мой отец был дальнобойщик
он возил мертвых и живых кур арбуз трубу
иногда по зимам когда нечего было везти он простаивал в степи неделями
...
степь красива и есть за что её любить
я люблю её хотя бы за то что на неё невозможно смотреть подолгу становится страшно тоска закипает в груди и хочется только бежать и бежать и бежать
пока степь не кончится.
...
он умер от СПИДа
его похоронили над степью с видом на объездное шоссе.
"Эти люди не знали моего отца" Оксана Васякина

Это шедевр. Прошла примерно неделя с того времени, как слушала книгу в исполнении автора - я из поколения родителей Оксаны Васякиной и чтобы написать "авторки", пришлось бы себя переламывать. Так вот, прошла неделя, а голос ее во мне. Не в ушах и не в голове, а в груди, чуть выше солнечного сплетения. Там, где живет душа.

Это место, а не ум и не сердце отозвалось на самое начало книги. Вот она говорит, что степь похожа на жилистый кусок мяса, а потом - что на мягкий живот. А я в это время вообще мариную огурцы и душа лежит в груди, мягким комочком, хочет, чтоб не трогали, душа изболелась-исплакалась за последние месяцы, но вот прямо сейчас на привычные ранки нарастает мозоль , нехорошо, но как не порадоваться прекращению боли?

Вдруг, слушая это про степь, чувствую, что душа набухает, заполняет всю меня, а когда подступает к глазам, появляются слезы. Не оттого, о чем этот текст, а оттого, какой. Простой, лишенный красивости, прекрасный. Он как оправдание и воскрешение всего жившего. Не в федоровском смысле общего дела и не в христианском второго пришествия, а вот были, ходили (ползали, скакали, летали, плавали) разные по этой степи многие миллионы лет, и все они сейчас снова в ней, и она так же неотвратимо поглощает их. Как поглотит нас, так же равнодушно.

Так не было год назад, когда я читала "Рану". Тогда думалось: как хорошо, смело и откровенно, точно в деталях, горько без придавливания слезной железы. "Рану" я полюбила умом и может быть сердцем, душа от нее не выплескивалась. "Степь"забирает тебя целиком, этой незамысловатой историей о том, как отец дальнобойщик везет дочь поступать в Литинститут, перемежаемой воспоминаниями молодой женщины о детстве, о родных, о времени.

Об отношениях между родителями, когда они были вместе, и о жизни без отца, который исчезает из твоего пространства на десять лет а потом появляется ненадолго, чтобы скоро уйти насовсем. Но и за то время, что вы проводите вместе, вам так ни разу и не удается толком поговорить. Он, твой отец, легко и как-то мгновенно налаживает контакт с другими мужиками, которые оказываются рядом, он видит в них людей. достойных уважения, находит общий язык. Садится в пойманную "Нивку" (иномарки принципиально не тормозит) на переднее сиденье: "едем на оптовку, затаривать тебя".

Еще раз, чтобы понятнее: вы самые родные друг другу на этом свете люди, вы давно не виделись, он специально подгадал рабочий график, чтобы навестить тебя, поддержать, помочь продуктами. И вот, он садится на переднее сиденье, разговаривает с водителем, а ты сзади одна, выключенная из фрейма. Не по необходимости, не оттого, что рядом с тобой на заднем нет места - лежит, например, что-то, и не потому, что он хочет тебя наказать. Нет, ему просто не приходит в голову, что с тобой, женщиной, можно общаться.

Он проявляет заботу другим способом, вот затарит тебя овощами-фруктами. Было бы у него много денег, купил бы тебе квартиру, в точности так же внимательно беседуя с риэлтором, юристом, прорабом, если они мужчины, и выделяя на весь процесс общения с тобой не больше сотни слов - о чем с бабой говорить? Но богатым ему не бывать, хотя дальнобойщики шоферская элита, водители легковушек и всякие маршрутчики относятся к ним с почтением. Платят им за рейс хорошо, хотя жизнь, конечно, собачья: ешь из миски, спишь в конуре, ссышь на колесо - однако платят. Ну, может быть, но умение обращаться с деньгами не сильная сторона твоего отца.

Он босяк, даже "Братан", как он зовет свой МАЗ, не его. Ничего не нажил на этом свете, а когда речь у вас заходит все же о твоей будущей профессии, советует тебе быть как Горький, "он из наших, из босяков". А стихов твоих он не понял. И все-таки он твой отец, лучший на свете. Гляди, как ловко управляется в этой своей спартанской жизни, только дальнобойщик может помыться и побриться в степи, имея полтораху воды и немного "Фейри".

Он твой отец, он худший человек на свете, он чудовище. Он был в "бригаде", кололся героином, сидел в тюрьме - все это, когда был так нужен тебе. Он бил смертным боем красавицу мать, когда она ему изменила. Он заразил сожительницу СПИДом, от которого умер сам. Вот так складываются, совмещаются, переплетаются и перекручиваются отношения с самыми близкими. Вгрызаясь острыми шипами, сглаживая остроту и обволакивая слизью, жемчуг из такого не выходит, получаются уродливые наросты, но что уж теперь.

"Степь" - это о родных. О том, как люди. которым быть бы по всему самыми близкими, отдаляются друг от друга, воздвигают непроходимые барьеры, лишают себя тех, кому больше всего нужны. О глубоко укорененном в российском обществе неравенстве и практическом отсутствии социальных лифтов, хотя бы даже история героини являла этому антитезу. О немыслимой разнице стартовых условий, о том, что если ты из глубокой провинции и не рожден с серебряной ложкой во рту, занять достойное место под солнцем просто добросовестным честным трудом невозможно.

Об отношениях между маскулинным и феминным, о том, что фундамент российской идентичности патернализм во всех сферах, укорененный необычайно глубоко. Я тебя породил (кормил-поил-одевал-обувал-учил), я тебя и убью - формула, воспринимаемая скорее естественно, чем с ужасом и отвращением, как это должно бы быть не в таком бедном и жестоком обществе.

О великой степи, которая могла бы стать цветущим садом, но есть то, что есть - место Иванов, не помнящих родства. Бескрайнее пространство забвения.