Продолжу рассказ об истории психиатрии. В 1909 году получает Нобелевскую премию по физиологии и медицине швейцарец Эмиль Теодор Кохер (это его зажимом хирурги пользуются по сей день). Получает за «работы в области физиологии, патологии и хирургии щитовидной железы».

И если ранее во всех случаях, которые касались зоба, хирурги обычно принимали решение «резать к чёртовой матери!», то Кохер призвал поумерить кровожадный пыл: не такая уж ненужная, заявил он, эта железа.

Параллельно с его работами другим немецким учёным-химиком, отцом поливинилхлорида Ойгеном Бауманом, был открыт способ лечения микседемы и кретинизма сырым экстрактом щитовидной железы. Фактически, с этого момента (можно придраться и выбрать иные точки отсчёта, но давайте не будем капризничать) в психиатрии появляется вполне осмысленное и целенаправленное эндокринологическое направление.

Другую Нобелевскую премию по физиологии и медицине в 1927 году получает австрийский психиатр Юлиус Вагнер Риттер фон Яурегг. За что? За лечение нейросифилиса (помните о прогрессивном параличе?) малярией. Но как? - спросите вы. Тут надо отвлечься на чуть более подробный рассказ.

Вообще о том, что лихорадка облегчает страдания меланхолика, упоминал ещё Гиппократ. А позже — Парацельс. А в XVI веке испанский врач Руис де Исла описал, как лихорадка подействовала благотворно на болезнь, в описании которой явственно прослеживаются симптомы прогрессивного паралича. Скорее всего, были в отчётах врачей и другие похожие упоминания, но единичные, и никто на них внимание толком не обратил. Почти никто. В 1876 году украинский коллега Александр Розенблюм, воодушевленный как раз этими разрозненными упоминаниями (и, пожалуй, от отчаяния, поскольку имеющийся на тот момент арсенал медикаментов и приёмов мало чем помогал постояльцам сумасшедшего дома) попытался привить возвратный тиф душевнобольным. И у него получилось. И эффект оказался обнадёживающим — лихорадка ослабила симптомы душевной болезни. Розенблюм написал об этом статью, и её даже издали — но журнал был заштатным, язык статьи — русским... в общем, когда фон Яурегг прогремел на весь мир, нам оставалось, как в том анекдоте, лишь заявить о первенстве в области открытия рентгена и минета на основании отповеди Петра I своим боярам.

Юлиуса тоже заинтересовала взаимосвязь сильной лихорадки и ослабления симптомов как душевной болезни, так и неврологических проявлений прогрессивного паралича: словно организм, сопротивляясь новой инфекции, попутно создаёт невыносимые условия и для тех болячек, что уже давно присутствуют. И доктор начинает свои опыты. Вначале со стрептококком, чтобы вызвать рожистое воспаление, позже — с внутримышечными инъекциями туберкулина. Но не то: лекарство раз за разом оказывалось хуже болезни, а ожидаемый эффект был так себе. И тут он вспомнил, какую лихорадку даёт малярия. Для лечения нейросифилиса он выбрал штамм трёхдневной малярии в сочетании с введением сальварсана (в переводе - «спасительный мышьяк», арсфенамин, который в 1907 году Пауль Эрлих получил и опробовал для лечения сифилиса).

После 7-12 приступов лихорадки малярию излечивали хинином и метиленовым синим. И оценивали состояние пациента. Эффект действительно оказался впечатляющим (на фоне неэффективности других способов, в том числе и сальварсана без малярии, поскольку при обычной температуре тела он ну никак не желал проходить гематоэнцефалический барьер и, соответственно, на бледную трепонему, успевшую осесть в нервной ткани, не действовал). Кроме того, в своей клинике фон Яурегг опробовал маляриотерапию (уже без сальварсана) на пациентах с шизофренией — и тоже добился неплохих результатов (во всяком случае, по тем временам).

Премию-то ему дали. Но докторам не давал покоя этический аспект: ведь заражаем-то пациента не насморком каким-нибудь. Малярия — штука серьёзная, иногда — летально серьёзная (при этом о мышьяке в составе сальварсана старались не думать, хотя и думалось). Были попытки вводить внутримышечно керосин (кстати, метод в армиях стран Европы в дальнейшем прижился), чужеродный белок в виде лошадиной сыворотки и стерилизованного молока; пациентов разогревали в горячих ваннах или под мощными обогревателями. А в июне 1927 года датский врач Кнуд Шредер выступил перед коллегами в Копенгагене с докладом об эффекте, который дают внутримышечные инъекции 1% взвеси серы в растительном масле.

Да, та же самая температура за 40, что и при маляриотерапии, то же самое облегчение в состоянии, когда курс завершён — но при этом нет опасности, как при заражении малярией. Так на вооружении психиатров появилось лекарство, позже ставшее в буквальном смысле жупелом психиатрии — сульфозин. Справедливости ради стоит сказать, что стало оно таковым из-за эксцесса исполнителя, но тут уж что есть, то есть. Сам-то метод неплохой, особенно в период, когда ни нейролептики, ни антидепрессанты были ещё не открыты, да и в их эпоху он сохранялся, когда надо было преодолеть лекарственную резистентность... но не будем забегать вперёд.

Любопытно то, что именно в эти годы, помимо прививок малярии и инъекций сульфозина, появляются ещё несколько методов лечения душевных болезней, которые позже объединят в группу шоковых — это инсулинокоматозная терапия, коразоловая судорожная терапия и, наконец, электросудорожная терапия. Любопытно, но вполне закономерно и даже где-то ожидаемо. Почему? А тут достаточно сравнить, с какой скоростью развиваются другие отрасли медицины — и будет видно, что в той же хирургии, в терапии, в акушерстве и гинекологии прорыв за прорывом — как в диагностике, так и в растущем наборе методов лечения и собственно лекарств. В 1929 году Флемингом открыт пенициллин, сделавший (хоть и не сразу) революцию в лечении инфекционных болезней. На их фоне психиатрия, хоть и сделала хороший такой шаг в теоретической части вперёд благодаря Крепелину и его сторонникам за компанию с оппонентами, жидко ходит и мелко плавает там, где нужно лечить. Морфий и кокаин преданы анафеме, бром наконец-то признан токсичным, хлоралгидрат и паральдегид решают только узкие задачи, да и то не всегда, гипноз не всесилен, психоаналитические методы пусть и набирают обороты, но вы можете до посинения психоанализировать шизофреника или депрессивного пациента в обострении, а выхлоп будет оскорбительно мал. Ну разве что пациент заметит — мол, что-то сегодня с утра малость зазигмундофрейдило. Из новинок — разве что открытые в прошлом, XIX веке Адольфом фон Байером барбитураты, которые только с 1903 года стали появляться в аптеках — например, тот же веронал. Но и с ними не всё гладко: понемногу выясняется, что, пускай они хорошо успокаивают и усыпляют, а эпилептикам так просто чудесно заходят, но они же и память отбивают, и тупеньким делают, если слишком увлекаться — а увлекаться начинают многие, но признать, что существует барбитуратная зависимость, медицина не спешит. А ещё барбитуратами стали самоубиваться, благо происходит это быстро и безболезненно.

Душевнобольные же в массе своей жили в сумасшедших домах годами, причём большинство — не выходя оттуда ни на день. И кем должен чувствовать себя психиатр? Тюремщиком. Или воспитателем вечного детского сада, в котором дети не взрослеют никогда — правда, сравнение не совсем верное, поскольку детские сады появятся позже.

Поэтому шоковые методы лечения — это скорее шаг отчаянья, нежели коварная злонамеренность. Встряхнуть хорошенько — может, в разум всё-таки войдёт?

***

P.S. Мой проект «Найди своего психиатра» работает в штатном режиме.

P.P.S. На площадке Sponsr (Тыц) — мною пишется книга о неврозах. И здесь же есть возможность получить автограф на мои книги.

https://dpmmax.livejournal.com/1068657.html