северное Конго, ненавидящее пиндосов и гомосексуалистов, верой и правдой взрастивший Киселева с его радиоактивным пеплом и сердцами геев - вот этот вот настоящий верный пуинтский единоросс Лесин едет умирать - не в Корсунь, нет! - в вашингтонский четырехзвездочный отель в сердце вражеского Пиндостана, километрах примерно в полутора от резиденции Абамы-чмо, в самом центре жизни гей-сообщества всего мира!
Вау-вау-вау. Йоуч-йоуч-йоуч.
Что скажете, патриоты?
Как он вас всех сделал, а? Ай, молодца…
Это вы мечтали умереть в России, идиоты. А Лесин - в Вашингтоне. Рядом с Белым Домом. На Дюпон Сёркл.
Впрочем, тебе, средний россиянин это знать не зачем. Вперед, в колонну по четыре и на Красную площадь орать "Ура" в честь святого праздника седьмого ноября.
А потом в военкомат и в Сирию. За Башара Асада в танке гореть. Там как раз у них все жопой начинает накрываться, наступление захлебнулось, контрнаступление намечается. Как раз пора живота своя положить за святое дело борьбы с игилом.
Так что отель на Дюпон Сёркл тебе не светит.
Мешок в сирийской пустыне. И хорош.
Доброе утро.

ЗЫ: Злорадствую ли я? Нет. Мне правда искренне жаль, что Лесин умер. Я считаю, такие люди должны доживать до своей скамьи в Гааге. И свою жизнь заканчивать в камере для пожизненно осужденных. А не в постели в четырехзвездном отеле на Дюпон Сёркл.

Мнение академика И. П. Павлова о советской системе было очень негативным, он ее не принимал изначально. Много раз он пытался выехать из России, но безуспешно. Советской власти для международного имиджа требовались заложники от науки, культуры, которых бы они представляли как идейных сторонников, и они удерживали Павлова от эмиграции, пресекая его попытки.
Бытует лживое мнение, распространенное советской пропагандой, что Павлов, якобы, отказался от приглашения Шведской Академии наук переехать в Швецию и ответил, что из России он никуда не уедет. Это неправда. Уехать он хотел, но не мог – не выпускали. Выезда из России Павлов пытался добиться не только для себя, но и для своих сотрудников.
В 20 – 30-х г. неоднократно выступал (в письмах к руководству страны) против произвола, насилия и подавления свободы мысли. 21 декабря 1934 года он направил в адрес СНК письмо, в котором были такие строки:

Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: "да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь". Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было.
Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: "час настал, час пробил", а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг – труд как первую обязанность и стадное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого, – и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества.
Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине.
Во первых, то, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент, и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями, – это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь выростающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и безчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнию древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым учавствовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.
Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нея. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас.

То есть, Павлов не видел разницы между фашизмом и коммунизмом и определял их как два варианта одного процесса, где один вариант способен перетекать в другой, но оба варианта питаются одним – съедением человеческого общества.
После смерти Павлов был превращен в символ советской науки, его научный подвиг рассматривался и как подвиг идеологический. Мало кому было известно, что эта самая идеология находилась в резком противоречии с собственными взглядами Павлова. Истину надолго покрыла пелена пропаганды.

Мнение академика И. П. Павлова о советской системе было очень негативным, он ее не принимал изначально. Много раз он пытался выехать из России, но безуспешно. Советской власти для международного имиджа требовались заложники от науки, культуры, которых бы они представляли как идейных сторонников, и они удерживали Павлова от эмиграции, пресекая его попытки.
Бытует лживое мнение, распространенное советской пропагандой, что Павлов, якобы, отказался от приглашения Шведской Академии наук переехать в Швецию и ответил, что из России он никуда не уедет. Это неправда. Уехать он хотел, но не мог – не выпускали. Выезда из России Павлов пытался добиться не только для себя, но и для своих сотрудников.
В 20 – 30-х г. неоднократно выступал (в письмах к руководству страны) против произвола, насилия и подавления свободы мысли. 21 декабря 1934 года он направил в адрес СНК письмо, в котором были такие строки:

Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: "да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь". Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было.
Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: "час настал, час пробил", а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг – труд как первую обязанность и стадное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого, – и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества.
Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине.
Во первых, то, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент, и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями, – это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь выростающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и безчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнию древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым учавствовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.
Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нея. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас.

То есть, Павлов не видел разницы между фашизмом и коммунизмом и определял их как два варианта одного процесса, где один вариант способен перетекать в другой, но оба варианта питаются одним – съедением человеческого общества.
После смерти Павлов был превращен в символ советской науки, его научный подвиг рассматривался и как подвиг идеологический. Мало кому было известно, что эта самая идеология находилась в резком противоречии с собственными взглядами Павлова. Истину надолго покрыла пелена пропаганды.

Мнение академика И. П. Павлова о советской системе было очень негативным, он ее не принимал изначально. Много раз он пытался выехать из России, но безуспешно. Советской власти для международного имиджа требовались заложники от науки, культуры, которых бы они представляли как идейных сторонников, и они удерживали Павлова от эмиграции, пресекая его попытки.
Бытует лживое мнение, распространенное советской пропагандой, что Павлов, якобы, отказался от приглашения Шведской Академии наук переехать в Швецию и ответил, что из России он никуда не уедет. Это неправда. Уехать он хотел, но не мог – не выпускали. Выезда из России Павлов пытался добиться не только для себя, но и для своих сотрудников.
В 20 – 30-х г. неоднократно выступал (в письмах к руководству страны) против произвола, насилия и подавления свободы мысли. 21 декабря 1934 года он направил в адрес СНК письмо, в котором были такие строки:

Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: "да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь". Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было.
Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: "час настал, час пробил", а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг – труд как первую обязанность и стадное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого, – и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества.
Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине.
Во первых, то, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент, и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями, – это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь выростающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и безчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнию древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым учавствовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.
Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нея. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас.

То есть, Павлов не видел разницы между фашизмом и коммунизмом и определял их как два варианта одного процесса, где один вариант способен перетекать в другой, но оба варианта питаются одним – съедением человеческого общества.
После смерти Павлов был превращен в символ советской науки, его научный подвиг рассматривался и как подвиг идеологический. Мало кому было известно, что эта самая идеология находилась в резком противоречии с собственными взглядами Павлова. Истину надолго покрыла пелена пропаганды.

Сегодня, в день памяти жертв политических репрессий, я хочу показать вам последнее фото Николая Гумилёва без ретуши:



Вероятно, оно шокирует многих, кто думал, что видел и знает это фото – а на самом деле видел только отретушированный вариант:



Как и почему получилось, что оригинальное фото практически никому не известно, – не знаю. Эта фотография из следственного дела была опубликована в 1996 году в статье Бориса Краевского "Дело Таганцева" (Краевский Б.П. Дело Таганцева/Краевский Б.П. // Дворянское собрание: Историко-публицистический и литературный альманах, Москва, 1996, №4. С. 264-278).

Качество печати там неважное, но отчётливо видна рана на лбу. Фрагмент страницы:



В то же 1996 году в журнале "Источник" (приложение к журналу "Родина") появилась отретушированная фотография. ("Обвинение не может иметь никаких оснований". Продолжаем публикацию писем в защиту репрессированных. а) Из следственного дела Н.С. Гумилева. Публикация Владимира Гончарова, репродукции Александра Емельянова. 1996, №6 (25), с. 79):



Оригинальный вариант фото появляется ещё раз в 1998, тоже в альманахе "Дворянское собрание" - 1998, № 8, с. 260.

А после этого в изданиях о Гумилёве встречается только "приглаженный" вариант, известный сегодня всем, кто так или иначе соприкасался с темой. Откуда взялась эта фотография, кто и зачем её отретушировал, почему она сегодня, по сути, заменила настоящую, – непонятно.

Хотя и настоящий снимок периодически упоминается. Вот, например, здесь: http://www.svoboda.org/content/transcript/24385412.html – это расшифровка радиопрограммы "Поверх барьеров с Иваном Толстым", "Таганцевский заговор: к 90-летию нерассекреченного дела" (2011 г.). Цитата:

"Таганцев сначала отклонил это, это было 21 июня. Но мы не знаем, какие меры к нему применялись. Судя по тем фотографиям, которые сохранились, не только его избивали – у Гумилева, который был привлечен, лицо подбито и в ссадинах, а у жены Таганцева, которая вполне была здорова, когда ее забирали чекисты, горлом пошла кровь".

Оригинал этого снимка хранится в следственном деле, но его копию можно увидеть в Петербурге, в музее Льва Гумилёва на Коломенской.

Нельзя не отметить, что в некоторых кругах современного гумилёвоведения принято комментировать следствие по делу Гумилёва следующим образом: что Гумилёва как человека беспримерной храбрости запугать на допросах было невозможно, но следователь сумел его перехитрить, подольститься, понравиться поэту, цитировал ему наизусть его стихи и т.д.

Эта версия возникла из слухов, которые ходили после гибели Гумилёва в Петрограде и позже в эмигрантских кругах. Эти слухи записал участник Таганцевского заговора, спасённый Гумилёвым Георгий Иванов:

"Допросы Гумилева больше походили на диспуты, где обсуждались самые разнообразные вопросы – от "Принца" Макиавелли до "красоты православия".
Следователь Якобсон, ведший таганцевское дело, был, по словам Дзержибашева, настоящим инквизитором, соединявшим ум и блестящее образование с убежденностью маниака. Более опасного следователя нельзя было бы выбрать, чтобы подвести под расстрел Гумилева. Если бы следователь испытывал его мужество или честь, он бы, конечно, ничего от Гумилева не добился. Но Якобсон Гумилева чаровал и льстил ему. Называл его лучшим русским поэтом, читал наизусть гумилевские стихи, изощренно спорил с Гумилевым и потом уступал в споре, сдаваясь или притворяясь, что сдался, перед умственным превосходством противника…
Я уже говорил о большой доверчивости Гумилева. Если прибавить к этому его пристрастие ко всякому проявлению ума, эрудиции, умственной изобретательности – наконец, не чуждую Гумилеву слабость к лести, – легко себе представить, как, незаметно для себя, Гумилев попал в расставленную ему Якобсоном ловушку. Как незаметно в отвлеченном споре о принципах монархии он признал себя убежденным монархистом. Как просто было Якобсону после диспута о революции "вообще" установить и запротоколить признание Гумилева, что он непримиримый враг Октябрьской революции. Вернее всего, сдержанность Гумилева не изменила бы его судьбы. Таганцевский процесс был для петербургской Че-Ка предлогом продемонстрировать перед Че-Ка всероссийской свою самостоятельность и незаменимость. Как раз тогда шел вопрос о централизации власти и права казней в руках коллегии В.Ч.К. в Москве.
Именно поэтому так старался и спешил Якобсон. Но кто знает!..
Притворись Гумилев человеком искусства, равнодушным к политике, замешанным в заговор случайно, может быть, престиж его имени – в те дни для большевиков еще не совсем пустой звук – перевесил бы обвинение? Может быть, в этом случае и доводы Горького, специально из-за Гумилева ездившего в Москву, убедили бы Ленина…"

Георгий Иванов "Петербургские зимы"

Этот фрагмент воспоминаний не сообщает почти никаких фактов, а рассказывает о догадках и предположениях, о том, как арест и гибель Гумилёва восприняли его друзья. Пытались найти какие-то объяснения, какую-то логику во всём этом... И самая большая трагедия заключалась в том, что никакого разумного начала тут не было и быть не могло – был только красный террор.

Но версия о наивном поэте и обаятельном следователе получила на удивление долгую жизнь.

Так, Владимир Полушин, автор биографии Гумилёва из серии ЖЗЛ ("Николай Гумилёв: жизнь расстрелянного поэта") полагает, что следователь Якобсон, который вёл дело,

"...был неплохим психологом. Он понял, каким образом нужно говорить с поэтом.
Якобсон: Значит, мы с вами остановились на том, что вы открыто считаете себя противником советской власти!
Гумилёв: Я этого не говорил. Всякая власть от Бога, и не мне, поэту, разбираться в политической структуре власти.
Якобсон: Ну уж, Николай Степанович, запамятовали этого Шведова, а Герман? Германа помните? Вы же ему говорили еще в минувшем году, что с вами связана группа интеллигентов, готовых в случае выступления выйти на улицу. Вы же человек честный, верно? Конквистадор, поэт, укротитель африканских львов на это не способен!
Гумилёв: Я привык всегда говорить все, как было на самом деле, а не выдумывать и домысливать. Действительно, месяца три тому назад ко мне утром пришел молодой человек высокого роста и бритый, сообщив, что привез мне поклон из Москвы.
Якобсон: Нет, я не ошибся в поэте Гумилёве. Это историческая личность! А такие люди всегда говорят правду и одну только правду!..
Примерно так мог идти диалог, выстраиваемый Якобсоном, чтобы вынудить поэта дать нужные ему показания".

Исследователь творчества Гумилёва Юрий Зобнин в своих книгах, в частности, в монографии "Казнь Николая Гумилёва. Разгадка трагедии" объясняет эту ситуацию похожим образом, только высказывает гипотезу, что никакого следователя Якобсона вообще не существовало – или он был "ширмой" – а следствие вёл Яков Агранов, один из самых страшных чекистов того времени, умевший быть обаятельным:

"А говорил только Агранов. И о Макиавелли, и о "красоте православия"… И еще о многом-многом, не имеющем никакого отношения ни к следствию, ни к чекистской будничной рутине…
И я верю, что он был неотразим даже для Гумилева в проявлении ума, эрудиции, умственной изобретательности…"

Я сейчас принципиально не хочу поднимать вопрос о заговоре. Чтобы составить какое-то представление об этой теме, отсылаю вас к программе "Поверх барьеров", ссылку на которую дала выше.

Хотелось бы, конечно, верить, что неизвестность настоящего снимка (а значит, и обстоятельств, о которых он сообщает!) и тиражирование обработанного, приглаженного, не такого страшного, а также заведомо неверные трактовки или недомолвки в монографиях – это случайность и недоразумение, а не сознательное сокрытие неудобного факта, который требует пояснений, ломает привычные убеждения, опровергает популярные мнения, колеблет авторитеты…

А пишу я об этом, потому что убеждена: пора уже прекратить говорить о допросах – приятных беседах с чтением стихов, прекратить снова и снова повторять версию о наивном поэте и обаятельном следователе. Теперь эта версия – оскорбление памяти Гумилёва.

Мария Голикова

Сегодня, в день памяти жертв политических репрессий, я хочу показать вам последнее фото Николая Гумилёва без ретуши:



Вероятно, оно шокирует многих, кто думал, что видел и знает это фото – а на самом деле видел только отретушированный вариант:



Как и почему получилось, что оригинальное фото практически никому не известно, – не знаю. Эта фотография из следственного дела была опубликована в 1996 году в статье Бориса Краевского "Дело Таганцева" (Краевский Б.П. Дело Таганцева/Краевский Б.П. // Дворянское собрание: Историко-публицистический и литературный альманах, Москва, 1996, №4. С. 264-278).

Качество печати там неважное, но отчётливо видна рана на лбу. Фрагмент страницы:



В то же 1996 году в журнале "Источник" (приложение к журналу "Родина") появилась отретушированная фотография. ("Обвинение не может иметь никаких оснований". Продолжаем публикацию писем в защиту репрессированных. а) Из следственного дела Н.С. Гумилева. Публикация Владимира Гончарова, репродукции Александра Емельянова. 1996, №6 (25), с. 79):



Оригинальный вариант фото появляется ещё раз в 1998, тоже в альманахе "Дворянское собрание" - 1998, № 8, с. 260.

А после этого в изданиях о Гумилёве встречается только "приглаженный" вариант, известный сегодня всем, кто так или иначе соприкасался с темой. Откуда взялась эта фотография, кто и зачем её отретушировал, почему она сегодня, по сути, заменила настоящую, – непонятно.

Хотя и настоящий снимок периодически упоминается. Вот, например, здесь: http://www.svoboda.org/content/transcript/24385412.html – это расшифровка радиопрограммы "Поверх барьеров с Иваном Толстым", "Таганцевский заговор: к 90-летию нерассекреченного дела" (2011 г.). Цитата:

"Таганцев сначала отклонил это, это было 21 июня. Но мы не знаем, какие меры к нему применялись. Судя по тем фотографиям, которые сохранились, не только его избивали – у Гумилева, который был привлечен, лицо подбито и в ссадинах, а у жены Таганцева, которая вполне была здорова, когда ее забирали чекисты, горлом пошла кровь".

Оригинал этого снимка хранится в следственном деле, но его копию можно увидеть в Петербурге, в музее Льва Гумилёва на Коломенской.

Нельзя не отметить, что в некоторых кругах современного гумилёвоведения принято комментировать следствие по делу Гумилёва следующим образом: что Гумилёва как человека беспримерной храбрости запугать на допросах было невозможно, но следователь сумел его перехитрить, подольститься, понравиться поэту, цитировал ему наизусть его стихи и т.д.

Эта версия возникла из слухов, которые ходили после гибели Гумилёва в Петрограде и позже в эмигрантских кругах. Эти слухи записал участник Таганцевского заговора, спасённый Гумилёвым Георгий Иванов:

"Допросы Гумилева больше походили на диспуты, где обсуждались самые разнообразные вопросы – от "Принца" Макиавелли до "красоты православия".
Следователь Якобсон, ведший таганцевское дело, был, по словам Дзержибашева, настоящим инквизитором, соединявшим ум и блестящее образование с убежденностью маниака. Более опасного следователя нельзя было бы выбрать, чтобы подвести под расстрел Гумилева. Если бы следователь испытывал его мужество или честь, он бы, конечно, ничего от Гумилева не добился. Но Якобсон Гумилева чаровал и льстил ему. Называл его лучшим русским поэтом, читал наизусть гумилевские стихи, изощренно спорил с Гумилевым и потом уступал в споре, сдаваясь или притворяясь, что сдался, перед умственным превосходством противника…
Я уже говорил о большой доверчивости Гумилева. Если прибавить к этому его пристрастие ко всякому проявлению ума, эрудиции, умственной изобретательности – наконец, не чуждую Гумилеву слабость к лести, – легко себе представить, как, незаметно для себя, Гумилев попал в расставленную ему Якобсоном ловушку. Как незаметно в отвлеченном споре о принципах монархии он признал себя убежденным монархистом. Как просто было Якобсону после диспута о революции "вообще" установить и запротоколить признание Гумилева, что он непримиримый враг Октябрьской революции. Вернее всего, сдержанность Гумилева не изменила бы его судьбы. Таганцевский процесс был для петербургской Че-Ка предлогом продемонстрировать перед Че-Ка всероссийской свою самостоятельность и незаменимость. Как раз тогда шел вопрос о централизации власти и права казней в руках коллегии В.Ч.К. в Москве.
Именно поэтому так старался и спешил Якобсон. Но кто знает!..
Притворись Гумилев человеком искусства, равнодушным к политике, замешанным в заговор случайно, может быть, престиж его имени – в те дни для большевиков еще не совсем пустой звук – перевесил бы обвинение? Может быть, в этом случае и доводы Горького, специально из-за Гумилева ездившего в Москву, убедили бы Ленина…"

Георгий Иванов "Петербургские зимы"

Этот фрагмент воспоминаний не сообщает почти никаких фактов, а рассказывает о догадках и предположениях, о том, как арест и гибель Гумилёва восприняли его друзья. Пытались найти какие-то объяснения, какую-то логику во всём этом... И самая большая трагедия заключалась в том, что никакого разумного начала тут не было и быть не могло – был только красный террор.

Но версия о наивном поэте и обаятельном следователе получила на удивление долгую жизнь.

Так, Владимир Полушин, автор биографии Гумилёва из серии ЖЗЛ ("Николай Гумилёв: жизнь расстрелянного поэта") полагает, что следователь Якобсон, который вёл дело,

"...был неплохим психологом. Он понял, каким образом нужно говорить с поэтом.
Якобсон: Значит, мы с вами остановились на том, что вы открыто считаете себя противником советской власти!
Гумилёв: Я этого не говорил. Всякая власть от Бога, и не мне, поэту, разбираться в политической структуре власти.
Якобсон: Ну уж, Николай Степанович, запамятовали этого Шведова, а Герман? Германа помните? Вы же ему говорили еще в минувшем году, что с вами связана группа интеллигентов, готовых в случае выступления выйти на улицу. Вы же человек честный, верно? Конквистадор, поэт, укротитель африканских львов на это не способен!
Гумилёв: Я привык всегда говорить все, как было на самом деле, а не выдумывать и домысливать. Действительно, месяца три тому назад ко мне утром пришел молодой человек высокого роста и бритый, сообщив, что привез мне поклон из Москвы.
Якобсон: Нет, я не ошибся в поэте Гумилёве. Это историческая личность! А такие люди всегда говорят правду и одну только правду!..
Примерно так мог идти диалог, выстраиваемый Якобсоном, чтобы вынудить поэта дать нужные ему показания".

Исследователь творчества Гумилёва Юрий Зобнин в своих книгах, в частности, в монографии "Казнь Николая Гумилёва. Разгадка трагедии" объясняет эту ситуацию похожим образом, только высказывает гипотезу, что никакого следователя Якобсона вообще не существовало – или он был "ширмой" – а следствие вёл Яков Агранов, один из самых страшных чекистов того времени, умевший быть обаятельным:

"А говорил только Агранов. И о Макиавелли, и о "красоте православия"… И еще о многом-многом, не имеющем никакого отношения ни к следствию, ни к чекистской будничной рутине…
И я верю, что он был неотразим даже для Гумилева в проявлении ума, эрудиции, умственной изобретательности…"

Я сейчас принципиально не хочу поднимать вопрос о заговоре. Чтобы составить какое-то представление об этой теме, отсылаю вас к программе "Поверх барьеров", ссылку на которую дала выше.

Хотелось бы, конечно, верить, что неизвестность настоящего снимка (а значит, и обстоятельств, о которых он сообщает!) и тиражирование обработанного, приглаженного, не такого страшного, а также заведомо неверные трактовки или недомолвки в монографиях – это случайность и недоразумение, а не сознательное сокрытие неудобного факта, который требует пояснений, ломает привычные убеждения, опровергает популярные мнения, колеблет авторитеты…

А пишу я об этом, потому что убеждена: пора уже прекратить говорить о допросах – приятных беседах с чтением стихов, прекратить снова и снова повторять версию о наивном поэте и обаятельном следователе. Теперь эта версия – оскорбление памяти Гумилёва.

Мария Голикова

Сегодня, в день памяти жертв политических репрессий, я хочу показать вам последнее фото Николая Гумилёва без ретуши:



Вероятно, оно шокирует многих, кто думал, что видел и знает это фото – а на самом деле видел только отретушированный вариант:



Как и почему получилось, что оригинальное фото практически никому не известно, – не знаю. Эта фотография из следственного дела была опубликована в 1996 году в статье Бориса Краевского "Дело Таганцева" (Краевский Б.П. Дело Таганцева/Краевский Б.П. // Дворянское собрание: Историко-публицистический и литературный альманах, Москва, 1996, №4. С. 264-278).

Качество печати там неважное, но отчётливо видна рана на лбу. Фрагмент страницы:



В то же 1996 году в журнале "Источник" (приложение к журналу "Родина") появилась отретушированная фотография. ("Обвинение не может иметь никаких оснований". Продолжаем публикацию писем в защиту репрессированных. а) Из следственного дела Н.С. Гумилева. Публикация Владимира Гончарова, репродукции Александра Емельянова. 1996, №6 (25), с. 79):



Оригинальный вариант фото появляется ещё раз в 1998, тоже в альманахе "Дворянское собрание" - 1998, № 8, с. 260.

А после этого в изданиях о Гумилёве встречается только "приглаженный" вариант, известный сегодня всем, кто так или иначе соприкасался с темой. Откуда взялась эта фотография, кто и зачем её отретушировал, почему она сегодня, по сути, заменила настоящую, – непонятно.

Хотя и настоящий снимок периодически упоминается. Вот, например, здесь: http://www.svoboda.org/content/transcript/24385412.html – это расшифровка радиопрограммы "Поверх барьеров с Иваном Толстым", "Таганцевский заговор: к 90-летию нерассекреченного дела" (2011 г.). Цитата:

"Таганцев сначала отклонил это, это было 21 июня. Но мы не знаем, какие меры к нему применялись. Судя по тем фотографиям, которые сохранились, не только его избивали – у Гумилева, который был привлечен, лицо подбито и в ссадинах, а у жены Таганцева, которая вполне была здорова, когда ее забирали чекисты, горлом пошла кровь".

Оригинал этого снимка хранится в следственном деле, но его копию можно увидеть в Петербурге, в музее Льва Гумилёва на Коломенской.

Нельзя не отметить, что в некоторых кругах современного гумилёвоведения принято комментировать следствие по делу Гумилёва следующим образом: что Гумилёва как человека беспримерной храбрости запугать на допросах было невозможно, но следователь сумел его перехитрить, подольститься, понравиться поэту, цитировал ему наизусть его стихи и т.д.

Эта версия возникла из слухов, которые ходили после гибели Гумилёва в Петрограде и позже в эмигрантских кругах. Эти слухи записал участник Таганцевского заговора, спасённый Гумилёвым Георгий Иванов:

"Допросы Гумилева больше походили на диспуты, где обсуждались самые разнообразные вопросы – от "Принца" Макиавелли до "красоты православия".
Следователь Якобсон, ведший таганцевское дело, был, по словам Дзержибашева, настоящим инквизитором, соединявшим ум и блестящее образование с убежденностью маниака. Более опасного следователя нельзя было бы выбрать, чтобы подвести под расстрел Гумилева. Если бы следователь испытывал его мужество или честь, он бы, конечно, ничего от Гумилева не добился. Но Якобсон Гумилева чаровал и льстил ему. Называл его лучшим русским поэтом, читал наизусть гумилевские стихи, изощренно спорил с Гумилевым и потом уступал в споре, сдаваясь или притворяясь, что сдался, перед умственным превосходством противника…
Я уже говорил о большой доверчивости Гумилева. Если прибавить к этому его пристрастие ко всякому проявлению ума, эрудиции, умственной изобретательности – наконец, не чуждую Гумилеву слабость к лести, – легко себе представить, как, незаметно для себя, Гумилев попал в расставленную ему Якобсоном ловушку. Как незаметно в отвлеченном споре о принципах монархии он признал себя убежденным монархистом. Как просто было Якобсону после диспута о революции "вообще" установить и запротоколить признание Гумилева, что он непримиримый враг Октябрьской революции. Вернее всего, сдержанность Гумилева не изменила бы его судьбы. Таганцевский процесс был для петербургской Че-Ка предлогом продемонстрировать перед Че-Ка всероссийской свою самостоятельность и незаменимость. Как раз тогда шел вопрос о централизации власти и права казней в руках коллегии В.Ч.К. в Москве.
Именно поэтому так старался и спешил Якобсон. Но кто знает!..
Притворись Гумилев человеком искусства, равнодушным к политике, замешанным в заговор случайно, может быть, престиж его имени – в те дни для большевиков еще не совсем пустой звук – перевесил бы обвинение? Может быть, в этом случае и доводы Горького, специально из-за Гумилева ездившего в Москву, убедили бы Ленина…"

Георгий Иванов "Петербургские зимы"

Этот фрагмент воспоминаний не сообщает почти никаких фактов, а рассказывает о догадках и предположениях, о том, как арест и гибель Гумилёва восприняли его друзья. Пытались найти какие-то объяснения, какую-то логику во всём этом... И самая большая трагедия заключалась в том, что никакого разумного начала тут не было и быть не могло – был только красный террор.

Но версия о наивном поэте и обаятельном следователе получила на удивление долгую жизнь.

Так, Владимир Полушин, автор биографии Гумилёва из серии ЖЗЛ ("Николай Гумилёв: жизнь расстрелянного поэта") полагает, что следователь Якобсон, который вёл дело,

"...был неплохим психологом. Он понял, каким образом нужно говорить с поэтом.
Якобсон: Значит, мы с вами остановились на том, что вы открыто считаете себя противником советской власти!
Гумилёв: Я этого не говорил. Всякая власть от Бога, и не мне, поэту, разбираться в политической структуре власти.
Якобсон: Ну уж, Николай Степанович, запамятовали этого Шведова, а Герман? Германа помните? Вы же ему говорили еще в минувшем году, что с вами связана группа интеллигентов, готовых в случае выступления выйти на улицу. Вы же человек честный, верно? Конквистадор, поэт, укротитель африканских львов на это не способен!
Гумилёв: Я привык всегда говорить все, как было на самом деле, а не выдумывать и домысливать. Действительно, месяца три тому назад ко мне утром пришел молодой человек высокого роста и бритый, сообщив, что привез мне поклон из Москвы.
Якобсон: Нет, я не ошибся в поэте Гумилёве. Это историческая личность! А такие люди всегда говорят правду и одну только правду!..
Примерно так мог идти диалог, выстраиваемый Якобсоном, чтобы вынудить поэта дать нужные ему показания".

Исследователь творчества Гумилёва Юрий Зобнин в своих книгах, в частности, в монографии "Казнь Николая Гумилёва. Разгадка трагедии" объясняет эту ситуацию похожим образом, только высказывает гипотезу, что никакого следователя Якобсона вообще не существовало – или он был "ширмой" – а следствие вёл Яков Агранов, один из самых страшных чекистов того времени, умевший быть обаятельным:

"А говорил только Агранов. И о Макиавелли, и о "красоте православия"… И еще о многом-многом, не имеющем никакого отношения ни к следствию, ни к чекистской будничной рутине…
И я верю, что он был неотразим даже для Гумилева в проявлении ума, эрудиции, умственной изобретательности…"

Я сейчас принципиально не хочу поднимать вопрос о заговоре. Чтобы составить какое-то представление об этой теме, отсылаю вас к программе "Поверх барьеров", ссылку на которую дала выше.

Хотелось бы, конечно, верить, что неизвестность настоящего снимка (а значит, и обстоятельств, о которых он сообщает!) и тиражирование обработанного, приглаженного, не такого страшного, а также заведомо неверные трактовки или недомолвки в монографиях – это случайность и недоразумение, а не сознательное сокрытие неудобного факта, который требует пояснений, ломает привычные убеждения, опровергает популярные мнения, колеблет авторитеты…

А пишу я об этом, потому что убеждена: пора уже прекратить говорить о допросах – приятных беседах с чтением стихов, прекратить снова и снова повторять версию о наивном поэте и обаятельном следователе. Теперь эта версия – оскорбление памяти Гумилёва.

Мария Голикова

"Фотографии крупнейшей парусной яхты в мире, известной как суперъяхта "А", или "Белая жемчужина" (White Pearl), стали достоянием общественности. Судно стоимостью более 260 миллионов фунтов было построено по заказу российского миллиардера, совладельца "Еврохима" Андрея Мельниченко на верфи судостроительной компании Nobiskrug в Германии, пишет британский таблоид The Daily Mail.


http://www.dailymail.co.uk/travel/travel_news/article-3243137/The-world-s-LARGEST-super-yacht-revealed-Russian-billionaire-s-260m-mega-yacht-300ft-high-eight-floors-underwater-observation-room.html?ito=social-twitter_mailonline

В понедельник яхта выходила из Кильской бухты для первого тестового плавания. Именно в этот момент представителям СМИ и удалось заснять судно, которое имеет длину 468 футов (147 метров) и три мачты высотой 300 футов (91,5 метра). Лодка состоит из восьми этажей, в том числе имеет "подводную" комнату. По сведениям портала Superyachtfan, на яхте установлено "гибридное дизельно-электрическое оборудование с контролируемым шагом винта". Судно предназначено для приема 20 гостей и экипажа из 54 человек. ..
...У Мельниченко уже есть яхта - моторная лодка под названием "А" производства немецкой компании Blohm & Voss. Ее дизайнером стал Филипп Старк, который вместе с Мартином Францисом работает и над "Белой жемчужиной". 119-метровое судно рассчитано на 14 гостей и 42 членов экипажа. Лодка вмещает в себя автомобильный гараж и три бассейна. ... "А" была куплена за 400 миллионов долларов, ее содержание обходится владельцам в 12 миллионов долларов в год. ..." http://www.newsru.com/world/21sep2015/melni4enko.html
-----------------

Здесь не про меру надо писать, которую "элита" не знает и знать не хочет, а про зело борзо!:))
Про меру см. "Три девицы, три сестрицы.." по "Сказке о царе Салтане.." А.С. Пушкина.

"Фотографии крупнейшей парусной яхты в мире, известной как суперъяхта "А", или "Белая жемчужина" (White Pearl), стали достоянием общественности. Судно стоимостью более 260 миллионов фунтов было построено по заказу российского миллиардера, совладельца "Еврохима" Андрея Мельниченко на верфи судостроительной компании Nobiskrug в Германии, пишет британский таблоид The Daily Mail.


http://www.dailymail.co.uk/travel/travel_news/article-3243137/The-world-s-LARGEST-super-yacht-revealed-Russian-billionaire-s-260m-mega-yacht-300ft-high-eight-floors-underwater-observation-room.html?ito=social-twitter_mailonline

В понедельник яхта выходила из Кильской бухты для первого тестового плавания. Именно в этот момент представителям СМИ и удалось заснять судно, которое имеет длину 468 футов (147 метров) и три мачты высотой 300 футов (91,5 метра). Лодка состоит из восьми этажей, в том числе имеет "подводную" комнату. По сведениям портала Superyachtfan, на яхте установлено "гибридное дизельно-электрическое оборудование с контролируемым шагом винта". Судно предназначено для приема 20 гостей и экипажа из 54 человек. ..
...У Мельниченко уже есть яхта - моторная лодка под названием "А" производства немецкой компании Blohm & Voss. Ее дизайнером стал Филипп Старк, который вместе с Мартином Францисом работает и над "Белой жемчужиной". 119-метровое судно рассчитано на 14 гостей и 42 членов экипажа. Лодка вмещает в себя автомобильный гараж и три бассейна. ... "А" была куплена за 400 миллионов долларов, ее содержание обходится владельцам в 12 миллионов долларов в год. ..." http://www.newsru.com/world/21sep2015/melni4enko.html
-----------------

Здесь не про меру надо писать, которую "элита" не знает и знать не хочет, а про зело борзо!:))
Про меру см. "Три девицы, три сестрицы.." по "Сказке о царе Салтане.." А.С. Пушкина.

"Фотографии крупнейшей парусной яхты в мире, известной как суперъяхта "А", или "Белая жемчужина" (White Pearl), стали достоянием общественности. Судно стоимостью более 260 миллионов фунтов было построено по заказу российского миллиардера, совладельца "Еврохима" Андрея Мельниченко на верфи судостроительной компании Nobiskrug в Германии, пишет британский таблоид The Daily Mail.


http://www.dailymail.co.uk/travel/travel_news/article-3243137/The-world-s-LARGEST-super-yacht-revealed-Russian-billionaire-s-260m-mega-yacht-300ft-high-eight-floors-underwater-observation-room.html?ito=social-twitter_mailonline

В понедельник яхта выходила из Кильской бухты для первого тестового плавания. Именно в этот момент представителям СМИ и удалось заснять судно, которое имеет длину 468 футов (147 метров) и три мачты высотой 300 футов (91,5 метра). Лодка состоит из восьми этажей, в том числе имеет "подводную" комнату. По сведениям портала Superyachtfan, на яхте установлено "гибридное дизельно-электрическое оборудование с контролируемым шагом винта". Судно предназначено для приема 20 гостей и экипажа из 54 человек. ..
...У Мельниченко уже есть яхта - моторная лодка под названием "А" производства немецкой компании Blohm & Voss. Ее дизайнером стал Филипп Старк, который вместе с Мартином Францисом работает и над "Белой жемчужиной". 119-метровое судно рассчитано на 14 гостей и 42 членов экипажа. Лодка вмещает в себя автомобильный гараж и три бассейна. ... "А" была куплена за 400 миллионов долларов, ее содержание обходится владельцам в 12 миллионов долларов в год. ..." http://www.newsru.com/world/21sep2015/melni4enko.html
-----------------

Здесь не про меру надо писать, которую "элита" не знает и знать не хочет, а про зело борзо!:))
Про меру см. "Три девицы, три сестрицы.." по "Сказке о царе Салтане.." А.С. Пушкина.