Но закон требует, чтобы вы знали разницу между господином и рабом. Неважно при этом, что ваша кожа даже темнее, чем у вашего раба. Вы хозяин, и это все, что нужно знать. But the law expects you to know what is master and what is slave. And it does not matter if you are not much more darker than your slave. You are the master and that is all the law wants to know.

Пулитцер две тысячи четвертого и, вопреки названию, это совершенно неИзвестный мир. Приходилось вам задумываться, каким способом белые работорговцы так скоро и в таких масштабах сумели наладить свой проклятый бизнес? Мне тоже нет. Какой-то из детства хрестоматийный кадр: злодей в пробковом шлеме с помповым ружьем и сетью, орудуя которой, захватывает чернокожих пленников, чтобы, набив в трюм корабля, везти к плантациям сахарного тростника или хлопка.

Пережила род культурного шока уже взрослой, узнав, что рабов черного континента белому человеку поставляли не менее темнокожие африканцы. Интересно, как их потомки сегодня справляются с чувством исторической вины? Роман Эдварда П.Джонса, на первый взгляд, совсем не об этом. Хотя, парадоксальным образом, и об этом тоже. The Known World о чернокожих рабовладельцах Америки.

Потому что некоторым из тех, кого жестокая судьба обрекла рабству на чужбине, но наделила уникальным талантом, удавалось упорным трудом выкупить свободу себе и близким. Как столяру Августу Таунсенду, столы, стулья и комоды которого были так хороши, что вырученными за них деньгами прежде выкупил себя, а после жену и сына. Дизайнерский дар и золотые руки достались по наследству его сыну - лучшему в округе сапожнику.

Однако Генри Таунсенд пошел дальше. Не удовольствовавшись статусом свободного человека, сам сделался рабовладельцем. Нет, первоначальный замысел состоял в том, чтобы стать самым справедливым, добрым и заботливым хозяином из всех возможных. Благими намерениями... Так или иначе, на момент смерти Генри Таунсенда в его владении было тридцать три раба, большинству из которых много труднее было смириться с мыслью оказаться в собственности человека, с кожей, темнее, чем у них самих.

Как Моисею, первому из купленных Генри. Ставшему после старшим над рабами его плантации. Что не помешало совершить несколько попыток бегства, после очередной хозяин вынужден был подсечь сухожилия на его ногах. Нет, в конце они снова сбегут: Моисей, его женщина Фиона (настолько светлокожая, что ее трудно не принять за белую), девушка Алиса, в соответствии с именем, живущая между мирами - чутка не в себе, попросту говоря.

Но то будет позже, когда Генри умрет, а дело его жизни, образцовая маленькая плантация, начнет разваливаться на глазах. Не обладая твердой рукой мужа, его жена Колдония слишком доверится Моисею, ничего хорошего для хозяйства из того не выйдет . Словно вообще может выйти что-то хорошее из того, что один человек собственность другого.

Как, однако, заразителен образ мыслей, считающий такое положение вещей нормой, вот уже и я, ненавидящая рабство, вовлеклась в рассуждения об экономической нецелесообразности чрезмерной мягкости в обращении с рабами. Словно речь о подчиненных на контракте. А знаете, дело в том, может быть, что книга с таким мощным потенциалом не оправдала ожиданий. Герои, несмотря на Пулитцер, не стали для меня живыми людьми, вызывающими сочувствие, и трагедия рабства не забилась пеплом Клааса.

Роман экспериментален по структуре Это как-бы документальное журналистское расследование, посвященное чернокожим семьям, владевшим рабами. Однако все герои, включая исследователя, вымышлены, и все их истории, которые обрываются многозначительным; "Они больше никогда не встретятся" или "Через три года, на смертном одре, она вспомнит об этом", не будучи доведенными до логического завершения, так и останутся пустотелыми.

Включая ту, что могла бы стать жемчужиной книги - рассказ о никчемном алкоголике, совсем уж было собравшемся свести счеты с жизнью, да внезапно прозревшем свет миссии, во время чудовищного урагана, когда собирал ведро черники для маленькой сиротки, которую злая мачеха погнала за ягодой в грозу (почти "Двенадцать месяцев"). После этот человек возьмется за ум и станет основателем первого в штате приюта для чернокожих сирот, который так и не назовут официально его именем.

Для меня книга осталась сборником не слишком согласованных между собой неоконченных новелл, написанных, к тому же, намеренно остраненным, стилизованным под простонародную речь, языком.