Историки культуры знают, что люди в разные эпохи смотрят на мир по разному. Разница в мировоззрениях людей прошлого иногда бывает колоссальной, и, с нашей точки зрения, дикой. Однако с нами другие культуры связывает и много общего – все мы люди. Одинаково смеёмся, одинаково грустим, болеем и веселимся, ненавидим и любим… Помимо различий, есть и немало схожего, вероятно, заключённого в самой природе человека.

К сожалению, часто прошлое закрыто от нас пеленою неведения. Далеко не всегда мы можем разглядеть этого человека, под слоями специфических смыслов исторических источников. Однако, даже в слоях субъективности можно найти отчетливый отпечаток сознания этих людей. Так, Карло Гинзбург залез в голову итальянского мельника Меноккьо, жившего в XVI в., недалеко от него, во Франции, жил Мартен Герр и его сосельчане из деревни Артига, среди которых побывала Натали Земон Дэвис, Арон Гуревич бродил в толпе жителей города Регенсбурга, вглядываясь в лица людей, трепетно слушавших проповеди отца Бертольда в XIII в… Но сколько труда нужно, чтобы вскрыть тайники чужой культуры?

И вот, Эжен Эммануэль Ле Руа Лядюри (р. 1929) отправился на юг Франции, в область Фуа, в XIV век, в деревню Монтайю, выпустил в 1975 году книгу о ней. Книга пользовалась ошеломляющим коммерческим успехом, как никакая другая книга по истории, тираж её даст фору многим бестселлерам.

Как ему удалось пролезть со своим этнографическим инструментом в эпоху, от которой нас отделяет семь веков?

Южная Франция знаменита масштабных альбигойским движением, небывалым на тот момент расцветом откровенной ереси. Конечно, к освещаемой нами эпохе все битвы уже отгремели, Каркассон давно пал, знатные еретики истреблены. Но инквизиторы продолжали искать еретиков, цепляя на их одежды жёлтые кресты, отмечая их как запятнанных в неверии… Таков был и папа Бенедикт XII, бывший некогда епископом Жаком Фурнье, следователь инквизиции, охотник за еретиками… Работа его мало отличалась от профессии современного следователя – те же самые допросы и протоколы, конечно, с поправкой на такие инструменты лояльности, как дыба или испанский сапог… Впрочем, они применялись не слишком часто – и так показания лились, как из рога изобилия. В любом случае, после масштабного допроса жителей деревни Монтайю остался весьма приличный архив из шестисот протоколов, в которых очень подробно записывались пространные и зачастую весьма откровенные рассказы жителей деревни. Вот и он, ключ.

Конечно, существенным недостатком является отсутствие, собственно, источниковедческого анализа, точнее, конкретно, текстологического. Что я имею в виду? Протоколы допросов – уже глубоко специфический источник. Допрашиваемый в суде человек, пусть даже и не под пытками, всё равно будет юлить и изворачиваться в своих показаниях, стремясь уйти от весьма опасного обвинения. Наверняка это отображалось в ответах, ведь ни один из этих людей не являлся мастером конспирации. Фальшь или откровенная путаница должны были бы привлечь внимание автора, но он не пытается учесть этот личностный фактор. Скажем, так ли ужасен и демоничен деревенский кюре Пьер Клерг, который в показаниях большинства односельчан предстаёт прямо-таки Вельзевулом в рясе? Уж не факт… Пожалуй, это самый серьезный недостаток работы историка, мимо которого сложно пройти. Само собой, Арон Гуревич в своё время верно отметил и проблему языка. Протоколы составлены на латыни, тогда как сами монтайонцы, понятно, говорили на окситанском диалекте французского, что не может не создавать определённые проблемы. Возможно, инквизиторы, сами живущие в этой среде, верно передавали смыслы слов обвиняемых, но всегда ли?

Но предположим, что источники содержат именно то, что они содержат. Отчего? Главная цель инквизиторов – выявить картину катарского мира, так как еретики вычислялись по своему специфическому взгляду на жизнь, её стилю, по их поведению в быту. Вот почему следователи расспрашивали подсудимых о повседневном быте, пытаясь в нём выловить злостных еретиков, подвергающихся однозначному аутодафе.

Что же заставляет нас поверить в эти протоколы? Дело в том, что они показывают абсолютно живых людей. Не великих мыслителей, не героев, не типажи агиографических сочинений. Совершенно живых людей, крепких задних умом, хитроватых, простодушных, честных, любострастных, трусоватых… Разных, но в чём то очень похожих на нас. Сладострастный «крёстный отец» Монтайю Пьер Клерг, простодушный, но добрый пастух Пьер Мори, благородная, но не чурающаяся простых крестьян Беатриса де Планиссоль… Вся привлекательность книги именно в том, что её герои абсолютно, совершенно живые, пусть даже это не мир возвышенных чувств и благородных порывов. Просто здесь плачут, когда больно, и не только физически, и смеются, когда смешно, пусть даже юмор и грубоват...

Но вот что предлагает нам Ле Руа Лядюри в качестве методологии? Ментальность жителей аграрного общества. Попытка выявить то, что инквизиторы и пытались вытащить на свет – специфику мировидения монтайонцев, специфику их социального поведения, их образ жизни.

Лучше всего вышла, конечно, реконструкция социальности Монтайю, Domus и Ostal. В деревне вертикальные связи иерархичного общества практически не чувствуются, вассально-ленные отношения не играют особой роли. Даже знатные люди, как вышеупомянутая госпожа де Планиссоль, включаются в горизонтальные внутридеревенские связи, общение, взаимопомощь и обмен. Здесь разделение шло не по феодальной, скажем так, линии, а по линии зажиточности семей, или даже просто их традиционного влияния, без привязки к богатству. Domus – это одновременно и хозяйство, и семья-клан, и малейшая ячейка самоорганизации – всё вместе. Кроме того, Окситания – гористая местность с развитыми традициями скотоводства. Отсюда и крепость самоорганизации пастушьего хозяйства, его на удивление стройная саморегуляция. Пастуха нанимали пасти стадо, и он совершенно спокойно мог угнать его хоть до Валенсии. Существовали отлаженные пути перегонов, пастбища, перевалочные пункты, зимовки, базы для стрижки и приготовления молочных продуктов. Пастухи объединялись в артель – cabane – и распределяли обязанности в соответствии с внутренней договорённостью, помогая друг другу более эффективно и заниматься выпасом, и «снятием пенок» с этого ремесла. Прошу заметить, что, судя по всему, официальная власть, что под нею ни понимай, не принимала участие в этих «кооперативах».

Само собой, здесь хватает и чистой исторической антропологии, и этнографии. Детство и смерть, труд и отдых, любовь и семья, тварное и вечное, земное и мистическое – обо всех этих проблемах в книге можно найти материал. Это культура, далёкая от книжной премудрости, слегка приземлённая, но достаточно сложная и противоречивая. Несмотря на это, книжная культура оказывает своё влияние – монтайонцы знают о грядущем Страшном Суде, о святых и апостолах, о Христе и Богоматери. К великому сожалению, здесь нет описания катарской ереси как таковой, оно бы пригодилось in comporatio с ересью жителей деревни, но чего нет, того нет. Хотя могло бы сильно помочь нам в сравнении… При этом жители деревни могли к этим вопросам относится очень по разному. Кто-то не верил в Воскрешение, поскольку это противоречит здравому смыслу, кто-то критиковал понятие о предопределённости, о бессмертии души, и так далее, и так далее. Мы видим мир, в котором догмы разных направлений причудливым образом преломились, и отражают специфическое воззрение людей разных характеров и возрастов.

Немало здесь и о повседневном быте. Много страниц автор посвящает вопросу о сексуальном поведении в семье и вне её, о чём крестьяне довольно простодушно рассказывали следователям, не видя в этом ничего запретного или позорного (если это, конечно, не касается инцестов, прелюбодеяний или лишения девственности вне браков). Мы немало узнаем о гигиене, о поиске вшей в волосах, о ритуалах, связанных с пищей. Это – вполне добротное этнографическое исследование, хотя ряд исследователей серьезно критикует Ле Руа Лядюри за неграмотную работу (скажем, директор Ватиканской библиотеки Леонард Бойл), но в целом материалы, им проанализированные, весьма интересны и познавательны.

Что же мы видим? Мы видим людей, которые в рамках своей социальности, менталитета и культуры показывают редкое здравомыслие и логичность суждений, далеко не всегда совпадающих с католической и катарской догмами. Именно это и подкупает читателя в первую очередь – ощущение «нормальности» жителей далёкой во всех смыслах окситанской деревни.

Это редкий для историков шанс проникнуть в общество, скажем так, «безмолвствующего большинства», близкого нам, и совершенно чуждого, заглянуть за кулисы великий исторических событий, и увидеть там тех, кто жил и умирал вне них. В этом и есть специфика метода «микроистории», попытки просто увидеть на глобальном фоне живого человека, и посредством него - живое общество. Слегка перефразируя самого автора, история – это не только воины Филиппа IV Красивого и битва при Куртрэ, созыв Генеральных Штатов и казнь Жака де Моле. Это ещё и любовь простолюдина Пьера и благородной Беатрисы, стада Пьера Мори и крепкий ostal его сестры. Мир тварного и возвышенного, близкий и далёкий.

Больше материалов — https://alisterorm.livejournal.com/

https://chto-chitat.livejournal.com/14169249.html