Сексуальность — эротика – любовь. |
Приведу еще один отрывок из только что вышедшей книги "Любовь" (Рипол классик, Серия "Философия жизни", 568 стр.)
В размышлениях об эросе обычно выделяется два уровня: секс – и эрос, или пол – и любовь. Например, Николай Бердяев пишет: "Мне всегда думалось, что нужно делать различие между эросом и сексом, любовью-эросом и физиологической жизнью пола". На самом деле строение этой сферы не двух-, а по крайней мере трехступенчатое. Эротика составляет особый, средний уровень межличностных отношений, который нужно отличать и от сексуальности, и от любви.
• Сексуальность – размножение вида совокуплением индивидов.
• Эротика – смертность индивида и его стремление стать всем для себя.
Животные не знают эротики, потому что не знают о своей смертности и не пытаются вместить как можно больше наслаждения в краткий промежуток жизни. По словам Жоржа Батая, "эротизм ей [обезьяне] неведом как раз постольку, поскольку ей недостает знания смерти. И напротив, из-за того, что мы – люди, из-за того, что мы живем в тревожном ожидании смерти, мы и знаем ожесточенное, отчаянное, буйное насилие эротизма" .
Человек "и жить торопится, и чувствовать спешит". Эротика – это интенсивное, многократно усиленное волей и сознанием переживание того, что самопроизвольно случается в сексе. Эротика исходит из ощущения своего смертного "я", которое пытается продлить наслаждение, превзойти служебную функцию совокупления, замкнуть на себя то, что принадлежит роду.
Таким образом, величайшее наслаждение даруется нам нашей смертностью и актом воспроизводства себя в других, который мы превращаем в акт воспроизводства самого наслаждения. Нагота прикрывается, влечение затормаживается, создается множество запретов, в свою очередь порождающих соблазны. Так вырастает область эротики, в которой скорейшая сексуальная разрядка уступает место многоступенчатой игре сближения и остранения. Сознание смертности усиливает эротическую напряженность: влечение становится отчаяннее, тела крепче сплетаются, глубже проникают друг в друга на грани грядущего небытия. Кажется, что цепляясь или впиваясь друг в друга, они смогут удержаться на краю этой бездны. Таков предел эротической одержимости, подстегнутой ужасом конца.
Но за сознанием своей смертности следует еще надежда на индивидуальное бессмертие, на то, что в каком-то смысле пребудешь всегда. Эта надежда не всегда переводима на язык религиозной веры... Так или иначе, сознание своей смертности не может не представить, хотя бы как слабую и отдаленную перспективу, "свое иное" – возможность бессмертия. Если бы мы не знали нечто о бессмертии, мы не могли бы знать и о нашей смертности: сама граница между смертью и бессмертием прочерчивается одним и тем же знанием, сочетающим эмпирику и мистику.
Переход за границу эротически-смертного совершается через любовь. Эротика живет остранением и отсрочкой полового акта, игрой сближения-отдаления, но по ту сторону этой игры иногда – очень редко, а порою никогда – возникает чувство абсолютной предназначенности друг другу, такой нерасторжимости, над которой не властна даже смерть. Если сексуальность служит средством биологического продолжения своей жизни в потомстве, а эротика – способом наслаждения в себе и для себя, вне репродуктивных целей, то любовь – это чувство бессмертия в том единственном отношении, которое соединяет двоих. Как эротика включает в себя сексуальность, так и любовь включает в себя эротику, но не сводится к ней...
Книга поступила в магазины: "Лабиринт" (интернет), "Москва", "Московский Дом книги на Арбате".
Метки: sexuality eroticism love book |
Книга "Любовь" |
Метки: love book |
О будущем искусственного интеллекта. По поводу выступления Митио Каку. |
Митио Каку — американский физик и всемирно известный футуролог. Я всегда с воодушевлением и интеллектуальной радостью читал его книги: "Физика невозможного","Параллельные миры", "Будущее физики", "Будущее разума" и др.. Именно поэтому меня удивило его выступление на недавнем Петербургском международном экономическом форуме по теме: "Цифровое будущее: Стоит ли нам бояться роботов?" (Digital Future: Should We Fear Robots?"). В русскоязычной версии: "Об искусственном интеллекте, роботах и способах их применения".[1]
1. Робот с тараканьим разумом.
Через всё выступление М. Каку проходит лейтмотив: искусственный интеллект — это роботы. Такова презумпция всех его утверждений: искусственный разум заключен в отдельном техническом организме, как мозг — в голове отдельного индивида.
"У роботов и искусственного интеллекта есть три ограничения". Уже в этой фразе между роботами и ИИ поставлен знак равенства. И дальше, как о высшем достижении ИИ, Каку рассказывает об одном из умнейших роботов в мире, Asimo, созданном в Японии, — и с иронией отмечает, что пока что у него разум не более тараканьего.
По мнению Каку, лишь к концу века роботы могут достигнуть уровня интеллекта, сравнимого с обезьяньим. Но реально опасными они станут лишь в 22 в., когда смогут вынимать из своего мозга чипы, запрещающие им убийство людей.
Странные рассуждения! От такого представления о будущем веет наивным и унылым антропоморфизмом. Мы ведь знаем, что разум человечества не есть простое слагаемое индивидуальных разумов, — он социальный, сетевой. В этом нельзя не согласиться с К. Марксом: "...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений".[2]
Именно электронная сеть наглядно позволяет обнаружить новое качество разума как коммуникативно-информационной силы, которая обладает собственными формами воплощения и не заключена в голове отдельного человека. Тем более странно представлять искусственный разум в виде отдельной машины — шагающего, танцующего или играющего в футбол робота. Очевидно, что ИИ — это особая ментальная сверхструктура, которую мы не можем локализовать как отдельный механизм, как не можем локализовать виртуальное пространство. ИИ действует как совокупность программ и алгоритмов, способных к самообучению и саморепродукции на все более высоких уровнях производства и переработки информации. Поэтому рассуждать об уровне развития ИИ на примере отдельно взятого робота, даже самого продвинутого, сравнивая его с уровнем развития мозга у отдельного индивида или особи, будь то человек или насекомое, — это анахронизм, словно бы перенесенный из научной фантастики 1960-х-70-х гг.
Илон Маск уверен, что цифровая интеллектуальная революция произойдет в ближайшие годы. "Мы стремительно продвигаемся к созданию цифрового суперинтеллекта, который намного превосходит любого человека, я думаю, что это довольно очевидно, — сказал Маск. — У нас есть лет пять".[3] А у Каку речь шла всего лишь о разуме таракана!
Маск пошел еще дальше и назвал человечество "биологическим загрузчиком для цифрового разума. К сожалению, это все более и более вероятно".[4] Предзнаменования апокалиптических последствий техно-интеллектуального взрыва наиболее последовательно обобщены в известных книгах Джеймса Баррата "Последнее изобретение человечества. Искусственный интеллект и конец эры Homo sapiens" и Юваля Ноя Харари "Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня". Торжество алгоритмов и "больших данных", т.е. самодовлеющего информационного процесса грозит вытеснить человека из будущей истории разума. Согласно Харари, внутреннее измерение человека, его воля, желание, страсть, вера, будут переданы в ведение суперпрограмм, управляющих всем развитием цивилизации, да и природы.
Ускоренное развитие самосозидающего системного ИИ может вызывать серьезнейшие опасения за судьбу человечества. Но неужели не остается никаких надежд на миролюбие этого восходящего универсального разума? Может быть, именно его развитие в виде всеобъемлющих программ и сетей приведет к отказу от эгоизма и агрессии, свойственных индивидуальному человеческому разуму, ведущему борьбу за выживание отдельного организма в природе?
От множества ученых, технологов, предпринимателей: Стивена Хокинга, Илона Маска, Билла Гейтса, Сергея Брина, Ника Бострома, Джеймса Баррата, Юваля Харари — мы уже знаем о том, чем нам угрожает ИИ.[5] Поговорим о надежде, хотя бы в рамках одной из гипотез.
2. Ноовитализм. Широкоумные дубравы.
Как признает современная биосемиотика, знаковые и рефлективные процессы свойственны всем формам живого, включая растения. Следовательно, коллективный искусственный разум, возникающий в нейро-электронных сетях, может быть в каком-то отношении близок растительному царству. Биосемиотика и биогерменевтика рассматривают жизнь и живые организмы как знаковые процессы и отношения, способные к самореференции и самоорганизации (аутопоэзис)[6]. В каждой клетке и в организме в целом постоянно происходят чтение, записывание, перезаписывание, создание новых текстов и бесконечный "разговор" на языке генетического кода макромолекул (нуклеиновых кислот и белков) и их взаимодействий.
Такой биосферно-семиосферный подход позволяет по-новому рассмотреть возможности искусственного интеллекта. Он может оказаться более родственным естественному интеллекту, чем казалось раньше, когда последний ограничивался человеческим разумом. Знаковые процессы в квантовых компьютерах и электронных сетях могут обнаружить сходство с вегетацией — на несравненно более высоком уровне скоростной обработки и передачи информации. Машинное мышление может быть ближе вегетативному мышлению, не-тоталитарному и не-инструментальному, поскольку оно не укоренено в эгоцентрическом субъекте [7].
Отсюда синтетическая концепция ноовитализма, или ноовегетации, сращивающая искусственный разум с деятельностью живых систем (noovitalism, noovegetation; noo, разум + vitа, жизнь).
Как полагает Ю. Лотман, "если человеку удастся создать полноценный искусственный разум, то мы менее всего заинтересованы, чтобы этот разум был точной копией человеческого. Определение Тьюринга, согласно которому разумным следует признать такое устройство, при сколь угодно длительном общении с которым мы не отличим его от человека, психологически понятно в своем антропоцентризме, но теоретически малоубедительно"[8].
Можно предположить, что техника будущего — это своего рода умная вегетация, пронизывающая всю вселенную и организующая в ней смысловые процессы совершенно иначе, чем в животно-человеческом мире, а именно — в коммуникативно-кооперативном модусе, без кровавых битв и деструктивного эгоизма (группового и индивидуального). Не исключено, что смысл эволюционного процесса, от животных к человеку, — возвращение, уже через технику как человеческое творение, к жизни как мирной вегетации смыслов.
Для их производства не нужны эксцессы индивидуалистического сознания, которое Достоевский в образе подпольного человека уподобил болезни. [9]
Отсюда все более популярная идея "органической компьютации" (organic computation), воссоздающей, в частности, сетевую структуру растительного царства.
"Каждая травинка берет свою энергию от солнца в процессе фотосинтеза и использует часть этой мощности для выполнения вычислительных задач, а остальное - нормальные процессы жизнеобеспечения растения, как это происходит сегодня. Затем лужайка передает результаты вычислений центральному мультиплексору-координатору..., подключенному к компьютерным системам дома, и результаты попадают в национальные и, наконец, глобальные вычислительные сети".[10]
"Приятно жить счастливому растенью —
Оно на воздухе играет, как дитя,
А мы ногой безумной оторвались,
Бежим туда — сюда,
А счастья нет как нет," —
так у Н. Заболоцкого говорит мыслящий волк, выражая зависть животных и людей к растительному миру (поэма "Безумный волк", 1931). Разумное существо будущего тоже можно представить как "счастливое растение", связанное корнями-сетями со вселенской жизнью разума. И тогда разум будущего — это не металлический робот, а скорее, широкоумная дубрава (слегка переиначивая "широшумные дубровы" в пушкинском "Поэте").
Следуя логике древних мифов, дерево познания добра и зла в Библии — это не просто растение, а растение-змей, в котором вегетативная символика сопряжена с бестиальной. А дерево жизни, посаженное в Эдеме, имеет чисто растительную природу, что может рассматриваться как символ грядущего развития человечества в направлении мирных форм разума. Биосемиотические процессы как раз и указывают на эту связь между жизнью и разумом в их ненасильственных, недеструктивных формах. Машинное мышление может оказаться гораздо ближе к "растительному", чем к человеческому, склонному к агрессивному заострению оппозиций. Возможно, призвание человека — именно в том, чтобы вернуться к Древу Жизни, т.е. стать частью мыслительных систем, близких органической основе жизни. Достигнув интеллектуальных высот в царстве животных, человек направляет силу своего ума на возвращение разума в русло живого смыслообмена, ноовегетации.
Примечания
[1] Michio Kaku on Digital Future: Should We Fear Robots?
http://news.ifmo.ru/en/news/7560/
https://hbr-russia.ru/innovatsii/tekhnologii/771054
[2] Маркс К.. Тезисы о Фейербахе (тезис 6).
[3] http://www.vestifinance.ru/articles/100217
[4] "Hope we're not just the biological boot loader for digital superintelligence. Unfortunately, that is increasingly probable" https://space-hippo.net/go-ahead-biological-boot-loaders-ai/
[5] https://www.theatlantic.com/technology/archive/2015/01/building-robots-with-better-morals-than-humans/385015/
https://ria.ru/technology/20180428/1519656953.html
[6] Основоположники биосемиотики— биолог Якоб фон Икскюлль (Jakob von Uexküll, 1864 — 1944) и лингвист, семиотик и этнограф Томас Сибеок (Thomas Sebeok, 1920—2001), автор самого термина "биосемиотика". Теория жизни как аутопоэзиса развита чилийскими учёными У. Матураной и Ф. Варелой в начале 1970-х гг.
[7] См. Michael Marder. Plant-Thinking: A Philosophy of Vegetal Life. New York: Columbia University Press, 2013.
[8] Ю. Лотман. Мозг — текст — культура — искусственный интеллект.//Избранные статьи в трех томах.Т. I. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин: Александра,1992. С. 33.
[9] Сознание индивида, даже приобщенного к морали и эстетике, тянет его назад, в "тину" эгоизма, и даже усиливает сладострастие изысканной низменности. "...Я много раз хотел сделаться насекомым. Но даже и этого не удостоился. Клянусь вам, господа, что слишком сознавать - это болезнь, настоящая, полная болезнь. <...> ...В те же самые минуты, в которые я наиболее способен был сознавать все тонкости "всего прекрасного и высокого", как говорили у нас когда-то, мне случалось уже не сознавать, а делать такие неприглядные деянья, такие, которые... ну да, одним словом, которые хоть и все, пожалуй, делают, но которые, как нарочно, приходились у меня именно тогда, когда я наиболее сознавал, что их совсем бы не надо делать? Чем больше я сознавал о добре и о всем этом "прекрасном и высоком", тем глубже я и опускался в мою тину и тем способнее был совершенно завязнуть в ней" (Ф. Достоевский."Записки из подполья").
Метки: artificial intelligence biology humanity robots semiotics |
О будущем искусственного интеллекта. По поводу выступления Митио Каку. |
Митио Каку — американский физик и всемирно известный футуролог. Я всегда с воодушевлением и интеллектуальной радостью читал его книги: "Физика невозможного","Параллельные миры", "Будущее физики", "Будущее разума" и др.. Именно поэтому меня удивило его выступление на недавнем Петербургском международном экономическом форуме по теме: "Цифровое будущее: Стоит ли нам бояться роботов?" (Digital Future: Should We Fear Robots?"). В русскоязычной версии: "Об искусственном интеллекте, роботах и способах их применения".[1]
1. Робот с тараканьим разумом.
Через всё выступление М. Каку проходит лейтмотив: искусственный интеллект — это роботы. Такова презумпция всех его утверждений: искусственный разум заключен в отдельном техническом организме, как мозг — в голове отдельного индивида.
"У роботов и искусственного интеллекта есть три ограничения". Уже в этой фразе между роботами и ИИ поставлен знак равенства. И дальше, как о высшем достижении ИИ, Каку рассказывает об одном из умнейших роботов в мире, Asimo, созданном в Японии, — и с иронией отмечает, что пока что у него разум не более тараканьего.
По мнению Каку, лишь к концу века роботы могут достигнуть уровня интеллекта, сравнимого с обезьяньим. Но реально опасными они станут лишь в 22 в., когда смогут вынимать из своего мозга чипы, запрещающие им убийство людей.
Странные рассуждения! От такого представления о будущем веет наивным и унылым антропоморфизмом. Мы ведь знаем, что разум человечества не есть простое слагаемое индивидуальных разумов, — он социальный, сетевой. В этом нельзя не согласиться с К. Марксом: "...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений".[2]
Именно электронная сеть наглядно позволяет обнаружить новое качество разума как коммуникативно-информационной силы, которая обладает собственными формами воплощения и не заключена в голове отдельного человека. Тем более странно представлять искусственный разум в виде отдельной машины — шагающего, танцующего или играющего в футбол робота. Очевидно, что ИИ — это особая ментальная сверхструктура, которую мы не можем локализовать как отдельный механизм, как не можем локализовать виртуальное пространство. ИИ действует как совокупность программ и алгоритмов, способных к самообучению и саморепродукции на все более высоких уровнях производства и переработки информации. Поэтому рассуждать об уровне развития ИИ на примере отдельно взятого робота, даже самого продвинутого, сравнивая его с уровнем развития мозга у отдельного индивида или особи, будь то человек или насекомое, — это анахронизм, словно бы перенесенный из научной фантастики 1960-х-70-х гг.
Илон Маск уверен, что цифровая интеллектуальная революция произойдет в ближайшие годы. "Мы стремительно продвигаемся к созданию цифрового суперинтеллекта, который намного превосходит любого человека, я думаю, что это довольно очевидно, — сказал Маск. — У нас есть лет пять".[3] А у Каку речь шла всего лишь о разуме таракана!
Маск пошел еще дальше и назвал человечество "биологическим загрузчиком для цифрового разума. К сожалению, это все более и более вероятно".[4] Предзнаменования апокалиптических последствий техно-интеллектуального взрыва наиболее последовательно обобщены в известных книгах Джеймса Баррата "Последнее изобретение человечества. Искусственный интеллект и конец эры Homo sapiens" и Юваля Ноя Харари "Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня". Торжество алгоритмов и "больших данных", т.е. самодовлеющего информационного процесса грозит вытеснить человека из будущей истории разума. Согласно Харари, внутреннее измерение человека, его воля, желание, страсть, вера, будут переданы в ведение суперпрограмм, управляющих всем развитием цивилизации, да и природы.
Ускоренное развитие самосозидающего системного ИИ может вызывать серьезнейшие опасения за судьбу человечества. Но неужели не остается никаких надежд на миролюбие этого восходящего универсального разума? Может быть, именно его развитие в виде всеобъемлющих программ и сетей приведет к отказу от эгоизма и агрессии, свойственных индивидуальному человеческому разуму, ведущему борьбу за выживание отдельного организма в природе?
От множества ученых, технологов, предпринимателей: Стивена Хокинга, Илона Маска, Билла Гейтса, Сергея Брина, Ника Бострома, Джеймса Баррата, Юваля Харари — мы уже знаем о том, чем нам угрожает ИИ.[5] Поговорим о надежде, хотя бы в рамках одной из гипотез.
2. Ноовитализм. Широкоумные дубравы.
Как признает современная биосемиотика, знаковые и рефлективные процессы свойственны всем формам живого, включая растения. Следовательно, коллективный искусственный разум, возникающий в нейро-электронных сетях, может быть в каком-то отношении близок растительному царству. Биосемиотика и биогерменевтика рассматривают жизнь и живые организмы как знаковые процессы и отношения, способные к самореференции и самоорганизации (аутопоэзис)[6]. В каждой клетке и в организме в целом постоянно происходят чтение, записывание, перезаписывание, создание новых текстов и бесконечный "разговор" на языке генетического кода макромолекул (нуклеиновых кислот и белков) и их взаимодействий.
Такой биосферно-семиосферный подход позволяет по-новому рассмотреть возможности искусственного интеллекта. Он может оказаться более родственным естественному интеллекту, чем казалось раньше, когда последний ограничивался человеческим разумом. Знаковые процессы в квантовых компьютерах и электронных сетях могут обнаружить сходство с вегетацией — на несравненно более высоком уровне скоростной обработки и передачи информации. Машинное мышление может быть ближе вегетативному мышлению, не-тоталитарному и не-инструментальному, поскольку оно не укоренено в эгоцентрическом субъекте [7].
Отсюда синтетическая концепция ноовитализма, или ноовегетации, сращивающая искусственный разум с деятельностью живых систем (noovitalism, noovegetation; noo, разум + vitа, жизнь).
Как полагает Ю. Лотман, "если человеку удастся создать полноценный искусственный разум, то мы менее всего заинтересованы, чтобы этот разум был точной копией человеческого. Определение Тьюринга, согласно которому разумным следует признать такое устройство, при сколь угодно длительном общении с которым мы не отличим его от человека, психологически понятно в своем антропоцентризме, но теоретически малоубедительно"[8].
Можно предположить, что техника будущего — это своего рода умная вегетация, пронизывающая всю вселенную и организующая в ней смысловые процессы совершенно иначе, чем в животно-человеческом мире, а именно — в коммуникативно-кооперативном модусе, без кровавых битв и деструктивного эгоизма (группового и индивидуального). Не исключено, что смысл эволюционного процесса, от животных к человеку, — возвращение, уже через технику как человеческое творение, к жизни как мирной вегетации смыслов.
Для их производства не нужны эксцессы индивидуалистического сознания, которое Достоевский в образе подпольного человека уподобил болезни. [9]
Отсюда все более популярная идея "органической компьютации" (organic computation), воссоздающей, в частности, сетевую структуру растительного царства.
"Каждая травинка берет свою энергию от солнца в процессе фотосинтеза и использует часть этой мощности для выполнения вычислительных задач, а остальное - нормальные процессы жизнеобеспечения растения, как это происходит сегодня. Затем лужайка передает результаты вычислений центральному мультиплексору-координатору..., подключенному к компьютерным системам дома, и результаты попадают в национальные и, наконец, глобальные вычислительные сети".[10]
"Приятно жить счастливому растенью —
Оно на воздухе играет, как дитя,
А мы ногой безумной оторвались,
Бежим туда — сюда,
А счастья нет как нет," —
так у Н. Заболоцкого говорит мыслящий волк, выражая зависть животных и людей к растительному миру (поэма "Безумный волк", 1931). Разумное существо будущего тоже можно представить как "счастливое растение", связанное корнями-сетями со вселенской жизнью разума. И тогда разум будущего — это не металлический робот, а скорее, широкоумная дубрава (слегка переиначивая "широшумные дубровы" в пушкинском "Поэте").
Следуя логике древних мифов, дерево познания добра и зла в Библии — это не просто растение, а растение-змей, в котором вегетативная символика сопряжена с бестиальной. А дерево жизни, посаженное в Эдеме, имеет чисто растительную природу, что может рассматриваться как символ грядущего развития человечества в направлении мирных форм разума. Биосемиотические процессы как раз и указывают на эту связь между жизнью и разумом в их ненасильственных, недеструктивных формах. Машинное мышление может оказаться гораздо ближе к "растительному", чем к человеческому, склонному к агрессивному заострению оппозиций. Возможно, призвание человека — именно в том, чтобы вернуться к Древу Жизни, т.е. стать частью мыслительных систем, близких органической основе жизни. Достигнув интеллектуальных высот в царстве животных, человек направляет силу своего ума на возвращение разума в русло живого смыслообмена, ноовегетации.
Примечания
[1] Michio Kaku on Digital Future: Should We Fear Robots?
http://news.ifmo.ru/en/news/7560/
https://hbr-russia.ru/innovatsii/tekhnologii/771054
[2] Маркс К.. Тезисы о Фейербахе (тезис 6).
[3] http://www.vestifinance.ru/articles/100217
[4] "Hope we're not just the biological boot loader for digital superintelligence. Unfortunately, that is increasingly probable" https://space-hippo.net/go-ahead-biological-boot-loaders-ai/
[5] https://www.theatlantic.com/technology/archive/2015/01/building-robots-with-better-morals-than-humans/385015/
https://ria.ru/technology/20180428/1519656953.html
[6] Основоположники биосемиотики— биолог Якоб фон Икскюлль (Jakob von Uexküll, 1864 — 1944) и лингвист, семиотик и этнограф Томас Сибеок (Thomas Sebeok, 1920—2001), автор самого термина "биосемиотика". Теория жизни как аутопоэзиса развита чилийскими учёными У. Матураной и Ф. Варелой в начале 1970-х гг.
[7] См. Michael Marder. Plant-Thinking: A Philosophy of Vegetal Life. New York: Columbia University Press, 2013.
[8] Ю. Лотман. Мозг — текст — культура — искусственный интеллект.//Избранные статьи в трех томах.Т. I. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин: Александра,1992. С. 33.
[9] Сознание индивида, даже приобщенного к морали и эстетике, тянет его назад, в "тину" эгоизма, и даже усиливает сладострастие изысканной низменности. "...Я много раз хотел сделаться насекомым. Но даже и этого не удостоился. Клянусь вам, господа, что слишком сознавать - это болезнь, настоящая, полная болезнь. <...> ...В те же самые минуты, в которые я наиболее способен был сознавать все тонкости "всего прекрасного и высокого", как говорили у нас когда-то, мне случалось уже не сознавать, а делать такие неприглядные деянья, такие, которые... ну да, одним словом, которые хоть и все, пожалуй, делают, но которые, как нарочно, приходились у меня именно тогда, когда я наиболее сознавал, что их совсем бы не надо делать? Чем больше я сознавал о добре и о всем этом "прекрасном и высоком", тем глубже я и опускался в мою тину и тем способнее был совершенно завязнуть в ней" (Ф. Достоевский."Записки из подполья").
Метки: artificial intelligence biology humanity robots semiotics |
С чего начинается любовь? |
На днях в Москве выходит моя книга "Любовь" (изд. Рипол-классик). В ней много лирики и философии, а главное — то, что их соединяет. Помещаю здесь один из отрывков, который ближе к лирике.
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ ЛЮБОВЬ?
Желание, вдохновение, нежность, жалость — четыре грани любви. Нельзя сказать, какая из них важнее. Нельзя предсказать, с какой из них всё начнется.
Любовь может начаться с желания. Видишь перед собой существо, которое скроено по твоей мерке, каждым своим изгибом создано прилегать к тебе, словно вы выведены по одному лекалу. Или слышишь смех, в котором звучит все женское мира: оборачиваешься – Она. Ты начинаешь бредить этим существом, в тебе раскрывается внутренняя пустота, которую только оно может заполнить... Но вот возникает разговор – и может оказаться, что это существо с другой планеты. Оно говорит на чужом языке — или на твоем языке с резким, неприятным акцентом. Семя желания падает на каменистую почву: любовь здесь никогда не взойдет…
Желание кажется таким бесспорным, непобедимым, а на самом деле оно очень уязвимо. Желание можно сравнить с пехотой, которая первой идет в атаку, на завоевание позиций будущей любви — и часто гибнет, не успев на них закрепиться. Как пехотинец ползком, по камешку, по травинке осваивает незнакомую землю, – так и желание ближе всего, в упор подходит к желаемому и может "запасть" на что угодно: на глаза, волосы, какой-нибудь "изгибчик", чтобы потом, чуть остранившись, ахнуть: да вот же оно, самое мое! Этот мгновенный перебег желания от частицы к целому задает уже более крупный масштаб "целостной личности", к которому обращаются потом вдохновение, нежность и жалость.
Любовь может начаться с вдохновения. Первым предчувствием зарождающейся или хотя бы возможной любви становится странная свобода, которую двое, едва познакомившись, вдруг испытывают в присутствии друг друга. Между ними открывается воздушное пространство – не разделяющее, а сближающее: они могут сходиться и расходиться, их голоса могут сплетаться и расплетаться, но в этом пространстве каждое слово обретает гулкость созвучия и отголоска. Границы отступают до самого горизонта, который сам отодвигается по мере приближения к нему. Каждое твое движение, слово, запинка, заминка, неловкость, смена ритма и ракурса вдруг приобретают смысл в глазах другого: меня принимают всяким, каким я могу быть. Это уже росток той свободы, которая необходима для последующего преображения: меня еще нет, но я делаюсь возможным, я становлюсь собой в глазах другого. В самом начале любви особенно ясно, что она творится "из ничего", она не знает своих путей, она не находит подсказки ни в устройстве человеческого тела, ни в заповедях богооткровенных книг. У нее нет имени.
Любовь может начаться с нежности. Вот перед тобой существо столь совершенное, или столь живое, или столь особенное, ни на кого не похожее, что хочется окружить его собой, защитить от всего и от всех, не дать малейшей серости и шероховатости прикоснуться к нему. Порою в этом существе ощущается нежный росток человека – ребенок, который нуждается в твоей заботе или с которым просто хочется играть, резвиться, дурачиться. Поначалу тебе ничего не нужно от этого существа, ни физической близости, ни полета фантазии и вдохновения, – только бы оно было. Хочется долго на него смотреть, как на морские волны или языки пламени с их неуследимой подвижностью и новизной. Никогда не приедается быть рядом. Возникает желание, чтобы это существо вошло в тебя, поделилось своим чудесным составом, чтобы в тебе самом побежали эти морские струйки или язычки пламени.
Любовь может начаться с жалости. Вдруг чувствуешь, что в другом человеке проседает жизненная основа, почва уходит из-под ног. А к тебе он может прислониться. Твоих сил хватит и на себя, и на него. Ну пусть он за тебя хоть немного подержится в той тряске, которую приготовила ему судьба в момент встречи с тобой. И ты протягиваешь ему руку, начинаешь выводить с шаткого места. Вот по этой тропочке, а теперь сюда, здесь тверже и суше. Он никак не может сосредоточиться на предстоящей ему работе – ты обсуждаешь с ним тезисы, набрасываешь черновики, вместе вы добираетесь до сути. Он страдает от брошенности и одиночества, от неудачи прежней любви – ты стараешься его отвлечь, водишь в театры и на концерты. Он утратил веру в высший промысел и справедливость, жизнь потеряла смысл – ты обсуждаешь с ним мирообъемлющие вопросы, рассказываешь о своих драмах и их преодолении. И вдруг оказывается, что именно в той точке, где вы обсуждаете потерю смысла, этот смысл восстанавливается. Может быть, он для того и был потерян, чтобы заново его обрести именно вместе. И тряское место уже позади, а отнимать руку не хочется, она уже приросла к другой руке. И теплое чувство жалости вдруг горячеет желанием, и вам уже никуда не деться друг от друга.
Есть разные типы любви. Вероятно, у мужчин любовь чаще начинается с желания, а у женщин – с жалости. Возможно, у интровертов в любви преобладает вдохновение, а у экстравертов – нежность. Все мы разные, и любовь поворачивается к нам то одной, то другой гранью, но смысл любви как раз в том и состоит, чтобы достраивать нас до целого. С чего бы ни начиналась и чем бы ни становилась любовь, она может остаться любовью, лишь соединив в себе желание и вдохновение, нежность и жалость.
А еще любовь может начаться с боли. И ею же завершиться...
Метки: relationships love book |
ОБ ОТЦЕ |
Сегодня ему исполнилось бы 111 лет (а дожил он до 62).
Наум Моисеевич Эпштейн (31.5.1907 — 26.10.1969).
111 — дата не круглая, а ровная, как частокол. Вот и жизнь его была окружена частоколом. Он никогда не был за границей. У него никогда не было своей комнаты. На Дубровке в коммунальной квартире наша семья размещалась в одной комнате: бабушка, папа, мама, няня и я. Потом в Измайлове все жили в одной комнате деревянного дома: бабушка (другая), дедушка, папа, мама и я (кто-то спал на кухне). Только за пять лет до его смерти мы переехали в отдельную квартиру: 23 м на троих, и это был предел роскоши и комфорта в его жизни. Главные слова моего детства: Райтехснаб, где папа работал бухгалтером, и Трансжелдориздат, где мама работала плановиком.
Папа остается для меня загадкой. Он умер, когда мне было 19 лет, и я так и не понял вполне, что было центром и нервом его существования. Может быть, это был я. Может быть, работа, которой он отдавался с преданностью "маленьких людей" Гоголя и Достоевского. Ничего милее бумаг и счётов для него не было. Он работал по 12-14 часов в день, а уже в возрасте около 60 лет, незадолго до смерти, закончил курсы повышения квалификации — не для повышения зарплаты, которая оставалась мизерной (800 старыми, 80 новыми после 1961 г.), а ради жгучего интереса к делу. Он засиживался на работе допоздна, а на выходные брал ее на дом. Был застенчив и терпеть не мог хлопотать у начальства по личным вопросам, даже таким кровно важным, как получение квартиры от райисполкома (после сорока лет беспорочной службы, включая службу в армии с 1941 по 1948 гг.). Внук раввина, он в отрочестве испытывал большой интерес к религии и собирался поступить в ешиву, но в том возрасте, когда я его узнал, от этих устремлений уже ничего не осталось, и все мои попытки разговорить его на какие-либо религиозные или вообще высокие, умные темы заканчивались ничем.
Ток времени медленно нес его через годы, и он не пытался бороться с ним, остановить его. Он прислушивался к ровному струению этих вод и не повышал голоса, чтобы прорваться сквозь их усыпляющий рокот. Для кого и зачем? Мой отец был слух и согласие — не слишком даже внимательное и настойчивое, но приемлющее все тихим кивком, как бы плавным очертанием очередной волны. Он понимал, не усиливаясь, и не огорчался, не понимая. Я иногда сердился на него за это безмолствование, удержание себя в потоке, — теперь же все больше люблю именно это непорывание, невыступление.
В детстве папа водил меня гулять по Дубровке, на Крестьянскую заставу, где по праздничным дням раскидывались ярмарки и торговали яркими игрушками; рассказывал о своих командировках в Сибирь, где видел бурундуков, и привозил мне в подарок кедровые шишки. Он почти никогда не болел и за всю жизнь не взял ни одного бюллетеня, но непрерывно курил, и в августе 1969 г. почувствовал вдруг впервые в жизни усталость, поехал в дом отдыха, но вернулся еще более усталым и в октябре умер от рака легких. Перед смертью он бредил своими профессиональными делами, кому-то что-то поручал, о чем-то просил. "Пойдем на работу! Когда же мы пойдем туда? Покажите мне дорогу!" — такими мне запомнились его последние фразы, уже в бреду.
Мне казалось, что он не слишком хорошо знал, что делать с собой в этом мире, — и только когда садился за работу, успокаивался, и жизнь приобретала ясный смысл. Кроме того, он много ездил по магазинам, стоял в очередях, был, что называется, прекрасный семьянин, преданный отец, муж, брат, дядя, старался быть всегда и во всем нужным. Но в этом была чуточка рассеянности, а полную сосредоточенность он находил в работе. Он не любил ходить в гости. Когда у него возникало несколько свободных часов, он шел к себе на службу или раскладывал счёты и бумаги на кухонном столе.
Мне, единственному сыну немолодого отца, он был особенно дорог тем, что никогда ничего не навязывал, не подталкивал, не учил жить, не выстраивал для меня правильную линию поведения. Из деликатности не вторгался в мои помыслы и намерения. Незадолго до смерти он подарил мне, начинающему филологу, пишущую машинку "Эрика", которая верно служила мне двадцать лет. Заботясь и поддерживая во всем, он оставался слегка в стороне, как будто предоставляя мне пространство для свободного маневра. Он выполнял свой отцовский долг и не предъявлял никаких отцовских прав. Надеюсь, что хотя бы это я бессознательно усвоил от него: не заслонять собой просвета.
Фото военных лет. Папа служил с 1941 по 1948 гг., но не любил об этом вспоминать, и единственный урок того времени, который он мне преподал, — что на одевание сапог и портянок отводилось 7 секунд, а я копаюсь со своими носками-ботинками гораздо дольше.
Дом отдыха в Кисловодске, 1948 г. Почти все военные. Папа справа, в середине среднего ряда.
Папа со мной. Дворик на Дубровке, 1953.
Единственная папина сестра, тетя Соня, с сыном Эдиком (Эдуард Глазман, 1936 — 1970). Я его любил, он был веселый и по-хорошему легкомысленный, на 14 лет старше меня. Умер скоропостижно в 34 года от аневризмы. А тетя Соня дожила до 92 лет (1912-2004). Смотрела по телевизору события в Беслане, убийство детей. Сердечный приступ, отвезли в больницу, через неделю скончалась. Еще одна, неучтенная жертва Беслана.
Папа, мама — Мария Самуиловна Лифшиц (1914 — 1987) — и я. Мне 13 лет.
Метки: father history biography family |
Аркадий Бабченко и литература отчаяния |
Я всегда читал Аркадия Бабченко — из удовольствия слышать живой человеческий голос. Не следил за ним специально, но тянулся к его текстам, как к живым проталинам среди мерзлых нагромождений политической риторики. У него была нервная, импульсивная интонация, которая сама по себе вызывала доверие, потому что так он чувствовал, так жил. Он понимал свою страну лучше, чем большинство профессиональных политологов, потому что знал свой народ изнутри, воевал за него — и боялся его, боялся за весь мир и за Россию, знал то страшное, что страна может сделать сама с собой (и сделала в 20-ом в.), а тем более с другими странами и народами. У него не было иллюзий — и вместе с тем он горячо делал свое дело. Это редкое сочетание: трезвый ум — и способность страдать, беситься, добиваться справедливости. Его порой заносило на поворотах, но у меня не возникало ни малейших моральных упреков к нему: он имел право кричать от боли, и заносило его на пути к правде столь страшной и горькой, что без проклятий и хриплого голоса не обойтись. При всей злободневности и непридуманности его публицистики, в ней отдавались глубокие звуки литературы отчаяния: от книги Иова до песен Высоцкого.
Как и Немцов, Бабченко был абсолютно живым, подлинным. Надо отдать должное убийцам — у них безошибочный нюх на живое; профессионалы смерти знают, в кого целить. "...Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий, голодный лев следит оленя бег пахучий".
Метки: politics journalism death |
КУДА ЯЗЫК ДОВЕДЕТ. Видеозапись лекции. |
Метки: creativity society language |
КУДА ЯЗЫК ДОВЕДЕТ. Видеозапись лекции. |
Метки: creativity society language |
Преследуя миллионолапого зверя... |
В Нью-Йорке умер Том Вулф (Tom Wolfe, 1930-2018), один из самых блистательных американских писателей, основатель "новой журналистики".
https://www.nytimes.com/…/tom-wolfe-pyrotechnic-nonfiction-…
У меня с Вулфом связана маленькая личная история. В 1989 г. Вулф опубликовал литературный манифест "Stalking the Billion-Footed Beast. A literary manifesto for the new social novel" ("Преследуя миллионнолапого зверя. Литературный манифест нового социального романа"). Вулф ратует за возвращение к традициям Бальзака и Диккенса, а некоторые его пассажи подозрительно напоминают теорию социалистического реализма (включая методы бригадного подряда на создание лит. произведений).
Первая моя статья на английском языке (1991), опубликованная в тогда новом, а теперь уже весьма почтенном журнале "Common Knowledge", как раз и представляла собой полемику с Вулфом по поводу его социально-реалистических пристрастий, которые резко противоречили моим тогдашним модернистским и постмодернистским вкусам. Сейчас я, наверно, был бы сдержаннее в суждениях, но тогда только что пала Стена — и обидно было, что выдающийся писатель свободного мира оказался в плену у какой-то замшелой соцреалистической эстетики.
Вот статья целиком.
http://www.emory.edu/INTELNET/e.pm.wolfe.html
Метки: socialist realism usa literature |
Детские вопросы (они же проклятые). О смысле всего |
Замечательная идея: задавать в упор детские вопросы взрослым и обнаруживать в последних маету незнания и поспешность суемыслия. Спрашивается: для чего жили? Кстати, это единственный контекст, где слова "детский" и "проклятый" выступают как синонимы.
А придумал эту передачу-вопрошайку израильский фотохудожник и журналист Dima Brickman, с которым мы встретились в Тель Авиве и записали этот разговор 24 апреля. Я бы с радостью попытался ответить на все 700 вопросов, которые впрок заготовил Дмитрий (и может быть, напишу когда-нибудь такую книгу). Но мне досталось всего 20 — и час времени на раздумья..."
На какие только вопросы не пришлось ответить! Дети — маленькие Сократы. "Зачем нужен я?" "Как выглядит рай?" "Когда вернется коммунизм?" "Зачем вообще всё?" "Кто такой Бог?" "Что такое любовь?" "Мама, зачем тебе я?" (девочка двух с половиной лет) "Что сделать волшебной палочкой (одноразовой)?" "Зачем мы живем и почему умираем?"
"Все мы недолюблены". Детские вопросы с Михаилом Эпштейном.
Передаче уже несколько лет, и раньше на эти и другие детские вопросы отвечали А. Генис, Б. Акунин, В. Долина, Д. Рубина, Б. Гребенщиков, Л. Рубинштейн, М. Кронгауз, И. Губерман и другие. Так что есть почва для сравнения.
Метки: life and death children philosophy |
Выступления и дискуссии в Афинах |
Метки: lecture humanities discussion greece philosophy |
Выступления и дискуссии в Афинах |
Метки: lecture humanities discussion greece philosophy |
Иначе! Ко Дню Альтернативного сознания |
21 апреля уже ровно 20 лет отмечается как День Альтернативного сознания по историческому календарю. Этот день стоит в промежутке между двумя памятными датами, которые праздновались самыми свирепыми режимами XX века. 21 апреля знаменует узкий мостик между двумя тоталитарными безднами, по которому человечество перебралось в XXI в.
20 апреля - День рождения Гитлера
21 апреля - День Альтернативного сознания
22 апреля - День рождения Ленина
21 апреля - день вызова любым формам принудительного единообразия и единомыслия - коммунистическим, фашистским, авторитарным, националистским, клерикалистским и религиозно-фундаменталистским.
Альтернативное ничему не тождественно и ничему не противостоит, оно — ИНОЕ, несводимое к категориям единства, борьбы, отрицания. Альтернативность играет многообразную роль в науке (принцип "дополнительности"), в культуре (карнавал), эстетике (видение предмета "другим", остранение), в творчестве (поиск аномалий и альтернатив, выводящих за предел данной системы).
В России праздник альтернатив по понятным причинам теперь более насущен, чем когда-либо с момента его зарождения (в 1998 г.). 21 апреля - День инакомыслия, инакочувствия, инакодействия, в какой бы сфере они ни проявлялись. Попробуем иное. Увидим мир иначе.
Наряду с известными формами альтернативности, такими, как политическое диссидентство (инакомыслие), альтернативная медицина, альтернативное образование, существует множество других, еще не артикулированных ее проявлений.
ДАС — это действие вопреки своим склонностям и привычкам, наперекор обычаям среды.
Ученый вдруг решается объявить о необычной гипотезе, не боясь насмешек коллег.
Поэт пишет стихотворение несвойственным ему размером или вдруг переходит на верлибр.
Человек, боящийся высоты, поднимается на вершину высотного здания, чтобы впервые увидеть панораму города.
Кто-то, долго боявшийся выяснить отношения и поставить точку над i, наконец решается это сделать.
Кто-то публикует в фейсбуке неожиданно откровенный пост, не боясь вызвать критику даже близких друзей и единомышленников.
ДАС — это еще и день преодоления страха: перед обществом и перед самим собой.
Друзья, если будете отмечать ДАС, расскажите о своем опыте. Такие свидетельства - об альтернативных практиках в любой сфере - могут быть интересны для других. Например, поэт Алеша Парщиков мне рассказывал, что ДАС провел в зоопарке и старался видеть мир глазами зверей. У него это иноприродное зрение было в высшей степени развито.
Теперь эта традиция подхвачена в Перми (Елена Коскова)
Я в этом году буду впервые отмечать День альтернативного сознания в Израиле.
|
Как извлекать энергию из русского языка |
Метки: lecture society language |
Минус-корабль в море миров. Разговор философии и науки с поэзией. |
Алексею Парщикову
Девять лет прошло со дня смерти поэта Алексея Парщикова (24.5. 1954 - 3.4. 2009), но его стихи продолжают поддерживать нашу связь с теми мирами, куда он ушел. Образ "минус-корабля" входит в перекличку со сложнейшими понятиями современной физики и философии и открывает канал связи между живыми и ино-живущими.
Стихотворение "Минус-корабль" дало название посмертному, только что вышедшему сборнику Парщикова. [1]
Мне хотелось бы в диалоге с этим образом построить систему мысли, в которой минус-корабль оказался бы не просто поэтической фантазией или метафорой, а важным элементом мироздания, точнее, раскрытием его многомировой структуры.
Что такое минус-корабль? Это объект, который четко заявляет о своем присутствии в мире именно своим отсутствием. Это явление нулевой, но значимой морфемы хорошо известно, например, лингвистам. Простейший пример: сами слова "минус" и "корабль" в именительном падеже имеют нулевое окончание на фоне других падежей (например, родительного — "минус-а", "корабл-я" и т.п.).
У Парщикова минус-корабль появляется в той точке моря — "точного моря" — где его нет, но не может не быть. В разрыве между модальностями сущего и должного. Приведу вторую часть стихотворения, где возникает этот образ.
...Точное море! В колечках миллиона мензурок.
Скала - неотъемлема от. Вода - обязательна для.
Через пылинку случайную намертво их связуя,
надобность их пылала, но... не было корабля.
Я видел стрелочки связей и все сугубые скрепы,
на заднем плане изъян - он силу в себя вбирал -
вплоть до запаха нефти, до характерного скрипа,
белее укола камфары зиял минус-корабль.
Он насаждал - отсутствием, он диктовал - виды видам,
а если б кто глянул в него разок,
сразу бы зацепился, словно за фильтр из ваты,
и спросонок вошёл бы в растянутый диапазон.
Минус-корабль, цветом вакуума блуждая,
на деле тёрся на месте, пришвартован к нулю.
В растянутом диапазоне на боку запятая...
И я подкрался поближе к властительному кораблю.
Таял минус-корабль. Я слышал восточный звук.
Вдали на дутаре вёл мелодию скрытый гений,
локально скользя, она умножалась и вдруг,
нацеленная в абсолют, сворачивала в апогее.
Ко дну шёл минус-корабль, как на столе арак.
Новый центр пустоты плёл предо мной дутар.
На хариусе весёлом к нему я подплыл - пора! -
сосредоточился и перешагнул туда...
Минус-корабль притягивает своим точно оформленным отсутствием — и позволяет герою сделать шаг туда, где его нет, т.е. стать минус-субъектом, каковым и становится лирическое "я" в последней строке ("сосредоточился и перешагнул туда"). Что это: смерть или иная трансформация? Этот вопрос пока вынесем за скобки.
Минус-корабль — замечательный пример тех ирреалий, или минус-объектов, которые описаны в моем "Проективном словаре гуманитарных наук". Мне хотелось бы провести параллель между поэтическим образом и метафизическим понятием, осветив их друг другом.[2]
Проблема обозначения небытия и его элементарных единиц еще не артикулирована в гуманитарных науках. Им не хватает того "ноля" и отрицательных чисел, введение которых в математику способствовало ее превращению в науку.
Пример минус-объекта — груда щебня и битого мрамора, оставшаяся в мастерской скульптора после создания статуи. В порядке мысленного эксперимента легко представить компьютерную программу, которая, вычислив все перемещения элементарных частиц, воссоздала бы из кучи мусора ту же самую статую. Статуя извлечена из обломков теми же самыми операциями вычитания, что и обломки отделены от статуи. Про кучу мусора можно сказать, что это инобытие статуи, нега-статуя, которая фиксирует "в негативе" те же самые творческие жесты, которыми была создана статуя. Для минус-субъекта, живущего в минус-мире, эта куча обломков может представлять столь же выразительное скульптурное произведение.
То же самое может относиться к жизни в целом. Мы ваяем ее, стараясь совершать самые точные, осмысленные действия и отбрасывая другие варианты поведения, как черновики, отходы производства. Но это не значит, что отброшенные варианты — только мусор. В другом мире они могут слагаться в столь же четкую, осмысленную линию поведения нашего альтер эго. Этот иномир можно представить как негатив, созданный из "анти-вещества", точнее, нега-вещества— не в физическом, а в информационном плане: совокупность отброшенных вариантов деятельности.
Концепция минус-объекта позволяет понять структуру мультиверсума, в том числе в многомировой интерпретации квантовой физики (Хью Эверетт), вокруг которой не утихают споры. [3]. Создавая целенаправленно статую и отбрасывая от нее все лишнее, скульптор творит не только более высокий порядок в своем мире, но и некий инопорядок, нега-гармонию в другом мире, поскольку в отходы производства вложена та же самая творческая энергия и художественный расчет, что и в статую. Просто они взаимовычитаются, и что считать плюсом (статуей), а что минусом (отходом производства), зависит от того, в каком мире находится наблюдатель. Если он находится в минус-мире, то самая прекрасная статуя Фидия или Микеланджело, которую мы с восхищением здесь созерцаем, представится ему собранием мусора по отношению к той статуе, которую он созерцает в своем мире.
Обычное возражение против многомировой интерпретации состоит в том, что наряду с осмысленным, упорядоченным миром она предполагает бесконечное множество произвольных, хаотических миров, где кванты летят в другом направлении, а живые существа действуют иначе. При этом ВСЕ квантовые возможности реализуются в других мирах: волновая функция не коллапсирует, как в традиционной копенгагенской интерпретации, порождая единственную известную нам реальность, а продолжает "волноваться", испуская бесконечные волны все новых реальностей.
Может быть, в этом и смысл парщиковского "минус-корабля", который появляется из морских волн? Трудно было бы предположить более наглядный минус-объект, чем корабль, который был бы до такой степени согласован с волновой функцией материи. В многомирии, в мультиверсуме всякий объект — такой корабль, качающийся на волнах вероятностей. Скорее Парщикова вела его глубокая асссоциативная логика, чем сознательная отсылка к многомировой интерпретации, — хотя он и интересовался современной наукой и ее образным, метафорическим потенциалом.
Именно теория минус-объектов, нега-онтология позволяет объяснить, почему бесконечное множество материальных миров могут объединяться не субстанциально, а информационно: они несут в себе общую информацию, которая, условно говоря, все время делится надвое, умножая свои единицы, как бит, делимый на чет и нечет, на орла и решку, на два варианта события. То, что с одной стороны куча мусора, ноль, то с другой — изящное произведение, единица. Возможно, неизбежная энтропия каждого творческого акта в нашем мире потому и неизбежна, что должна проявиться в виде какой-то новой энергии, упорядоченной формы в других мирах. Весь мультиверсум — машина умножения форм и смыслов, которые исчезают в нашем мире, чтобы тут же, синхронно, возродиться в другом. Возможно, смерть относится к тому же классу событий. Ты слышишь меня, Алеша?
Отсюда следует, что наши эстетические, этические, культуросозидательные усилия в этом мире не завершаются мусором и смертью, не уменьшают порядок в иных мирах. Любая энергия, вложенная в одном из миров, имеет многомировую ценность. В силу того, что в нашем мире действует закон роста энтропии (второй закон термодинамики), любой порядок в нем достигается ценой увеличения беспорядка. На любую статую приходится груда обломков. Но поскольку беспорядок содержит в негативном виде ту же самую энергию и информацию, то следует признать, что в минус-мирах, расходящихся от осмысленных, созидательных действий в нашем мире, эти "вычитательные" действия тоже создают формы порядка. В них могут обитать минус-субъекты, способные именно так их воспринимать, т.е. перцептивно соразмерные тем конфигурациям, которые в нашем мире воспринимаются как хаос. То же самое относится и к хаосу в нашей вселенной: огромные галактические пространства могут содержать в себе энергию созидания, которую мы и наши приборы еще не научились воспринимать.
Итак, если допустить многомировую интeрпретацию, то миры в мультиверсуме оказались бы взаимообратимыми и не пропала бы ни одна частица созидательной энергии, вложенная в каждый из этих миров. Мультиверсум может оказаться инструментом Создателя для извлечения максимальной ценности/смысла из событий в каждом из миров: то, что внутри данного мира оборачивается энтропией, увеличивает энергию в других мирах.
Пока я сочинял эту статью, я много слов перебрал, отбросил, вычеркнул, — а в другом мире может читаться именно вычеркнутое... Там, где ты, Алеша, плывешь на своем минус-корабле, — ты читаешь эти строки, ты понимаешь меня?
Примечания
[1] Алексей Парщиков. Минус-корабль. СПб., Пальмира, 2018, С. 53-54.
[2] Михаил Эпштейн. Нега-объект и нега-мир, в его кн. "Проективный словарь гуманитарных наук". М.: Новое литературное обозрение, 2017, С. 137-138. В Проективном словаре к этой тематике относятся также следующие статьи: Вакуум неустойчивый, Гипореальность, Минус-система, Многомирие, Нега-, Негаобъект и негамир, Негаонтология, Недо-, Не-небытие, Отрицательно-неопределённые местоимения, Пустоводство, Пустоты, Силентема, Смертствовать, Экзистология и эссенциология, " ".
[3] Среди сторонников идеи мультиверсума (многомирия) такие учёные, как Стивен Хокинг, Брайан Грин, Макс Тегмарк, Алан Гут, Андрей Линде, Митио Каку, Дэвид Дойч, Леонард Сасскинд, Александр Виленкин, Нил Тайсон, Шон Кэрролл[, Джозеф Полчински.
Гипотезу Мультивселенной не поддерживают: Стивен Вайнберг, Дэвид Гросс, Пол Стейнхардт, Нил Турок, Вячеслав Муханов, Майкл Тёрнер, Роджер Пенроуз, Джордж Эллис, Адам Франк, Пол Дэйвис.
Метки: poetry science multiverse death philosophy |
Лекция в "Открытой России", Лондон, 6 апреля |
Это рассказ о психосоциальных особенностях русского языка и о его глубинных проблемах на современном этапе развития.
Среди тем разговора:
1. Почему в русском языке так много безличных конструкций и как они связаны с общественным сознанием?
2. Стоит ли говорить “авторка" и "филологиня"? Феминитивы и слова общего рода.
3. Почему в русском языке слабо развита категория переходности и как это мешает производительности труда?
4. Психосоциальная роль уменьшительных суффиксов. О трех штилях. Чем различаются "сельдь", "селедка" и "селедочка"?
5. Добро и зло в зеркале русского языка.
6. Самые частотные слова русского и английского: в чем разница?
7. Есть ли в русском языке причастия будущего времени?
8. Сколько в русском языке слов и почему врут словари?
9. Как создаются новые слова и для чего это нужно?
10. Русский язык как орудие мышления. Что можно сделать, чтобы он не только осваивал мир современных идей, но и обогащал его?
https://www.facebook.com/events/453688528384626/
16 Hanover Square, W1S 1HT London, United Kingdom |
Метки: lecture society language ethics |
О превратностях китайской политики (на маленьком личном опыте) |
Метки: censorship china |
Не читал ничего страшнее. |
Не могу удержаться от одной страшной цитаты. Ни у маркиза де Сада, ни в каких-либо хоррорах ничего страшнее не читал.
Главный редактор вестника "На страже Православия", академик Православного богословского отделения Петровской академии наук и искусств; эксперт Комиссии по взаимодействию Церкви, государства и общества Межсоборного Присутствия Русской Православной Церкви Валерий Павлович Филимонов:
"Можем ли мы сказать, какой была бы земная участь детей, погибших в ТРК "Зимняя вишня"? Особенно в наше смутное время при всеобщем развращении многих и многих. Убереглись бы они от греха? Сохранили бы себя в чистоте для нетленной жизни будущего века или встали бы на путь погибели? Может, это было для них самым удобным временем для перехода к вечному блаженству?"
А ведь идея с большим потенциалом! Не для того ли власти и ядерную войну готовят — чтобы разом избавить все человечество от грехов и обеспечить всем вечное блаженство? Вот говорят про них: ОПГ, бандиты — а они благочестивые люди.... Можно сказать, спасители рода человечесого, предстоятели перед Всевышним.
Ни Сталин, ни Гитлер никогда бы до такого не додумались.
Страшнее смычки "церковности" с людоедством ничего нет.
Метки: humanity death horror |
Больше разных Россий: о судьбах регионализма. |
В социальных сетях гуляет актуальный анекдот:
— А куда МИД РФ денет такую прорву высланных дипломатов?
— Московскому царству скоро понадобятся послы в Уральской и Сибирской республиках, Татарском ханстве и ещё в десятках регионов.
Вот на эту тему — о судьбах российского регионализма — разговор, состоявшийся неделю назад, но ставший еще более предметным в связи с недавними событиями в т.н. "Сибирской республике." Вопросы задает публицист Вадим Штепа, создатель портала After Empire.
Михаил Наумович, Вы еще в 1990 году написали статью "О Россиях", которую можно назвать манифестом российского регионализма. Как Вы оцениваете его идеи сегодня? Россия с тех пор так и не стала многообразным континентом, но наоборот – "ордынское" начало, кажется, победило…
Начну с оговорки: я не политолог и тем более не политик, поэтому могу об всем этом судить лишь с позиций социальной философии и культурологии.
Чем больше разных Россий возникнет на территории РФ, тем лучше для самой России, для российской цивилизации. Сейчас Федерации как таковой, кажется, вообще нет. Нет этих 85 субъектов, которые по Конституции составляют федерацию. Не действует 4-ый пункт 5-ой статьи Конституции: "Во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты Российской Федерации между собой равноправны". На самом деле все т.н. субъекты теперь являются объектами московской власти. РФ —это система колониального самоуправления: центральная власть, Кремль, собирает дань со всех российских земель и посылает им своих наместников. Сообщество российских земель, совместно с международным сообществом наций, должно критически оценить эту (авто)колониальную систему, которая противоречит нормам политической демократии 21 в.
Почему идеи федерализма в постсоветской России не прижились? Это целенаправленная политика власти или имперская традиция сработала спонтанно и "автоматически"?
Имперская традиция диктует целенаправленную политику, которая в свою очередь опирается на имперскую традицию. История России — это тысяча лет одиночества. Такая огромная, малозаселенная, маловозделанная, но до зубов вооруженная страна просто не может на равных общаться с окружающими странами. Она воспринимает их как данников либо как врагов. Вот и теперь она стремится их поглотить — или распасться на регионы, тяготеющие к другим территориям и этносам.
Какой исход более вероятен, зависит от плотности цивилизационного вещества внутри страны. Грубо говоря, эта плотность определяется отношением созданного к первозданному: достижений цивилизации, суммы произведенного (в экономике, технологии, культуре и т.д.) — к природным условиям (включая размер территории, залежи полезных ископаемых и т.п.). Если цивилизационная плотность выше критического порога, страна может сохранить тенденцию к расширению, если ниже — разорвется от внутренней возрастающей пустоты. Между тем плотность цивилизации в России снижается: образуются демографические ямы, происходит депопуляция, деградирует экономика, исчезают деревни и малые села, обитаемая территория сжимается вокруг больших городов, с огромными пустотами между ними и неразвитостью транспортных путей. Если цивилизационная плотность падает ниже критической отметки, империи угрожает распад. Можно ли его предотвратить? Этим страна занималась весь последний век — и не слишком успешно. Проблема в том, как превратить этот распад империи в фактор цивилизационного роста.
Сохраняется ли, на Ваш взгляд, культурное многообразие российских регионов сегодня? Может ли оно в перспективе проявиться политически?
Перспектива множественных Россий подкрепляется региональными процессами, хотя более медленными, чем представлялось 25-30 лет назад. Хочется верить, что в будущем слабосильные регионы России смогут обрести социально-экономическую и особенно культурную самостоятельность. Сейчас этот процесс регионализации идет, хотя и не очень интенсивно. Я это остро ощущаю, когда путешествую по России: Ярославль, Рязань, Кострома, Углич, Орел, Тула, Калуга – везде делаются попытки подчеркнуть местный колорит, культурную специфику, пусть хотя бы в целях привлечения туристов. Крошечный город Мышкин – но и у него уже есть своя мифология и традиции.
Когда все эти локальные культуры почувствуют почву у себя под ногами, обретут права субъектов, они смогут образовать Российский Союз, подобно Европейскому Союзу, объединяющему европейские страны. Это можно представить как постепенное усиление федеративного начала. Речь идет не о сепаратизме, но именно о регионализме, о самостоятельном и опережающем развитии регионов, которые могли бы вступать в прямые культурно-экономические связи, не обязательно опосредованные Москвой. Стране нужна система координат, состоящая не только из одной вертикали, но и из многих горизонталей. Цель — не разрушительная, а созидательная: не разделение России, а умножение Россий.
Поскольку европейские этносы (английский, французский и т.д.) свободно развивались с феодальных времен, они гораздо больше успели оформиться в нации, но не исключаю, что нечто подобное в 21-22 вв. случится и с северо-западной Россией, и с Уралом, Поволжьем, Сибирью... Россия мне видится как союз многих Россий, который мог бы стать равномощным Европе в целом и в перспективе объединиться с ней во Всеевропейский Союз. Россия как унитарное государство вряд ли может "уместиться" в Европейском Союзе, а несколько разных Россий могли бы стать соизмеримы с отдельными европейскими странами. Например, Новгородско-Псковская или Петербургская Русь могли бы уважительно и продуктивно общаться с прибалтийскими республиками и с Польшей, что у нынешней России не слишком получается.
В 2016 году в Киеве вышла Ваша книга "От совка к бобку. Политика на грани гротеска". Хотя она посвящена в основном российской ситуации, в России ее до сих пор не издали. Что так напугало издателей?
Эта книга — о переходе советского к постсоветскому, к новому психо-социальному типу, который я назвал по рассказу Ф. Достоевского "Бобок". Там действие происходит на кладбище и слышны голоса мертвецов, бесстыдно обнажающих свою душевную гниль и повторяющих "бобок", "бобок". Этот бессмысленный звук —последний вздох отходящего исторического организма. Бобок — имперский стиль после Крыма (как декаданс конца XIX века или авангард 1910–1920-х гг.). В каком стиле действует нынешняя власть по отношению к другим странам и к собственному народу? Каков стиль пропаганды, дипломатии, официозной публицистики? Это стиль "бобок" — сочетание запредельной лжи, наглости, истерики и нарциссизма. Это стиль последнего бесстыдства, когда уже все дозволено, потому что смерть все спишет.
Отправная историческая точка книги — Майдан и Крым. То, что случилось с Украиной, — важнейшая страница в истории новейшего "регионализма", т.е. фрагментации империи. Ньютоновский закон: действие равно противодействию — приложим не только к физическим, но и к историческим явлениям. По тому, с какой силой Россия после 2014 г. оттолкнулась назад, в свое прошлое, можно оценить силу порыва, с какой Украина устремилась в будущее. Льдина огромной империи раскололась, и по дрейфу одной ее части можно судить о траектории другой. У меня с Украиной связана надежда на новую историческую судьбу восточнославянских народов, их свободное вхождение в европейскую семью. Эти послекрымские годы подводят итог не только советской и постсоветской эпохе, но всему трехсотлетнему — от Петра І — проекту присоединения России к западной цивилизации. То, что называлось Россией, теперь разделилось на Киевскую Русь, отходящую к Западу, и Ордынскую Русь, которая уходит в глубь допетровской Московии и для которой просто не остается места в ХХI веке. Но если Россия все-таки обретет свое достойное место в современной цивилизации, на что я не перестаю надеяться, — это будет место рядом с Украиной, которая — уже как старшая, а не младшая сестра — прокладывает ей путь на Запад.
К российским издателям я не обращался, понимая, что вряд ли их заинтересует такой подход. Хорошо, что книга все-таки доступна российским читателям, — например, на Озоне.
Каков Ваш прогноз развития культурно-политической ситуации в России в ближайшие годы?
Нынешняя власть своей политикой чрезмерной централизации подталкивает противоположные, центробежные тенденции. Нельзя так упорно и самонадеянно создавать себе врагов по всему периметру — и даже внутри самой страны. Любят ли Кремль в Сибири и на Дальнем Востоке? Или там все яснее понимают, что сотрудничество с Японией и Китаем в чем-то выгоднее, чем послушание Кремлю, который вытягивает из них все ресурсы и мало что дает взамен. А северо-западная Россия во главе с Петербургом — разве не видно оттуда, насколько финская, скандинавская модель развития успешнее, чем кремлевская, обеспечивает людям мир, свободу, благосостояние, образование, здоровье? Наверно, у татар и башкир тоже есть свои соображения о том, как пересмотреть итоги завоевания Казанского ханства и войти в более тесные связи с могучим производительным Китаем...
В условиях глобальной экономики центральная власть должна бороться за свои регионы, привлекать их умы и сердца, наполнять кошельки, состязаться за них с окружающими цивилизационными ареалами (европейским, исламским, китайским, японским). Полагаю, что центробежные тенденции еще дадут о себе знать, и вопрос в том, проявятся ли они мирным путем или приведут к кровавой междоусобице.
Если у страны не получается быть великой — и вместе с тем доброй, великой — и человечной, великой — и производительной, то зачем нужно такое величие? Пусть лучше будет доброй, человечной, производительной — и вносит свой посильный вклад в величие всего человечества.
Метки: federation russia regions |