Когда вскрыли наши ноутбуки и телефоны, началось самое "интересное".

– Кто вскрыл?

Шура: – Был человек, не понятно, к какой силе относился, он у них, видимо, занимался IT. После отвели нас в палаточный городок. Там мы увидели женщин тоже.

Катя: – Поставили нас в какой-то ров...

– Ров?

Шура: – Там трава росла, такой естественный ров, как будто коровы лежали. Там еще стояли лавки. Неподалеку что-то вроде полевой кухни, палатки. Один БТР.

– С номерами?

Катя: – Этого не было видно.

Шура: – Катю били прикладом по бокам. Ударили по колену. Угрожали его прострелить. У меня в ноутбуке обнаружили фото татуировки "Небесная сотня" и мой последний пост. Ходили, читали его вслух.

– Вы при этом стояли в этом рву?

Катя: – Мы сидели в нем.

Шура: – А потом меня отвели, потому что у меня случился предэпилептический приступ, начала заходиться. Даже принесли успокоительное.

Катя: – Капли какие-то.

Шура: – Но дальше та женщина, что давала капли, – тягала меня за волосы. Получилось, что нас с Катей немного разделили. Я была на лавочке возле этих женщин. А Катя – в окружении мужчин.

– Катя, расскажи подробнее?

Катя: – Женщины ко мне не подходили. Среди мужчин был "Беркут", самые злые, нападали, кричали. Ко мне подошел, судя по всему, один из их начальников, все его слушались. Он был с таким большим кинжалом и сказал: "Я коллекционирую уши. Какое тебе отрезать – левое или правое?"

После этого взял язычки на моих кроссовках и отрезал оба. После приказал остальным сложить все наши документы в пакет и сжечь. А нас сначала пустить "по кругу" а потом расстрелять. Но у Саши случился припадок, плюс среди захватчиков было пару человек, которые как-то пытались нас защитить. Был человек, который сообщил, что занимается разведкой. Он сказал, что женщин бить нельзя, что будет нас защищать.

Шура: – А за это вы меня проведете на Майдан, – сказал он.

Катя: – Он сказал – тех троих – туда (ребят из второй машины, – ред.), а для этих у меня другая миссия. Говорил, что "много чего" сделал накануне. Потому его должны послушать. И будет просить, чтобы нас отпустили с ним в разведку. Что с нашей помощью он пройдет на Майдан. При этом он говорил, что парней будет жестко бить. И бил.

Шура: – Да, тут же демонстрировал, как именно жестко.

– Он тоже из "Беркута"?

Катя: – Нет, было похоже, что из спецслужб. Сначала был в маске, а потом, когда нас отвели в подвал, – уже без. Кроме того, среди них был русский офицер, который несколько раз подходил и говорил: "Спалились, что с Майдана, теперь говорите, как есть!"

Там еще было несколько российских солдат. Все они рассматривали паспорта, что-то пытались говорить. Беркут приходил с побоями и угрозами, а эти общались.

– А какую информацию о Майдане они хотели получить?

Катя: – Чтобы мы признались, что мы оттуда, рассказали о нем. Во рву сидели мы очень долго.

Шура: – Нас задержали в половине третьего. А в самом рву провели часа три. Было очень холодно, даже морозец немного.

Катя: – Шура была без куртки. И мы просили какие-то теплые вещи. Они нашли мою жилетку без рукавов. Одели ее на Шуру, но, так как у Шуры были связаны руки, жилетка постоянно слетала. И из-за того, что она слетала, даже те, кто нам помогал, начинали злиться, потому что им приходилось все время ее накидывать.

Шура: – Когда они рассматривали мои татуировки, они мне практически порвали кофту, задирая ее.

Шура Рязанцева

– Руки связали вам обеим?

Катя: – Да.

Шура: – Каким-то жгутом.

Катя: – Шурины татуировки они видели до этого, и решили посмотреть, нет ли их у меня. Я сказала, что нет, но была в лыжной куртке с пришитыми к рукавам полуперчатками. И они требовали показать руки, хотя сами их связали по рукавам, и физически это сделать было невозможно. Тогда они ножом разрезали куртку и убедились, что татуировок нет. После этого нас повели в подвал.

Шура: – На этом КПП раньше стоял патруль ГАИ, осталось двухэтажное здание. Нас повели в подвал этого здания. Там мы были явно не первыми. Видны прострелы, следы крови. Какие-то остатки вещей. Отвели туда нас всех пятерых. Поставили на колени лицом к стене. Руки оставались связаны. Периодически подходили и били нас ногами или дубинками по бокам.

Катя: – Там к каждому отдельно подходили и спрашивали данные: – имя, фамилию, место работы, цель поездки в Крым.

Шура: – Через какое-то время я услышала, что приехал отец. Я сначала в это не поверила, думала, нас сейчас выведут и начнут расстреливать. Чтобы удостовериться, что приехал действительно мой отец, я попросила русского солдата спросить девичью фамилию моей мамы. Он через минуты три вернулся и сказал: Шаповал. Это фамилия моей мамы.

Тогда я заревела, испугалась, хотела выбегать из подвала, стало все равно, кто вокруг, этот беркут и все остальные… Российский солдат меня и Катю вывел на улицу, чтобы нас отпустить.

Катя: – Даже развязали нам руки.

Шура: – Это напоминало блокбастер о беженцах: закат в поле. Солнце светило прямо в глаза. Нас вывели. Стоял мой отец, моя мама. Я плакала, начала заходиться. Когда это происходит, у меня ненормированное дыхание и возможен приступ эпилепсии. Мама очень волновалась.

Начались даже переговоры по поводу моей машины. И вдруг в конце поста в нашу сторону побежал российский солдат с автоматом, стреляя вверх, в воздух, стал кричать: "Назад! Куда?! Не было команды освободить!" После чего нас отвели назад.

А дальше посадили в Камаз. И в чем были, без вещей, повезли куда-то. Изначально конвоем должен был быть "Беркут". Но этот российский солдат, который нас хотел отпустить, помогал нам, во время приступа дал мне кубик сахара (это спасает при эпилепсии), поехал с нами, развязал нам руки.

Пытался согреть, пряча их под свой бронежилет. Дал мне пачку сигарет, сказал, что она мне пригодится. Закуривал мне сигарету.

– Сколько вы ехали в этом Камазе?

Шура: Часов шесть.

– Кто еще был с вами?

Шура: – Олесь, Женя, Лена, мы с Катей и двое военных. Пока нас везли, было очень холодно. Я порой думала, что нас привезли чуть ли не на плато Ай-Петри, в маленькое окошко казалось, там лежит снег.

– У российского солдата были опознавательные знаки? Сколько ему лет?

Шура: – Около сорока пяти. Знаков никаких.

Катя: – Думаю, меньше, около сорока. Он шесть раз герой звезды. Воевал в Афгане, Чечне, Абхазии, Осетии…

– Это он рассказывал?

Катя: – Да. Сказал, что ничего не скрывает. У него все время было открытое лицо. Сказал, что его зовут Влад, что воевал.

Поскольку ехали долго, и он пытался нас как-то успокоить, много говорили о горах, говорил, что пять-шесть раз за год поднимается на Эльбрус. Пытался успокоить нас, беседуя на отвлеченные темы.

Шура: – Мы приехали на гауптвахту военной тюрьмы на территории Российской Федерации. Минут пятнадцать ждали в кузове, пока снаружи советовались, куда нас определять. Дальше вышли, нас построили вдоль тюремной стены лицом к ней. Сказали не поднимать голову. Руки были за спиной. Так простояли около двух часов. Парни дольше.

Было страшно. Вокруг ходили только в масках, ни одного лица. О чем-то шептались за спинами и все время специально щелкали затворами автоматов. Думала, нас расстреляют. Мы плакали. Дрожали от холода. И нас зачем-то спрашивали: "Страшно? Холодно?" Потом завели внутрь. И я прошла все этапы принятия в тюрьму. Раздели. Осмотрели.

– Женский персонал?

Шура: – Да, женский, в балаклавах. Взяли анализы, все снимали на камеру. А дальше поочередно одного за другим вызывали на допросы. Я проходила у них как суперрадикал-националист.

Из-за татуировок.

Из-за плисовой клетчатой рубашки и тех вещей, что у меня нашли, и картинок в телефоне. Говорили, что я Pussy Riot и представитель движения White Power.

Фото uacrisis.org

– А что нашли у тебя в телефоне?

Шура: – Фотожабы, фотографии в память о человеке, который спас мне жизнь, какие-то патриотические снимки, которые просто греют душу. Фото с наших акций.

Просто хронологию переживаний того, что произошло с нами за последние месяцы.

– На допросах говорили о Майдане?

Шура: – Говорили, что я там убивала людей, о том, пичкают ли наркотиками, пила ли там чай.

Еще позорили и шантажировали меня: "Как ты, крымчанка с такой родословной, такой семьей, такими дедушкой и бабушкой, позоришь всех?! Бандеровка!"

– Допрашивали работники ФСБ?

Шура: – Не могу точно сказать, их удостоверений я не видела. Но предположить могу, что именно они.

– Катя, расскажи, что было с тобой с момента прибытия в тюрьму?

Катя: – Нас поставили к стене. И там было настолько холодно, что начинало трясти. Возле меня был Олесь Кромпляс, так как его сильно побили, он был без штанов и белья, с заметным сотрясением, он чуть не падал ко мне на плечо. К нему подходили, ставили ровно.

И ко мне тоже, спрашивали, что со мной. Я отвечала, что холодно. Тогда говорили еще ждать.

– Кто подходил?

Катя: – Солдаты, в балаклавах, с оружием. Через полтора-два часа меня завели внутрь, там было две женщины, которые сделали полный осмотр. Даже проверили вены, пересмотрели все вещи, взяли тест на наркотики и завели в камеру. И ближе к трем часам ночи вызвали на допрос.

– Вас поселили в одиночные камеры?

Катя: – Да, я три дня никого не видела, только слышала. Причем, все время думала, что сзади Лена, а впереди – Шура, а оказалось наоборот.

– Что было на допросе?

Катя: – Я была очень сонной. Спрашивали, куда, зачем ехала. Лежала небольшая кучка из наших компьютеров и телефонов. Попросили выбрать свой. Пытались включить, но у меня все было разряжено.

Телефон все-таки включили и сразу же начали звонить люди, им пришли сообщения, что я снова на связи. Телефон звонил без остановки, они не отвечали. И я уже попросила отключить, потому что трудно было все время слышать этот звонок: "Либо дайте мне ответить. Либо ответьте сами!"

Благодаря включенному телефону друзьям удалось определить моё местонахождение. Все время забывали выключать телефон, и довольно часто можно было определить, до квадрата, где он. Это, мне кажется, помогло людям в наших поисках.

Я стала просить позвонить маме – Шурины родители видели ее, а мои ничего обо мне не знали.

Еще меня почему-то попросили написать на бумаге имя, фамилию, дату рождения, данные родителей. Может, это стандартная процедура. Я не в курсе. Решила, если они хотят, буду говорить. Выразила свое мнение, признала, что Майдан стоял и стоит, что была на нем.

Сказала, что результат, который мы получили – то, что делает "Батькивщина" – меня не устраивает. Когда они это услышали, кажется, стали чуть-чуть лояльнее.

Я много об этом говорила и действительно говорила то, что думаю, как считаю. Они были удивлены: как так, я стояла, а теперь критикую какие-то моменты. Но я объясняла, что стояли не ради того, что происходит сейчас.

Что мы 23 года действительно забивали на Крым. И нынешние события были ожидаемы. Что людей не слышат, они вынуждены были выйти. И в Крыму происходит то же самое.

Они слушали, реагировали – а дальше отправили меня в камеру. И я снова легла спать. Утром принесли поесть какую-то странную кашу и дальше целый день ничего не происходило.

Катя Бутко

– Что ты делала? О чем ты думала, находясь в камере?

Катя: – В основном я спала. Наверное, из-за стресса и безвыходности ситуации. Просыпалась, когда приносили еду, либо попросить воды. Они сразу ответили на вопрос, как долго будут меня держать: "Когда все скажешь, тогда отпустим! Убивать не будем. Все зависит от тебя".

Так прозвучало на допросе, а после целый день молчали. И это меня немного напугало. Хотели что-то услышать – и исчезли. Не стенам же говорить.

Но никто не приходил, только приносили еду. И один раз занесли шоколадку. Еще и шоколадку "Рошен". Такой неожиданный момент.

После пришел начальник. Меня перевели на некоторое время в другую камеру, как оказалось, Шурину, пока она была на допросе. Я слышала, что в моей камере что-то происходит. Когда вернулась, увидела, что они сняли все крючки, зеркала, забрали ремень и шнурки. И снова на вопрос, когда отпустите, сказали: "Когда все скажешь".

Тогда попросила что-нибудь сообщить маме, сказали: "Позже". И я вдогонку попросила передать тем ребятам, чтобы вызывали на допрос, раз хотят что-то узнать.

Через часа три меня вызвали. Очень долгий допрос – настолько, что снимали все на видеокамеру, и у нас был перерыв, потому что в ней села батарея.

Во время допроса прошлись по всем моим контактам и сообщениям. Читали и комментировали каждую смс, спрашивали: "Кто это? Кто это? Кто это?" Всю революцию у меня был другой телефон. Но, после случая в Крепостном переулке с 22-го на 23-е, когда "Беркут" напал на нашу машину, телефон пропал.

Соответственно, в новом было мало всего записано. Плюс на КП забрали карту памяти. Осталась только сим-карта. Сохранилась контактная книга и смс.

Так как я пресс-секретарь, они увидели большой список журналистов, причем, все подписаны – и "5 канал", и "ТСН", много иностранцев.

Кроме того, у меня тоже есть удостоверение журналиста. Они его видели. И считали меня не только активистом, но и журналистом. Спрашивали: "Что ты напишешь теперь? Ты же ничего в Крыму не видела!"

Рассказывали, что все стабильно, все хорошо, люди живут обычной жизнью. В том месте, где меня держали, это звучало сюрреалистично.

Отвечала им, что приехала действительно посмотреть, все ли нормально, как живут. Они начинали жаловаться на "5 канал", что показывают только одну сторону. В какой-то мере я с ними согласна: "5 канал" стал похож на "Интер", только наш. И даже пообещала по возвращении набрать редактора и сказать ему об этом.

Еще они вытащили из компьютера списки людей "Автомайдана", спрашивали про идеологию, финансирование. Очень хотели связать "Автомайдан" с огнестрельным оружием. Я отвечала – нет, мы этим не занимаемся. Пыталась донести, что мы против насилия.

– Следователи были в масках?

Катя: – Три дня в тюрьме все были в масках. Все до единого. Когда вызывали второй раз на допрос, сказали: "О тебе шумят во всех новостях, тебя ищут".

На следующий день разбудили, спросили, готова ли к экскурсии, и вывезли в Севастополь. Вместе с севастопольским телеканалом в лице оператора и журналиста.

– Что за канал, не помнишь?

Катя: – "Севастополь". Так и называется.

– Оператор и журналист без масок? Смогла бы узнать их после?

Катя: – Конечно. Нас сопровождал один из следователей, который оставался в маске. Меня везли по Севастополю и говорили: "Смотри: вот флаг России на здании СБУ, они его повесили сами. И на машинах флажки тоже сами вешают. Мы не просили. Видишь, все спокойно, все хорошо!"

– Другим ребятам экскурсию не делали?

Катя: – Нет, только мне. И после парень в маске сказал, что останется в машине, чтобы не пугать, а я с журналистами могу выйти на Нахимова и поговорить с людьми.

– Ты была в той же одежде, что и при задержании?

Катя: – Я была в той же одежде, порезанной, три дня после непонятно чего. Представляю, выглядела странно. Но, из-за того, что со мной были журналисты, которые, правда, не снимали то, что я спрашивала, люди останавливались.

Естественно, что в Севастополе люди говорили мне: "Да, Россия, стабильность". Журналисты тоже со мной ходили и повторяли: "Видите, у нас все за Россию!"

– Ты предпринимала попытки попросить о помощи проходящих людей?

Катя: – Я понимала, раз они сделали мне эту экскурсию, то отпустят. А просьбы о помощи означают, что я бросаю остальных ребят. Думала о побеге. Но понимала, что с собой у меня ничего нет – ни паспорта, ни денег, ни телефона. Да еще и подставлю остальных. Потому от этой идеи отказалась.

На набережной было ужасно холодно. Решила спросить последнего человека и уходить. Останавливаем прохожего, а он оказывается гражданином РФ, который говорит: "Нет! Ни в коем случае Крым не должен идти к России! Это деспотия и диктатура. Украина должна идти в ЕС. Я был на Майдане".

На том и закончили.

Журналисты потом еще записали интервью со мной. Не знаю, вышло ли оно где-то. И после этого отправили обратно в тюрьму.

А через часа три всех вывели. К нам приставили морпеха без маски, который сказал, что его функция нас защищать от "Беркута", от риска в Бахчисарае, и вывезти в континентальную часть целыми и невредимыми.

"Беркут" уважает российских солдат, но не слушается. И морпех сказал, что, если что-то с "Беркутом" пойдет не так, он попытается спасти нам жизнь. И после еще с двумя солдатами-срочниками российской армии мы поехали домой.

Проезжая Бахчисарай морпех сказал: "Тут могут быть теракты. Потому я смотрю вправо, ты влево, ты прямо, а вы слушаете только меня, и, если что случается, – их двоих".

– Террактов опасались в местах поселения крымских татар под Бахчисараем?

Катя: – Да, там какое-то КП, и они думают, что там должны стрелять. После мы приехали на КПП, где нас задержали изначально.

Там морпех оставил нас внутри минивена, в котором мы ехали из Севастополя, сказал закрыть двери, и пошел пытаться отбить наши машины. "Беркут" стал сходиться к бусу.

Ребята сказали: "Опускаемся на пол. Нас могут застрелить, что угодно". А я отвечала: "Да нет же, вот она, граница. Мы почти дома. Нельзя терять надежду. Столько пережили, и тут за сто метров…"

В итоге морпех отбил наши машины, дал сумку с вещами и снял на камеру, всё ли вернулось – паспорта, компьютеры телефоны, даже ремень. Все вернули.

Но то, что оставалось в машинах, было украдено полностью. Ни одной вещи. Забрали даже брелок от ключей. Все личные вещи, рюкзаки, деньги – абсолютно все. Морпех сел пассажиром во вторую машину. И поэтому "Беркут" нас пропустил.

Морпех довез до КП, вышел, а мы поехали домой.

Было очень приятно увидеть наших солдат на украинской границе. Украинские пограничники узнали нас, видели по телевизору. Дальше доехали до Херсона, а там нас встретили друзья из "Автомайдана", дали деньги, бензин. И вот, мы тут.

После нас границу в Армянске закрыли полностью.

Фото uacrisis.org

– Как оцениваешь свое состояние сейчас? Проходили какую-то экспертизу? Консультировались с психологом?

Катя: – Времени не было. Только к невропатологу дошла, потому что меня били.

– Побои не снимали?

Катя: – Нет. Помощь предлагали. Но мне кажется, что помощь не нужна.

– Правильно ли я поняла, из всех сил в Крыму, с которыми приходилось сталкиваться, самыми адекватными были российские солдаты?

Катя: – Да, потому что они отправили туда бывших офицеров, которые много служили и являются при этом хорошими психологами, могут поговорить, убедить.

Говорили нам: "Мне не нужно бить, через полчаса разговора ты сама все скажешь".

Беркут, наоборот, пугает, лупит. Они абсолютно не контролируемы, даже русскими солдатами. Они нереально злые, в них много ненависти. Избиение и так было их методом, знаю это по своему опыту – а тут они совсем озверели, ожесточились. Они думают, наверное, если выслужатся, им дадут российские паспорта или что-то в этом роде.

Тут и месть, и обида, что их все бросили, и надежда на привилегии от России. В Украину им путь закрыт.

– "Беркут" был севастопольским?

Катя: – Наверное, да, многие говорили об этом. Я точно не знаю.

– После того, как вернулись в Киев, не было желания уехать куда-то, отдохнуть, переключиться?

Катя: – Сначала были встречи с послами, потом спокойный день, полный работы, а вечером узнали, что ребята пропали. И мы включились в их поиск. Некогда отдыхать.

На данный момент в Крыму около четырнадцати пропавших. О некоторых ничего не слышно уже более недели.

Сегодня утром отпустили 7 заложников. Судьба остальных пока неизвестна.